СЫНЪ СВОБОДЫ.Вы разбили темницы оконце,Мое сердце согрѣли привѣтомъ,Но свободы яркое солнце .Ослѣпило меня своимъ свѣтомъ.,,Я бреду слѣпой безъ дороги,И не вѣмъ, на востокъ иль къ закату?Мной затоптаны всѣ мои боги,Въ ликъ плюю меня спасшему брату.,.Слѣпъ и глухъ я, и новой бѣдою Вамъ грожу я въ тревожныя ночи,Братъ мой, брызни живою водою,Оживи мои мертвыя очи!Михаилъ Андреевъ.ПОЗОРЪ. Прямо съ вокзала я попалъ въ надежныя руки.Человѣкъ, взявшій меня подъ свое покровительство, отрекомендовался :— Я—тертый калачъ.Что такое „тертый“, я зналъ. Собесѣдникъ мой, дѣй­ствительно, былъ тертый и даже сильно потертый. Но о калачѣ я не имѣлъ никакого представленія. Все-же повѣ­рилъ, что онъ и калачъ.— Это изумительный городъ! Это мозгъ и нервъ страны!—восклицалъ Тертый Калачъ, беря меня подъ руку,— И вы попали сюда, когда этотъ мозгъ и нервъ обнажены.— По какому случаю?—осторожно спросилъ я.— По случаю революціи.—-Пояснилъ Тертый Калачъ.— Знаете, событіе такого рода, что необходимо было снять чехлы съ мебели...Тутъ мы завернули за уголъ и остановились у подъ­ѣзда большого зданія.— Здѣсь сейчасъ идетъ исключительный по интересу митингъ, — сказалъ Тертый Калачъ. — Хотите пощупать пульсъ страны?— Еще бы!—рванулся я въ дверь.Слипшіеся въ тѣснотѣ люди показались мнѣ однимъ цѣлымъ: смутный, тяжелый организмъ!— А гдѣ-же пульсъ?—шепнулъ я Тертому Калачу.—^Вонъ онъ. Бьется на кафедрѣ!—указалъ мнѣ спут­никъ.Болѣе нервнаго пульса я не видывалъ.Получалось впечатлѣніе, что то, что билось на ка­федрѣ, запуталось ногами въ собственной бородѣ.Въ ушахъ стоялъ крикъ больного параличнаго орга­низма.— Вы знаете, кто сейчасъ на кафедрѣ?—спросилъ мой чичероне.—Это позоръ Россіи.— Почему же этотъ позоръ не сметенъ съ кафедры въ болѣе надлежащее мѣсто?Тертый Калачъ усмѣхнулся.— Посмотрите, тамъ у стѣны одобрительно поднима­ются руки: это все темныя пятна Россіи. Они поддержи­ваютъ этотъ позоръ.— Но и пятна при желаніи можно вывести?—допыты вался я.— Не знаю.—Протянулъ Тертый Калачъ.—Они, по край­ней мѣрѣ, не могутъ вывести!—кивнулъ онъ на людей, си­дѣвшихъ ближе къ выходу.—Эти люди—дряблость Россіи.Я впился глазами въ кафедру, чтобы лучше разсмот­рѣть лицо россійскаго позора.Напрасный трудъ. Позоръ былъ въ такомъ космичес­комъ движеніи, что только звуковыя волны говорили о его присутствіи.— А кто тамъ прислонился у колонны?—спросилъ я у Тертаго Калача.—Этотъ человѣкъ, должно быть, тяжко боленъ? Смотрите: онъ шатается, онъ...Тертый Калачъ опустилъ глаза книзу.•— Это... этотъ человѣкъ... гордость Россіи. .На кафедрѣ воцарилась тишина, замерло движеніе.Теперь я безъ всякаго напряженія разсмотрѣлъ лицо россійскаго позора.Сытое, хорошо пропеченое лицо!Ликующе потянулись къ нему темныя пятна и притис­нули къ стѣнѣ гордость Россіи.— Смотрите, они его давятъ!—крикнулъ я Тертому Калачу, указывая на того, кто былъ гордостью Россіи,— Поможемъ ему выйти на свѣжій воздухъіНо мой спутникъ отрѣзалъ:— Я Тертый Калачъ. Я уже достаточно тертый, чтобы лѣзть въ эту передѣлку. При томъ, я самый обыкновен­ный городской житель!Я, было, рванулся впередъ.Но... куда мнѣ! Вѣдь, я—самый обыкновенный провин­ціалъ!Дѳ-Нисъ.УЛЫБКИ ПЕЧАЛЬНЫХЪ ДНЕЙ.Всѣ петроградскія газеты отозвались на столкновеніе Временнаго Правительства съ генераломъ Корниловымъ статьями, болѣе или менѣе выразившими ихъ отношеніе къ событію. Исключеніемъ явилась „Русская Воля“, вы­пустившая во вторникъ 29 августа № съ одной информа­ціей, безъ признака руководящей статьи. Нѣкто, приве­денный въ восторгъ мудрой дипломатіей осторожной газе ты, прислалъ намъ нижеслѣдующее, посвященное ей, сти­хотвореніе:„Газета говоритъ Читателю:—Мусье!Я скромная дѣвица,И мнѣніе мое—Вотъ—чистая страница.Напишите,Что хотите,„Да“ и „нѣтъ“ не говорите,Чернаго и бѣлаго не покупайте И... въ просакъ не попадайте!Аминь!Аминь то аминь,—ну, а номеръ то вышелъ, все-таки,— хоть кинь!“ПЛАЧЪ ѲЕМИДЫ.Ахъ, судьба меня влекла И влечетъ къ нечистымъ:Раньше—съ Випперомъ жила,ѴІынѣ—съ анархистомъ.В . А.Рис. К. Ротова.