СЛАВА ГАМАКУ.

I.
РЕДАКТОРЪ (прочитавъ рукопись). «Все розоватою
Водицей залито ... Въ корзину броситъ ли?
Оставить Hà лѣто? — Тогда изъяны всѣ
(О солнце лѣтнее !) И недоступнѣе,
\И незамѣтнѣе!
Пѵсть въ «лѣтней» повѣсти
Шаблонна фабула, — Погода ясная
Лишь бы тогда была! Коль въ гамакѣ лежитъ
Читатель млѣющій И у него — журналъ,
Весь въ солнцѣ рдѣющій, — Пусть будутъ авторы
Отнюдь не богами, г—, Тогда до стиля ли?
Тогда до слога ли? Гамакъ баюкаетъ!
Мои читатели, Суровымъ критикомъ
Быть лѣтомъ кстати ли?»
II. О лѣто красное!
Теки, теки, теки Вдали отъ скептиковъ,
Вдали отъ критики! Ручьями бурными
И вверхъ, и внизъ теки — Внѣ философіи,
Внѣ публицистики!.. —
Межъ двухъ дубовъ гамакъ Ты изъ шелковъ сплети.
Вѣдь всѣ къ нему лежатъ Читательницъ пути! Какъ въ паутины сѣть Янтарную пчелу, —
Ты привлеки въ гамакъ Лили или Лулу...
Когда въ ихъ сердцѣ — «май», Когда въ душѣ — «іюнь», —■ Журналъ имъ въ руки дай, Имъ книжку въ руки сунь, Качни сквозной гамакъ ... И что бы ни прочли, —
Въ восторгъ всегда придутъ Лулу или Лили!... —•
«Какъ этотъ чуденъ томъ!» «Какъ авторъ даровитъ!» Немудрено: кругомъ —
Такъ живописенъ видъ! .. О дьявольская сѣть,
Источникъ лѣтнихъ благъ, Какъ мнѣ тебя не пѣть,
Гамакъ, гамакъ, гамакъ! ..
Михаилъ Пустынинъ. УЛЫБКА.
1.
Мирно почивалъ Алексѣй Ивановичъ Батуринъ, когда весеннее солнце нащупало запыленное окно его комнаты, ворвалось въ нее и всю залило яркимъ свѣтомъ. Хлынуло потоками на обтрепанную мебель, на грязныя обои, на несвѣ
жую постель, закружило столбы радужной пыли и весело заплясало на морщинистомъ, давно небритомъ лицѣ.
Батуринъ поморщился, пожевалъ блѣдными губами, зажмурилъ глаза и съ трудомъ раскрылъ слипшіяся вѣки. Зѣвнулъ, посмотрѣлъ на часы и сердито замѣтилъ:
—- И безъ него бы всталъ... И чего безъ спросу брызжется — не понимаю!
А когда откашливался, свѣсивъ худыя ноги съ постели, въ головѣ ползали неодобрительныя мысли:
«А все потому, что весна... Каждый годъ тебѣ весна, а какой отъ нея толкъ —< неизвѣстно. Рожи у всѣхъ про
тивныя, радостныя, всѣ ждутъ чего-то, а чего — сами не знаютъ... Смотрѣть тошно. Самое, могу сказать, мо
шенническое время, а всѣ кричатъ: «весна, весна!» — дурачье!» ...
Весну Батуринъ давно уже не долюбливаетъ и очень нелестнаго о ней мнѣнія. А когда весеннее томленіе, по ста
рой привычкѣ, пробуетъ пробраться въ его недовѣрчивую
душу, Алексѣй Ивановичъ становится раздражителенъ и золъ.
Завязывая передъ зеркаломъ галстукъ, Батуринъ долго брезгливо всматривался въ свое лицо: глаза еще тусклѣе, лицо еще желтѣе и морщинистѣе, сѣдина еще рѣзче въ такой весенній солнечный день ...
И лысина сверкаетъ во всю. Не хорошо. Криво усмѣхнулся: «такая лысина, что зайчики отъ нея на стѣнѣ игра
ютъ. Вишь, старость пощечинъ надавала! . . На кой чортъ, скажите на милость, мнѣ ваша весна! .. И моложе былъ, всегда надувала : наобѣщаетъ и ничего не дастъ, бывало... А теперь и подавно. Простуду развѣ лишній разъ схватишь».
Батуринъ отвернулся отъ зеркала и, полуоткрывъ дверь, крикнулъ дребезжащимъ старческимъ голосомъ: — Дарья, самоваръ!..
2.
Вошла Дарья съ тусклымъ самоваромъ, поставила его на столъ. Пока Батуринъ заваривалъ чай, она постояла, подбоченившись, у двери и вдругъ заулыбалась.
Скуластыя щеки Дарьи стали очень похожи на пару анисовокъ, а сѣрые глаза засвѣтились, словно съ нихъ сдунули пепелъ.
Не утерпѣла:
— Да вы бы оконце, баринъ, распахнули!.. Благодать на дворѣ-то, теплынь!..
А затѣмъ вздохнула и добавила:
>—* Вотъ и весны дождались, слава тебѣ, Господи!..
Батуринъ отхлебнулъ чаю, сердито взглянулъ на прислугу и отвѣтилъ:
— Ну, и дура. Ве-есна! .. Обрадовалась, деревня! .. А того не понимаешь, что вёсны эти отъ неблагоустройства природы.
Дарья посмотрѣла на Алексѣя Ивановича недовѣрчиво и махнула рукой:
— Скажутъ этакое ... несуразное! Шутники ... Батуринъ окончательно разсердился:
— Сами всѣ вы несуразные. Говорю тебѣ, что отъ неблагоустройства природы. Какія ужъ шутки! По-настоя
щему, милая, надо бы опросить сначала, кому что нужно, тогда было бы все какъ слѣдуетъ: получай всякій человѣкъ согласно желанію... По справедливости надо бы: пусть ка
ждый по своему вкусу избираетъ время года. Нужна тебѣ, къ примѣру, весна, — пожалуйте!.. А вотъ, ежели я желаю осени, на что мнѣ тогда твоя весна? Поняла?
Батуринъ въ волненіи стукнулъ кулакомъ по столу.
—• По-моему, вотъ какъ: «Госпожа природа, желаю, чтобы осень! . .» И сейчасъ тебѣ: «Пожалуйте, Алексѣй
Ивановичъ, получайте! .. Самая, что ни на есть свѣжая осень...» Вотъ это я понимаю. А то зарядили: благодаать! .. Дурачье! .. А у меіня, можетъ быть, вотъ гдѣ ваша весна сидитъ!
Батуринъ всталъ въ волненіи изъ-за стола и провелъ дрожащей рукой по горлу.
Дарья незамѣтно выскользнула изъ комнаты и пошла громыхать посудой на кухню.
3.
Вышелъ Батуринъ на улицу совсѣмъ раздраженный. Ъхать въ контору далеко, цѣлый день щелкай на счетахъ — мало веселаго, а тутъ еіце трамваи переполнены.
Стоялъ у остановки, глядѣлъ на оживленныя лица и негодовалъ.
— Прорвало! .. Безобразіе сплошное. Растлѣніе нравовъ. Смотрѣть тощно: рожи у всѣхъ противныя, улыба
ются, словно нивѣсть какое счастье у каждаго... Ждите, голубчики, ждите!.. Ничего не дождетесь. Намъ это хорошо извѣстно.