И видятъ враги передъ ратью, Идущей на подвигъ смиренный, Троихъ, въ одѣяніи бѣломъ, На бѣлыхъ коняхъ, воеводъ.
Случайно ли, мнишь, на шеломы Свергаются молній изломы?
На Судъ, гдѣ свидѣтели—Громы, Мечъ острый—въ устахъ Судіи, Народные Ангелы въ спорѣ
Сошлись о вселенскомъ просторѣ. Чей якорь въ незыблемомъ морѣ, Въ Софійномъ лежитъ Бытіи?
Чья правда? Но сѣнь Іоанны, Ковчегъ крестоносцевъ узорный,— Червей огнедышащихъ зѣвы Вотще пожираютъ соборъ!
Чья сила? Но перстъ Женевьевы Отъ Града, какъ встарь, чудотворный, Отвелъ одержимые станы,— И явенъ святой приговоръ.
Аминь! Кто за маревомъ дымнымъ Сновъ буйныхъ, кощунственнымъ гимномъ, Ничтожества славитъ пустыню,
Кромѣшную празднуетъ тьму,— Сама, Чьей Лазури святыню
Взоръ чистый живыхъ умиленій Впиваетъ съ душою явленій,— Пути возбранила ему.
Случайно ли, мнишь, на шеломы Свергаются молній изломы?
На Судъ, гдѣ свидѣтели—Громы, Мечъ острый—въ устахъ Судіи, Народные Ангелы въ спорѣ
Сошлись о вселенскомъ просторѣ. Чей якорь въ незыблемомъ морѣ, Въ Софійномъ лежитъ Бытіи?
Чья правда? Но сѣнь Іоанны, Ковчегъ крестоносцевъ узорный,— Червей огнедышащихъ зѣвы Вотще пожираютъ соборъ!
Чья сила? Но перстъ Женевьевы Отъ Града, какъ встарь, чудотворный, Отвелъ одержимые станы,— И явенъ святой приговоръ.
Аминь! Кто за маревомъ дымнымъ Сновъ буйныхъ, кощунственнымъ гимномъ, Ничтожества славитъ пустыню,
Кромѣшную празднуетъ тьму,— Сама, Чьей Лазури святыню
Взоръ чистый живыхъ умиленій Впиваетъ съ душою явленій,— Пути возбранила ему.