СОВРЕМЕННЫЙ НАПОЛЕОНЪ.


ВЪ РАЗОРЕННОМЪ ГОРОДКѢ.


Вильгельмъ II.
Дѣло въ шляпѣ.
играть «танго» ... Скрипка хрипитъ, сипитъ и плачетъ; дѣвчонка визгливо подпѣваетъ ...
Врачъ съ грустью слушаетъ это танго, отворачивается и бросаетъ рубль ...
3.
Въ полуверстѣ отъ городка, въ сторонѣ отъ большой дороги, по которой безпрерывно движутся івойска, стоитъ странная развалина: одна стѣна, окно и гладкій досчатый полъ. Отъ остальныхъ стѣнъ и крыши не осталось и слѣда.
Въ этой развалинѣ уже недѣлю живутъ два заблудшихъ монаха.
Спятъ они на голомъ полу, подъ открытымъ небомъ, положивъ рядомъ съ собою мѣшки и палки. Просыпаются рано и молятся. Затѣмъ одинъ, плотный и увѣренный, выходитъ на дорогу и обращается къ солдатамъ, сопровождающимъ безконечные обозы:
— Помилуй и спаси, Господи, имя Твое да восторжеству-уетъ...
Причитываетъ онъ долго и пѣвуче, пока какой-нибудь солдатъ не броситъ съ воза куска хлѣба.
Получивъ хлѣбъ, онъ, не спѣша, возвращается въ развалину и радостно говоритъ товарищу :
—і Господь благословилъ. А что — цыбули еще есть? Тотъ вскакиваетъ, достаетъ изъ мѣшка двѣ здоровенныхъ луковицы, быстро счищаетъ съ нихъ цѣпкими опыт
ными пальцами кожицу, мелко нарѣзываетъ ихъ ржавымъ ножикомъ на жестянкѣ, затѣмъ, доставъ изъ того же мѣшка бутылку съ коноплянымъ масломъ, вкусно поливаетъ лукъ...
Отъ нетерпѣнія глаза у обоихъ дѣлаются масляными, рты открываются, и изъ нихъ показываются довольные и жадные языки..,
Покушавъ, монахи опять ложатся спать на роломъ полу и спятъ долго и сладко.
А когда просыпаются, то опять долго молятся или же молча прислушиваются къ отголоскамъ канонады. Потомъ плотный и увѣренный опять идетъ на дорогу, опять встрѣчаетъ обозъ и проситъ у солдатъ хлѣба, длинно и пѣвуче:
—- Помилуй и спаси, Господи, имя Твое да восторжеству-уетъ...
А второй терпѣливо дожидается въ развалинѣ, держа наготовѣ луковицы, жестянку и конопляное масло ...
Въ разоренномъ городкѣ жилъ старый полковникъ съ денщикомъ.
1.
Глубокой ночью, вокругъ плоскаго дома, съ продырявленной крышей, бѣгалъ странный, неизвѣстно откуда взявшійся, сутулый, оборванный человѣкъ безъ шапки.
На него съ усталымъ лаемъ бросалась больная, много дней не ѣвшая собака. Отъ слабости лай ея превращался въ вой. И человѣкъ отвѣчалъ ей тоже воемъ и билъ ее тощими кулаками прямо по мордѣ — съ одной стороны и съ другой — какъ бьютъ .человѣка ...
Затѣмъ онъ опять вылъ, робко стучался въ наглухо-заколоченныя окна и двери, униженно и жалко молилъ о пріютѣ...
Но никто не отворялъ. Не хотѣли или боялись. Къ утру онъ исчезъ.
На холодной глинѣ валялись куоки матеріи отъ его брюкъ, нѣсколько пуговицъ ...
Больная и избитая собака спала у колодца и жалобно скулила сквозь сонъ.
На востокѣ изъ-за развалинъ завода осторожно поднималось солнце.
2.
Старый, слѣпой еврей, нищій, съ бурой скрипкой подмышкой стоитъ на краю дорога, держа объ руку поводыря — заплаканную, оборванную дѣвчонку.
На дорогѣ пусто. Вѣтеръ гнетъ деревья. Рябитъ лужи. Старикъ молчитъ и смотритъ слѣпыми глазами на грязь.
Дѣвчонка тоже молчитъ, напряженно вглядываясь въ туманный холмъ на горизонтѣ, куда убѣгаетъ дорога.
Но, вотъ, на дорогѣ показывается тройка, везущая русскаго военнаго врача.
- Ну! —- толкаетъ старика дѣвчонка.
Слѣпой, открывъ ротъ отъ напряженія, быстро начинаетъ
СОВРЕМЕННЫЙ НАПОЛЕОНЪ.
Рис. А. Р.
Вильгельмъ II.
Шляпа въ дѣлѣ.
Полковникъ ждалъ приказовъ и каждый день въ кожаномъ пальто, съ сумкой черезъ плечо и биноклемъ въ рукахъ, выходилъ на холмъ, а денщикъ, здоровенный влади
мирецъ съ бѣлыми, какъ снѣгъ, зубами, сидѣлъ на кухнѣ съ ногами на подоконникѣ, скучливо смотрѣлъ на грязный дворикъ и пѣлъ пѣсни.
Иногда, впрочемъ, онъ гонялся по этому дворику за курами и входилъ при этомъ въ такой азартъ, что полковникъ съ трудомъ успокаивалъ его.
А однажды, когда вблизи городка возобновился бой и въ городкѣ все дрожало отъ необычайно-ожесточенной кано
нады, полковникъ вошелъ на кухню и засталъ такую картину.
Денщикъ, какъ ни въ чемъ не бывало, сидѣлъ на полу передъ своимъ ящикомъ и, громко сопя, старательно наклеивалъ на внутренней сторонѣ его крышки картинки изъ журнала дамскихъ модъ, купленнаго у кого-то за копейку . . .
На полу стояла большая чашка съ клейстеромъ, которымъ были перепачканы и сапоги, и брюки, и руки солдата-.. . Но онъ былъ такъ увлеченъ своей работой, что не замѣтилъ появленія полковника.
— Что это такое? — опросилъ полковникъ, бросивъ взглядъ на ящикъ, клейстеръ и журналъ.
Денщикъ иопуігался отъ неожиданности, вскочилъ, вытянулся и громко, отчетливо —- какъ его учили говорить въ казармѣ — серьезно и прямо глядя начальнику івъ глаза, выпалилъ:
— Это —- красавицы, ваше высокоблагородіе!
Полковникъ пожалъ плечомъ и, еле сдерживая улыбку, вышелъ изъ кухни ...
5.
Въ одно солнечное утро въ городкѣ появилась странная группа людей съ темными ящиками и какими-то палками. Это были кинематографическіе съемщики.
За ними увязался сумасшедшій, бывшій владѣлецъ меблированныхъ комнатъ, помѣшавшійся во время бомбардировки. Онъ бѣгалъ за ними, размахивалъ руками, требовалъ чегото, плакалъ и хохоталъ, а они его кормили бисквитами и сушенымъ мясомъ.
Потомъ онъ имъ надоѣлъ, и одинъ изъ нихъ, маленькій и скуластый, привязалъ его къ столбу у эффектной развалины, снялъ и озаглавилъ снимокъ: «Мирное населеніе, замученное тевтонами» ...
Еф. Зозуля