дальше своего квартала) характера я фантастической праздной болтовней на политическія и иныя темы» 1).
Темная и смиренная масса московскаго населенія, придавленная не столько соціальнымъ гнетомъ, сколько собственными воззрѣніями на общественный порядокъ, представляла «стригомое стадо» для всевозможнаго на
чальства. Содержаніе, получаемое полицейскими чинами, было ничтожно,
требованія начальства громадны и вся московская полиція существовала
на «доброхотныя даянія» обывателей. Полицеймейстеръ для повышенія своихъ ничтожныхъ доходовъ пользовался правомъ взиманія въ свою пользу прибыли отъ изданія полицейской газеты. Само собой разумѣется, что въ интересахъ издательскаго дѣла газета была «обязательна къ получениювсѣми домовладѣльцами, содержателями трактировъ и лавокъ.
При всей своей красочности старый московскій бытъ былъ внѣшней оболочкой очень ограниченнаго духовнаго міра. Идейные интересы въ массѣ населенія не выходили за предѣлы примитивнаго фантазирова
нія и вѣры въ слухи; духовная жизнь въ большей степени наполнялась религіозными интересами. Религія же была исконной традиціей, ея обряды были своего рода обязательной повинностью и внѣшняя сторона культа въ представленіи москвичей стояла выше подлиннаго религіознаго одушевленія, не предусмотрѣнныхъ обычаемъ и порядками исканіи и тревожныхъ сомнѣній,—плода «умственной гордыни». При ничтожномъ развитіи индивидуальности, опутанной традиціями и «не нами установленнымъ», этотъ доводъ казался очень убѣдительнымъ и вполнѣ исчерпывающимъ всякія возможности протеста противъ «отцами и дѣдами» установленнаго уклада...
Церковныя службы старательно посѣщались; крестные ходы и торжественныя процессіи собирали несмѣтныя толпы; приходскіи причтъ, хотя и чувствовавшій преувеличенное почтеніе къ богатымъ прихожанамъ, счи
тался во всѣхъ серьезныхъ случаяхъ жизни надежнымъ совѣтчикомъ и руководителемъ: нужно ли было составить завѣщаніе, или образумить вы
шедшаго изъ повиновенія и загулявшаго сынка, или выбрать жениха. При такомъ патріархальномъ и довѣрчивомъ настроеніи, при медленномъ темпѣ жизни, оставлявшемъ много свободнаго времени для толковъ и пересудовъ,
Москва была золотымъ краемъ для всѣхъ ранговъ и спеціальностей юродивыхъ, странниковъ, вѣщателей и благочестивыхъ приживалокъ, мастерски обрисованныхъ во многихъ произведеніяхъ Островскаго. Культивировались эти «блаженные» преимущественно въ купеческихъ домахъ на женской половинѣ, но простирали свое благотворное вліяніе и на мужскую.
На этомъ трогательномъ фонѣ процвѣтаетъ колоритная фигура Ивана Яковлевича Корейши, душевно-больного изъ Преображенской больницы, именовавшаго себя «студентомъ хладныхъ водъ». Значеніе и вліяніе Ивана Яковлевича было громадно: онъ отличался даромъ прорицанія и его путанныя, непонятныя слова и поступки душевно-больного принимались многочисленными поклонниками и поклонницами за вѣщія, таинственныя откро
1) «Р. Вѣдомости» 1911 г. Л 153.
Темная и смиренная масса московскаго населенія, придавленная не столько соціальнымъ гнетомъ, сколько собственными воззрѣніями на общественный порядокъ, представляла «стригомое стадо» для всевозможнаго на
чальства. Содержаніе, получаемое полицейскими чинами, было ничтожно,
требованія начальства громадны и вся московская полиція существовала
на «доброхотныя даянія» обывателей. Полицеймейстеръ для повышенія своихъ ничтожныхъ доходовъ пользовался правомъ взиманія въ свою пользу прибыли отъ изданія полицейской газеты. Само собой разумѣется, что въ интересахъ издательскаго дѣла газета была «обязательна къ получениювсѣми домовладѣльцами, содержателями трактировъ и лавокъ.
При всей своей красочности старый московскій бытъ былъ внѣшней оболочкой очень ограниченнаго духовнаго міра. Идейные интересы въ массѣ населенія не выходили за предѣлы примитивнаго фантазирова
нія и вѣры въ слухи; духовная жизнь въ большей степени наполнялась религіозными интересами. Религія же была исконной традиціей, ея обряды были своего рода обязательной повинностью и внѣшняя сторона культа въ представленіи москвичей стояла выше подлиннаго религіознаго одушевленія, не предусмотрѣнныхъ обычаемъ и порядками исканіи и тревожныхъ сомнѣній,—плода «умственной гордыни». При ничтожномъ развитіи индивидуальности, опутанной традиціями и «не нами установленнымъ», этотъ доводъ казался очень убѣдительнымъ и вполнѣ исчерпывающимъ всякія возможности протеста противъ «отцами и дѣдами» установленнаго уклада...
Церковныя службы старательно посѣщались; крестные ходы и торжественныя процессіи собирали несмѣтныя толпы; приходскіи причтъ, хотя и чувствовавшій преувеличенное почтеніе къ богатымъ прихожанамъ, счи
тался во всѣхъ серьезныхъ случаяхъ жизни надежнымъ совѣтчикомъ и руководителемъ: нужно ли было составить завѣщаніе, или образумить вы
шедшаго изъ повиновенія и загулявшаго сынка, или выбрать жениха. При такомъ патріархальномъ и довѣрчивомъ настроеніи, при медленномъ темпѣ жизни, оставлявшемъ много свободнаго времени для толковъ и пересудовъ,
Москва была золотымъ краемъ для всѣхъ ранговъ и спеціальностей юродивыхъ, странниковъ, вѣщателей и благочестивыхъ приживалокъ, мастерски обрисованныхъ во многихъ произведеніяхъ Островскаго. Культивировались эти «блаженные» преимущественно въ купеческихъ домахъ на женской половинѣ, но простирали свое благотворное вліяніе и на мужскую.
На этомъ трогательномъ фонѣ процвѣтаетъ колоритная фигура Ивана Яковлевича Корейши, душевно-больного изъ Преображенской больницы, именовавшаго себя «студентомъ хладныхъ водъ». Значеніе и вліяніе Ивана Яковлевича было громадно: онъ отличался даромъ прорицанія и его путанныя, непонятныя слова и поступки душевно-больного принимались многочисленными поклонниками и поклонницами за вѣщія, таинственныя откро
1) «Р. Вѣдомости» 1911 г. Л 153.