Глубокое изумленіе написалось на заросшемъ „черными волосами лицѣ. — Для чего?
— Чтобъ пожаръ былъ.
— Какой дуракъ тебѣ это сказалъ?
— Одинъ господинъ, — совралъ я, болѣя душой за безхитростную няньку.
Преогромный болванище твой этотъ господинъ.
Этотъ краткій, но выразительный разговоръ въ корнѣ измѣнилъ мое мнѣніе о соціалистѣ, но деревня, очевидно еще долго питалась легендой о подкладываніи зажигательныхъ стеколъ.
Потому что отношеніе деревни къ сицилисту было прямолинейное: изловивъ, его убивали.
А онъ, кроткое существо не отъ міра сего, безропотно терпѣлъ эти гоненіе и при первой же возможности „шелъ въ народъ.
И до того былъ онъ простъ и безхитростенъ, что даже не прибѣгалъ къ переодѣванію, къ мимикріи, что умѣла дѣлать самая простая древесная бабочка или мел
кая разная рыбешка, принимая въ минуту опасности цвѣтъ окружающей ея среды... Нѣтъ! Сицилистъ, какъ былъ
въ высокихъ сапогахъ, очкахъ, съ длинными волосами— такъ онъ и шелъ „въ народъ,“ крича всей своей натурой:
— Вотъ—онъ, братцы, я! Любите и жалуйте.
Неизвѣстно почему, но темная деревня не любила сицилиста и нежаловала.
Его гнали. На него устраивались облавы.
— Игнашка, слышалъ? Къ попу, къ нашему, грятъ, сицилистъ пріѣхамши.
— Да что тыі Ахъ, мать честная! Попомнитъ же онъ у насъ... Гдѣ онъ сейчасъ?
—- А вонъ, вишь-ты, вышелъ, за огородами чивой-то съ ребятами разговоръ разговариваетъ.
—- Разговариваетъ? А къ начальству ежели его предоставить—будетъ онъ разговаривать? Заходи оттелева, гони его на меня, а мы съ Кузькой тутъ переймемъ. Во-во. Держи его, лови! О-го-го! У-лю-лю!.. Вали его на землю, крути рукиі
И вершила темная жестокая деревня темное жестокое дѣло, и расплывалась чернымъ липкимъ пятномъ деревенская страшная безсмыслица.
II.
И вдругъ—однимъ поворотомъ могучаго рычага загнанный забитый сицилистъ сразу вознесся на недосягаемую высоту и сразу же короновался изъ сицилистовъ въ Соціалисты Его Величества Русскаго Народа.
О, Боже! Брилліанты, цвѣты, кружева... Красные флаги, марсельеза, алые банты и поцѣлуи. Брешко-Брешковскую
носятъ на рукахъ. Троцкаго носятъ на рукахъ, Ленина встрѣчаютъ войска со знаменами.
Потомъ все немного перепуталось.
„Мчатся, сшиблись въ общемъ крикѣ ... Потомъ все перепуталось еще больше...
Какъ сказалъ тотъ же поэтъ о результатѣ этой живописной схватки:
Делибашъ уже на пикѣ,
А казакъ безъ головы.
Но потерявъ голову, соціалистическій казакъ не опустилъ рукъ; наоборотъ, написавъ на своемъ знамени: „Грабь награбленное , бодро зашагалъ въ темную дремлющую деревню. И вотъ уже:
Идутъ мужики и несутъ топоры— Что-то страшное будетъ...
И вотъ уже претворенъ волей судьбы этотъ нарочито дурацкій стишокъ изъ „Бѣсовъ“ Достоевскаго—въ настоящую живую жизнь: пришли мужики съ топорами и сдѣ
лали нѣчто страшное... Раззоряли культурныя имѣнія, рѣзали племенной скотъ, рубили безсмысленно и дико рояли, картины, рѣдкія оранжереи...
Прошло еще немного времени—и вотъ уже соціалистическій .бѣднѣйшій мужикъ съ топоромъ въ рукѣ превращается въ мелкаго деревенскаго буржуя и кулака, и вотъ уже противъ него посылаются отряды самыхъ на
стоящихъ соціалистовъ—уже безо всякой фальши и поддѣлки, но за то съ пулеметами.
И снова, снова „мчатся“ и снова, снова „сшиблись въ общемъ крикѣ“.
Снова на деревню пришелъ соціалистъ, и снова грянетъ своеобразная реставрація: снова соціалистъ будетъ декоронованъ въ—„сицилисты .
И, боюсь я, скоро, до чрезвычайности скоро, наступитъ то время, когда выбѣжитъ на средину деревенской улицы растрепанный мужиченко и гаркнетъ на всю улицу:
— Православные, сицилиста поймалъ!
— Вяжи его,—грянетъ вся остальная растрепанная полупьяная Русь.—Бей его, волоки на начальство!
— Заходи оттелева, гони его на меня, крути руки за спину...
И замкнется на многое множество темныхъ русскихъ лЬтъ желѣзный кругъ: отъ сицилиста черезъ соціалиста къ сицилисту... Арк. Аверченко.
СОРОКИ.
Огнеокія
Прилетѣли сороки. Сорокъ сорокъ.
Принесли златобокія Райскій цвѣтокъ.
Синій цвѣтокъ отъ синяго древа.
Раскройся-же древнее жирное чрево Матери нашей земли.
Прими благодарный цвѣтокъ, Что сороки тебѣ принесли. Сорокъ сорокъ.
Закипитъ облаками
И взыграеіъ ручьями Озарь—весна,
Отъ цвѣтка будетъ сила Мѣра солнцева пыла. Для чуда—зерна.
Огнеокія
Прилетѣли сороки, Сорокъ сорокъ.
Принесли златобокія.
Райскій цвѣтокъ. А. Рославлевъ.
— Дяденька, а что онъ это дѣлаетъ?
— А это, видишь-ли австралійскій красноармеецъ въ
мѣстнаго мѣшечника стрѣляетъ...
— Чтобъ пожаръ былъ.
— Какой дуракъ тебѣ это сказалъ?
— Одинъ господинъ, — совралъ я, болѣя душой за безхитростную няньку.
Преогромный болванище твой этотъ господинъ.
Этотъ краткій, но выразительный разговоръ въ корнѣ измѣнилъ мое мнѣніе о соціалистѣ, но деревня, очевидно еще долго питалась легендой о подкладываніи зажигательныхъ стеколъ.
Потому что отношеніе деревни къ сицилисту было прямолинейное: изловивъ, его убивали.
А онъ, кроткое существо не отъ міра сего, безропотно терпѣлъ эти гоненіе и при первой же возможности „шелъ въ народъ.
И до того былъ онъ простъ и безхитростенъ, что даже не прибѣгалъ къ переодѣванію, къ мимикріи, что умѣла дѣлать самая простая древесная бабочка или мел
кая разная рыбешка, принимая въ минуту опасности цвѣтъ окружающей ея среды... Нѣтъ! Сицилистъ, какъ былъ
въ высокихъ сапогахъ, очкахъ, съ длинными волосами— такъ онъ и шелъ „въ народъ,“ крича всей своей натурой:
— Вотъ—онъ, братцы, я! Любите и жалуйте.
Неизвѣстно почему, но темная деревня не любила сицилиста и нежаловала.
Его гнали. На него устраивались облавы.
— Игнашка, слышалъ? Къ попу, къ нашему, грятъ, сицилистъ пріѣхамши.
— Да что тыі Ахъ, мать честная! Попомнитъ же онъ у насъ... Гдѣ онъ сейчасъ?
—- А вонъ, вишь-ты, вышелъ, за огородами чивой-то съ ребятами разговоръ разговариваетъ.
—- Разговариваетъ? А къ начальству ежели его предоставить—будетъ онъ разговаривать? Заходи оттелева, гони его на меня, а мы съ Кузькой тутъ переймемъ. Во-во. Держи его, лови! О-го-го! У-лю-лю!.. Вали его на землю, крути рукиі
И вершила темная жестокая деревня темное жестокое дѣло, и расплывалась чернымъ липкимъ пятномъ деревенская страшная безсмыслица.
II.
И вдругъ—однимъ поворотомъ могучаго рычага загнанный забитый сицилистъ сразу вознесся на недосягаемую высоту и сразу же короновался изъ сицилистовъ въ Соціалисты Его Величества Русскаго Народа.
О, Боже! Брилліанты, цвѣты, кружева... Красные флаги, марсельеза, алые банты и поцѣлуи. Брешко-Брешковскую
носятъ на рукахъ. Троцкаго носятъ на рукахъ, Ленина встрѣчаютъ войска со знаменами.
Потомъ все немного перепуталось.
„Мчатся, сшиблись въ общемъ крикѣ ... Потомъ все перепуталось еще больше...
Какъ сказалъ тотъ же поэтъ о результатѣ этой живописной схватки:
Делибашъ уже на пикѣ,
А казакъ безъ головы.
Но потерявъ голову, соціалистическій казакъ не опустилъ рукъ; наоборотъ, написавъ на своемъ знамени: „Грабь награбленное , бодро зашагалъ въ темную дремлющую деревню. И вотъ уже:
Идутъ мужики и несутъ топоры— Что-то страшное будетъ...
И вотъ уже претворенъ волей судьбы этотъ нарочито дурацкій стишокъ изъ „Бѣсовъ“ Достоевскаго—въ настоящую живую жизнь: пришли мужики съ топорами и сдѣ
лали нѣчто страшное... Раззоряли культурныя имѣнія, рѣзали племенной скотъ, рубили безсмысленно и дико рояли, картины, рѣдкія оранжереи...
Прошло еще немного времени—и вотъ уже соціалистическій .бѣднѣйшій мужикъ съ топоромъ въ рукѣ превращается въ мелкаго деревенскаго буржуя и кулака, и вотъ уже противъ него посылаются отряды самыхъ на
стоящихъ соціалистовъ—уже безо всякой фальши и поддѣлки, но за то съ пулеметами.
И снова, снова „мчатся“ и снова, снова „сшиблись въ общемъ крикѣ“.
Снова на деревню пришелъ соціалистъ, и снова грянетъ своеобразная реставрація: снова соціалистъ будетъ декоронованъ въ—„сицилисты .
И, боюсь я, скоро, до чрезвычайности скоро, наступитъ то время, когда выбѣжитъ на средину деревенской улицы растрепанный мужиченко и гаркнетъ на всю улицу:
— Православные, сицилиста поймалъ!
— Вяжи его,—грянетъ вся остальная растрепанная полупьяная Русь.—Бей его, волоки на начальство!
— Заходи оттелева, гони его на меня, крути руки за спину...
И замкнется на многое множество темныхъ русскихъ лЬтъ желѣзный кругъ: отъ сицилиста черезъ соціалиста къ сицилисту... Арк. Аверченко.
СОРОКИ.
Огнеокія
Прилетѣли сороки. Сорокъ сорокъ.
Принесли златобокія Райскій цвѣтокъ.
Синій цвѣтокъ отъ синяго древа.
Раскройся-же древнее жирное чрево Матери нашей земли.
Прими благодарный цвѣтокъ, Что сороки тебѣ принесли. Сорокъ сорокъ.
Закипитъ облаками
И взыграеіъ ручьями Озарь—весна,
Отъ цвѣтка будетъ сила Мѣра солнцева пыла. Для чуда—зерна.
Огнеокія
Прилетѣли сороки, Сорокъ сорокъ.
Принесли златобокія.
Райскій цвѣтокъ. А. Рославлевъ.
ТАЙНА ЧУЖОЙ ФЛОРЫ.
— Дяденька, а что онъ это дѣлаетъ?
— А это, видишь-ли австралійскій красноармеецъ въ
мѣстнаго мѣшечника стрѣляетъ...