пергаментѣ! Я хочу поговорить съ этимъ... Любезный, это чья могила?
1-й могильщикъ. Моя-съ {поетъ)
Вотъ все, въ чемъ только родъ людской
Нуждается понынѣ...
Гамлетъ. Ну да, твоя, потому что ты копаешь ее и копая ее мелешь вздоръ.
1-й могильщикъ. Ну, а вы вздоръ мелете, а ее не коиаете,—значитъ она не ваша. А я вотъ хоть и не мелю стоя здѣсь, а она моя.
Гамлетъ. Да вѣдь ты мелешь, говоря, что она твоя, она для мертваго, а не для живаго...
1-й могильщикъ. Вранье-то живое... отъ меня, да къ вамъ—такъ и идетъ...
Гамлетъ. Для какого это господина ты готовишь ее?
1-й могильщикъ. Да ни для какого... Г ам л е т ъ. Ну, для какой женщины?
1-й могильщикъ. Тоже ни для какой. Гамлетъ. Такъ кого-же хоронить будутъ?
1-й могильщикъ. А была она, царствіе ей небесное, женщиной, а теперь умерла...
Гамлетъ. Какъ этотъ плутъ любитъ точность! Съ нимъ надо говорить осторожно,— онъ насъ загоняетъ двусмысленностями... Ей Богу, Гораціо, я замѣтилъ, что за послѣдніе года свѣтъ такъ изощрился, что носокъ про
хвоста наступаетъ на пятку придворнаго,—и даже сдираетъ съ нея кожу... Давно-ли ты могильщикомъ?
1-й могильщикъ. А я взялся за свое ремесло въ тотъ день, когда покойный нашъ король побѣдилъ Фортинбраса.
Гамлетъ. Давно это было?
1-й могильщикъ. Развѣ вы не знаете?— Всякій дуракъ это знаетъ! Случилось это въ тотъ самый день, когда молодой Гамлетъ ро
дился:—вотъ тотъ, что теперь съума сошелъ и отосланъ въ Англію.
Гамлетъ. Почему же онъ отосланъ въ Англію?
!-й могильщикъ. Почему? Потому, что онъ съ ума сошелъ. Онъ тамъ опять умнымъ станетъ... А и не станетъ, такъ не велика бѣда.
Гамлетъ. Что такъ?
1-й могильщикъ. Тамъ оно замѣтно не будетъ; тамъ всѣ такіе же полоумные, какъ и онъ.
Гамлетъ. Какъ-же онъ съума сошелъ?
1-й могильщикъ. Престраннымъ манеромъ.
Гамлетъ. Какимъ-же это престраннымъ манеромъ?...
1-й могильщикъ. Взялъ, да и помѣшался!
Гамлетъ. На чемъ-же онъ помѣшался?
1-й моги ль щикъ. Да должно быть на
землѣ здѣшней... Такъ вотъ, значитъ, я могильщикомъ всего на всего,—тридцать лѣтъ.
Гамлетъ. А что, долго человѣкъ пролежитъ въ землѣ прежде чѣмъ сгніетъ?
1-й могильщикъ. Да если не сгніетъ заживо,—(у насъ такихъ труповъ много: едва въ гробъ уложить можно, чтобъ не развали
лись) ну, тогда продержится кое какъ восемь, девять лѣтъ... Кожевенникъ девять лѣтъ выдержитъ.
Гамлетъ. Почему-же кожевенникъ дольше? 1-й могильщикъ. Потому, что его шкура такъ продубится отъ его занятій, что не про
пуститъ въ себя воды долгое время,—а вода самый злой врагъ для вашихъ золотушныхъ
труповъ. Вотъ вѣдь этотъ черепъ: лежитъ въ землѣ двадцать три года. Гамлетъ. Чей онъ?
1-й могильщикъ. Одного золотушнаго мерзавца... Чей бы вы думали?
Гамлетъ. Не знаю.
1-й могильщикъ. Будь онъ проклятъ за свои полоумныя шутки! Онъ мнѣ разъ вылилъ на голову кубокъ рейнскаго вина. Этотъ че
репъ, сударь, черепъ Йорика, королевскаго шута.
Гамлетъ. Этотъ? {беретъ черепъ). 1-й могильщикъ. Этотъ^самый.
Гамлетъ. Увы! бѣдный Йорикъ! Я его зналъ, Гораціо. Это былъ малый безпредѣль
наго остроумія, съ неистощимой фантазіей. Тысячу разъ онъ носилъ меня на своихъ пле
чахъ... А теперь какъ онъ отвратителенъ... мнѣ даже тошно дѣлается... Вотъ тугъ были тѣ губы, что я цѣловалъ такъ часто. Гдѣ теперь твои остроты, шутки твои, твои пѣсни, твои порывы веселья, заставлявшіе, бывало, весь столъ заливаться смѣхомъ? Ничего не осталось, чтобъ посмѣяться надъ твоей гри
масой... Даже челюсти нѣтъ... Теперь бы тебѣ пробраться къ какой-нибудь барынѣ въ уборную, да сказать: накладывайте, сударыня, бѣ
лилъ и румянъ хоть на цѣлый дюймъ на лицо, а въ концѣ концовъ .вы все-таки будете на меня похожи... Пусть она похохочетъ надъ этимъ... Гораціо, — скажи мнѣ, пожалуйста, одну вещь...
Гораціо. А именно, ваше высочество?... Гамлетъ. Какъ ты думаешь: Александръ Великій такимъ-же выглядѣлъ въ землѣ?
Гораціо. Точно такимъ-же.
Г а м л е т ъ. И отъ него пахло такъ-г;е?Пха!...
{Бросаетъ черепъ).
Гораціо. Совершенно такъ-же, принцъ. Гамлетъ. До какого жалкаго употребленія мы можемъ низойти, Гораціо. Наше во
ображеніе можетъ прослѣдить благородный прахъ Александра до того времени, когда имъ законопатятъ пивную бочку.
Гораціо. Странная мысль!