Приходить, послѣ того, мужи1 ь кт. попу—благодарить. Весело;!. Даже дары принесъ.
— Чу, что? спрашиваетъ попъ,—каково теперь живешь? хорошо?
• — Очень хорошо, батюшка! Какъ скотовч к/еубр.— совсѣмъ, какъ een. зажили г,опрежнем .
— Вотъ то-то! Д тебѣ говорилъ...
— Да уже такъ то ли, батюшка, мы вами благодарны, такъ то ли благодарны... рай теперь въ избѣ! ну, просто, рай!
— Гмъ... ребятишекъ то, ты сказывалъ, у тебя пятеро? — Шестеро, батюшка.
— Да жена больная? Да бабка на печкѣ?
— Да это, батюшка,—что же! Куда ни шло! Стерпимъ! Не впервой намъ,—дѣло привычное. Главное, что скотинищи то этой проклятущей больше въ избѣ нѣтъ... рай...
Двадцать шестого февраля 1917 года, измученный царизмоліъ, народъ русскій былъ близокъ къ политическому самоубійству.
Вышній Попъ, соблюдающій судьбы народовъ,1Поспѣшилъ пресѣчь отчаяніе Россіи: послалъ ей 27-го февраля революцію, которая привела и провозгласила свободу и снабдила свободу властью. Выстроила „думную избу“, какъ называлось это въ старину.
Въ новой думной избѣ своей русскій народъ зажилъ бодро, но бѣдно и несчастно. Съ головой увязъ въ неудачничествѣ. И, что день, то хуже, позорнѣе, ужас*** ~ъ опять всѣмъ міромъ давиться.
Но всевышній, всевидящій Попъ знаетъ, что терпѣніе человѣческое растяжимѣе самаго податливаго каучука.
И, вотъ, тварь за тварью посылалъ онъ въ избу русской свободной власти, и тварь за тварью въ избѣ этой властно пакостила... И запакостила избу, казалось бы, ужъ до послѣдняго предѣла терпимости.
Ей то, твари, можетъ быть, и удобно, и весело, но намъ то, обитателямъ избы, русскимъ то людямъ, каково?
Въ одномъ углу рѣзвится и весело ржетъ селянскій министръ.
Въ другомъ краснорѣчиво мычитъ эксъ-богоискательная, а нынѣ просто живорѣзная шатія.
Въ третьемъ виляютъ хвостами не люди, не звѣри,— кикиморы ленино-коллонтайскихъ пережитковъ.
Въ четвертомъ дрожитъ и зыблется какой то полужидкій, зыбкій и не весьма благовонный студень двусмысленнаго животнорастенія, именуемаго Временнымъ Правительствомъ
Казалось бы,—довольно! Дальнѣйшее невмѣстшс и выше мѣры, доступной человѣческой выносливости. Неда
РГ Y?Ö.
ромъ же изъ міазматической избы запакощенной русской свободной власти, въ послѣднее время, опрометью бросились на свѣжій воздухъ, зажимая носы, люди съ обоняніемъ потоньше и съ чувствами поонрятнѣе: Церетелли, Чхеидзе, Савенковъ.—Са;иь Керенскій заколебался на порогѣ, ни въ сѣхъ, ни въ тѣхъ.
Но—нѣтъ! У всевышняго Попа иная мѣрка и судитъ онъ иначе! Съ хладнокровіемъ существа, всякіе историческіе виды видавшаго, открываетъ онъ двери Демократи
ческаго Совѣщанія, за которыми радостно бѣсится, визжитъ и хрюкаетъ ново-большевистское стадо, вожделѣю
щее ворваться въ избу и, повышвырнувъ изъ нея все, что не отъ нихъ и не съ ними, устроить ужъ всѣмъ дебошамъ дебошъ и свинорой всѣмъ свинороямъ.
— Власти! власти! власти!—громомъ требуетъ лже-демократическое хрюканье, сквозь которое рѣзкимъ свисткомъ прорывается визгъ т. Троцкаго:
— И гильотину для тѣхъ, кто не съ нами!
Ворвется или не ворвется вожделѣющее стадо? Слопаетъ оно вожделѣемую власть или промахнется?
Спросить бы всевышняго Попа, да безмолвствуетъ онъ на прямые вопросы.
* Что жъ? А, можетъ быть, оно—такъ и нужно?
Можетъ быть, пришествіе стада необходимо для достиженія той предѣльной точки, ;на которой даже всевыш
нему Попу измѣнитъ его несмутимое - -езстрастіе, и онъ скажетъ:
— Однако, это ужъ слишкомъ! Русскій народъ! Можешь, понемножку, поубрать изъ своей избы заполонившую ее животину...
Моментъ этотъ принесетъ русскому народу не малую радость, но и великую опасность. А именно:
Мужикъ, когда выгналъ изъ избы своей домашній скотъ, нашелъ, съ отвычки, что прежняя изба его, отъ которой онъ едва не удавился, была земнымъ раемъ.
Берегитесь же и вы, безчинствующіе и пакостящіе въ избѣ свободы, чтобы народъ русскій, выгнавъ васъ, не схватился за 26 февраля, какъ за дату, болѣе пріятную всѣхъ послѣдующихъ! Берегитесь, чтобы, въ отчаяніи оть запакощенной свободы, онъ не махнулъ рукой на свободу вообще! Берегитесь, чтобы изба свободы не слѣлалась опять избои рабства! избой позора! избой царизма!
Тою избою, для которой, въ столѣтіяхъ проклятой, была, есть и будетъ единая достойная уча -’-’
— Поджечь ее съ «“■’■ы ѵіхъ угловъ, г* цкамъ изъ чея—въ разбро-п «іъ.
Александръ Амфитеатровъ.
— Чу, что? спрашиваетъ попъ,—каково теперь живешь? хорошо?
• — Очень хорошо, батюшка! Какъ скотовч к/еубр.— совсѣмъ, какъ een. зажили г,опрежнем .
— Вотъ то-то! Д тебѣ говорилъ...
— Да уже такъ то ли, батюшка, мы вами благодарны, такъ то ли благодарны... рай теперь въ избѣ! ну, просто, рай!
— Гмъ... ребятишекъ то, ты сказывалъ, у тебя пятеро? — Шестеро, батюшка.
— Да жена больная? Да бабка на печкѣ?
— Да это, батюшка,—что же! Куда ни шло! Стерпимъ! Не впервой намъ,—дѣло привычное. Главное, что скотинищи то этой проклятущей больше въ избѣ нѣтъ... рай...
Двадцать шестого февраля 1917 года, измученный царизмоліъ, народъ русскій былъ близокъ къ политическому самоубійству.
Вышній Попъ, соблюдающій судьбы народовъ,1Поспѣшилъ пресѣчь отчаяніе Россіи: послалъ ей 27-го февраля революцію, которая привела и провозгласила свободу и снабдила свободу властью. Выстроила „думную избу“, какъ называлось это въ старину.
Въ новой думной избѣ своей русскій народъ зажилъ бодро, но бѣдно и несчастно. Съ головой увязъ въ неудачничествѣ. И, что день, то хуже, позорнѣе, ужас*** ~ъ опять всѣмъ міромъ давиться.
Но всевышній, всевидящій Попъ знаетъ, что терпѣніе человѣческое растяжимѣе самаго податливаго каучука.
И, вотъ, тварь за тварью посылалъ онъ въ избу русской свободной власти, и тварь за тварью въ избѣ этой властно пакостила... И запакостила избу, казалось бы, ужъ до послѣдняго предѣла терпимости.
Ей то, твари, можетъ быть, и удобно, и весело, но намъ то, обитателямъ избы, русскимъ то людямъ, каково?
Въ одномъ углу рѣзвится и весело ржетъ селянскій министръ.
Въ другомъ краснорѣчиво мычитъ эксъ-богоискательная, а нынѣ просто живорѣзная шатія.
Въ третьемъ виляютъ хвостами не люди, не звѣри,— кикиморы ленино-коллонтайскихъ пережитковъ.
Въ четвертомъ дрожитъ и зыблется какой то полужидкій, зыбкій и не весьма благовонный студень двусмысленнаго животнорастенія, именуемаго Временнымъ Правительствомъ
Казалось бы,—довольно! Дальнѣйшее невмѣстшс и выше мѣры, доступной человѣческой выносливости. Неда
РГ Y?Ö.
ромъ же изъ міазматической избы запакощенной русской свободной власти, въ послѣднее время, опрометью бросились на свѣжій воздухъ, зажимая носы, люди съ обоняніемъ потоньше и съ чувствами поонрятнѣе: Церетелли, Чхеидзе, Савенковъ.—Са;иь Керенскій заколебался на порогѣ, ни въ сѣхъ, ни въ тѣхъ.
Но—нѣтъ! У всевышняго Попа иная мѣрка и судитъ онъ иначе! Съ хладнокровіемъ существа, всякіе историческіе виды видавшаго, открываетъ онъ двери Демократи
ческаго Совѣщанія, за которыми радостно бѣсится, визжитъ и хрюкаетъ ново-большевистское стадо, вожделѣю
щее ворваться въ избу и, повышвырнувъ изъ нея все, что не отъ нихъ и не съ ними, устроить ужъ всѣмъ дебошамъ дебошъ и свинорой всѣмъ свинороямъ.
— Власти! власти! власти!—громомъ требуетъ лже-демократическое хрюканье, сквозь которое рѣзкимъ свисткомъ прорывается визгъ т. Троцкаго:
— И гильотину для тѣхъ, кто не съ нами!
Ворвется или не ворвется вожделѣющее стадо? Слопаетъ оно вожделѣемую власть или промахнется?
Спросить бы всевышняго Попа, да безмолвствуетъ онъ на прямые вопросы.
* Что жъ? А, можетъ быть, оно—такъ и нужно?
Можетъ быть, пришествіе стада необходимо для достиженія той предѣльной точки, ;на которой даже всевыш
нему Попу измѣнитъ его несмутимое - -езстрастіе, и онъ скажетъ:
— Однако, это ужъ слишкомъ! Русскій народъ! Можешь, понемножку, поубрать изъ своей избы заполонившую ее животину...
Моментъ этотъ принесетъ русскому народу не малую радость, но и великую опасность. А именно:
Мужикъ, когда выгналъ изъ избы своей домашній скотъ, нашелъ, съ отвычки, что прежняя изба его, отъ которой онъ едва не удавился, была земнымъ раемъ.
Берегитесь же и вы, безчинствующіе и пакостящіе въ избѣ свободы, чтобы народъ русскій, выгнавъ васъ, не схватился за 26 февраля, какъ за дату, болѣе пріятную всѣхъ послѣдующихъ! Берегитесь, чтобы, въ отчаяніи оть запакощенной свободы, онъ не махнулъ рукой на свободу вообще! Берегитесь, чтобы изба свободы не слѣлалась опять избои рабства! избой позора! избой царизма!
Тою избою, для которой, въ столѣтіяхъ проклятой, была, есть и будетъ единая достойная уча -’-’
— Поджечь ее съ «“■’■ы ѵіхъ угловъ, г* цкамъ изъ чея—въ разбро-п «іъ.
Александръ Амфитеатровъ.