литься и с старым и с молодым своими сведениями. „Немец по происхождению, он особенно сочувствовал немецкой школе живописи“. И, как замечает Рамазанов, „это сочувствие обращалось у него иногда в пристрастие“.
В беседах своих с Ивановым Рабус не только уясняет значительность и полезность для художника знакомство с немецкими историками и теоретиками по вопросам искусства, но и убеждает его не поддаваться мрачным мыслям, столь часто сопутствующим юности. Иванов пишет: „Вы, пребывая в Петер
бурге, отторгали мою душу от мрачных и неприятных мыслей, которые теперь редко посещают меня: коротко скажу, что пребывание ваше здесь мне достав
ляло пользу вместе с приятностью, и потому вы можете себе представить сколько отрадно мне получать от вас письма, которые называю я подарками“.
Дальше Иванов просит перевести „несколько строк из которого-нибудь из главных немецких авторов (касательно художников)“. „История художеств,— о которой вы говорите,—весьма мне кажется важною; на русском языке есть, кажется, некоторые из нее статьи в „Журнале Изящных Искусств“, впрочем, нигде более; итак я буду надеяться ее иметь“. Здесь речь идет об „Истории искусства“ Винкельмана.
Через несколько месяцев перевод готов, и восхищенный художник пишет: „Признаться вам должен, что при каждом воспоминании о вашем труде, собственно для меня начатом, я сердечно сознаюсь, что не стою его; даже иног
да, рассматривая сие, приходит мне на мысль отклонить вас от сего полезного для меня предприятия. Да и кто бы подумал, чтобы из просимых двух строк вырос такой исполин“.
Будущему биографу Иванова необходимо будет тщательно проштудировать капитальный труд Винкельмана, иначе многие особенности художественного облика мастера могут ускользнуть или останутся без объяснения; здесь же отмечаем крайне бегло лишь общие положения.
По Винкельману существуют два рода красоты: красота индивидуальная, являющаяся изображением прекрасного индивидуума, и красота коллективная, заключающая в себе сумму безукоризненных частей, заимствованных от мно
гих прекрасных индивидуумов. И вот этот-то подбор различных прекрасных частей, слитых в единое целое, и составляет то, что может быть названо идеалом. Природа полна недостатков. Даже красивейшее тело имеет свои не
дочеты и нередко в другом теле можно найти более совершенное устройство. Сообразно с этим, одаренный высшими способностями художник работает, как искусный садовник, прививающий побеги редких пород деревьев к деревьям обыкновенным, как пчела, собирающая благоуханный мед с лепестков многочисленных пород цветов.
С наибольшим совершенством и непревзойденной чистотой идеал коллективной красоты выражен в искусстве древней Греции в эпохи Фидия и Праксителя. Художник должен руководствоваться идеалом греческого искусства и только тогда у него будет надежная точка опоры.
Без постоянного и внимательного изучения античного искусства нет выхода и нет спасения. Выразителем греческого идеала в ближайший к нам исторический период, после длительного мрака Средневековья, является Рафаэль, достигший высокого совершенства в рисунке и экспрессии. До известной степени его дополняют — Корреджо своей грацией и Тициан своим колоритом. Но уже к Микель-Анджело Винкельман относится с холодной сдержанностью, так как в глазах немецкого ученого великий флорентинец не обладал
В беседах своих с Ивановым Рабус не только уясняет значительность и полезность для художника знакомство с немецкими историками и теоретиками по вопросам искусства, но и убеждает его не поддаваться мрачным мыслям, столь часто сопутствующим юности. Иванов пишет: „Вы, пребывая в Петер
бурге, отторгали мою душу от мрачных и неприятных мыслей, которые теперь редко посещают меня: коротко скажу, что пребывание ваше здесь мне достав
ляло пользу вместе с приятностью, и потому вы можете себе представить сколько отрадно мне получать от вас письма, которые называю я подарками“.
Дальше Иванов просит перевести „несколько строк из которого-нибудь из главных немецких авторов (касательно художников)“. „История художеств,— о которой вы говорите,—весьма мне кажется важною; на русском языке есть, кажется, некоторые из нее статьи в „Журнале Изящных Искусств“, впрочем, нигде более; итак я буду надеяться ее иметь“. Здесь речь идет об „Истории искусства“ Винкельмана.
Через несколько месяцев перевод готов, и восхищенный художник пишет: „Признаться вам должен, что при каждом воспоминании о вашем труде, собственно для меня начатом, я сердечно сознаюсь, что не стою его; даже иног
да, рассматривая сие, приходит мне на мысль отклонить вас от сего полезного для меня предприятия. Да и кто бы подумал, чтобы из просимых двух строк вырос такой исполин“.
Будущему биографу Иванова необходимо будет тщательно проштудировать капитальный труд Винкельмана, иначе многие особенности художественного облика мастера могут ускользнуть или останутся без объяснения; здесь же отмечаем крайне бегло лишь общие положения.
По Винкельману существуют два рода красоты: красота индивидуальная, являющаяся изображением прекрасного индивидуума, и красота коллективная, заключающая в себе сумму безукоризненных частей, заимствованных от мно
гих прекрасных индивидуумов. И вот этот-то подбор различных прекрасных частей, слитых в единое целое, и составляет то, что может быть названо идеалом. Природа полна недостатков. Даже красивейшее тело имеет свои не
дочеты и нередко в другом теле можно найти более совершенное устройство. Сообразно с этим, одаренный высшими способностями художник работает, как искусный садовник, прививающий побеги редких пород деревьев к деревьям обыкновенным, как пчела, собирающая благоуханный мед с лепестков многочисленных пород цветов.
С наибольшим совершенством и непревзойденной чистотой идеал коллективной красоты выражен в искусстве древней Греции в эпохи Фидия и Праксителя. Художник должен руководствоваться идеалом греческого искусства и только тогда у него будет надежная точка опоры.
Без постоянного и внимательного изучения античного искусства нет выхода и нет спасения. Выразителем греческого идеала в ближайший к нам исторический период, после длительного мрака Средневековья, является Рафаэль, достигший высокого совершенства в рисунке и экспрессии. До известной степени его дополняют — Корреджо своей грацией и Тициан своим колоритом. Но уже к Микель-Анджело Винкельман относится с холодной сдержанностью, так как в глазах немецкого ученого великий флорентинец не обладал