НИКОГДА еще, — да, намъ кажется, что мы въ правѣ сказать это,— никогда Искусство не переживало болѣе труднаго времени. И не потому, что опечаленныя боевой страдой, silent... Musae inter arma, — наоборотъ, художественное ,оживленіе‘ въ эти дни вели
кой войны, неразъ отмѣчавшееся и на страницахъ ,Аполлона‘, какъ будто даже свидѣтельствуетъ противъ метаграмы цицеро
новскаго изрѢченія, — но потому, что всѢ мы знаемъ: искусство поражено изнутри недугомъ органическимъ. Процесъ начался давно, и теперь, въ тревогѣ міровой грозы, только ярче обнаружилась его опасность... Этотъ недугъ—
слѣдствіе ли общаго культурнаго кризиса, въ кровной связи съ трагическими событіями современности? Не намъ судить. Да и не такъ это, въ концѣ концовъ, важно. Все связано нерасторжимою цѣпью причинъ и слѣдствій. Однако, никто
еще не почерпалъ утѣшенія изъ этой непререкаемой истины. Иначе не было бы ни борьбы со зломъ, ни вѣры въ чудеса, которая одна, несмотря ни на что, правитъ человѣческимъ духомъ.
Искусство — чудесно въ своей основѣ. Въ касаніяхъ къ тайнѣ — загадка красоты. Политическіе, соціальные законы рѣшаютъ многое, но что мы знаемъ о власти иной, внѣ постигаемыхъ законовъ? Стихія творческихъ возможностей непости
жима, какъ наша смертная свобода. И если приходится, говоря о современномъ искусствѣ, указывать на опасность и даже угадывать ея ,закономѣрность‘, то лишь для того, чтобы упрямо будить въ окружающей жизни силы сопротивленія, свободныя, цѣлительныя силы творчества, — можетъ быть и вотще...
Не объясняя причинъ и не распространяя нашихъ выводовъ на всѢ области, подвластныя Аполлону, мы хотѣли бы только опредѣлить сущность процеса, которымъ поражена въ особенности живопись, живопись молодого поколѣнія пере
довыхъ художниковъ, пришедшихъ на смѣну поколѣнію девяностыхъ и девятисотыхъ годовъ. На этомъ частномъ случаѣ сказалась судьба всего вѣка.
Страшно вымолвить, но ничего не подѣлаешь: о д и ч а н і е... Не будемъ придирчивы къ слову. Пользуясь имъ, мы отбрасываемъ обидный смыслъ, который припи
сывается ему въ просторѣчіи. Недаромъ такъ охотно называютъ себя ,дикими‘ иные художники передового лагеря, гордо подчеркивая тѣмъ свою независимость: нынче вокругъ этого слова создалась почетная легенда, лозунгъ ,дикости‘ начертанъ на знаменахъ. Если же, тѣмъ не менѣе, мы произносимъ его не съ легкимъ сердцемъ, то потому что мы, разумѣется, одинаково далеки и отъ второго пониманія. Одичаніе, не будучи ни порокомъ, ни грѣхомъ (напротивъ, не отъ культурной ли пресыщенности всѢ подлинные грѣхи?), въ то же время отнюдь не до
кой войны, неразъ отмѣчавшееся и на страницахъ ,Аполлона‘, какъ будто даже свидѣтельствуетъ противъ метаграмы цицеро
новскаго изрѢченія, — но потому, что всѢ мы знаемъ: искусство поражено изнутри недугомъ органическимъ. Процесъ начался давно, и теперь, въ тревогѣ міровой грозы, только ярче обнаружилась его опасность... Этотъ недугъ—
слѣдствіе ли общаго культурнаго кризиса, въ кровной связи съ трагическими событіями современности? Не намъ судить. Да и не такъ это, въ концѣ концовъ, важно. Все связано нерасторжимою цѣпью причинъ и слѣдствій. Однако, никто
еще не почерпалъ утѣшенія изъ этой непререкаемой истины. Иначе не было бы ни борьбы со зломъ, ни вѣры въ чудеса, которая одна, несмотря ни на что, правитъ человѣческимъ духомъ.
Искусство — чудесно въ своей основѣ. Въ касаніяхъ къ тайнѣ — загадка красоты. Политическіе, соціальные законы рѣшаютъ многое, но что мы знаемъ о власти иной, внѣ постигаемыхъ законовъ? Стихія творческихъ возможностей непости
жима, какъ наша смертная свобода. И если приходится, говоря о современномъ искусствѣ, указывать на опасность и даже угадывать ея ,закономѣрность‘, то лишь для того, чтобы упрямо будить въ окружающей жизни силы сопротивленія, свободныя, цѣлительныя силы творчества, — можетъ быть и вотще...
Не объясняя причинъ и не распространяя нашихъ выводовъ на всѢ области, подвластныя Аполлону, мы хотѣли бы только опредѣлить сущность процеса, которымъ поражена въ особенности живопись, живопись молодого поколѣнія пере
довыхъ художниковъ, пришедшихъ на смѣну поколѣнію девяностыхъ и девятисотыхъ годовъ. На этомъ частномъ случаѣ сказалась судьба всего вѣка.
Страшно вымолвить, но ничего не подѣлаешь: о д и ч а н і е... Не будемъ придирчивы къ слову. Пользуясь имъ, мы отбрасываемъ обидный смыслъ, который припи
сывается ему въ просторѣчіи. Недаромъ такъ охотно называютъ себя ,дикими‘ иные художники передового лагеря, гордо подчеркивая тѣмъ свою независимость: нынче вокругъ этого слова создалась почетная легенда, лозунгъ ,дикости‘ начертанъ на знаменахъ. Если же, тѣмъ не менѣе, мы произносимъ его не съ легкимъ сердцемъ, то потому что мы, разумѣется, одинаково далеки и отъ второго пониманія. Одичаніе, не будучи ни порокомъ, ни грѣхомъ (напротивъ, не отъ культурной ли пресыщенности всѢ подлинные грѣхи?), въ то же время отнюдь не до