ЗА ДНЯМИ ДНИ.
Въ удивительной странѣ, зовомой „Россія“, повидимому, при всякомъ режимѣ, „вся власть“ руководится кодексомъ изъ двухъ параграфовъ: § 1. Нѣтъ худа безъ добра.
§ 2. Чѣмъ хуже, тѣмъ лучше.
Въ порядкѣ сихъ узаконеній ликвидирована и „Корниловская авантюра“.-
Было очень скверно. Такъ, что казалось,— сквернѣе ужъ и быть нельзя.
Не успѣли петроградцы надрожаться, предвкушая воображеніемъ атаку „дикой дивизіи“ и заполоненіе оною дѣвъ и женъ—какъ буржуазіи, такъ и пролетаріата,—ибо есть ли время и охота сынамъ кавказскихъ ущелій различать и уважать дѣленіе классовъ по Марксу? — не успѣли они опамятоваться отъ синодскихъ прокуроровъ, которые изъ кабинета премьеръ-министра переѣзжаютъ, черезъ этапъ Петропавловки, въ больницу для нервно-больныхъ, отъ ге
нераловъ, которые, выйдя изъ того же кабинета, стрѣ
ляютъ себѣ въ сердце изъ браунинга и гір„ и пр., и пр.,— какъ возникла новая угроза:
— Правительство въ рукахъ большевиковъ!
Или, говоря ненавистнымъ мнѣ ново-газетнымъ языкомъ: — Правительство „подъ знакомъ“ большевизма!
Бѣдный зодіакъ! Ужели въ число твоихъ животныхъ пробрался и этотъ „знакъ“? За что страдаешь?!
Однако, покуда „знакъ“ не обозначается. Напротивъ! Потускнѣлъ и перемѣстился—мерцать надъ С. С. и Р. Д.
Правительство же, съ корниловскаго перепуга, дошло до двухъ довольно правильныхъ идей, которыя не могутъ не встрѣтить сочувствія въ каждомъ россіянинѣ, не особенно претендующемъ на званіе бѣженца изъ сумашедшаго дома.
А именно:
1) Когда ведешь войну, надо воевать серьезно.
2) Для серьезной войны нужны серьезные военные.
И вотъ въ распоряженіи правительства появилось пятеро: — Алексѣевъ. Рузскій. Драгомировъ. Верховскій. Вердеревскій.
Серьезность двухъ послѣднихъ еще держитъ экзаменъ зрѣлости, но,—будемъ уповать,—не замедлитъ получить удовлетворительный баллъ. Хоть троечку, а, Богъ милостивъ, авось, понатужатся и на четверку съ минусомъ.
Серьезность двухъ первыхъ столь значительна, что умѣряетъ даже улыбку, невольно появляющуюся на добрыхъ обывательскихъ лицахъ при извѣстіи, что присяжный повѣренный Керенскій произведенъ въ главнокомандующіе.
Болѣе потрясающею новостью можетъ быть только одна:
— Корниловъ, помилованный судомъ отъ разстрѣла на двадцать пять лѣтъ, записался въ сословіе присяжныхъ повѣренныхъ.
А за симъ, по совокупности военно-министерскихъ успѣховъ, разрѣшите вспомнить старый анекдотъ.
Дѣло было въ вагонѣ.
іѵіолодая дѣвица и спутникъ ея, юный студентъ, ѣдучи на дачу, развлекали себя бесѣдою о матеріяхъ важныхъ. И дотолковались до весьма серьезнаго біологическаго вопроса:
— Откуда берутся люди и какъ дѣлаются дѣти?
Предложила вопросъ дѣвица, очевидно, никогда не читавшая ни Арцыбашева, ни Винниченки, не обучавшаяся на акушерскихъ курсахъ (теорія), ниже на какихъ либо драматическихъ (практика).
Студентъ поперхнулся. Вопросъ показался ему нѣсколько щекотливымъ.
Но, будучи изъ парней, которые за словомъ въ карманъ не лѣзутъ, онъ не замедлилъ импровизировать предъ прекрасною спутницею своею зесьма остроумный и слож
ный процессъ, біо-психо-физико-химико-оккульто-теософоэлектро-эмбріологическаго содержанія, по которому любой Вагнеръ очень просто можетъ приготовить въ колбѣ, если не цѣлаго человѣка, то, во всякомъ случаѣ, Гомункулюса.
Барышня слушала вдохновенную импровизацію студента, разиня ротъ.
Прислушивалась съ ближняго дивана и какая то умиленная старушка. Содержаніе лекціи, видимо, чрезвычайно интересовало ее. Но, чѣмъ дальше слушала, тѣмъ боль
шимъ изумленіемъ вытягивалось сморщенное лицо ея и, наконецъ, приняло видъ грустный и огорченный.
„Скончалъ пѣвецъ“, а тутъ, кстати, и станція. Студентъ—выходитъ, а старушка его—цапъ за рукавъ.
— Господинъ студентъ, это все правда, что вы барышнѣ разсказывали?
— Научный фактъ, сударыня.
— И... и выходитъ что нибудь? — О! Еще бы!
— Ну, а какъ же старый то способъ? Неужели его совсѣмъ оставили?
Опять поперхнулся студентъ и руками развелъ;
—Что жъ, молъ, дѣлать? Не моя вина. Если бы отъ меня зярисѣлоі
— Жаль,—задумчиво сказала старушка,—очень жаль!
Рис. М. Осиповой.
Въ удивительной странѣ, зовомой „Россія“, повидимому, при всякомъ режимѣ, „вся власть“ руководится кодексомъ изъ двухъ параграфовъ: § 1. Нѣтъ худа безъ добра.
§ 2. Чѣмъ хуже, тѣмъ лучше.
Въ порядкѣ сихъ узаконеній ликвидирована и „Корниловская авантюра“.-
Было очень скверно. Такъ, что казалось,— сквернѣе ужъ и быть нельзя.
Не успѣли петроградцы надрожаться, предвкушая воображеніемъ атаку „дикой дивизіи“ и заполоненіе оною дѣвъ и женъ—какъ буржуазіи, такъ и пролетаріата,—ибо есть ли время и охота сынамъ кавказскихъ ущелій различать и уважать дѣленіе классовъ по Марксу? — не успѣли они опамятоваться отъ синодскихъ прокуроровъ, которые изъ кабинета премьеръ-министра переѣзжаютъ, черезъ этапъ Петропавловки, въ больницу для нервно-больныхъ, отъ ге
нераловъ, которые, выйдя изъ того же кабинета, стрѣ
ляютъ себѣ въ сердце изъ браунинга и гір„ и пр., и пр.,— какъ возникла новая угроза:
— Правительство въ рукахъ большевиковъ!
Или, говоря ненавистнымъ мнѣ ново-газетнымъ языкомъ: — Правительство „подъ знакомъ“ большевизма!
Бѣдный зодіакъ! Ужели въ число твоихъ животныхъ пробрался и этотъ „знакъ“? За что страдаешь?!
Однако, покуда „знакъ“ не обозначается. Напротивъ! Потускнѣлъ и перемѣстился—мерцать надъ С. С. и Р. Д.
Правительство же, съ корниловскаго перепуга, дошло до двухъ довольно правильныхъ идей, которыя не могутъ не встрѣтить сочувствія въ каждомъ россіянинѣ, не особенно претендующемъ на званіе бѣженца изъ сумашедшаго дома.
А именно:
1) Когда ведешь войну, надо воевать серьезно.
2) Для серьезной войны нужны серьезные военные.
И вотъ въ распоряженіи правительства появилось пятеро: — Алексѣевъ. Рузскій. Драгомировъ. Верховскій. Вердеревскій.
Серьезность двухъ послѣднихъ еще держитъ экзаменъ зрѣлости, но,—будемъ уповать,—не замедлитъ получить удовлетворительный баллъ. Хоть троечку, а, Богъ милостивъ, авось, понатужатся и на четверку съ минусомъ.
Серьезность двухъ первыхъ столь значительна, что умѣряетъ даже улыбку, невольно появляющуюся на добрыхъ обывательскихъ лицахъ при извѣстіи, что присяжный повѣренный Керенскій произведенъ въ главнокомандующіе.
Болѣе потрясающею новостью можетъ быть только одна:
— Корниловъ, помилованный судомъ отъ разстрѣла на двадцать пять лѣтъ, записался въ сословіе присяжныхъ повѣренныхъ.
А за симъ, по совокупности военно-министерскихъ успѣховъ, разрѣшите вспомнить старый анекдотъ.
Дѣло было въ вагонѣ.
іѵіолодая дѣвица и спутникъ ея, юный студентъ, ѣдучи на дачу, развлекали себя бесѣдою о матеріяхъ важныхъ. И дотолковались до весьма серьезнаго біологическаго вопроса:
— Откуда берутся люди и какъ дѣлаются дѣти?
Предложила вопросъ дѣвица, очевидно, никогда не читавшая ни Арцыбашева, ни Винниченки, не обучавшаяся на акушерскихъ курсахъ (теорія), ниже на какихъ либо драматическихъ (практика).
Студентъ поперхнулся. Вопросъ показался ему нѣсколько щекотливымъ.
Но, будучи изъ парней, которые за словомъ въ карманъ не лѣзутъ, онъ не замедлилъ импровизировать предъ прекрасною спутницею своею зесьма остроумный и слож
ный процессъ, біо-психо-физико-химико-оккульто-теософоэлектро-эмбріологическаго содержанія, по которому любой Вагнеръ очень просто можетъ приготовить въ колбѣ, если не цѣлаго человѣка, то, во всякомъ случаѣ, Гомункулюса.
Барышня слушала вдохновенную импровизацію студента, разиня ротъ.
Прислушивалась съ ближняго дивана и какая то умиленная старушка. Содержаніе лекціи, видимо, чрезвычайно интересовало ее. Но, чѣмъ дальше слушала, тѣмъ боль
шимъ изумленіемъ вытягивалось сморщенное лицо ея и, наконецъ, приняло видъ грустный и огорченный.
„Скончалъ пѣвецъ“, а тутъ, кстати, и станція. Студентъ—выходитъ, а старушка его—цапъ за рукавъ.
— Господинъ студентъ, это все правда, что вы барышнѣ разсказывали?
— Научный фактъ, сударыня.
— И... и выходитъ что нибудь? — О! Еще бы!
— Ну, а какъ же старый то способъ? Неужели его совсѣмъ оставили?
Опять поперхнулся студентъ и руками развелъ;
—Что жъ, молъ, дѣлать? Не моя вина. Если бы отъ меня зярисѣлоі
— Жаль,—задумчиво сказала старушка,—очень жаль!
Рис. М. Осиповой.