CREDO.

Программа нашего изданья— Борьба за возрожденный міръ;
Какъ можно меньше гоготанья,
Какъ можно больше злыхъ сатиръ!
Во дни шатанья и развала, Измѣнъ и торжища душой,
Бичъ безпощадный Ювенала
Въ горящемъ домѣ самъ-большой!
Лишь онъ заблудшему укажетъ Сіянье близкое зари
И огненнымъ касаньемъ скажетъ— Перерождайся, иль умри!
Cave.
— Теперь поцѣлуй минѣ сапогъ. Вотъ объ это мѣсто норови, игдѣ стерто.
Когда спали „шкурыспалъ претендентъ, горгзнисты и Фефела Марковна со своимъ котомъ, провидецъ звонилъ по телефону:
— Голосъ мнѣ былъ, чтобы Сашку министромъ нутряныхъ дѣлъ. Ты, Лекс; н іра, хвостомъ не верти, скажи свому, штоба е нъ завтрева ево тово...
Самодержецъ завтрева распоряжался:
— Повелѣваемъ... Сенатъ не оставитъ... На подлинномъ...
Хорошо раньше было министрамъ!
Не то теперь.
Хаимъ Менделевичъ обязательно ходитъ въ меньшевикахъ, Спирька Пузырь—въ большевикахъ. Оба переплетчики.
Красимъ Неуважай-Корыто трудовикъ-общинникъ, Сидоръ Телкинъ трудовикъ-хуторянинъ. Оба густопсовые, злые хлѣборобы и норовятъ угрызть, уѣсть человѣка.
Шепшелевичъ и Сиволайненъ въ эсъ-эрахъ питаются,—почему, и сами не знаютъ, но горланятъ—иконы выноси.
Что я буду съ ними дѣлать?..
Хорошо! Пошлетъ меня за разсоломъ, капустныый который, Менделевичъ, такъ на дорогѣ, у самой лавки обязательно, какъ Деусъ изъ машины, вынырнетъ пронзи
тельный и несговорчивый Сидоръ Телкинъ и такого дастъ разсолу, что закаешься и капусту то солить.
— Тебя народъ выбиралъ, дура трехструнная, а ты тольки за рабочими. Разсолъ тоже. И безъ разсолу проживутъ! Лопнутъ!
Я соглашусь съ Телкинымъ, плюну на Менделевича, потащусь за папиросами для мелкаго буржуя Петра Тедятникова.
Что тутъ поднимется!!..
Пойду я въ министерство, надѣну крахмальную манишку, цѣпь пущу по жилету, и портфелемъ вотъ такъ помахивать буду...
Спирька Пузырь не проминетъ уѣсть на трамвайной площадкѣ:
— Затѣмъ мы тебя избрали, чтобъ ты нашу кровь пилъ, отрава американская? Гаврилку напялилъ, цѣпь съ часамъ, на трамваѣ прешь, буржуй проклятый. За аннексію?.. Таваришши, гляди... Вотъ она—контрибуція-то наша! Бей!!
А рѣчи? За день надо сказать 42-43 рѣчи.
— Товарищи-граждане! На обломкахъ царизма воцарилась свобода... Согласны, товарищи?
— Согласны. Умремъ! — Война до побѣды?
— Веди насъ! Умремъ! Животы положимъ. — Согласны, братцы, животы положить?
— Согласны! Клади животы, товарищи... Посторонись, подпоручикъ, дай мѣсто... Попилъ нашей кровушки!,. Въ другомъ мѣстѣ:
— Товарищи-граждане! На обломкахъ царизма воцарилась свобода. Умремъ, товарищи?
— Только умри, я тебѣ умру!! — Миръ только въ Берлинѣ?..
— Именно! Согласны! Попили нашей кровушки!!! Въ третьемъ мѣстѣ...
\ -------
Не хочу быть министромъ! Ша!
Евг. ВѢнскій.
Рис. К. Ротова.

ПРЕЖДЕ И ТЕПЕРЬ.

(Аспектъ туда и обратно).
Нѣтъ, не пойду въ министры, и не просите.
Раньше министромъ сдѣлаться было не хитро. Протретъ, бывало, человѣкъ стульевъ и креселъ штукъ 50 и выходитъ ему перстъ, указующій: — Норови, какъ-бы...
Потолкается человѣкъ на глазахъ самодержца, сначала гдѣ-нибудь въ прихожей, потомъ поближе къ внут
реннимъ аппартаментамъ, обращаютъ, наконецъ, на него вниманіе. Спрашиваютъ придворную даму,—каковъ-де,—а дама—она свое дѣло знаетъ:
— Теленокъ, но можетъ и навести на гуляющихъ панику съ гекатомбами.
— Повелѣваемъ ему быть министромъ народнаго просвѣщенія. Правительствующій Сенатъ не оставитъ...
Министръ быстро привыкаетъ къ своему положенію. Беретъ взятки, ущемляетъ, милуетъ и проводитъ взгляды придЕорной дамы, а дама—она свое дѣло знаетъ.
На счетъ министровъ внутреннихъ дѣлъ было немного посложнѣе. Требовался стажъ, помимо 50-55 просиженныхъ стульевъ, еще и творческій.
Самодержецъ интересовался: — Лютъ?
— Да ужъ... Губернаторомъ въ Кишиневѣ былъ. — Это тогда? — Явственно.
— Повелѣваемъ, Правительствующій Сенатъ не оставитъ... На подлинномъ...
Министръ работалъ. Колонизація Якутскаго края, русификація прочихъ краевъ, ущемленіе, тащеніе и не лущеніе ...жарь!
А то подкатывалъ претендентъ на портфель на замызганномъ гужбанѣ къ домищу на Гороховой и робко звонился съ чернаго хода.
— Г ригорьи Ефимычи встать изволили? — Третью бутыль доканчиваютъ уже.
— Такъ вы ужъ доложите, пожалуйста: отъ митрополита, молъ, и лицо симпатичное... Съ письмецомъ. Провидецъ встрѣчалъ претендента кисло.
— Отъ Питирима—Шестерыма, говоришь?.. А Матрена моя дура!
— Какъ-съ?..
— Говорилъ,—разсолу чтоба. Капустный который. Гакъ нѣтъ, ей хвостомъ вертѣть тольки.
— Неужели хвостъ обнаруживается?
— Должонъ быть. А ты сбѣгай. Тутъ насупроть въ лавкѣ. Балакирь возьми у Матрешки. Сыпь.
Вечеромъ провидецъ и претендентъ сидѣли, ѣли и пили у какой нибудь Фефелы Марковны въ Безстыжемъ переулкѣ. Пить больше не могли. Гармонисты наяривали барыню. „Шкуры (по нѣжному жаргону провидца) голосили „Могилу*, а провидецъ ломался надъ претендентомъ:
: — Ты, Сашка, спляши мнѣ барыню въ натуральности.
Чтоба акромя мундера на тебѣ ничево не было.