Павел АНТОКОЛЬСКИЙ тЫНЯНОВ

,Книга за книгой   В Детгизе находятся в производстве и на-днях выйдут первые 6 книг из серии «Книга за книгой» - библиотечка для среднего и старшего произведений советских писателей. этой серии- К. Симонов «Сын характер», Сергей Михалков сердце», Н. Бажон «Иванко Крылатко»  B. ПЕРЦОВ возраста. На снимке: артиллериста», Алексей Толстой «Мать», Аркадий Гайдар «Храброе и Арк. Кулешов «Комсомольский билет». 

Л. ДМИТРИЕВ ,,Октябрь  № 7-8 Если предположить, что всякая новая книжка толстого журнала оправдывает свой выход в свет, когда она приносит хоть одно произведение, способное ос- таться в литературе, то для седьмой- восьмой книжки «Октября» таким «оп… равданием», несомненно, является ма- ленькая поэма Ст. Щипачева «Домик в Шушенском». Поэма эта пронизана тем острым, непосредственным ощущением истории, ко- торое особенно укрепилось в нас в дни ве- ликой войны. Горит свеча, чуть-чуть колеблет тени… Село до ставней вьюги замели, Но здесь. где трудится где мыслит Ленин, Здесь, в Шушенском, проходит ось земли. Образ Ленина в поэме, очень живой, ощутимый, очень конкретный, все время ви- ден в свете его исторического дела. Уж за полчочь, окно бело от снега, А он все пишет, строчки горяча. Сквозь вьюги девятнадцатого века. Двадцатый век, он разглядел тебя И он уж знает, в чем России сила, И чем грядущее озарено. Пускай еше не высохли чернила, Словам уже бессмертие дано. Мысль о Ленине органично и естествен- но сливается в поэме с мыслью о России, ее великом народе, об учениках и сорат- никах «Ленина. Складываются, определя- ются пути истории; зреют, формируются силы, положившие начало новой эпохи, си- лы, которые в грядущих «бурях века» вели советский народ к победам всемирно- исторического значения. Написанный по-настоящему просто, полной свободой лирического чувства, «До- мик в Шушенском» не может не обрадо- вать читателя, Мысль поэта здесь подня- лась от частных наблюдений до больших исторических обобщений. Кроме «Домика в Шушенском», читатель увидит в журнале, как всегда сердечные, истинно поэтические стихи М. Исаковско- го, «Балладу о Сааре» И, Сельвинского, «Возвращение» А. Кулешова и др. Центральной вещью в отделе прозы является повесть В. Василевской «Просто любовь». Говорить об этойповести в кратком об- зоре трудно, настолько важна и остра за- тронутая в ней тема. В повести рассказывается о том, как ме- дицинская сестра Мария после ложного извещения о гибели горячо любимого мужа встречается с ним, Теперь это калека с обезображенным лицом. Мария, так жаж- давшая этой встречи, сначала отворачи- вается от мужа, затем возвращает ему свое чувство, Страницы повести, в которых опи- сывается ужас женщины, почувствовавшей холодную пустоту в сердце, только что ка- завщемся переполненным любовью, и стра- ницы, описывающие возрождение чувства, написаны сильно и врезаются в память. Ванда Василевская, острее и глубже мно- гих других наших писателей почувствовав- шая в «Радуге» трагически суровую атмос- феру войны, сумевшая передать и глубину народных страданий, и величие народного подвига, здесь, в этой новой повести, ино- гла допускает излишнюю замкнутость в сфере душевных конфликтов. Начат печатанием в этой книжке «Октяб- ря» роман Ю, Слезкина «Брусилов». Пи- ся, лишь в том случае, если осветит ма- териал с какой-то не увиденной пред- шественником стороны, То, что мы узнаем в напечатанной части романа о его «част- ном», если можно так выразиться, герое- офицере Игоре Смоличе, дает основание полагать, что Слезкин намерен показать в своей книге никак не показанную в «Брусиловском прорыве» жизнь и работу тартии большевиков в эпоху первой импе- войны. Удастся ли это Слезкину, покажет будущее. Пока что образ Игоря - двадцатилетнего адю- танта Брусилова - намечается если и не очень своеобразными, то все же запомина- ющимися чертами человека, ищущего прав- ды преданного идее и долгу. Разговор о продолжающемся печатанием романе В. Каверина «Два капитана» приходится отложить до появления окон- чания романа. Переходя к отделу критики и публици- стики в журнале, прежде всего хочется отметить внимание журнала к библиогра- фии. На протяжении уже многих месяцев читатель «Октября» получает если и не широкую, то все же регулярную инфор- мацию о выходящих книгах. В настоя. щем номере библиографический раздел посвящен изданиям, приуроченным к юби. лею Чехова. В номере помещены неиздававшиеся ра- нее письма А. П. Чехова к А. И. Купри- ну, К. М. Фофанову, А. М. Федорову и H. М. Ежову, воспоминания С. Л. Толсто- го о Чехове и две статьи: Д. Заславского «Мечта Чехова» и М. Морозова «Чехов в оценке английской и американской крити- ки», М. Морозов показывает огромное по глубине и масштабам влияние Чехова на английскую и американскую литературы. Хуже обстоит дело с критикой совре- менной литературы. туры. 3 книжке помещена только одна статья - В. Стамбулова о пьесе А Крона «Глубокая разведка». Но не может одна статья об одном произ- ведении представлять в журнале крити… ку. Ибо критика только тогда и начи- нает существовать именно как критика, когда читатель находит в ней мысли об общем развитии литературы, возни- кающих в процессе этого развития прин- ципиальных вопросах искусства и жизни.

Тынянов рассказывает о том, как из ребенка вырастает гений, с каким со- вершенством, дарованным самой приро- дой, выпрямляется этот прекрасный юно- шеский ствол. Это он, Тынянов, а от- нюдь не дедушка-араб, склонился над колыбелью в светлице у Надежды Оси- повны Пушкиной, урожденной Аннибал, Роман Тынянова остался недописан- ным. Не только потому, что не доведен до конца общий план. Роман недописан и внутри. Недорассказаны главы и ку- ски глав. В нем все пребывает в дви- жении, в становлении. Этот бегущий по- ток называется жизнью. В этом труд- ность романа и его ценность, Каждое лиц - а их немало в из действующих тыняновском повествовании, и все они известны читателю с детства появ- ляется устремленным к своему истори- ческому будущему, в споре с настоя. щим, в центре бегущего жизненного по- тока. Даже незапамятно-старый Держа. вин, сонный чародей умирающего рос- кошного века, освещен у Тынянова бег- лыми вспышками мыслей о посмертной славе, о памятнике. И этот спор семч- десятилетнего старика с угасающим со- знанием показан в чудеснейший час его жизни, когда в актовом зале Лицея Пу- шкин читал, глядя прямо в глаза стари- ку и прямо к нему обращаясь, свои «Воспоминания в Царском селе». Стар- ческая рука бессознательно и тем более настойчиво отбивает такт стиха. «В заб- вении потянулся он за аспидной доской, чтобы сразу начать писать, и рука его повисла в воздухе…» Этот нелепый, са- мозабвенный жест говорит о Держави- не больше, нежели многостраничная мо- нография. В таком же напряжении, в споре с са- мим собой, с временем является Карам- зин, дописывающий свою историю, Карамзин, впервые читающий предисло- вие к ней юношам-лицеистам и угады… вающий по их глазам, что сказано вер- но и правдиво, что надо изменить, Этотот же вихрь творческого становления. Ты- нянов и тут занят «сквозным действи- ем» романа; он показывает, как одновре- менно во многих передовых умах эпохи Признание лицеистов, их чение высшая награда для Карамзи- на: «И когда он, кончив, захотел при- помнить еще раз первую страницу, Пуш- кин быстро прочел ему по памяти. И в первый раз за все время, когда прихо- дилось униженно ждать  высочайшего приема, приходилось скрывать от жены тоску, пустоту, старость, приходилось улыбаться, стареющий писатель почувст- вовал счастье. Он встал и, пройдя мимо Пушкина, коснулся рукиего. За дверью он отер слезы…» в те дни, когда там лежал только что родившийся на свет смуглый мальчуган, в последние дни и часы роскошного во- семнадцатого века. Это он, Тынянов, а не гувернеры, и не мамки, был рядом с этим смуглым мальчиком во всe днн его роста. Вовсяком случае, в этом убе- ждает сила изобразительного искусства. При этом искусство писателя направ- лено в одну сторону, на доказательство одной тезы, одной мысли, главенствую- щей в романе. Тынянов показывает рост человеческого самосознания и рост на… ционального самосознания в человеке. Он показывает, как исподволь, неожи- данными маленькими толчками назревало в Пушкине сознание себя частицей на- рода. Показывает также, что и как это- му помогало, каким взрывом патриоти- ческого одушевления обозначился для мальчика Двенадцатый год. Скупые страницы романа, посвященные Двенадцатому году, великолепны. Тыня- нову пришлось вступить в состязание с очень многим в нашей литературе и в нашей памяти, Перед ним стояла огром- ная тень толстовской эпопеи. Тынянов выдержал испытание с честью. Мы ви- дим, как, тесно сгрудившись в коридо- рах Лицея, шепчутся мальчики о по- трясающих новостях; как каждый выби- рает себе героя; как долговязый Кюх- ля стал поклонником Барклая де Толли и потом разочаровался в нем, ошелом- ленный новыми слухами. Тынянов рас- сказывает о том, как впервые в мальчи- ке-Пушкине возникло непосредственное чувство огромной родной страны и как тесно связано это чувство с впечатле- ниями войны: «Мысль, что по этой до- роге, которая, вероятно, ничем не отли- чалась от той, по которой он ехал с дя дей Василием Львовичем, скакали чужие лошади, чужне нарядные всадники, тя- готила его. Они узнавали теперь геогра- фию по этому движению. Россия оказа- лась полной городов, сел и деревень, названия которых они с удивлением чи- тали в реляциях. Враг был уже около Смоленска». Наши дети будут вчиты- ваться в эти строки, узнавая в них свои собственные чувства! Война проходит в романе стороной. На этих страницах нет ее непосредственных участников, За- то как свежо ежо показано бегство населе ния из занятой неприятелем Москвы, на образе одной барской семьи братьев Пу- шкиных, Сергея и Василия Львовичей. Тычянов с трогательным юмором угадал живые характеры чудаков, безденежных московских дворян в столкновении с же- стокой и разорительной эвакуацией. Он угадал также, что единственный человек из семьи, крепостная нянька Арина, вспомнила в эти часы о мальчике, отре- занном от родных, где-то далеко под Петербургом, в Царском селе. «…Собралась она, впрочем, безропотно, начала Арина исчезла. Хватились и увидели: увязав в платочке сухари, она идет по дороге. Ее догнали и привели…» Конечно, крепостную няньку никуда не отпустили. Конечно, весь этот эпизод выдуман Тыняновым. Для того, чтобы заметить на осенней нижегородской до- роге прыгнувшую с барского возка ма- ленькую фигурку, увязавшую в платочек сухари и кинувшуюся куда-то в несус- ветно-дикую даль, за многие сотни не считанных верст, в Петербург - «Алек- сандра Сергеевича повидать»… для этого надо быть зорким художником и знато ком человеческого сердца. Этот дар Ты- нянова хочется назвать «диккенсовским». Здесь трогательное и смешное сплелось в один благословенный клубок, который называется жизнью. Она прихотлива и неразборчива, легко соединяет великое с маленьким, потрясает и смешит в одно и то же время. Это и есть правда.

В самом начале тридцатых годоз мне, как представителю одного из москоз- ских театров, пришлось быть у Тыняно- ва и договариваться о его будущей пье- се. Самя эта возможность: попробовать си- лы на новом поприще, в новом для него жанре была не только увлекательна для писателя, но и характерна для его разно- стороннего, далеко не до конца про- явившегося дарования. Тынянов поделился своим замыслом. Он задумал пьесу из времен француз- ской революции. Главным его героем должен был быть русский человек, граф Строганов «русский якобинец», как его называл Тынянов. Исторический ма- териал об этом человеке был им уже со- бран. Эта фигура давала ему возмож- ность свежего и острого ракурса на со- бытия бурной эпохи, Был задуман ряд пестрых и действенных сцен. Среди дей ствующих лиц он называл и Марата, и председателя революционного трибунала Фукье Тонвиля, и знаменитуюартистку- попутчицу революции Теруань де Мери- кур, и множество других исторических и выдуманных им персонажей. Во всем этом намечались черты пафоса и юмора, которые поистине могли бы стать на- ходкой для театра. Дело это впоследст- вии не вытанцовалось, Юрий Николаевич оставил их рабочих планов. Проходили годы, значительные в жиз ни человека и в жизни всей нашей стра- ны. Тынянов рос как писатель. Появи- лись его романы, прославившие автора по всему Союзу и за пределами нашей ро- дины. Все резче и резце определялся и основной его по постоянству интерес: к началу XIX века, к русскому обществу Пушкинской эпохи, к самому Пушкину. В один из последних дней декабря мысль о пьесе ради других сво- 1939 года, в затемненном во время фин- ской войны Ленинградс Тынянов уже тяжело больной, читал сцены из неза- конченной своей драмы о Кюхельбекере, Драма эта во многом отличается от ро- мана, Не только потому, что она драма и стало быть, драматичнее и сконденсированнее нежели медлитель и ное повествование на сотнях страниц Не только потому также, что Тынянов на- шел новый материал о своем герое. Новизна этой драмы заключалась в как неожиданнои острооказалась в том, ней оживленной и приближенной исто- рия. Было бы грубым и неверным ска- зать, что в повествование об одном из русских поэтов, живших за сто лет до нас, художник вложил черты антифаши- стекого памфлета. Конечно, дело не так просто и не так плоско. Тынянов раз- глядел и проследил в далеком прошлом в этом была сущность его истори- ческой интуиции - широко разветвлен- ный заговор против русской прогрессив- ной молодежи. Заговор этот, возглавляе- мый Бенкендорфами и Дуббельтами, сто- Полежаеву и многим другим, среди них Кюхельбекер. Впоследствии егожерт- вой оказался и Лермонтов. Немецкие «охранники» из Третьего от. мали, что играют с огнем народного мя- тежа, который может их испепелить. Все это было показано в пьесе Тыня- нова с большой силой и убедитель- ностью. Этот прим пример характерен для историче- ского и художественного метода писате- ля. История никогда не была для него «маскарадом идей», как это иногда слу- чается в исторической романистике, ког- да в античных или иных декорацияхдей ствуют чуть-чуть загримированные совре- уменники автора. Но тем не менее истори- скаь роман в руках Тынянова жи- вое оружие, живой инструмент в сегод- няшней человеческой борьбе. Говоря о деятелях прошлого, Тынянов прежде всего помнит о нашей связи с ними, пом- нит о том, чем мы обязаны его героям. Вместо того, чтобы переселять современ- ников в страну мертвецов, он воскре- шает мертвых и предельно приближает их к нам. И это, конечно, лучший, если не единственно плодотворный, способ исто- рического искусства. Может быть, самый показательный бой дан был Тыняновым на самом ответствен- ном участке его работы: на романизи- рованной биографии Пушкина. Создание это - многотомный роман, с огромным числом действующих лиц … труд всей жизни Тынянова. Оно осталось, к не- счастью, незаконченным. Но и сейчас можно говорить не только о замысле, но и о том, как замысел воплощен. Ведь два тома тыняновского романа охватили всю молодость Пушкина, целое двадцати- летие личной и народной жизни. Тынянов проследил развитие мальчика - отрока и юноши с филигранной точ- ностью. Здесь соединились знание и интунция, документ и вымысел, точный анализ и смелая догадка.





Литературный Воронеж  теля к героическому поступку лку Засухина через его своеобразную философию, он пытается показать «глубокость» своего героя, Но желая найти особенное, лич- ное в Засухине, автор делает его чуда- ком, «странным» человеком. Многое остается непонятным, есть положения фальшивые. Непонятно, почему Засухин - «ночной» человек, непонятно, вообще, что он за человек. Засухин обращается к лейтенанту Трофимову перед уходом на боевое задание: « Разрешите спросить, товариш дей тенант?… Вот мы с вами ночью разгова- ривали - смешно вам было? Чего ж смешного? Мыслите вы интересно, только… - Что только? Фантазер вы очень большой, това- рищ Засухин. Не каждый вас поймет. … А вы поняли? … Понял, улыбаясь, проговорил Трофимов. - Я вас хорошо понял. -Значит, и то теперь ясно, что я ночным человеком считаю? … Это еще не совсем… На этой игре в собственную загадоч- ность нельзя раскрыть человека, нельзя добиться индивидуализации образа, Есть фальшь в том, что Засухин смотрит на себя со стороны, «интересничает». «Сторож музея» Н. Алехина привлекает туре, в бережном, родственном внима- нии к культурным ценностям прошлого, Это понимает герой рассказа Н. Алехи- на, старик-сторож, влюбленный в кар- тины, которые он охраняет. Грозно зву- чат слова старика, вернубшегося в свой музей, разгромленный фашистскими вар- варами: «Нет, не люди вы, немцы…». Неудачен рассказ М. Сергеенко «Не мец» писателя культурного, от кото- рого мы имеем все основания ждать значительного произведения. Герой рас- сказа красноармеец Ковальчук, которо- му поручено было доставить в шт б п ного немца, тронутый его жалким ви- дом, почувствовал к нему «что-то похо- жее на жалость». Ковальчук дает немцу сухарь. У пленного падает на снег ме- шочек с золотыми коронками. «Рука сама вскинула винтовку». Страшная улика эта, конечно, реальна. Но если бы не было такой страшной улики, то разве не заслуживал бы нена- висти всякий фашистский солдат, убий- ца и вор, которого, может быть, и не удалось поймать с поличным? Составителям «Литературного Вороне- жа» нужно пожелать на будушее время большей строгости в отборе материала. В творческих планах воронежских лите- раторов современная тема главенствует. В какой мере она должна получить местный характер? На совещании писа- телей РСФСР, происходившем в Союзе писателей весной этого года, все участ- ники сошлись в понимании «областной темы», Не существует особой воронеж- ской, омской, свердловской литера- туры, есть русская литература советской вокруг Этот альманах возник незадолго до войны. Небольшая книжка «Литератур- ного Воронежа», вышедшая недавно, не просто книжка, но и знак того, что сейчас же вслед за изгнанием врага с воронежской земли основные литератур- ные силы Воронежа вновь собрались в родном городе и принялись за работу. В сборнике есть рассказы и стихи воро- нежских писателей-фронтовиков, есть и новые имена. Весь материал его посвя- щен Отечественной войне. Чувствуется, что авторы так полны современностью, что ни о чем другом говорить не хотят, да, пожалуй, и не могут. У воронежцев есть личные счеты с врагом, причинив- шим огромные разрушения их прекрасно- му городу, они немало повидали за время войны, среди них есть способные люди таково общее впечатление от сборника. Его составители хотели, повидимому, воз- можно шире представить воронежский пи- сательский коллектив. Желание это по-- нятно. Но оно привело к тому, что мате- риал сборника получился слишком нерав- ноценным: многие рассказы оставляот впе- чатление чего-то незаконченного и не до конца понятого самими авторами. Главная их беда иллюстративность. Прочитав, например, «Хозяин» В. Ющенко, «У про- руби» И. Осыкова, или «Бабушка» М. По- добедова, убеждаешься в этом. Такие вещи мало что дают для познания жизни, хотя, вать доверие читателя. Как будто все дело в том, что художник ничего не выдумал! «Фронтовые были» Ф. Тулинова восприни- маются как исключительные случаи: им и м и веришь, и не веришь. В сборнике помещен цикл стихов К. Гусева, посвященных друзьям, «Кто в битве пал», К. Гусев интерезный поэт и переводчик Гарсиа Лорка, мы знаем его вещи, более удачные, чем те, которые нашли себе место в сборнике. Недостаток этих стихотворений - в их отвлеченности, в какой-то обезличенно- сти лирического героя, Я здесь остался отавуком, сравненьем. Суровым эхом гор, истертых B прах. Их страстной речью новым поколеньям. - обращается поэт к ушедшим друзьям. Но если К. Гусев согласен с тем, что поэт - эхо, то он должен быть эхом жизни, а не литературных сравнений. К сожалению, во многом стихи К. Гу- сева остаются «отзвуком» книг. Мы ждем от К. Гусева стихов конкретных, подлинно «страстной речи». Из прозы сборника нужно отметить рассказ Н. Алехина «Сторож музея» и повесть А. Шубина «Рота идет в на- ступленье». В повести Шубина есть хо- рошие места. Автор знает фронтовой быт не понаслышке и умеет его изображать, Интересно задуман образ разведчика За- сухина - молчаливого «ночного челове- ка», как он сам себя называет. Хорошо переданы его мастерство и хватка раз- ведчика. Однако образ Засухинa все- таки остается неясным, В конце повести автор описывает подвиг Засухина, жерт- вующего собой, чтобы обеспечить роте

Неоконченный, данный сразу во мно- гих планах, и отрывистый, подчас понят- ный партнерам с полуслова и по молча- ливым намекам, спор наполняет страни- цы романа. Спор идет об одном: о Рос- сии, оее народе, о будущем народа. Третья, последняя из дописанных ча- стей романа о Пушкине кончается вме- сте с его юностью, кончается ссылкой на юг. И это невольное странствие Пу- шкина осмыслено Тыняновым в свете его основной тезы: рост в Пушкине наци- онального самосознания. «Подлинно он узнавал родину во всю ширь и мощь ее больших дорог… Он впервые услышал живую русскую песню. Ямщик пел. Так вот она какова русская песня! Неторопливая, печальная, раздум- B 1937 году на торжественном плену- ме Союза советских писателей, посвя- щенном столетию со дня смерти Пушки- на, Тычянов произнес многими запомнив- шуюся речь. Он кончил ее знамена… тельным восклицанием: -Он еще очень молод, этот старик! Молодость, своевременность, насуш- ность Пушкина и всей прошлой русской культуры была основным центральным убеждением его писательской жизни и деятельности. Он чекал в прошлом но музейные экелонат не сть а предков, которые борются сторон и вместе с живьми побеждают. живых Тынянов умер год тому назад, 20 де- кабря 1943 года Вспомнить о нем се- годня заставил нас не долг, а живая по требность общения с замечательным со- временником. Он тоже еще очень молод, этот старик!



Первый русский переводчик рун ,,Калевалы Поэт и публицист Ф. Глинка, автор «Писем русского офицера» (посвященных описанию Отечественной войны и кампа- нии 1813-1815 гг.), за связь с декабри- стами был сослан в 1826 г. в Петроза- водск. В ссылке поэт пробыл несколько лет. Он живо интересовался бытом и фольклором карело-финского народа. Собиранием старинных народных былич занимался в то время финский ученый, писатель Элиас Ленрот Он прошел боль- шие пространства восточной Финляндии, топи и леса северной Карелии, записывая народный эпос. Впоследствии с дополни- тельными записями Ленрот издает «Кале- валу» сборник рун, В то время,когда Элнас Ленрот собирал и записывал карело-финский эпос, Ф Глинка познакомился с проф. Шегреном и, получив от него подстрочники карело- финских рун, первый из русских поэтов перевел их на русский язык; эти пере- воды до сих пор не были известны. В 1941 г. они обнаружены в архиве поэта и будут опубликованы в книге В. Базанова «Ф. Глинка и Г Державин в Карелии». Переводы Глинки отличаются большой поэтичностью, в особенности это отно- сится к переводу одной из центральных рун «Калевалы»-о вещем певце Вейне- мейнене, играющем на кантеле. В книге Базанова приводятся и другие материалы о жизни и пребывании Ф. Глин- ки в Карелии, о его любви к этому краю.

наступление, Автор хочет подвести чита- «Литературный Воронеж». Литературно-ху. дожественный сборник, Воронежское област- ное книгоиздательство 1044. эпохи. Пишите о том, что вас, что вы знаете лучше всего, но пишите для всех! - этот девиз совещания нужно помнить. M. ВОЛОДИН

 во власти самого удручающего и, как всегда, неточного трафарета. Вот, напри- мер, портрет кулака: Он и сам-то, хозяин, как боров, вдоров. Рожа свеклою, Ноги - дугой. По всему Белополью на сотни дворов Не найдется такой же другой. (стр. 9). О белогвардейцах: Спереди каппелевские дозоры стоят. глазами не шевеля (?!). в твердых юшейниках, как его величества короля. (стр. 141). Дозоры … как «трезоры» короля. Ка- кого короля И почему «трезоры», а «барбосы»? Конечно, потому, что этого требует ее величество Рифма, которую Сергей Васильев принимает за единст- венно полновластную музу повелитель- ницу поэзии - и которой он служит, понстине «глазами не шевеля». Вот, наконец, типичный для всей поэмы образец лирической вставки «Алексашка», уже в роли партизанского командира, пишет в перерыве между двумя боями молодой жене от которой ждет ребенка: Кого же ты, ласточка, мне принесла? Устал я томиться, гадая, Труднее гадания нет ремесла, на каждом шагу - запятая. Никак не могу до конца доконать. чем далее - тем беспокойней; то девка выходит, то парень опять. то дело кончается двойней. A если девчонка так что с нее взять? Турнем ее замуж. и крышка. Найдется же в жизни порядочный зять. не и т. п. и т. п. (стр. 131). Если читатель захочет сделать отсюда тот вывод, что герой трилогин не слишком умен то мы должны будем все-таки взять «Алексашку» под свою защиту: это не его вина, не его вина… Сергей Василь- ев снабдил своего героя безупречной со- циальной биографией, он окрестил его и «лихим пареньком» и «степным орлом», но сн сделал его революциюнером только по нужде и не позаботился наделить острым умом и повышенными духовными запро- сами, которые только и делают подобных «пареньков» орлами, выдвигают их в ряды народных вожаков. Благодарная и благородная задача соз… дать типовой поэтический образ нашего современника, героя революционныхбита оказалась не по плечу С. Васильеву. Ду- ховные возможности автора оказались ниже того, к чему обязывал материал. С трудом отыщется во всей трилогии несколько десятков строк, которые хоть немного радовали бы глаз и ухо непод… дельной поэтичностью, да и эти исквы вдохновения глохнут в массе шлака. Но вот мы, наконец, благополучно пробились сквозь рыхлую толщу поэмы к финалу. Под последней строкой красуется дата: Москва 193843 гг. Но монументальный эпос - не арифметическая и не кален- дарная категория. Ни бесчисленные стро- ки, ни внушительные хронологические даты не сделают поэму Сергея Василье- ва монументальной, как не придают ей подлинной народности ни лихо-простец- кие интонации, ни щеголяние квазипро- стонародными или сугубо местными сло- вечками и выражениями (обязательно «стежка» вместо «тропинка», «продувной» зипун вместо рваный, ветхий зипун и пр.), ни широкое применение терми- нов «сволочь», «паскуда», «тварь», «су- кин сын» в качестве художественных характеристик. Народность и эпичность состоят из совсем другого вещества, a монументы сооружаются из совсем ино- го материала. В цитированном уже предисловии Сер- гей Васильев пишет «Теперь, когда гор- дый русский народ самоотверженно от- ражает нашествие на нашу землю немец- ко-фашистских Санд, история Александфа Черенка должна напомнить читателям о славных традициях нашего недавнего прошлого». Весьма почтенный и нужный замысел но по плечу ли он поэту, у которого в таком пренебрежении славные традиции великой русской поэзии? Когда бессмертный Маяковский писал о поэзии. как о добыче радия - «в грамм добыча, в год труды»,- он имел в виду не толь- кс себя. Он имел в виду и традицей своих великих русских предшественников и одновременно обращался к своим поэтиче ским наследникам. Если не от каждого из поэтов - наших современников мы вправе требовать столь же высоких свер- шений, то столь же принципиального подвижнического отношения к делу м можем и должны требовать от каждого. В грандиозной и победоносной борьбе нашего народа против немецко-фашиет- ского нашествия русское поэтическое слово тоже играет свою особую и притом выдающуюся роль, Тем более ревнизо должны мы следить за сохранностью, чи- стотою, дальнейшим совершенствованием этого грозного и тонкого, старого и веч- но нового оружия, Тем менее мы можем мириться с появлением книг, подобных «трилогии» Сергея Васильева. Если прой- ти мимо этого явления молча, оно неиз- бежно приобретает заразительную силу дур- ного примера, Этого нельзя допускать также и ради самого поэта, который в других случаях сумел показать, что он спо- собен на лучшее. Вот какими соображения- ми продиктована эта резкая, но, на мон вэгляд, совершенно необходимая рецен- эия.

НЕВЕРНЫЕ СЛОВА  Сергей Васильев не изводит «едино го слова ради тысячи тонн словесной ру- ды», Вот характернейший образец, один из множества подобных. Терзаемый кула- ком эксплоататором, юный герой выме- щает свои обиды на вверенном его по- печению гусаке, крайне злонравной и не- цисциплинированной птице. И берет Алексашка того гусака, Распинает его на току. Заправляет репейник ему под бока И вставляет перо гусаку! Ненавистная Птица Встает на дыбы (?!). Вырывается. K дому летит. Подымает под окнами Пыли клубы. Тарарам учиняет в клети (стр. 13---14). Это происходит в первой главе «трило- гни», а в главе десятой, прочно позабыв о «вставшем на дыбы» гусаке, Сергей Васильев в следующих выражениях описывает бесчинства белых в родном се-  ле героя; Ночь холодная, сырая: Но (?) сквозь ветреную тьму Ясно (?) видно из сарая, Кто зачем и что к чему C. головой укрыты мглою (?!). Учиняя тарарам. C медной лампой под полою Рышут волки по дворам Выметают (!) подчистую Онемелое село. и т. д. и т. п. (стр. 120). Тьма, сквозь которую «ясно видно, кто, зачем и что к чему»! «Мгла» (т. е. туман, надо полагать), которая, невзирая на ветер и упомянутую прозрачную тьму «с головой (видимо, наподобне оделна укрывает» белогвардейских волков! Наз ванные волки, которые, «учиняя тарарам» рыщут по дворам «с медной лампой под простых слов. На стр. 7, например, чита ем: По холодному пологу утренних рос   Алексашка пошел боронить Как известно, полог есть то, что про- стврается не под нашими ногами, а над нашей головй, и поэтому ходить и боро- нить «по холодному пологу утренних рос» способен только человек, не вполне твер- дый… в русском языке. У героя «трилогии» Алексашки Черенка повесился старший брат. Алексашка пы- тается вынуть брата из петли. Труп, казалось, подался. Но тут же осел И бессмысленно Замер стоймя. (стр. 29). Замерший труп! Стоймя осевший и бес- смысленно замерший труп! Это ли не ре- корд! Не лучше, если не хуже, обстоит дело Васильева и с простейшими фактамч y реальной жизни. Мы помним, что на стр. 7 «Алексашка» пошел боронить «по хо- лодному пологу утренних рос». Это само по себе фантастическое предприятие дало вполне фантастические результаты. На стр. 8 мы узнаем, что: Весь в поту и пыли (?!) Алексашка Старался, как мог. И ложились пласты

В Сергей Васильев убежден в том, что «трилогия» его «возникла не случайно». предисловии к поэме он расскавывает, как проездом в одном уральском колхоз- ном селенье он увидел незаконченный портрет красного партизанского команди- ра времен гражданской войны Владелец портрета сообщил автору будущей три… логии кое-какие сведения об оригинале. После этого поэт «всю ночь»… не мог заснуть. Завидной и счастливой показа- лась… мысль воскресить в стихах образ красного воина, черты которого были изо бражены на сером холсте в кленовой раме. Как видим, вопреки убеждению Сергея Васильева, книга его написана по впол- не случайному поводу. Но, может быть, сам по себе случайный повод помог окончательно выкристаллизоваться давно уже созревшему и выношенному замы. слу? Анализ самой поэмы не подтвер… ждает этого. Все здесь случайно; от по- вода и заголовка до последней детали выполнения. Личность героя, пластический образ, эпический характер в поэме отсутствуют. Все, на что оказались способными «горя- чащееся воображение» и беспокойная, телкающая к столу выдумка стихотвор- ца, свелось к составлению некоей архи- безупречной социальной анкеты. Мы уз- наем, что герой родился в семье бедней- шего крестьянина, с детства побывал в кабале у стопроцентного кулака, потом ушел пешком на заработки в Москву, в дальнейшем попал рабочим на завод, принимал участие в забастовках, после чего, в качестве рядового солдата, попал на фронт первой мировой войны, по воз- вращении оттуда примкнул к большеви- кам. Эту показательную схему, в сущности, только и воспевает Сергей Васильев в своей бесконечно растянутой трилогич. Но, подобно тому, как самые лучшие рифмы не составляют еще сокровенной сути поэзии, точно так же и превосход- нейшие из анкет не в состоянии заме- нить в поэзии могучие, яркие, пле- нительные человеческие образы, ради ко- торых только и стонт создавать трилогии на две тысячи и более строк. По мере сил Сергей Васильев пыта- ется «расцветить» анкету своего героя бытовыми подробностями, ларическими вставками, всевозможными эпизодами сю- жетного свойства, Это не спасает поло- жения: схема остается схемой. Портрет Москва, паотизана. 1044. Сергей ОГИЗ - Васильев, Гослитиадат,

НАРОДНЫЕ ПЕСЕНКИ

Обновленной земли босых алексашиных ног. и Видел ли когда-нибудь Васильев как чем разрыхляют почву для будушего посева? Знает ли он разницу между бо- ронованием и пахотой? Сто против одно- го, что и видел и знает, Тем хуже для него, как для писателя,

полою» и «выметают подчистую онемелое село», точно село, хотя бы и «онемелое» это - сор, который можно откуда-то вы мести!… На стр. 24 рассказывается, какие обя- занности нес юный герой в хозяйстве кулака мироеда. Алексашка скотину поил, Начишал Есть ли во всем этом хоть одно слово, хоть один звук, о которых можно было бы сказать; вот это настоящее слово; вот это единственно возможный в данном случае эпитет, вот это истинно поэтиче- ский образ? Но высший курьез представ- ляет в обеих цитатах примитивное зву- коподражание - «учиняет тарарам», оннаковым безразличием отнесенное и к поведению домашней птицы и к кровавым злодеяниям белогвардейщины. Тяжелый случай поэтической глухоты. А ведь последняя нередко переходит у автора смысловую, в прямое ис- поэмы в глухоту кажение действительного значения самых Опинкованный дойник худой «Дойник худой» понадобился Василье- ву несомненно, только для рифмы, так как через строку выясняется, что герой обязан был мыть пролетку «горячейводой». Так рифма восторжествовала над здра… вым смыслом: худой, т. е. дырявый, про- текающий дойник превращен поэтом в постоянную прииадлежность крепкого ку- лацкого хозяйства. Впрочем, поэма Васильева представляет собой буквально неиссякаемый источник подобных же примеров, и цитировать их без конца нет возможности, Там, где ав- тор избегает бессмыслицы, он находится

Детгиз выпускает новую книгу C. Маршака «Английские народные пе- сенки», иллюстрированную худ. Ю. Васнецовым, На снимке: обложка и один из рисунков книги, 2 Литературная газета № 8