УѢЗдное.
Отъ „Русскаго Слова“ до .Русскаго Слова“ Уныло влачатся часы...
Акцизный Курило гуляетъ, сурово Топорща сѣдые усы.
Въ канавѣ заснули дородныя свиньи — Во всей натуральной красѣ.
Семенова Гапка надъ чашкой ботвиньи Копается въ жирной косѣ.
Мадамъ Перельманъ протащилась на роды... Тоска. Притомился народъ.
Спитъ Власъ за прилавкомъ, Кузьмичъ у подводы, А сѣденькій Титъ у воротъ.
Но вдругъ, тарахтя развороченнымъ задомъ — Вотъ-вотъ разлетится въ куски —
Игриво мелькнула за Бойковскимъ садомъ Линейка кривого Луки.
Встревожены шумомъ, солидныя свиньи Лѣниво бросаютъ мѣста.
Съ разинутой пастью рябая Аксинья Застыла, раскрывъ ворота.
Товарищъ Кириллъ въ чесучевой жилеткѣ Спѣшитъ, ковыляя смѣшно.
Въ саду Лапоухихъ въ зеленой бесѣдкѣ, Звеня, распахнулось окно.
И въ буйномъ припадкѣ воинственной силы, Смѣнившемъ минуты тоски,
Хватаетъ газету акцизный Курило Съ линейки кривого Луки.
Судья, акушерка, аптекарь,—и разомъ Не видно за ними Гнѣдка.
И бойко моргаетъ единственнымъ глазомъ И рвется на части Лука.
Минута—и вотъ: расхватали газеты. Разбились—вдвоемъ и втроемъ.
Прорывъ у Митавы...-Черновъ и ка деты... Керенскій и новый заемъ...
Крушенье у Тулы... Двойные наборы...
Скандалъ съ контрабанднымъ виномъ .. На каждомъ крыльцѣ—оживленные споры, Дебаты—подъ каждымъ окномъ.
Стокгольмская баня... Успѣхъ на Изонцо... Ллойдъ-Джорджа послѣдній отвѣтъ... И тихо румянитъ закатное солнце Страницы измятыхъ газетъ.
Ползутъ, удлиняясь, вечернія тѣни. Все медленнѣй мельничный гулъ.
Зачитанный листъ опустивъ на колѣни, Акцизный присѣлъ — и уснуль.
И пестрые сны въ сочетаніи быстромъ Плетутъ свой узоръ передъ нимъ:
Что онъ-молъ, акцизный, назначенъ министромъ Торговли, труда и морскимъ.
И будто на немъ сторублевая шапка И крестъ на борту сюртука,
И будто надъ нимъ кривобокая Гапка Хохочетъ, держась за бока.
И будто бы ей говоритъ онъ сурово, Что частыхъ онъ врагъ перемѣнъ, И будто Аксинья...
А „Русское Слово“ Тихонько сползаетъ съ колѣнъ.
Смѣшались Аксиньи, министры, проливы, Моря—разобраться невмочь...
Милльонами звѣздъ заморгала пытливо Глазастая южная ночь.
Въ далекомъ хлѣву промычала корова... Свѣжо отъ обильной росы...
Отъ „Русскаго Слова до „Русскаго Слова“ Опять безконечны часы...
А. д’ Актиль.
КАКЪ СОШЛИСЬ крайности.
Вылѣзъ черносотенецъ изъ подполья, гдѣ сидѣлъ ни живъ-ни мертвъ съ 1-го марта, пошелъ прогуляться, по
слушалъ, что говорится на митингахъ и взыгралъ душой. Понравилась ему большевистская пропаганда, и пошелъ онъ прямо въ ленинскій дворецъ, вызвалъ товарища Зиновьева и говоритъ;—Честь имѣю явиться! Изъ союзниковъ, значитъ!
Поморщился товарищъ Зиновьевъ,—ужъ очень денатуратомъ разитъ,—и вѣжливо отвѣчаетъ:—Простите, това
рищъ, но вы не туда попали. Здѣсь не чайная .русскаго народа; а, можно сказать, всемірный интернаціоналъ.—А союзникъ только посмѣивается.
— Хоша, говоритъ, и интернаціоналъ, а платформы у насъ очень схожія и насчетъ пулеметовъ я—спицилистъ, потому какъ господину Протопопову въ февральскіе дни вѣрой и правдой служилъ.—Посмотрѣлъ на него товарищъ Зиновьевъ, видитъ—человѣкъ дѣйствительно полезный, только какъ быть съ партійной программой? Подумалъподумалъ и говоритъ:
— А изложите-ка, товарищъ, ваши убѣжденія, потому что у насъ безъ платформы никакъ невозможно.
Погладилъ черносотенецъ бороду, почесалъ въ затылкѣ и началъ:
— Перво-на-перво—бей жидовъ и интеллигентовъ!
— Зачѣмъ ставить точки надъі, товарищъ!—мягко поправилъ Зиновьевъ:—скажемъ, просто, буржуевъ!
— Ладно!—согласился черносотенецъ:—буржуевъ, такъ буржуевъ! Вторымъ дѣломъ, чтобы банки разбить и деньги по карманамъ!
— Совершенно правильный взглядъ!—замѣтилъ товарищъ Зиновьевъ:—дальше!
— А дальше, значитъ, чтобы французамъ и англичанамъ по мордѣ, а съ императоромъ Вильгельмомъ—союзъ навѣки нерушимый!
— Правильно!—даже взвизгнулъ отъ радости товарищъ Зиновьевъ:—дальше!
— А дальше, чтобы винныя лавки открыть, потому безъ очищенной ужъ какая свобода!
— Откроемъ!— согласился Зиновьевъ:—дальше!
— А дальше никакихъ претензіевъ больше не иь. >емъ! Вотъ только задаточекъ получить не мѣшало бы!
— И задаточекъ дадимъ!—радовался Зиновьевъ: -получили переводъ изъ Стокгольма, у насъ денегъ много, только что!.. А вотъ какъ съ вашими девизами быть? Вѣдь, у васъ
въ союзѣ русскаго народа девизы-то были: самодержавіе, православіе и народность.—Черносотенецъ сплюнулъ.
— А на кой они намъ лядъ, ежели мы и безъ ихъ пьяны будемъ?!
— Такъ какой же вы послѣ этого черносотенецъ!—воскликнулъ Зиновьевъ:—вы—чистокровный большевикъ, и мы васъ примемъ въ свою партію съ распростертыми объятія
ми!..—И тотчасъ же повелъ его къ Ленину, а тотъ его въ исполнительный комитетъ зачислилъ и триста рублей жалованья положилъ.
А буржуйная печать сейчасъ же, конечно, и выдумала, будто большевики съ черной сотней какой-то блокъ заключили! Какой же это блокъ!
Это—своя своихъ познаша! Это- сліяніе въ самоопредѣленіи! Двѣ души въ одномъ тѣлѣ—и ну-ка, поди-ка раз
бери, гдѣ въ немъ начинается большевикъ и гдѣ кончается черносотенецъ!
В. Голиковъ.
Рис. А. К.
Отъ „Русскаго Слова“ до .Русскаго Слова“ Уныло влачатся часы...
Акцизный Курило гуляетъ, сурово Топорща сѣдые усы.
Въ канавѣ заснули дородныя свиньи — Во всей натуральной красѣ.
Семенова Гапка надъ чашкой ботвиньи Копается въ жирной косѣ.
Мадамъ Перельманъ протащилась на роды... Тоска. Притомился народъ.
Спитъ Власъ за прилавкомъ, Кузьмичъ у подводы, А сѣденькій Титъ у воротъ.
Но вдругъ, тарахтя развороченнымъ задомъ — Вотъ-вотъ разлетится въ куски —
Игриво мелькнула за Бойковскимъ садомъ Линейка кривого Луки.
Встревожены шумомъ, солидныя свиньи Лѣниво бросаютъ мѣста.
Съ разинутой пастью рябая Аксинья Застыла, раскрывъ ворота.
Товарищъ Кириллъ въ чесучевой жилеткѣ Спѣшитъ, ковыляя смѣшно.
Въ саду Лапоухихъ въ зеленой бесѣдкѣ, Звеня, распахнулось окно.
И въ буйномъ припадкѣ воинственной силы, Смѣнившемъ минуты тоски,
Хватаетъ газету акцизный Курило Съ линейки кривого Луки.
Судья, акушерка, аптекарь,—и разомъ Не видно за ними Гнѣдка.
И бойко моргаетъ единственнымъ глазомъ И рвется на части Лука.
Минута—и вотъ: расхватали газеты. Разбились—вдвоемъ и втроемъ.
Прорывъ у Митавы...-Черновъ и ка деты... Керенскій и новый заемъ...
Крушенье у Тулы... Двойные наборы...
Скандалъ съ контрабанднымъ виномъ .. На каждомъ крыльцѣ—оживленные споры, Дебаты—подъ каждымъ окномъ.
Стокгольмская баня... Успѣхъ на Изонцо... Ллойдъ-Джорджа послѣдній отвѣтъ... И тихо румянитъ закатное солнце Страницы измятыхъ газетъ.
Ползутъ, удлиняясь, вечернія тѣни. Все медленнѣй мельничный гулъ.
Зачитанный листъ опустивъ на колѣни, Акцизный присѣлъ — и уснуль.
И пестрые сны въ сочетаніи быстромъ Плетутъ свой узоръ передъ нимъ:
Что онъ-молъ, акцизный, назначенъ министромъ Торговли, труда и морскимъ.
И будто на немъ сторублевая шапка И крестъ на борту сюртука,
И будто надъ нимъ кривобокая Гапка Хохочетъ, держась за бока.
И будто бы ей говоритъ онъ сурово, Что частыхъ онъ врагъ перемѣнъ, И будто Аксинья...
А „Русское Слово“ Тихонько сползаетъ съ колѣнъ.
Смѣшались Аксиньи, министры, проливы, Моря—разобраться невмочь...
Милльонами звѣздъ заморгала пытливо Глазастая южная ночь.
Въ далекомъ хлѣву промычала корова... Свѣжо отъ обильной росы...
Отъ „Русскаго Слова до „Русскаго Слова“ Опять безконечны часы...
А. д’ Актиль.
КАКЪ СОШЛИСЬ крайности.
Вылѣзъ черносотенецъ изъ подполья, гдѣ сидѣлъ ни живъ-ни мертвъ съ 1-го марта, пошелъ прогуляться, по
слушалъ, что говорится на митингахъ и взыгралъ душой. Понравилась ему большевистская пропаганда, и пошелъ онъ прямо въ ленинскій дворецъ, вызвалъ товарища Зиновьева и говоритъ;—Честь имѣю явиться! Изъ союзниковъ, значитъ!
Поморщился товарищъ Зиновьевъ,—ужъ очень денатуратомъ разитъ,—и вѣжливо отвѣчаетъ:—Простите, това
рищъ, но вы не туда попали. Здѣсь не чайная .русскаго народа; а, можно сказать, всемірный интернаціоналъ.—А союзникъ только посмѣивается.
— Хоша, говоритъ, и интернаціоналъ, а платформы у насъ очень схожія и насчетъ пулеметовъ я—спицилистъ, потому какъ господину Протопопову въ февральскіе дни вѣрой и правдой служилъ.—Посмотрѣлъ на него товарищъ Зиновьевъ, видитъ—человѣкъ дѣйствительно полезный, только какъ быть съ партійной программой? Подумалъподумалъ и говоритъ:
— А изложите-ка, товарищъ, ваши убѣжденія, потому что у насъ безъ платформы никакъ невозможно.
Погладилъ черносотенецъ бороду, почесалъ въ затылкѣ и началъ:
— Перво-на-перво—бей жидовъ и интеллигентовъ!
— Зачѣмъ ставить точки надъі, товарищъ!—мягко поправилъ Зиновьевъ:—скажемъ, просто, буржуевъ!
— Ладно!—согласился черносотенецъ:—буржуевъ, такъ буржуевъ! Вторымъ дѣломъ, чтобы банки разбить и деньги по карманамъ!
— Совершенно правильный взглядъ!—замѣтилъ товарищъ Зиновьевъ:—дальше!
— А дальше, значитъ, чтобы французамъ и англичанамъ по мордѣ, а съ императоромъ Вильгельмомъ—союзъ навѣки нерушимый!
— Правильно!—даже взвизгнулъ отъ радости товарищъ Зиновьевъ:—дальше!
— А дальше, чтобы винныя лавки открыть, потому безъ очищенной ужъ какая свобода!
— Откроемъ!— согласился Зиновьевъ:—дальше!
— А дальше никакихъ претензіевъ больше не иь. >емъ! Вотъ только задаточекъ получить не мѣшало бы!
— И задаточекъ дадимъ!—радовался Зиновьевъ: -получили переводъ изъ Стокгольма, у насъ денегъ много, только что!.. А вотъ какъ съ вашими девизами быть? Вѣдь, у васъ
въ союзѣ русскаго народа девизы-то были: самодержавіе, православіе и народность.—Черносотенецъ сплюнулъ.
— А на кой они намъ лядъ, ежели мы и безъ ихъ пьяны будемъ?!
— Такъ какой же вы послѣ этого черносотенецъ!—воскликнулъ Зиновьевъ:—вы—чистокровный большевикъ, и мы васъ примемъ въ свою партію съ распростертыми объятія
ми!..—И тотчасъ же повелъ его къ Ленину, а тотъ его въ исполнительный комитетъ зачислилъ и триста рублей жалованья положилъ.
А буржуйная печать сейчасъ же, конечно, и выдумала, будто большевики съ черной сотней какой-то блокъ заключили! Какой же это блокъ!
Это—своя своихъ познаша! Это- сліяніе въ самоопредѣленіи! Двѣ души въ одномъ тѣлѣ—и ну-ка, поди-ка раз
бери, гдѣ въ немъ начинается большевикъ и гдѣ кончается черносотенецъ!
В. Голиковъ.
Рис. А. К.