АНДРЕЙ РУБЛЕВЪ Н. Пунинъ
I
ПОДЪ сіяющимъ, необыкновенно густымъ и плотнымъ небомъ Морей, на склонахъ рыжѣющей горы дремлютъ руины Мистры, перебрасывая свои обнаженныя арки и купая приземистые и покосившіеся купола въ чистомъ, чуть-чуть дрожащемъ воздухѣ. Теперь уже въ глубокое и въ вѣчное молчаніе погружены эти исключительно одинокіе свидѣтели великаго расцвѣта византій
скаго искусства при Палеологахъ. Сохранившіяся среди нихъ части фресковыхъ композицій въ церквахъ Бронтохіонъ, Пантанассы и Периблепты являются нынѣ памятниками необычайными, единственными — если не считать цареградской Кахріе-Джами, украшенной мозаиками — еще могущими служить для изученія собственно византійской живописи ХІV вѣка.[1] Особеннаго вниманія въ этомъ отношеніи заслуживаютъ росписи церкви Периблепты второй половины XIV вѣка, являющіяся, повидимому, полными выразителями художественныхъ настроеній третьяго византійскаго Возрожденія. [2] Послѣ пышнаго расцвѣта въ VII вѣкѣ, а за
тѣмъ въ X и XI вѣкахъ, византійское искусство въ періодъ XII—XIII вѣковъ въ значительной мѣрѣ утратило чистоту колорита и жизненность формъ, съ тѣмъ, однако, чтобы въ XIV вѣкѣ снова, и теперь уже въ послѣдній разъ, достичь вер
шины, откуда можно было посылать лучи во всѣ концы Имперіи, за ея предѣлы, въ Студеницу,[3] въ Грачаницу,[4] къ берегамъ широкаго Волхова. Эта эпоха нарастаю
щаго художественнаго мастерства опредѣляется, обыкновенно, съ одной стороны исключительнымъ изяществомъ, граціей и чистотой стиля вновь пробудившихся эллинистическихъ традицій, а съ другой—стремленіями къ натуралистическому пони
манію природы, причемъ все это, какъ склонны думать нѣкоторые, но далеко не всѣ изслѣдователи, совершается подъ вліяніемъ итальянской живописи, въ частности черезъ Критъ.[5] Въ настоящей работѣ насъ не интересуютъ источники, откуда
[1] G. Millet. Les monuments byzantins de Mistra. Paris. 1910; Ch. Diehl. Manuel d’art byzantin. Paris. 1910; Шмитъ. Кахріэ-Джами. Изв. русск. арх. инст. въ Константинополѣ, вып. XI.
[2] Millet, о. с.; Ch. Diehl, о. с.; П. Муратовъ. Русская живопись до середины XVII в., въ Исторіи Русскаго Искусства, подъ ред. И. Грабаря, М., вып. 20 (т. VI).
[3] П. Покрышкинъ. Православная церковная архитектура XII — XVIII столѣтій въ нынѣшнемъ Сербскомъ Королевствѣ. Спб. 1906.
[4] Ch. Diehl, о. с.; G. Millet, о с.; П. Муратовъ, о. с. [5] H. П. Лихачевъ. Историческое значеніе итало-греческой иконописи. Спб. 1911; Н. П. Кондаковъ. Иконографія Божіей Матери. Спб. 1911; G. Millet о. с.; Ch. Diehl, о. с.
I
ПОДЪ сіяющимъ, необыкновенно густымъ и плотнымъ небомъ Морей, на склонахъ рыжѣющей горы дремлютъ руины Мистры, перебрасывая свои обнаженныя арки и купая приземистые и покосившіеся купола въ чистомъ, чуть-чуть дрожащемъ воздухѣ. Теперь уже въ глубокое и въ вѣчное молчаніе погружены эти исключительно одинокіе свидѣтели великаго расцвѣта византій
скаго искусства при Палеологахъ. Сохранившіяся среди нихъ части фресковыхъ композицій въ церквахъ Бронтохіонъ, Пантанассы и Периблепты являются нынѣ памятниками необычайными, единственными — если не считать цареградской Кахріе-Джами, украшенной мозаиками — еще могущими служить для изученія собственно византійской живописи ХІV вѣка.[1] Особеннаго вниманія въ этомъ отношеніи заслуживаютъ росписи церкви Периблепты второй половины XIV вѣка, являющіяся, повидимому, полными выразителями художественныхъ настроеній третьяго византійскаго Возрожденія. [2] Послѣ пышнаго расцвѣта въ VII вѣкѣ, а за
тѣмъ въ X и XI вѣкахъ, византійское искусство въ періодъ XII—XIII вѣковъ въ значительной мѣрѣ утратило чистоту колорита и жизненность формъ, съ тѣмъ, однако, чтобы въ XIV вѣкѣ снова, и теперь уже въ послѣдній разъ, достичь вер
шины, откуда можно было посылать лучи во всѣ концы Имперіи, за ея предѣлы, въ Студеницу,[3] въ Грачаницу,[4] къ берегамъ широкаго Волхова. Эта эпоха нарастаю
щаго художественнаго мастерства опредѣляется, обыкновенно, съ одной стороны исключительнымъ изяществомъ, граціей и чистотой стиля вновь пробудившихся эллинистическихъ традицій, а съ другой—стремленіями къ натуралистическому пони
манію природы, причемъ все это, какъ склонны думать нѣкоторые, но далеко не всѣ изслѣдователи, совершается подъ вліяніемъ итальянской живописи, въ частности черезъ Критъ.[5] Въ настоящей работѣ насъ не интересуютъ источники, откуда
[1] G. Millet. Les monuments byzantins de Mistra. Paris. 1910; Ch. Diehl. Manuel d’art byzantin. Paris. 1910; Шмитъ. Кахріэ-Джами. Изв. русск. арх. инст. въ Константинополѣ, вып. XI.
[2] Millet, о. с.; Ch. Diehl, о. с.; П. Муратовъ. Русская живопись до середины XVII в., въ Исторіи Русскаго Искусства, подъ ред. И. Грабаря, М., вып. 20 (т. VI).
[3] П. Покрышкинъ. Православная церковная архитектура XII — XVIII столѣтій въ нынѣшнемъ Сербскомъ Королевствѣ. Спб. 1906.
[4] Ch. Diehl, о. с.; G. Millet, о с.; П. Муратовъ, о. с. [5] H. П. Лихачевъ. Историческое значеніе итало-греческой иконописи. Спб. 1911; Н. П. Кондаковъ. Иконографія Божіей Матери. Спб. 1911; G. Millet о. с.; Ch. Diehl, о. с.