ПОСЛѢДНІЙ ЛУЧЪ.

ОТЪ СИЦИЛИСТА ЧЕРЕЗЪ СОЦІАЛИСТА
КЪ СИЦИЛИСТУ.
фельетонъ Арк. Аверченко.
Быть соціалистомъ для русскаго интеллигента, это все равно, что быть Рюриковичемъ для русскаго дворянина.
(Не помню, кто сказалъ.
Да это и не важно.-)
I.
До революціи мужицкая Россія соціалиста не знала. Мужицкой Россіи былъ извѣстенъ только сицилистъ.
Впервое это слово вошло въ мое сознаніе, когда мнѣ было б лѣтъ, и произнесли это слово уста моей няньки, простой доброй деревенской бабы.
— Аннушка... Ты видѣла что нибудь страшное?—спросилъ я однажды, прижимаясь щекой къ ея могучей теплой груди.
— Видѣла, Аркашенька. Какъ не видѣть. — Что ужъ ты видѣла? — Сицилиста видѣла.
Будто кто-то костлявой холодной лапой провелъ по моей спинѣ...
Я прижался ближе къ надежной груди и дрожащими отъ ужаса губами прошепталъ: — А кто же онъ такой?
— Онъ-то? Въ очкахъ, какъ лѣшій. — А что онъ дѣлаетъ?
— А въ деревняхъ колобродятъ они. — Кого... чего?
— Колобродятъ, (какое страшное словоі Не просто бродятъ, а коло —бродятъ.) Придетъ такой анаѳема и сунетъ зажигательное стеклышко въ соломенную крышу.
— А зачѣмъ?
— А для пожару.
— А пожаръ зачѣмъ. — Вотъ тебѣ разъ—зачѣмъі Чтобъ люди погорѣли. Даже та примитивная логика, которая была въ то
время отпущена мнѣ Провидѣніемъ для обихода—не удовлетворилась этимъ объясненіемъ.
— Погорѣли, погорѣли,—недумѣвающе пробормоталъ я.—Это мало, что погорѣли. А ему это для чего нужно? — Сицилистуто? — Ну, да.
Она снисходительно потрепала меня тяжелой рукой по хрупкому плечику.
— Ему, братъ, все нужно. Прискачетъ, накрушитъ дѣловъ да и дальше. А ты спалъ бы скорѣй, а?
— А онъ въ нашу крышу стекло не всунетъ? — Еще чегоі Въ городу-то? Въ желѣзную-то? — Въ очкахъ?—переспросилъ я. — Онъ-то? Въ очкахъ. — Патлатый?
— Патлатый. А спалъ бы ты, Аркашенька, а?
Легко сказать—спиі Напугала меня, дура, до родимчика, а потомъ спи.
Главное меня пугало то, что поступкамъ сицилиста нельзя было дать никакого объясненія.
Пришелъ, сунулъ въ крышу зажигательное стеклышко и запрыгалъ дальше.
Страшные люди водятся на сушѣ!
Потомъ уже, когда я подросъ, мнѣ случилось разговарится со своимъ учителемъ — радикально настроеннымъ хохломъ Павлюкомъ.
— Кондратъ Иванычъ! А что такое со-ці-а-листъ?
— О-о, братъ... Это не твоего умишка дѣло! Это люди, которые хотятъ, чтобы всѣмъ одинаково хорошо жилось! Я ехидно спросилъ:
— А правда, что они зажигательныя стекла въ соло
менныя крыши въ деревняхъ подкладываютъ?
Какимъ сверкающимъ алмазомъ, На полѣ пестраго ковра,
Лучи дробятся передъ глазомъ, Скользя по вазамъ Баккара!
Какія трепетныя грани Являетъ царственный хрусталь На голубѣющемъ экранѣ
Стекла холоднаго, какъ сталь! Какъ рѣдки
Эти статуэтки!
И сколько праздника души Вложить сумѣли наши предки Въ свои просторные ковши!
И что придумать можно краше, Чѣмъ эти сказочныя бра, И эти кованныя чаши
Изъ спѣлыхъ зеренъ серебра? А эта группа? Сколько воли
Вложилъ художникъ въ этотъ торсъ! И тутъ же рядомъ жирондоли Временъ... Ну да—Luis XIV.
Лѣвѣе—Саксъ... Правѣе—бронза, Повыше—кружева волна,
Пониже—прекомичный бонза Изъ кости стараго слона...
А дальше ломится изъ плѣна, Изъ-за японскихъ хрупкихъ шторъ, Шитье красавца Гобелена
На ослѣпительный просторъ. Какая радуга—на стѣнкѣ]
Какой нелѣпый, щедрый богъ Свалилъ въ едино всѣ оттѣнки Минувшихъ стилей и эпохъ! Какая наглая сатира—
Смѣшать игриво и легко Черты спокойнаго ампира
Съ капризной вязью роккоко! Увы, читатель! Мы вступаемъ
Въ орбиту жизненныхъ низинъ; „Все продаемъ! Все покупаемъ! Комиссіонный магазинъ!
У привлекательной витрины Толпа кокотокъ и хлыщей... Идутъ обычныя смотрины
Случайно собранныхъ вещей. И жадно смотрятъ незнакомки, Тяжелой зависти полны,
На эти пышные обломки
Сѣдой, красивой старины...
И передъ ихъ овечьимъ глазомъ, На полѣ пестраго ковра,
Послѣдній лучъ дрожитъ алмазомъ, Скользя по вазамъ Баккара.
Владиміръ Воиновъ.