Рис. А. Радакова.
Будетъ нѣкогда день и погибнутъ великіе трое. Трое злодѣевъ, что міръ угнетали всечасно,
Голодъ проклятый, и Марсъ Кровожадный, и Трудъ
подъяренный. Сгинутъ... и станетъ вся жизнь—рядъ прекрасныхъ
идиллій... Взглянемъ направо,—рабочіе дружно обнявшись,
Дѣлятъ барышъ, словословя свой трудъ каждочасно. Взглянемъ налѣво —художники мажутъ заборы (Генію будетъ дана и работа полегче!)
Будутъ пѣвцы обучать идіотовъ мычать гармонично.
ОПОНОСЪ
или
Охотничья идиллія Арк. Аверченко.
Большой роскошный кабинетъ, украшенный дорогимъ оружіемъ, бронзой и великолѣпными шкурами дикихъ звѣрей, разбросанными по полу и на оттоманкахъ.
Хозяинъ и гость сидятъ у камина въ глубокихъ креслахъ. Сигары. Кофе. Ликеоы, Тихая задушевная бесѣда. Происходитъ это въ 1928 году.
— Дд-да...—лѣниво шепчетъ хозяинъ, попыхивая сигарой.—Пришлось мнѣ на своемъ вѣку поохотиться—могу сказать. Стрѣлялъ и сороку, и ворону, и яснаго сокола. Видите вонь ту полосатую дуру въ углу, налѣво?..
— Тигръ?—догадывается гость.
— Тигръ. Недалеко отъ Бенареса я его ухлопалъ. На всякаго звѣря своя сноровка нужна. Съ этимъ я вьіки нулъ прехитрую штуку.
— Любопытно, какую?—раздался голосъ невидимаго изъ-за клубовъ ароматнаго сигарнаго дыма—гостя.
— А вотъ: заказалъ я въ Калькуттѣ желѣзную разборную клѣтку аршинъ пять въ поперечникѣ. Привезли мы ее съ индусами къ рѣкѣ, куда эта полосатая тварь шлялась на водопой. Собрали мои ребята клѣтку, всунули меня внутрь, въ компаніи съ живымъ ягненкомъ и ушли по добру, по эдорову. Сидимъ это мы съ ягненкомъ часъ, другой—вдругъ вдали этакій ревъ. Ну, дернулъ я своего товарища за хвостъ, заверещалъ онъ—и вижу я, на голосъ выпрыгиваетъ изъ бамбуковъ вотъ это самое полосатое чудище. Прямо на клѣтку такъ и претъ. Ухватился лапами за прутья, да и давай ихъ мять. Ну я - разъ! разъ! Прямо въ сердце. Даже шкуры почти не попортилъ. Растеряйся я-конецъ бы мнѣ. Клѣтку онъ, анаѳема, все таки помялъ, какъ картонную...
— А это что за серебристая шкура? Кажется, левъ?
— Такъ точно, дорогой. Атласскій, такъ называемый, левъ. Прямо на крупъ моей лошади свалился... Ну, я не будь дуракъ — ножемъ въ бокъ—р-разъ! Не пикнулъ.
— А это—бизонъ?
— Было это въ 1918 году, когда, помнится, страной правили пресловутые народные комиссары. Въ то время, дрова, привозимые по Фонтанкѣ выгружались на берегу, въ раіонѣ между Пантелеймоновскимъ и Аничковымъ мо
стомъ. Сюда же къ берегу сгребался и снѣгъ, такъ что къ серединѣ зимы у берега образовались дремучіе завалы
Тюремъ не будетъ, а духа бастиліи—церкви
Отданы будутъ старушкамъ для радостныхъ плясокъ
и пѣсенъ. Не пожелаетъ никто жены ближняго, ибо и женъ ты На коммунальныхъ началахъ найдешь въ потребитель
скихъ лавкахъ. Словомъ идилліи вѣчной настанетъ прекрасное время Если-жъ не вѣришь, такъ въ Смольный пойди и
спроси комиссара!
— Бывшій. 28 штукъ загнали въ частоколъ въ формѣ римскаго V. Въ широкій конецъ загоняли, въ узкомъ убивали. Проводникъ нашъ кафръ, прозванный нами Бульденежъ, три ребра потерялъ на этомъ дѣлѣ. Очень это хитрая штука загнать рогатыхъ проходимцевъ въ римскую пятерку. Бываетъ, что проломаютъ частоколъ и всѣ вытекутъ наружу,, какъ вода изъ разбитой бутылки. Для этого и дѣлаютъ широкую часть пятерки пожиже, понебрежнѣе, а гдѣ уже поужмемъ и колья потолще и ста
вимъ ихъ въ два ряда. Для всякой охоты, голубчикъ мой, нужна своя сноровка. Что это вы головой вертите, какъ удавъ передъ змѣей?
— Странная вещь,..—замѣчаетъ гость неувѣреннымъ тономъ, —Я вижу тигровую шкуру, медвѣжью... Вонъ тамъ пара волчьихъ, вотъ барсовая, но одной шкуры я совсѣмъ не понимаю...
— Которой, которой?..
— Вонъ той, которая хотя и лежитъ, разбросивъ переднія лапы, какъ всякая другая шкура, но во первыхъ ни заднихъ лапъ, ни хвоста у нея нѣтъ, а во вторыхъ, она больше напоминаетъ мужское драповое пальто съ каракулевымъ воротникомъ.
— Ну, такъ что же?—хладнокровно мычитъ хозяинъ, попыхивая сигарой.
— Я не понимаю, почему среди трофеевъ охоты затесалось драповое пальто съ барашковымъ воротникомъ?
— Тоже трофей охоты. У меня ихъ много было, часть раздарилъ. Были попорченные пулями экземпляры. А это новехонькое. Ни одной дырки.
— Не хотите ли вы увѣрить меня, что охотились на человѣка?—съ безпокойствомъ спросилъ гость.
— Представьте. Одна изъ самыхъ опасныхъ охотъ. И какъ всякая охота требуетъ своей сноровки.
Хозяинъ всталъ, ласково погладилъ ладонью воротникъ драпового пальто, раскинувшагося по полу между шкурой тибетскаго медвѣдя и карпатскаго волка и началъ разсказъ тѣмъ же тономъ, какимъ онъ разсказывалъ о бенаресской охотѣ на тигра...
Будетъ нѣкогда день и погибнутъ великіе трое. Трое злодѣевъ, что міръ угнетали всечасно,
Голодъ проклятый, и Марсъ Кровожадный, и Трудъ
подъяренный. Сгинутъ... и станетъ вся жизнь—рядъ прекрасныхъ
идиллій... Взглянемъ направо,—рабочіе дружно обнявшись,
Дѣлятъ барышъ, словословя свой трудъ каждочасно. Взглянемъ налѣво —художники мажутъ заборы (Генію будетъ дана и работа полегче!)
Будутъ пѣвцы обучать идіотовъ мычать гармонично.
ОПОНОСЪ
или
РУССКІЕ ВЪ 1918 ГОДУ.
Охотничья идиллія Арк. Аверченко.
Большой роскошный кабинетъ, украшенный дорогимъ оружіемъ, бронзой и великолѣпными шкурами дикихъ звѣрей, разбросанными по полу и на оттоманкахъ.
Хозяинъ и гость сидятъ у камина въ глубокихъ креслахъ. Сигары. Кофе. Ликеоы, Тихая задушевная бесѣда. Происходитъ это въ 1928 году.
— Дд-да...—лѣниво шепчетъ хозяинъ, попыхивая сигарой.—Пришлось мнѣ на своемъ вѣку поохотиться—могу сказать. Стрѣлялъ и сороку, и ворону, и яснаго сокола. Видите вонь ту полосатую дуру въ углу, налѣво?..
— Тигръ?—догадывается гость.
— Тигръ. Недалеко отъ Бенареса я его ухлопалъ. На всякаго звѣря своя сноровка нужна. Съ этимъ я вьіки нулъ прехитрую штуку.
— Любопытно, какую?—раздался голосъ невидимаго изъ-за клубовъ ароматнаго сигарнаго дыма—гостя.
— А вотъ: заказалъ я въ Калькуттѣ желѣзную разборную клѣтку аршинъ пять въ поперечникѣ. Привезли мы ее съ индусами къ рѣкѣ, куда эта полосатая тварь шлялась на водопой. Собрали мои ребята клѣтку, всунули меня внутрь, въ компаніи съ живымъ ягненкомъ и ушли по добру, по эдорову. Сидимъ это мы съ ягненкомъ часъ, другой—вдругъ вдали этакій ревъ. Ну, дернулъ я своего товарища за хвостъ, заверещалъ онъ—и вижу я, на голосъ выпрыгиваетъ изъ бамбуковъ вотъ это самое полосатое чудище. Прямо на клѣтку такъ и претъ. Ухватился лапами за прутья, да и давай ихъ мять. Ну я - разъ! разъ! Прямо въ сердце. Даже шкуры почти не попортилъ. Растеряйся я-конецъ бы мнѣ. Клѣтку онъ, анаѳема, все таки помялъ, какъ картонную...
— А это что за серебристая шкура? Кажется, левъ?
— Такъ точно, дорогой. Атласскій, такъ называемый, левъ. Прямо на крупъ моей лошади свалился... Ну, я не будь дуракъ — ножемъ въ бокъ—р-разъ! Не пикнулъ.
— А это—бизонъ?
— Было это въ 1918 году, когда, помнится, страной правили пресловутые народные комиссары. Въ то время, дрова, привозимые по Фонтанкѣ выгружались на берегу, въ раіонѣ между Пантелеймоновскимъ и Аничковымъ мо
стомъ. Сюда же къ берегу сгребался и снѣгъ, такъ что къ серединѣ зимы у берега образовались дремучіе завалы
Тюремъ не будетъ, а духа бастиліи—церкви
Отданы будутъ старушкамъ для радостныхъ плясокъ
и пѣсенъ. Не пожелаетъ никто жены ближняго, ибо и женъ ты На коммунальныхъ началахъ найдешь въ потребитель
скихъ лавкахъ. Словомъ идилліи вѣчной настанетъ прекрасное время Если-жъ не вѣришь, такъ въ Смольный пойди и
спроси комиссара!
А. Радаковъ.
— Бывшій. 28 штукъ загнали въ частоколъ въ формѣ римскаго V. Въ широкій конецъ загоняли, въ узкомъ убивали. Проводникъ нашъ кафръ, прозванный нами Бульденежъ, три ребра потерялъ на этомъ дѣлѣ. Очень это хитрая штука загнать рогатыхъ проходимцевъ въ римскую пятерку. Бываетъ, что проломаютъ частоколъ и всѣ вытекутъ наружу,, какъ вода изъ разбитой бутылки. Для этого и дѣлаютъ широкую часть пятерки пожиже, понебрежнѣе, а гдѣ уже поужмемъ и колья потолще и ста
вимъ ихъ въ два ряда. Для всякой охоты, голубчикъ мой, нужна своя сноровка. Что это вы головой вертите, какъ удавъ передъ змѣей?
— Странная вещь,..—замѣчаетъ гость неувѣреннымъ тономъ, —Я вижу тигровую шкуру, медвѣжью... Вонъ тамъ пара волчьихъ, вотъ барсовая, но одной шкуры я совсѣмъ не понимаю...
— Которой, которой?..
— Вонъ той, которая хотя и лежитъ, разбросивъ переднія лапы, какъ всякая другая шкура, но во первыхъ ни заднихъ лапъ, ни хвоста у нея нѣтъ, а во вторыхъ, она больше напоминаетъ мужское драповое пальто съ каракулевымъ воротникомъ.
— Ну, такъ что же?—хладнокровно мычитъ хозяинъ, попыхивая сигарой.
— Я не понимаю, почему среди трофеевъ охоты затесалось драповое пальто съ барашковымъ воротникомъ?
— Тоже трофей охоты. У меня ихъ много было, часть раздарилъ. Были попорченные пулями экземпляры. А это новехонькое. Ни одной дырки.
— Не хотите ли вы увѣрить меня, что охотились на человѣка?—съ безпокойствомъ спросилъ гость.
— Представьте. Одна изъ самыхъ опасныхъ охотъ. И какъ всякая охота требуетъ своей сноровки.
Хозяинъ всталъ, ласково погладилъ ладонью воротникъ драпового пальто, раскинувшагося по полу между шкурой тибетскаго медвѣдя и карпатскаго волка и началъ разсказъ тѣмъ же тономъ, какимъ онъ разсказывалъ о бенаресской охотѣ на тигра...