она должна быть объективно, по результатам. Между тем, агитационный характер этой музыки иногда выпячивается на первое место. При этом, на форму обращается третьестепенное внимание, на музыкальное содержание второстепенное, а на пер
вом месте стоит текст. Такое несоответствие и несовпадение составных частей музыкального произведения лишает его художественной цельности, законченности, превращает его в голую, быстро приедающуюся и неспособную удовлетворить слушателя, агитку.
К этому можно прибавить подтекстовывание архиреволюционного текста к какому-нибудь буржуазно-индивидуалистическому романсу, явно нарушающее художественность и потому не производящее агитационного воздействия.
Вторая ошибка заключается в том, что неправильно представляется идеология пролетариата. Товарищам, впадающим в эту ошибку, кажется, что революционнопролетарским будет только такое произведение, которое звучит на мотив „Гром победы раздавайся . На этом основании они зачисляют минор в буржуазную му
зыку, а мажор в пролетарскую. Не говоря уже о формальной ошибке, (так как мажор и минор, как уже выяснялось, сами по себе не носят классового характера во-первых, а во-вторых, что можно на миноре построить очень бодрое и револю
ционное произведение, хотя бы для примера „Варшавянка11),—неправильно думать, что в пролетарском творчестве должны иметь место исключительно торже
ственные и боевые мотивы. В пролетарской музыке не могут отсутствовать и эле
менты лирические и, наконец, бытовые: у пролетария есть и личная жизнь; у него может быть не мало тяжелых минут, неудач и пр. Разве по поводу их музыка тоже должна торжествовать? Или обойти этот уголок быта молчанием?
Наконец, третья ошибка сводится к замаскированной борьбе с музыкальным мастерством. Она заключается в том, что заявляют, будто сложная музыка есть музыка буржуазная, а пролетарская может быть только простая музыка. Это, разу
меется, не верно. Во-первых, далеко не всегда простота говорит о пролетарском характере произведения. Можно привести огромное количество всевозможных ме
щанских буржуазно-индивидуалистических романсов (достаточно вспомнить о легком жанре), написанных очень просто, и, в то же время, ничего общего с пролетарской музыкой не имеющих. Сложность, взятая сама по себе также не является отрица
тельным моментом. Для ее усвоения надо быть на достаточно высоком уровне музыкальной культуры. Этого уровня надо постоянно добиваться, за него вести упорную борьбу, проводить в широких массах огромнейшую воспитательную работу по слушанию музыки, по воспитанию и развитию музыкального вкуса. Для того, чтобы прочесть „Войну и Мир Л. Толстого также нужно быть на известном уровне культуры. Не значит еще, что Толстой плох только потому, что деду из ближай
шей деревни попался том, дед бросил его на пятой странице и, попробовав качество бумаги, решил использовать его для курения.
Правда, уровень музыкальной культуры в широких массах трудящихся стоит еще не высоко. Но это не значит, что сложное произведение не может быть пролетарским. Пролетариат должен быть сильнее, умнее, культурнее, нежели его пред
шественница буржуазия. Перед ним стоят и большие творческие задачи. В таких условиях оружие борьбы с сложной музыкой, только потому, что она сложная, не может быть в арсенале марксистской критики.
Совсем другое дело, когда сложность, сама по себе, является предметом музыкальной демонстрации.
Ведь музыкальное произведение есть сочетание ряда звучаний, ритмов, гармоний и т. п., которые в совокупности и являются непосредственной звуковою при
чиной музыкального восприятия. Музыкальные произведения, имеющие целью вызвать
те или иные эмоции, могут быть и очень сложны: сложность музыки их будет оправдана тем конденсированным настроением, какое получится в результате восприятия. Обратным явлением, замаскированным „искусством ради искусства явится
вом месте стоит текст. Такое несоответствие и несовпадение составных частей музыкального произведения лишает его художественной цельности, законченности, превращает его в голую, быстро приедающуюся и неспособную удовлетворить слушателя, агитку.
К этому можно прибавить подтекстовывание архиреволюционного текста к какому-нибудь буржуазно-индивидуалистическому романсу, явно нарушающее художественность и потому не производящее агитационного воздействия.
Вторая ошибка заключается в том, что неправильно представляется идеология пролетариата. Товарищам, впадающим в эту ошибку, кажется, что революционнопролетарским будет только такое произведение, которое звучит на мотив „Гром победы раздавайся . На этом основании они зачисляют минор в буржуазную му
зыку, а мажор в пролетарскую. Не говоря уже о формальной ошибке, (так как мажор и минор, как уже выяснялось, сами по себе не носят классового характера во-первых, а во-вторых, что можно на миноре построить очень бодрое и револю
ционное произведение, хотя бы для примера „Варшавянка11),—неправильно думать, что в пролетарском творчестве должны иметь место исключительно торже
ственные и боевые мотивы. В пролетарской музыке не могут отсутствовать и эле
менты лирические и, наконец, бытовые: у пролетария есть и личная жизнь; у него может быть не мало тяжелых минут, неудач и пр. Разве по поводу их музыка тоже должна торжествовать? Или обойти этот уголок быта молчанием?
Наконец, третья ошибка сводится к замаскированной борьбе с музыкальным мастерством. Она заключается в том, что заявляют, будто сложная музыка есть музыка буржуазная, а пролетарская может быть только простая музыка. Это, разу
меется, не верно. Во-первых, далеко не всегда простота говорит о пролетарском характере произведения. Можно привести огромное количество всевозможных ме
щанских буржуазно-индивидуалистических романсов (достаточно вспомнить о легком жанре), написанных очень просто, и, в то же время, ничего общего с пролетарской музыкой не имеющих. Сложность, взятая сама по себе также не является отрица
тельным моментом. Для ее усвоения надо быть на достаточно высоком уровне музыкальной культуры. Этого уровня надо постоянно добиваться, за него вести упорную борьбу, проводить в широких массах огромнейшую воспитательную работу по слушанию музыки, по воспитанию и развитию музыкального вкуса. Для того, чтобы прочесть „Войну и Мир Л. Толстого также нужно быть на известном уровне культуры. Не значит еще, что Толстой плох только потому, что деду из ближай
шей деревни попался том, дед бросил его на пятой странице и, попробовав качество бумаги, решил использовать его для курения.
Правда, уровень музыкальной культуры в широких массах трудящихся стоит еще не высоко. Но это не значит, что сложное произведение не может быть пролетарским. Пролетариат должен быть сильнее, умнее, культурнее, нежели его пред
шественница буржуазия. Перед ним стоят и большие творческие задачи. В таких условиях оружие борьбы с сложной музыкой, только потому, что она сложная, не может быть в арсенале марксистской критики.
Совсем другое дело, когда сложность, сама по себе, является предметом музыкальной демонстрации.
Ведь музыкальное произведение есть сочетание ряда звучаний, ритмов, гармоний и т. п., которые в совокупности и являются непосредственной звуковою при
чиной музыкального восприятия. Музыкальные произведения, имеющие целью вызвать
те или иные эмоции, могут быть и очень сложны: сложность музыки их будет оправдана тем конденсированным настроением, какое получится в результате восприятия. Обратным явлением, замаскированным „искусством ради искусства явится