Рис. A. Радакова.
судья.
По Красному морю плывутъ каторжане, Съ трудомъ выгребая галеру,
Рыкомъ покрывъ кандальное ржанье, Орутъ о родинѣ Перу.
О раѣ Перу орутъ перуанцы, Гдѣ птицы, танцы и бабы,
И гдѣ, «адъ вѣнцами цвѣтовъ померанца Были до небесъ баобабы.
Бананъ, ананасы! Радостей груда. Вино въ запечатанной посудѣ ...
Но вотъ, неизвѣстно зачѣмъ и откуда, На Перу наперли судьи!
И птицы, и танцы, и ихъ перуанокъ Кругомъ обложили статьями.
Глаза у судьи — какъ пара жестянокъ Мерцаетъ въ помойной ямѣ.
А возлѣ Перу летали по преріи Птички такія, .—• колибри,
Судья поймалъ и пухъ и перья Бѣдной колибри выбрилъ.
И нѣтъ ни въ одной долинѣ нынѣ Горъ, вулканомъ горящихъ.
Судья написалъ на каждой долинѣ: «Долина для некурящихъ».
Въ бѣдномъ Перу стихи мои даже
Въ запретѣ, подъ страхомъ пытокъ. Судья сказалъ: — «Тѣ, что въ продажѣ, Тоже спиртной напитокъ».
Экваторъ дрожитъ отъ кандальныхъ звоновъ, А въ Перу безптичье, безлюдье ...
Лишь злобно забившись подъ своды законовъ, Живутъ унылые судьи.
Попалъ павлинъ оранжево-синій Подъ глазъ его строгій, какъ постъ, И вылинялъ моментально павлиній Великолѣпный хвостъ!
А знаете, все-таки, жаль перуанца, И зря ему дали галеру,
Вѣдь судьи мѣшаютъ и птицѣ, и танцу,
И инѣ, и вамъ, и Перу. В. МаяковскІй. О ТЮРКОСАХЪ, ФОКУСНИКАХЪ И РУМЫНСКИХЪ ДАМАХЪ.
Фельетонъ Арк. Аверченко.
Явившись ко мнѣ, моя домоправительница остановилась у притолоки и провела указательнымъ пальцемъ по верхней губѣ, что всегда свидѣтельствовало объ особой конфиденціальности разговора.
— Вотъ вы все пишете, баринъ ...
— Пишу. Если родъ избранныхъ мною занятій не соотвѣтствуетъ вашимъ взглядамъ на жизнь — вы скажите откровенно. Можетъ, найдемъ компромиссъ.
— Чего-съ? Нѣтъ, я о томъ, что вы все пишете ... Вотъ бы и написали объ етомъ. — То-есть?
— Объ жуликахъ етихъ, объ подлецахъ. Что же это такое будетъ нонеча? Я ему говорю: да на васъ, говорю, грабителей, мормальная цѣна установлена, а онъ меня мясомъ по спинѣ: пошла вонъ, дура!
— Мясомъ по спинѣ? Какъ это?
— Обнаковенно, какъ мясомъ по спинѣ бьютъ. Совсѣмъ затюкали; и онъ и евонные молодцы. — Да кто такой?
— Опять же, мясникъ. Говорю, кажется. Я призадумался.
•— Откровенно говоря, способъ, избранный мясникомъ для опроверженія вашихъ словъ, не совсѣмъ удаченъ. Вѣдь
отъ того, что онъ поколотилъ васъ мясомъ по спинѣ, мясо не удешевилось?
— Гдѣ тамъ! Еще дороже, чѣмъ прежде.
— Безцѣльный, безсмысленный поступокъ. Подозрѣваю, что вашъ мясникъ не обладаетъ талантомъ строгаго логическаго мышленія.
— Чего-съ? Я говорю, что ихъ, подлецовъ, пропечатать надо.
— Гмъ!.. Не знаю, что вамъ и оказать на это ... Ко
судья.
По Красному морю плывутъ каторжане, Съ трудомъ выгребая галеру,
Рыкомъ покрывъ кандальное ржанье, Орутъ о родинѣ Перу.
О раѣ Перу орутъ перуанцы, Гдѣ птицы, танцы и бабы,
И гдѣ, «адъ вѣнцами цвѣтовъ померанца Были до небесъ баобабы.
Бананъ, ананасы! Радостей груда. Вино въ запечатанной посудѣ ...
Но вотъ, неизвѣстно зачѣмъ и откуда, На Перу наперли судьи!
И птицы, и танцы, и ихъ перуанокъ Кругомъ обложили статьями.
Глаза у судьи — какъ пара жестянокъ Мерцаетъ въ помойной ямѣ.
А возлѣ Перу летали по преріи Птички такія, .—• колибри,
Судья поймалъ и пухъ и перья Бѣдной колибри выбрилъ.
И нѣтъ ни въ одной долинѣ нынѣ Горъ, вулканомъ горящихъ.
Судья написалъ на каждой долинѣ: «Долина для некурящихъ».
Въ бѣдномъ Перу стихи мои даже
Въ запретѣ, подъ страхомъ пытокъ. Судья сказалъ: — «Тѣ, что въ продажѣ, Тоже спиртной напитокъ».
Экваторъ дрожитъ отъ кандальныхъ звоновъ, А въ Перу безптичье, безлюдье ...
Лишь злобно забившись подъ своды законовъ, Живутъ унылые судьи.
Попалъ павлинъ оранжево-синій Подъ глазъ его строгій, какъ постъ, И вылинялъ моментально павлиній Великолѣпный хвостъ!
А знаете, все-таки, жаль перуанца, И зря ему дали галеру,
Вѣдь судьи мѣшаютъ и птицѣ, и танцу,
И инѣ, и вамъ, и Перу. В. МаяковскІй. О ТЮРКОСАХЪ, ФОКУСНИКАХЪ И РУМЫНСКИХЪ ДАМАХЪ.
Фельетонъ Арк. Аверченко.
Явившись ко мнѣ, моя домоправительница остановилась у притолоки и провела указательнымъ пальцемъ по верхней губѣ, что всегда свидѣтельствовало объ особой конфиденціальности разговора.
— Вотъ вы все пишете, баринъ ...
— Пишу. Если родъ избранныхъ мною занятій не соотвѣтствуетъ вашимъ взглядамъ на жизнь — вы скажите откровенно. Можетъ, найдемъ компромиссъ.
— Чего-съ? Нѣтъ, я о томъ, что вы все пишете ... Вотъ бы и написали объ етомъ. — То-есть?
— Объ жуликахъ етихъ, объ подлецахъ. Что же это такое будетъ нонеча? Я ему говорю: да на васъ, говорю, грабителей, мормальная цѣна установлена, а онъ меня мясомъ по спинѣ: пошла вонъ, дура!
— Мясомъ по спинѣ? Какъ это?
— Обнаковенно, какъ мясомъ по спинѣ бьютъ. Совсѣмъ затюкали; и онъ и евонные молодцы. — Да кто такой?
— Опять же, мясникъ. Говорю, кажется. Я призадумался.
•— Откровенно говоря, способъ, избранный мясникомъ для опроверженія вашихъ словъ, не совсѣмъ удаченъ. Вѣдь
отъ того, что онъ поколотилъ васъ мясомъ по спинѣ, мясо не удешевилось?
— Гдѣ тамъ! Еще дороже, чѣмъ прежде.
— Безцѣльный, безсмысленный поступокъ. Подозрѣваю, что вашъ мясникъ не обладаетъ талантомъ строгаго логическаго мышленія.
— Чего-съ? Я говорю, что ихъ, подлецовъ, пропечатать надо.
— Гмъ!.. Не знаю, что вамъ и оказать на это ... Ко