ди вообще основаніе говорить о Микель Анджело въ исторіи пейзажа, при самомъ даже распространенномъ толкованіи этого слова, — а въ связи съ этимъ возникаетъ и вопросъ: разъ величайшій геній одной изъ высшихъ точекъ, достигнутыхъ живописью, гнушался тѣмъ, что мы называемъ «пейзажемъ»—
Самъ Микель Анджело далъ бы, вѣроятно, положительный отвѣтъ на Этотъ вопросъ. Однажды, въ 1537 году, будучи въ гостяхъ у своей подруги. Знаменитой Витторіи Колонны, маркизы Пескара, онъ былъ вызванъ на теоретическій разговоръ объ искусствѣ, и вотъ что онъ тогда произнесъ (если только повѣрить письму, написанному португальскимъ художникомъ Франческо де Голланда, присутствовавшимъ при этой бесѣдѣ):
«Фламандская живопись будетъ всегда нравиться женщинамъ, особенно старымъ или очень молодымъ, или же монахамъ, монахинямъ и нѣкоторымъ благороднымъ, которые глухи къ истинной гармоніи. Во Фландріи пишутъ, по преимуществу, чтобы обмануть внѣшнее зрѣніе, — пишутъ или предметы, которые нравятся, или лица, о которыхъ нельзя ничего сказать дурного, какъ-то: святыхъ и пророковъ. Въ большинствѣ случаевъ это только тряпки,
домишки, зеленыя поля съ тѣнистыми деревьями, рѣки и мосты, — словомъ, то, что называется пейзажемъ, и при этомъ тамъ и сямъ разставлено много фигуръ. Все вмѣстѣ производитъ хорошее впечатлѣніе, и, однако, на самомъ дѣлѣ здѣсь нѣтъ ни смысла, ни искусства, ни мѣры, ни симметріи, ни выбора, ни величія Въ концѣ концовъ, эта живопись лишена всего существеннаго и всякой силы»...
«Если я такъ дурно отзываюсь о фламандской живописи, то это не потому, чтобы она была безусловно плоха; но она стремится передать съ совершенствомъ такое количество различныхъ вещей (тогда какъ всего одна какая-нибудь дѣйствительно значительна), что ей и не удается исполнить хоть что-либо вполнѣ удовлетворительнымъ образомъ. Творимая же въ Ита
ліи живопись одна лишь заслуживаетъ названія хорошей, и вотъ почему хорошая живопись называется итальянской. Хорошая живопись сама по себѣ и благородна, и благочестива, ибо, согласно мудрецамъ, ничто не поднимаетъ болѣе душу и не возноситъ ее такъ до истиннаго благочестія, нежели преодолѢніе трудностей въ стремленіи къ совершенству, благодаря которому мы приближаемся къ Богу и намъ дается возможность съ нимъ слиться. Въ сущности, хорошая живопись не что иное, какъ подобіе совершенства Господа, тѣнь его кисти, наконецъ, музыка, мелодія, и лишь очень жизненный умъ можетъ вникнуть во всѣ ея трудности».
И, дѣйствительно, живопись Микель Анджело цѣликомъ посвящена Богу и человѣку — подобію Божьяго совершенства, а также трагедіи между Божествомъ, сотворившимъ себѣ подобное существо, и этой тварыо, почувствовав
не является ли вообще суетнымъ подробное обсужденіе живописи съ Этой стороны?
Самъ Микель Анджело далъ бы, вѣроятно, положительный отвѣтъ на Этотъ вопросъ. Однажды, въ 1537 году, будучи въ гостяхъ у своей подруги. Знаменитой Витторіи Колонны, маркизы Пескара, онъ былъ вызванъ на теоретическій разговоръ объ искусствѣ, и вотъ что онъ тогда произнесъ (если только повѣрить письму, написанному португальскимъ художникомъ Франческо де Голланда, присутствовавшимъ при этой бесѣдѣ):
«Фламандская живопись будетъ всегда нравиться женщинамъ, особенно старымъ или очень молодымъ, или же монахамъ, монахинямъ и нѣкоторымъ благороднымъ, которые глухи къ истинной гармоніи. Во Фландріи пишутъ, по преимуществу, чтобы обмануть внѣшнее зрѣніе, — пишутъ или предметы, которые нравятся, или лица, о которыхъ нельзя ничего сказать дурного, какъ-то: святыхъ и пророковъ. Въ большинствѣ случаевъ это только тряпки,
домишки, зеленыя поля съ тѣнистыми деревьями, рѣки и мосты, — словомъ, то, что называется пейзажемъ, и при этомъ тамъ и сямъ разставлено много фигуръ. Все вмѣстѣ производитъ хорошее впечатлѣніе, и, однако, на самомъ дѣлѣ здѣсь нѣтъ ни смысла, ни искусства, ни мѣры, ни симметріи, ни выбора, ни величія Въ концѣ концовъ, эта живопись лишена всего существеннаго и всякой силы»...
«Если я такъ дурно отзываюсь о фламандской живописи, то это не потому, чтобы она была безусловно плоха; но она стремится передать съ совершенствомъ такое количество различныхъ вещей (тогда какъ всего одна какая-нибудь дѣйствительно значительна), что ей и не удается исполнить хоть что-либо вполнѣ удовлетворительнымъ образомъ. Творимая же въ Ита
ліи живопись одна лишь заслуживаетъ названія хорошей, и вотъ почему хорошая живопись называется итальянской. Хорошая живопись сама по себѣ и благородна, и благочестива, ибо, согласно мудрецамъ, ничто не поднимаетъ болѣе душу и не возноситъ ее такъ до истиннаго благочестія, нежели преодолѢніе трудностей въ стремленіи къ совершенству, благодаря которому мы приближаемся къ Богу и намъ дается возможность съ нимъ слиться. Въ сущности, хорошая живопись не что иное, какъ подобіе совершенства Господа, тѣнь его кисти, наконецъ, музыка, мелодія, и лишь очень жизненный умъ можетъ вникнуть во всѣ ея трудности».
И, дѣйствительно, живопись Микель Анджело цѣликомъ посвящена Богу и человѣку — подобію Божьяго совершенства, а также трагедіи между Божествомъ, сотворившимъ себѣ подобное существо, и этой тварыо, почувствовав