ПАДЕНІЕ ПОДХОДЦЕВА*).

Разсказъ Арк. Аверченко.

I.
Громовъ сказалъ толстому Клинкову: — Меня безпокоитъ Подходцевъ.
— Да ужъ... успокоительнаго въ этомъ молодцѣ маловато. — Клинковъ! Я тебѣ говорю серьезно: меня очень безпокоитъ Подходцевъ!
— Хорошо. Завтра я перерѣжу ему горло, и всѣ твои безпокойства кончатся.
— Какіе вы оба странные, право, — печально прошепталъ Громовъ. — Ты все время остришь съ самымъ холод
нымъ, неласковымъ видомъ, Подходцевъ замкнулся и только и дѣлаетъ, что безпокоитъ меня. Вотъ уже шесть лѣтъ, какъ мы неразлучно бокъ-о-бокъ живемъ всѣ вмѣстѣ, а еще не было болѣе гнуснаго, болѣе холоднаго времени.
Тонъ Громова поразилъ заплывшее жиромъ сердце Клинкова.
—• Дѣточка, — сказалъ онъ, цѣлуя его гдѣ-то между ухомъ и затылкомъ, — можетъ быть, мы оба и мерзавцы съ Подходцевымъ, но зачѣмъ ты такъ безжалостно освѣ
щаешь это прожекторомъ твоего анализа? .. Въ самомъ дѣлѣ —і что ты подмѣтилъ въ Подходцевѣ?
Опрокинувъ голову на подушку и заложивъ руки за голову, Громовъ угрюмо проворчалъ:
— Такъ-таки ты ничего и не замѣчаешь? Гм! .. Знаешь ли ты, что Подходцевъ послѣднее время каждый день мѣ
няетъ воротнички, вчера разбранилъ Митыку за то, что тотъ якобы плохо вычистилъ ему платье, а нынче ... Знаешь ли, что онъ выкинулъ нынче?
<— И знать нечего, — ухмыльнулся Клинковъ, втайнѣ серьезно обезпокоенный. — Навѣрное, выкинулъ какую-нибудь глупость. Отъ него только этого и ожидаешь.
— Да, братъ... это уже верхъ! Нынче утромъ подходитъ оінъ ко мнѣ, сталъ этакъ въ полъ-юборота, рожа крас
ная, какъ буракъ, и говоритъ этакимъ псевдо-небрежнымъ тономъ, будто кстати, молъ, пришлось: «А что, стариканушка Громовъ, нѣтъ ли у тебя лиловаго шежоваго платочка для пиджачнаго кармана?». А когда я тутъ же, какъ снопъ, свалился съ постели и пытался укусить его за его глупую ногу, онъ вдругъ этакъ по-балетному приподнимаетъ свои брючишки и лепечетъ тамъ, наверху: «Видишь ли, Громовъ, у меня чулки нынче лиловые, такъ нужно, чтобы и платочекъ въ пиджачномъ карманѣ былъ въ тонъ». Тутъ ужъ я не выдержалъ: завылъ, зарычалъ, схватилъ сапожную щетку, чтобы почистить его лиловые чулочки, но онъ испугался, вырвался и куда-то убѣжалъ. До сихъ поръ его нѣтъ.
— Чортъ возьми! — пролепеталъ ошеломленный этимъ страшнымъ разсказомъ Клинковъ. — Чортъ возьми ... Повѣяло какимъ-то нехорошимъ вѣтромъ. Мы, кажется, всту
пили въ періодъ пассатовъ и мусоновъ. Г ромовъ. .. Что ты думаешь объ этомъ?
—- Думаю я, братецъ ты мой, такъ: изъ вычищеннаго платья, лиловыхъ чулковъ и шелковаго платочка слагается совершенно опредѣленная грозная вещь — баба!
—і Что ты говоришь?! Настоящая баба изъ приличнаго общества?!
— Да, братецъ ты мой. Изъ того общества, куда нг&ъ съ тобой и на порогъ не пустятъ.
*— Кого не пустятъ, а кого и пустятъ, — хвастливо подмигнулъ Клинковъ. — Меня, братъ, однажды цѣлое лѣто принимали въ семьѣ одного статскаго совѣтника.
— Ну, да, но какъ принимали? Какъ пилюлю: сморщившись. Мнѣ, конечно, въ былое время приходилось вращаться въ обществѣ ...
—• Ну, много ли ты вращался? Какъ только приходилъ куда — сейчасъ же тебѣ придавали вращательное движеніе съ лѣстницы.
— Потому что разнюхивали о моей съ тобой дружбѣ.
— Дружба со мной—это было единственное, что спасало тебя отъ побоевъ въ приличномъ обществѣ. «Это какой Гро
мовъ? ■— спрашиваетъ какой-нибудь графъ. — Не тотъ ли, до дружбы съ которымъ снисходитъ знаменитый Клинковъ? О, въ такомъ случаѣ, не бейте его, господа. ‘Выгоните его просто изъ дому». Что касается меня, то я въ какомъ угодно салонѣ вызову восхищеніе и зависть.
*) См. разсказы: „Молодость“, „Дуракъ , „Электричество въ воздухѣ“, „Буржуазная пасха* и др.
II.
— Напримѣръ, въ «салонѣ для стрижки и бритья,»—раздался у дверей новый голосъ.
Прислонившись къ косяку, стоялъ оживленный, со сверкающими глазами Подходцевъ.
Громовъ и Клинковъ принялись глядѣть на него долго и пронзительно.
Переваливаясь, Громовъ подошелъ къ новоприбывшему, поглядѣлъ на кончикъ лиловаго шелковаго платочка, выгля
дывавшій изъ бокового кармана, и, засунувъ этотъ кончикъ глубоко въ карманъ, оказалъ:
—• Смотри, у тебя платокъ вылѣзъ изъ кармана.
Подходцевъ дожалъ плечами, подошелъ къ зеркалу, снова аккуратно вытянулъ уголокъ лиловаго платочка и съ искусственной развязностью обернулся къ друзьямъ.
— Что это вамъ пришло въ голову разсуждать о свѣтской жизни?
— Потому что мы въ духовной ничего не понимаемъ, — рѣзко отвѣчалъ Клинковъ, снова сваливаясь на кровать.
Легъ и Громовъ (это было обычное положеніе друзей подъ роднымъ кровомъ). И только Подходцевъ крупными шагами носился по громадной «общей» комнатѣ.
>—* Подойди-ка сюда, Подходцевъ, — страннымъ голосомъ сказалъ Клинковъ. — Чего тебѣ?
—і Опять уголочекъ платка вылѣзъ. Постой, я поправлю .... Э, э!.. Позволь-ка, братъ ... А ну-ка, нагнись. Такъ и есть! Отъ него пахнетъ духами!!! Какъ это тебѣ нравится, Г ромовъ?
— Проклятый подлецъ! — донеслось съ другой кровати звѣриное рычаніе.
И снова всѣ замолчали. Снова зашагалъ смущенный Подходцевъ по комнатѣ, и снова четыре инквизиторскихъ свер
кающихъ глаза принялись сверлить спину, грудь и лицо Подходцева.
— Ффу! -т. фыркнулъ, наконецъ, Подходцевъ. —- Какая, братцы, тяжелая атмосфера... Въ чемъ дѣло? Я васъ, наконецъ, спрашиваю: въ чемъ же дѣло?! Молчали.
И прожигаемый четырьмя горящими глазами, снова заметался Подходцевъ по комнатѣ. Наконецъ, не вытерпѣлъ.
Сложилъ руки на груди, повернулся лицомъ къ лежащимъ и нетерпѣливо сказалъ:
— Ну, да хорошо! Если угодно, я вамъ могу и сообщить, мнѣ стѣсняться и скрытничать нечего... Хотите знать? Я женюсь! Довольны? На-те вамъ, получайте!
Оглушительный ударъ грома бабахнулъ въ открытое окно, и бѣлыя ослѣпительныя молніи заметались по комнатѣ. А между тѣмъ небо за окномъ было совершенно чистое; безъ единаго облачка. И зловѣщая тишина воцарилась послѣ этого ... надолго.
*—1 Что жъ... женись, женись, — пробормоталъ Клинковъ, тщетно стараясь придать нормальный видъ искривлен
нымъ губамъ. — Женись! Это будетъ достойное завершеніе всей твоей подлой жизни.
— А что, Подходцевъ, —< спросилъ Громовъ, разглядывая потолокъ. —< У васъ, навѣрное, когда ты женишься, къ чаю будутъ вышитыя салфеточки?
— Что за странный вопросъ! — смутился Подходцевъ. — Можетъ, будутъ, а можетъ, и нѣтъ.
— И дубовая передняя у васъ будетъ, —вставилъ Клинковъ. — И гостиная съ этакой высокой лампой?
—- А на лампѣ будетъ красный абажуръ изъ гофрированной бумаги, — подхватилъ Громовъ.
Клинковъ не захотѣлъ отъ него отстать:
— И тигровая шкура будетъ въ гостиной. На окнахъ будутъ висѣть прозрачныя гардины, а на столѣ раскинется пухлый альбомъ въ плюшевомъ переплетѣ съ семейными фотографіями.
—• А мы придемъ съ Клинковымъ и начнемъ сморкаться въ кисейныя гардины. ѵ «-
— А въ альбомъ будемъ засовывать окурки-! .. — И вступимъ въ связь съ твоей горничной!
— А я буду драть твоихъ дѣтей, какъ Сидоровыхъ козъ. Какъ только ты или твоя жена (madame Подходцева, ха, ха — скажите, -пожалуйста!), какъ только вы отвернетесь, я сейчасъ же твоему ребенку по мордѣ — хлопъ!