J

<

А
Алексанир ФАДЕЕВ

1.

Девичий звонкий голос громко, на весь
двор спросил:

— Послушай-ка ты, балла, Олег Коше-
вой Не в этом доме живет?

— Was sagst du? Ich verstehe nicht, —
отвечал часовой у крыльца.

— Видала ты, Ниночка, такого обалдуя?
Ни черта по-русски, не понимает. Тогда
пропусти нас или позови какого-нибудь на- 
стоящего русского человека; — говорил
звонкий девичий голос, :

Дядя Коля и Олег, переглянувшись, вы-
сукули из сарая головы.

Перед немецким часовым, немного даже
растерявшимся, у самого крыльца стояли
две девушки. Та из них, что разговаривала
с часовым, была такой яркой внешности,
что и Олег и Николай Николаевич обратили
внимание прежде всего на нее, Это впечат-
лениё яркости шло от ее необыкновенно
броского, пестрого платья: по небесно-голу-
бому.крепдешину запущены были какие-то
красные  вишенки, = зеленые горошки
и еще блестки чего-то желтого и лилового.
Утреннее солнце блестело в ее волосах,

уложенных спереди золотистым валом и!

ниспадавщих на шею и плечи тонкими и,
должно быть, Тщательно продуманными
между двух зеркал кудрями, А яркое пла-
The ее так ловко обхватывало ee талию и
так легко, воздушно облегало ее стройные
полные ноги в прекрасных телесного цвета
чулках и в кремовых изящных туфельках
ка высоких каблуках, что от всей девушки
исходнло ощущение чего-то необыкновенно
естественного, подвижного, легкого, возду-
шного,

В тот момент, когда Олег и дядя Коля
выглянули из сарайчика, девушка сделала
попытку взойти на крыльцо, а часовой,
стоявший сбоку крыльца с автоматом на
одной руке, другой рукой преградил ей
путь.

Девушка, нисколько не смутившись, нё-
брежно хлопнула своей маленькой белой
ручкой по грязной руке часового, быстро
взошла на крыльцо и, обернувшись к под-
руге, сказала:

— Ниночка, иди, иди...

Подруга заколебалась. Часовой вскочил
на крыльцо и, расставив обе руки, загоро-
дил девушке дверь. Автомат на ремне сви:
сал с его толстой шеи. На небритом лице
немца’ застыла улыбка самодовольно-глу-
пая, оттого что он выполнял свой долг, и
в то же время заискивающая, оттого что
он понимал, что только девушка, ‘имеющая
на это право, может Так обращаться с ним.

— Я — Кошевой, идите сюда, — сказал
Олег и вышел из сарайчика. Е

Девушка резко обернула голову в его
сторону, одно мгновение смотрела Ha Hero:
прищуренными голубыми глазами и почти
в ТО Же мгновение, стуча своими кремовы-
ми каблучками, сбежала с крыльца,

Олег поджидал ее, большой, со бвоими
иирокими плечами“ и опущенными руками,
глядя ей навстречу с наивно-вопроситель-
ным добрым выпажением, будто говорил:
«Вот я и есть Олег Кошевой... Только 06’-
ясните мне, зачем я вам нужен: если для.
доброго; то пожалуйста, а если для зло-
го, то зачем же вы меня выбрали?.» Де-
вушка подошла к нему и некоторое время
смотрела на него так, будто сличала с фо-
тографней.

— Правильно: Олег... — точно для са-
мой себя, с удовлетворением подтвердила
первая девушка. — Нам бы поговорить на-
едине, — и она чуть подмигнула Олегу
голубым глазом.

Олег, заволновавшивь и смутившись, про-
пустил обеих девушек в’ сарай. Девушка
в ярком платье внимательно посмотрела на
дядю Колю прищуренными глазами и с
удивленно-вопросительным выражением пе-
ревела их на Олега, } ;

— Можете говорить при нем все, так
же, как н при мне, — сказал Олег.

— Нет, у нас дело любовное, — правда,
Ниночка? — обернувитись к подруге, с лег-
кой усмешкой сказала она. i

Выждав, когда шаги дяди Коли отдали-
лись по двору, девушка с голубыми глаза-
ми приблизила лицо свое к Олегу и ска-
зала:

— Я — от дяди Андрея...

— Смело вы... — К-как вы немца-то! —
помолчав: сказал Олег с улыбкой.

¥

  всем не’ умел,

 

 

— Ничего, немец любит, когда его!
бьют!.. — Она засмеялась.

— А к-кто вы будете?

— Любка, — сказала девушка в ярком
душистом крепдешине.

2.

Люба Шевцова принадлежала к той груп-
Пе комсомолок и комсомольцев, которые
еще в начале года были выдвинуты в рас-

поряжение партизанского штаба для  ис-
пользования в тылу врага.
Она заканчивала `военно-фельдшерские

кур^ы и собиралась уже отправиться Ha
фонт. Но ее пёребросили на курсы ради-
стов, там же, в Ворошиловграде.

По указанию штаба она скрыла это от
родных и от товарищей и всем говорила и
писала домой, что продолжает учиться на
курсах военных фельдшеров. То, что ее
жизнь была теперь окоужена тайной, очень
нравилось Любке. Она была «Любка-артист-
ка, хитрая, как лиска», она всю жизнь иг-
рала. :

Когда она была совсем маленькой девоч=

кой, она была доктором: Она выбрасывала
за окно все игрушки, а всюду ходила с
сумкой с красным крестом, наполненной
бинтами, марлей, ватой, — беленькая, тол-
стенькая девочка с голубыми глазами и
ямочками на‘ щечках. Она ‘перевязывала
своего отца и мать и всех знакомых, взрос-
лых и детей, и всех собак и кошек.

Мальчик старше ее, босой, спрыгнул с
забора и распорол ступню стеклом от вин-
ной бутылки. Мальчик был из дальнего
двора, незнакомый, и никого из взрослых
не было в доме, чтобы помочь ему, а ше-
стилетняя Любка промыла ему Ногу и за-
лила иодом и забинтовала. Мальчика зва-
ли Сережа, фамилия его была Левашов. Но
он не проявил к Любке ни интереса, ни
благодарности. Он больше никогда не по-
являлся в их Дворе, потому что он вооб-
ще презирал девчонок.

А когда она начала учиться в школе,
она училась так легко, весело, будто она
не на самом деле училась, а играла в уче-
ницу. Но ей уже не хотелось быть докто-
ром или учителем, или инженером, а хо“
телось быть домашней хозяйкой и, за что
бы она ни бралась по дому, — мыла полы
или делала клецки, = все получалось У
нее как-то ловчее, веселее,
Впрочем, она хотела быть и’ Чапаевым,
именно Чапаевым, a He Анкой-пулеметчи-
цей, потому что, как выяснилось, она тоже
презирала девчонок. Она наводила себе ча-

’ паевские усы жженой пробкой и дралась

с мальчишками до победного конца. Но
когда она немножко выросла, она полю-
била танцы: бальные — русские и загра-
ничные, и народные — украинские и кав-
казские. К тому же у Hee обнаружился
хороший голос, и теперь уже было ясно,
что она будет артисткой. Она выступала в
клубах и под открытым небом в парке, а
когда началась война, она с. особенным
удовольствием выступала перед военными.
Но она совсем не была артисткой, она
только играла в артистку, она просто не
могла найти себя. В душе ее все время
точно переливалось что-то . многоцветное,
играло, пело, а то вдруг: бушевало, как
огонь. Какой-то живчик не давал ей по-
коя, ее терзала жажда славы и страшная
сила самопожертвования, и безумная отва“
га и чувство детского, озорного, пронзи-
тельного счастья. Что-то все звало и звало
ее вперед, все выше, чтобы всегда было
что-то новое и чтобы всегда нужно было к
чему-то стремиться. Теперь она бредила
подвигами на фронте, — она будет летчи-
ком или военным фельдшером, на худой
конец, нд выяснилось, “Что она будет раз-
ведчицей-радисткой в тылу врага, и это,
конечно, было лучше всего.

чем у мамы.

 

‘среди деревьев.

 

Очень смешно и странно было, что из
краснодонских комсомольцев вместе с ней
попал на курсы радистов тот самый Сере-
жа Левашов, которому она оказала в дет-
стве медицинскую помощь и который от-
несся к ней так пренебрежительно. Теперь
она имела возможность отпл
тому что он сразу в нее вл
конечно, нет, хотя у
сивые губы и красивые у
был парень дельный.

юбился, а она,
него были кра-
ши, и вообще он
Ухаживать он со-
он сидел пере it

сисими широкими плечами, а ты
рел на нее с покорным выражением, и она

ла & ГИ р
MOT емеяться над ним и терзат его, как
Ь. 5

Пока она училась на курсах, не раз
бывало, что то один, то другой из курсан-
тов больше не появлялся на занятиях. и
все знали, что это значит: его выпустили
Досрочно и заброфили в тыл к немцам.

Был душный, майский вечер, городской
сад поник от духоты, облитый светом _ме-
сяца, цвели акации, голова кружилась от
их запаха. Любка; которая любила,‘ чтобы
вокруг всегда было много людей, все таз
щила Сергея в кино или «прошвырнуться»
по Ленинской. А он говорил: :

— Посмотри, как хорошо кругом. Неуж-/

то тебе не хорошо? И глаза его с непонят-
HOH силой светились в полутьме аллеи.

Они делали еще и еше круги по саду,
и Сергей очень надоел Любке своей мол-
чаливостью и тем, что не слушался ее,

А в это время в городской сад со смехом
и визгом ворвалась компания ребят и дев-
чат. Среди них оказался один с курсов, во-
рошиловградец, Борька Дубинский, кото-
рый тоже был неравнодушен к Любке и
всегда смешил ее своей трепатней «с точки
зрения трамвайного движения».

Она закричала:

— Борька! Е

Он сразу узнал её по голосу и подбежал
к ней ик Сергею и мгновенно стал тре-
паться.
° — С кем это ты? — спросила Любка.

— Это наши девчата и ребята с тино-

  графия. Познакомить?

— Конечно! — сказала Любка,

Они тут же познакомились, и Любка
всех потащила на Ленинскую. А Сергей
сказал, что он не может. Любка подумала,
что он обиделся, и нарочно, чтобы он не
заносился, подхватила под руку Борьку
Дубинского, и они вместе, выделывая в
четыре ноги невозможные вёнзеля, выбежа
ли из парка, только платье ее мелькнуло

Утром она не встретила Сергея за завтра-
ком в общежитий, его не было и на заня-
тиях, и за обедом, и за ужином, и беспо-
лезно было бы спрашивать, куда он делся.

Конечно, она совсем не думала о том,
что произошло вчера в городском саду, —
«подумаешь, новости!» Но к вечеру она
вдруг заскучала по дому, вспомнила отца
и мать, и ей показалось, что она никогда
их не увидит. Она тихо лежала на койке в
комнате общежития, где вместе с ней жи-
ло еще пять подруг. Все уже спали, затем-
нение с окон было снято, свет месяца буйно
врывался в ближнее распахнутое окно.

А на другой день Сергей Левашов на-
всегда ушел из ее памяти, как если бы его
и не было.

Шестого июля Любку вызвали в парти-

занский штаб и сказали, что дела на фрон-/ Так некоторое время и вдруг, точно из те-

те идут неважно, курсы эвакуируются; а
ее, Любку, оставляют в распоряжении, шта-
ба: пусть возвращается домой; в Красно-
дон, и ждет, пока ее не вызовут. Если при-
дут немцы, она должна вести себя так,

чтобы не вызвать подозрения с их сторо-  

ны. И ей дали ‘адрес на Каменном броде,
куда она должна была зайти еще перед
от’ездом, чтобы познакомиться с хозяйкой.
Любка побывала на Каменном броде и

познакомилась с хозяйкой” Потом ‘она уло-‘

жила свой чемоданчик, «проголосовала» на
ближайшем перекрестке, и первая же гру-
зовая машина, рейсом через Краснодон, по-
добрала дерзкую белокурую девчонку.

oi * :

Валько, расставштись со своими спутника-
ми, весь день пролежал в степи и, только
когда стемнело, вышел балкой на дальнюю
окраину Шанхая и кривыми улочками и за-
коулками пробрался в. район шахты
№ 1-бис. Он хорошо знал город,. в котором
вырос. :

Он опасался того, что у Шевцовых сто-
ят ‘немцы, и, крадучись, с тыла через забот-
чик проник во двор и притаился возле до-
машних пристроек в надежде, что кто-ни-
будь да выйдет на двор.

Так просидел он довольно долго и начал
уже терять терпение. Наконец, хлопнула
наружная дверь, и женщина с ведром ти-
хо прошла мимо Валько. Он узнал жену
Шевцова, Евфросинью Мироновну, и вышел
ей навстречу: ‘

— Кто такой, боже мой ‘милостливый! —
тихо сказала она. Валько приблизил к ней
черное, обросшее уже щетиной лицо, и

она узнала его.
— То ж вы?... А где ж... — начапа было

 она. Если бы не ночная полутьма, в кото-

рой из-за серой дымки, затянувшей небо,
едва сквозил рассеянный свет месяца, мо-
жно было бы видеть, как все лицо. Евфро-
синьи Мироновны покрылось бледностью.

—. Обожди трохи; М фамилию ‘мою за-
будь. ‘Зови меня дядько Андрий. У вас
немцы стоят? Ни?.. Пройдем в хату, —
хрипло сказал Валько, подавленный тем,
что он должен был сказать ей,

Любка — не та нарядная Любка в ярком
платье и в туфельках на’ высоких. каблуках,
которую Валько привык видеть на сцене
клуба, а простая, ломашняя, B дешевой
кофточке и короткой юбке, босая, встала
ему навстречу с кровати, на которой она
сидела и шила. Золотистые волосы сво-
бодно падали на шею и пл
ные глаза ее, при свете ночника казавшие-
ся темными, без удивления уставились на
Валько.

Валько не выдеожал ее взгляда и рассе-
янно оглядел комнату, еще  хранившую
следы достатка хозяев. Глаза его задержа-
лись на открытке, висевшей на стене у из-
головья кровати. Это была открытка с пор-
третом Гитлера.

— Не подумайте чего ‘плохого, товарищ
Валько, == сказала мать Любки.

— Дядько Андрий, — поправил ее Валь-
де Чи то — лядя Андрей, — без улыбки
попоавилась она.

Любка спокойно обернулась на открытку
с Гитлером и презрительно повела плечом.

— То’ офицер немецкий повесил, — по-
яснила Евфросинья Мироновна. — У нас
тут все дни два офицера немецких стояли,
только вчера уехали на Новочеркасск. Как
только вошли, так до нее-— «русский де-
вушка, красив, красив, блонд». смеются,
всё ей шоколад, печенье, Смотрю, берет
чертовка, а сама нос дерет, грубит, то за-
смеется, а’потом опять грубит, — вот ка-
кую игру. затеяла! — сказала мать, © доб-
рым осуждением по адресу дочери и с
полным доверием к Валько, что он все
поймет, как нужио. — Я ей говорю: «Не
шути с огнем». А она мне: «Так нужно».
Нужно ей так, — вот какую игру затея-
ла! — повторила Евфросинья Мироновна.
ОИ можете представить, товарищ Валь-

— Дядько Андрий, — снова поправил ее

Валько. ‘

— Jiana Aumpelt... He peftena mHe uM го-
ворить, что я ее ‘мать, выдала меня за
свою экономку, а себя — за артистку. А
родители мои, — говорит, — промышленни-
ки владели ‘рудниками и их советская
власть з Сибирь сослала. Видали, чего
придумала? 2

— Да, уж придумала, — спокойно ска-
зал Валько, внимательно глядя на Любку,
которая стояла против него с шитьем в
руках и с небпределенной усмешкой смот*

рела на дядю Андрея.

 

атить ‘ему, по-  

вчи. Пришурен-!

 

— Офицер, что спалона этой кровати, —
STO ee ‘KpoBaTh,” 4 Mb ¢ ней спали вдвоём
в той горнице; — ‘стал разбираться в своем
чемодане, белье ему нужно’ было’ что ли,—
и Евфросинья  Мироновна, — `До-
стал Вот этот портретик и наколол на
стенку. А она; можете себе: представить,
товарищ. Валько, = прямо к нему, и —
раз! Портретик  долой,. — «это, говорит,  
  моя кровать, а не ваша, не хочу, чтобы.
Гитлер над моей кроватью висел». Я дума:

ла, он тут еб убьет, а он схватил ее за ру-
ку, вывермул, портретик отнял, и снова на
стенку И другой офицер тут. Хохочут, аж  
стекла звенят: «Ай, — говорят, — русский  
девушка шлехт!... Смотрю, она в самом
  деле злая стала, красная вся. Как рвану-,
лась в нашу. комнату, аж подол завился,
И что ж вы подумаете? Вылетает пулей и
—портрет Сталина’у нее в руках! Вбежа-
ла, и кнопками его, портрет Сталина, на
другую стенку. Приколола, стала у повт-
рета, кулачки посжимала, я со страху
чуть не умерла. М правда, то ли она уж!
очень им нравилась, то ли они самые рас-
‚ последние дураки, только они стоят, рого-
чут и кричат: «Сталин — плехо!» А она
каблуками топочет и кричит: «Нет, Сталин
хороший человек!.. То ваш Гитлер уродина,
  кровопийца, его только в сортире утопить!
И еще такое говорила, что’ я, право’ слово,
думала, — вот вытащит он револьвер, да
застрелит... Tak H He дала им снять. Уж
  я сама сняла, a. спрятала подальше. А
Гитлера, когда они’ уехали, она не велела
сымать; «Пускай, говорит, повисит, так’
нужно...».

Мать Любки была еще не так стара, но,
как многие простые ° пожилые ° женщины,
смолоду неудачно рожавшие, она расплы-
` лась в бедрах и в поясе, и ноги у нее
опухли в щиколотках. Она: тихим голосом
рассказывала Валько всю эту историю, ив
‘то же время поглядывала на него вопооси:
  тельным, робким, даже ‘молящим ваглядом,
а он избегал встретиться < ней глазами.
Она все говорила и говорила, будто  ста-
ралась. отсрочить момент, когда он скажет
ей то, что она боялась услышать. “Но те-
перь она рассказала все и с ожиданием,
волнуясь и робея, посмотрела на Валько.

— Может, осталась у вас, Евфросинья
Мироновна, какая ни на есть мужняя оде-
  жа, попроще, — хрипло сказал Валько, —
а то мне вроде в таком пиджаке и шарова-
  рах При тапочках не дюже удобно, — сра-
  ЗУ видать, что ответственный, — усмехнулся
OH. 3 : Pr
  Что-то такое было B ero ronoce, sto Es-
  фросинья Мироновна опять- побледнела и
ae опустила руки с шитьем.
  слышно.

— Что жес ним? — спросила мать чуть
— Евфросинья Мироновна, и ты, Любка!
тихим, но твердым голосом сказал
Валько. — Не думал я, что судьба призе-
дет меня к вам с недоброй ‘вестью, но об-
’манывать я вас не хочу, а утешить вас мне
‘ нечем. Ваш муж и твой отец, Люба, и
  друг мой, лучше какого не было, Григо-
`рий Ильич, погиб, погиб от бомбы,” что
‚ сбросили на мирных людей проклятые   Ka-
ты... Да будет ему вечная память и слава
в сердцах наших людей!.. :

Мать, не вскрикнув, приложила к глазам
угол платка, которым была повязана; и ти:

  хо заплакала, А у Любки лицо стало сов-
‚ сем белым, точно застыло. Она постояла’

 

 

ла ее вынули стержень, на’ котором CHO
держалось, вся’ изломившись, ‘она ‘без
чувств опустилась ‘на’ пол.

руки и положил

1

  Валько поднял ее на
на кровать.

Но характеру Любки он ждал от нее
взрыва Tons, с плачем, слезами, и, может
быть, ей было бы легче. Но Любка лежа-
ла на кровати неподвижно, молча, с лицом
застывшим и белым, и в опущенных угол-
ках ве большого рта обозначилась горькая
складка, как у матери, _ .

А ‘мать выражала свое горе так естест-
венно, тихо, просто и сердечно, как свойст-
венно бывает простым русским женщинам.
Слезы сами лились из глаз ее, она утира-
  ла их уголком платка или смахивала рукой,
или обтирала ладонью, когда они затекали
`ей на губы, на подбородок. Но именно по-
тому, что горе’ её было так естественно,
  она, как обычно, выполняла все, что долж-
Ha делать хозяйка, когда у нее гость; Она
подала Валько ‘умыться, `засветила ему
  второй ночник и достала в сундуке ста-
  рую’ гимнастерку, пиджак и брюки мужа,
` какие он носил обычно дома.
  Валько взял ночник, вышел в другую
комнату и переоделся. Все это было не-
‚много тесновато ему, но он почувствовал
себе <вободнее, когда влез в эту одеж-
‘ду: теперь он выглядел мастеровым, _од-
ним из многих. :

Он ‘стал рассказывать подробности гибели
Григория «Ильича, зная, что, как-ни тяже-
лы STH подробности, только они. могут
  дать сейчас близким жестокое, слалкое в
‘горечи своей утешение. Как ни был он
‚ сам. взволнован и озабочен, он долго и
  много ел и выпил графин водки. Он целый
‚ день провел без пиши и очень устал, но  
все-таки поднял. Любку с постели, что-
бы поговорить о деле.

 

В. СМИ

Действующие лица пьесы К. Тренева
напечатаны в два столбца; две шеренги  
почти сплошь исторических лиц, весь
блестящий генералитет русской и француз-
ской армий. 1812 года — друг против дру-
га, как в жизни, как в истории, как в зна-
менательном историческом единоборстве
гения великого народа с гением завоева-
теля: Hig у

Места действия тоже почти все истори-
ческие, определены лаконично и точно:
«На Бородинском поле накануне сраже- 
ния», «Ставка Наполеона», «Бородинский
бой», «Багратионовы флеши», «В Горках»,
«Фили», «Кабинет Наполеона в. Кремлев-
ском дворце», «Ставка Кутузова» и пр. В
пъесе нет вымышленного героя — ни глав-
ного, ни второстепенного, ни хитро впле-
тенной в исторические события личной ин-
триги (если не считать коротенького лю-
6osHoro эпизола Маши © Ваней), ни чьей-
то отдельной судьбы — только судьба ро-
дины и два основных и главных героя—
  народ и полководец.

Казалось бы, что драматург по рукам,
по’ ногам связал себя историей. Там, где
события взвешены на весах времени, где  
суд истории уже <казал свое слово, труд-
но построить дфаму ‘с какими-то новыми
взаимостношениями, ‘со своей оценкой,
найти новый, исгорией не установленный
конфликт. Недаром большинство историче-
ских пес обычно сбиваются на хронику.

Но в хронике Тренева <угубая` историч.
ность персонажей и событий — одно из
условий литературной задачи, которую по-
ставил перед собой автор. Эту свою зада-
чу драматург решает, как нам кажется,
даже с некоторым задором, как бы с вы-
зовом. Читатель знает и из истории, и по
романам события и людей 1812 года, ви-
  дел на разных сценах ставший уже кано-
ническим образ Кутузова. Тренев как бы
говориг читателю: вот тебе и `Бородин-
ское поле, и бой, и совет в Филях, и став-
ка Наполеона, и Мюрат в перьях, и мужик

 

 
 
 

[pe рогатаной — все, что ты уже знаешь €C
детских лет... Блестящая галлерея истори-
ческих. портретов оживает, монументы,

около которых мы играли в детстве, CxO.
дяг < пьедесталов и ведут войну. Мы уз-
наем знакомые лица — вот горячий, от:
крытый Давылов, отважный Багратион,
хитрый казак Платов, острый на язык Ер.
молов, вот «непонятая душа» — Барклай
де Толли. И мы радуемся, что они имение
такие, как мы о них думали, какими мы

 

 укрыла его на сутки и свела с Кондрато-

‚взорвали шахту № 1-бис.

 

‚ зова.

рит, но он может быть ‘резким, даже же-

  прозаживает растерянного Лористона-

сцене с Лористоном, как бы вариация Te-
сти. Мюрат приезжает к Платову жало-
рынарски», а Платов,

ловко водит короля

Они вышли в соседнюю горницу.

— Ты здесь оставлена нашими для ра-
боты, — то сразу видно, — сказал он, сде-
лав вид, что не заметил, как Любка от-
прянула от него и как сразу изменилась в
линце.—Не трудись,— подняв тяжелую ру-
ку, сказал он, когда она попыталась возра-
жать ему, — кто тебя оставило и для ка-
кой работы, про то я тебя не спрашиваю
н ты мне того ни подтверждать, ни опро-
вергать не обязана. Прошу помочь мне...

A я тебе тоже сгожусь.

\
И‘он попросил ее, чтобы она где-нибудь
вичем —— тем самым, вместе с которым они  

Любка с удивлением смотрела в смуглое

’лицо Валько. Она всегда знала, что это
  большой и умный человек. Несмотря на то,

что он дружил с ее отцом, как с равным,

 у нее всегда было такое ощущение, что

этот человек высоко, а она, Любка, —
внизу. И теперь она была сражена его про-

ницательностью.

Она устроила‘ Валько на сеновале, на
чердаке, в сарае соседей по дому: их со-
седи держали коз, но соседи эвакуирова-
лись, а коз поели немцы. И Валько крепко
уснул: ;

А мать и дочь, оставшись одни, пропла-
кали на материнской кровати почти. до
рассвета.

Мать плакала о том, что вся ее жизнь,
жизнь женщины, с молодых лет связанной
с одним Григорием Ильичем, уже была
кончена. И она вспоминала всю эту жизнь
с той самой поры, как она служила при-
слугой в Царицыне, а Григорий Ильич, мо-
лодой матрос, плавал по Волге на парохо-
де, и они встречались на’ облитой солнцем
пристани или в городском саду, пока па-
роход грузился, и как им тяжело было
первое время, когда они поженились, а
Григосий Ильич еще не нашел себе про-
фессии. А потом они перебрались сюда, в
Донбасс, и тоже поначалу было нелегко,
а потом Григорий Ильич пошел, пошел в
гору, и о нем стали писать в газетах и
дали эту квартиру из трех комнат, и в
дом пришел зажиток, и они радовались то-
му, что Любка их растет, как царевна.

И всему этому пришел конец. Григория
Ильича больше не было, а они, две беспо-
мощные женщины, старая и молодая, оста-
лись в руках у немцев. И слезы сами собой
лились, лились из глаз Евфросиньи Миро-
НОРНЫ. ` 5

А Любка все говорила ей таинственным
ласковым шопотом:

— Не плачь мама, голубонька, теперь у
меня есть квалификация. Немцев прогонят,
война кончится, пойду работать на’ радио-
станцию, стану знаменитой радисткой и на-
значат: меня начальником станшии. Я знаю,
ты у меня шуму не любишь, и я тебя уст-
рою у себя на квартирке при станции, —
там всегда тихо, тихо, кругом мягким об-
шито, ни один звук не пооникает, да и
народу немного. Квартирка будет. чистень-
кая, уютная, и будем мы жить с тобой
влвоем. На двоочке возле станции я вы+
сею газон, а когда ‘немного разбогатеем,
устрою вольерчик для курочек, будешь у
меня разводить  леггорнок да кохинхи-
нок, — ‘таинственно шептала она, прижу-
рившись, обняв мать за шею и невидно по-
водя в темноте маленькой белой рукою с
тонхими ноготками.

И в это время раздался тихий, тихий
стук в окно пальцем. И мать и дочь ол-
новременно услышали его и разняли. руки
и, перестав плакать. обе прислушались,

— Не немцы? — шопотом, покорно, спро-
сила мать.

Но Любка знала, что не так бы стучали
немцы. Шлепая босыми ногами, она подбе-
жала к окну и чуть приподняла край одея-
ла, которым окно. было. завешено. Месяц

уже ‘зашел, но из темной комнаты. она- мог-

 

ла различить мужскую фигуру в палисад-
нике у самого окна,

— Чего надо? — громко спросила она в
окно. =

‚Мужчина прильнул лицом к стеклу. И
Любка узнала это лицо. И точно горячая
волна’ хлынула ей к горлу. Надо же было,
чтобы он появился именно сейчас, здесь, в
такую) пору, в самую тяжелую минуту

жизни!..
пробежала

Она не помнила, как она
через комнаты, ее снесло с крыльца, точ-
но ветром, и от всего благодарного не-

; счастного сердца она охватила шею юно-

ши своими ловкими сильными
заплаканная, полуголая,
материнских об’ятий,
всем телом.

4.

Сергей Левашов стоял у порога, не ре-
шаясь войти в комнату, такой он был гряз-
НЫЙ и запыленный, небритый, в одежде
не то шофера, не’ то монтера.

Любка сняла затемнение < окон и по-
тушила ночник. В комнате все стало се-
рым: — и окна, и мебель, и лица.

— Умыться хочешь?

— У наших немцы стоят, не знаешь? —
спрашивал Сергей, пока она, быстро снуя
из комнаты в сени и обратно, принесла
ведро зоды, таз, кружку, мыло.

— Не знаю. Одни уходят, другие мри-
ходят. Да ты скидай свою форму, He
стесняйся! :

Он был так грязен, что вода с его рук
и лица стекала в таз совсем черная. Но
Любке было приятно смотреть на его
широкиё сильные руки и на’ то, как он
энергичными мужскими движениями намы_
лизал их и смывал, подставляя горсть. У
него была загорелая шея, уши болыцие и
красивые, и складка губ мужественная и
красизая, И брови у него были не спло-
шные, они гуще сбирались у переносицы,
даже на самом переносье росли.

Он фыркал, плескал на лицо себе и
ничего не фассказывал ей.

Ты же пришел ко ‘мне,--значит, по-
верил. Чего ж теперь мнешься? Мы с ToL
бой с одного дерева листочки, — говорила
она тихо й. вкоадчиво.

тебе, —

— Дай полотенце,
сказал он. ‘
Любка замолчала и больше ни о чем не
спрашивала его. Голубые глаза ee при-
няли холодное выражение. Но она попреж-
нему ухаживала за Сергеем, зажгла ке-
росинку, поставила чайник, накрыла гостю
поесть и налила водки в графинчик.

— Вот этого уже несколько месяцев не
пробовал,— сказал он, улыбнуешщись ей.

Он выпил и принялся жадно есть.

Уже развидняло. За слабой серой дым-
кой на востоке все ярче розовело и уже
чуть золотилось. .

`-— Не думал застать тебя злесь. Зашел
наугад, а оно — вон оно как... — медленно
размышлял он вслух.

руками и,-
горячая после
прижалась к нему

 

спакибо

В слозах его был как бы заключен во-  

трос, каким образом МЛюбка, учивитаяся
вместе с ним на курсах радистов, оказа-
лась у «себя дома. Но Любка не ответила
ему на этот вопрос. Ей было юбидно, что
Сергей, зная ее прежней, мог думать; что

она, взбалмошная девчонка, капризничает,

а она страдала, ей было больно.

— Ты ж не одна здесь? Отец, мать
где? — расспрашивал он, р

-— Тебе разве He все разно, —холодно
отвечала она.

— Случилось что?

— Кушай, кушай, —сказала она.

Некоторое время он смотрел на нее,
потом снова налил себе. стаканчик, выпил
и продолжал есть уже молча,

—, Спасибо тебе —сказал он, окончив
-ееть и утеревшись рукавом. Она видела,

oOo 5

 

 Отрывок из романа „Молодая гвардия“

 

как он огрубел за зремя своих скитаний,
но не эта грубость оскорбляла ее, а его:
недоверие к ней,

  — Закурить у вас, конечно, не найдет
  ся?—спросил он, :

  — Найдетеял.—Она прошла на кухню и
принесла. ему листья прошлогоднего таба-.
ка-самосада, Отец каждый год высаживал
его на гряды, енимал несколько урожаев:
в году. сушил ‘и, по мере надобности;
мелко крошил бритвой на трубку.

Они: молча сидели за. столом, —Сергей,

весь окутанный дымом, и Любка. В ком-
Hate, rue Любка оставила мать, попреж-
нему было тихо, но Любка’ знала, что
‘мать не’ спит, плачет,
‚ — Я вижу, у зас горе в доме. По лицу
‚вижу. Никогда ты такой не была, — мед-
 ленно сказал Сергей. Взгляд его был по-
лон теплоты и нежности, неожиданной в
его грубоватом красивом лице. —

— У всех сейчас горе,—сказала Любка.
  — Коли б ты знала, сколько я наемот.
релся за это время крови! --<казал Сергей.
с великой тоскою и весь окутался клу-
бами дыма.—Сбросили нас в Сталинской
области на парашютах,—ткнулись мы ту-
  ла, сюда, все явки завалены. Завалены
He потому, что кто-нибудь предал, а по-
тому, что он, немец, таким частым бред-
HOM загребал—тысячами, и правых и ви-.
новатых, ясно, кто мало-мальски на по-
  дозрении, в тот бредень попадался... В
шахтах трупами стволы  забиты!—с вол-
  нением говорил Сергей—Работали мы по-
‚рознь, но связь держали, а нотом ужи
концов нельзя было’ найти. Напарнику
` моему. перебили руки и отрезали язык, и
была б и мне труба. Да тут стало изве-
  стню, что немцы уже на Дону, H на мои
  позывные уже никто не отвечал. Пере-
 датчик я сдал в подпольный обком, их-
‘нему радисту, и решили мы уходить до-
мой, и вот шли.. Как я за тебя-то вол-
  новался! —— вдруг вырвалось у него из са-
  мого сердца. — А. что, думаю, если забро-
chm тебя вот так же, как нас, в тыл к
врагу и осталась ты одна? А не то зава-
‘лилась, и где-нибудь в застенке немцы
твою душу терзают, — говорил он глухо,
сдерживая себя. и его взгляд уже He ¢
выражением теплоты и нежности, а со
страстью так и пронзал ее. :

— Сережа!—сказала  она-—Сережа!-—И
опустила свою золотистую голову на руки.
Большой, с набухшими жилами, рукою

он. осторожно провел один раз по. ее го-
лове и руке. Е
‚ — Оставили меня здесь,—сам понима-.
етпь зачем... Велели ждать приказа, и вот
<коро месяц, а Никого и ‘ничего, — тихо
говорила Любка, не подымая головы. =—
Немецкие офицеры лезут, как мухи на:
мед, первый раз в жизни зыдавала <себа
‘не за того, кто. есть, чорт знает что вы-
творяла, изворачивалась, — противно, Н.
сердце болит за самое сабя. А вчера лю-
ди, что с эвакуации вернулись, сказали —
отца убили немцы на Донще зо время
 бомбежюи,—говорила Любка, покусывзя
хвои яркокрасные губы.
‚ Солнце всходило над степью, и слепя-
‚щие лучи его отразились от этернитных
“крыш, тронутых росою. Любка вскинула
голову, тряхнула кудрями.

— Надо уходить тебе. Как думаешь
ЖИТЬ? :

— Как и ты. Сама же сказала, мы с
одного дерева листочки, сказал Сергей с
улыбкой. A г i

Проводя Сергея через
Любка быстро привела себя з торядок,
 ‘олевишись, впрочем, как можно проще: ев
‘путь был на Голубятники, к старику Кон-
дратовичу. :

Она Ушла во-время. В_ дверь их дома
зтрашно застучали. Дом стоял поблизос- .
ти от Ворошиловградекого шоссе, — это

 
 
}
 
 

 :

 

двор, ° ‚задами,

стучались на постой немцы.

  

Иллюстрации художника Д. Митрохина к книге Ги де Мопассана. «Жизнь» (Гослитиздат).

РНОВА

ВОДЕЦ

хотели их видеть. Ведь в искусстве нас
может радовать не только новизна, неожи-
данность, открытие, но и искусный показ
того, что нам известно. Из суммы всех
этих исторических известностей, показан-
ных остроумно и лаконически, Тренев <о-
здает обстановку,
открыть нами то новое, главное, ради че*
го написаны все эти сцены: своего Куту-

С первого выхода Кутузова до заклю-
чительного монолога — это командир, че-
ловек военного ума, военных знаний ч
большого военного темперамента, В нем
нет привычной нам по Толстому дряхло-
сти, трузности,  слезливости, а сонливость
и «старческая забывчивость», в которон
упрекает его Беннигсен,— только уловка,
чтобы отвязаться от тех, кому он не до-
веряёт. Он мягок, нежен с теми, кому ве-

стким с теми, кто мешает, кто о стоит из
дороге, как с Беннигсеном, ° которого он
приканчивает буквально одной фразой. Он
резко обрывает Вильсона, когда тот пы-
Тается ему советовать. .

Вильсон: Когда речь не 0б отдельных
солдатах, а о судьбе всего отечества, то
я бы советовал...

Кутузов: О судьбе моего отечества я
посоветуюсь с моими соотечественниками и
с тем, кто мне вверил эту судьбу.

Вильсон (резко): Здесь ‘речь о судьбе
вселенной, князь.

Кутузов: Судьбу вселенной мне никто не
выерял, сэр. Е

В сцене с Лористоном, привезшим ему
письмо Наполеона с предложением о ми-
ре, Кутузов вежлив с послом императора
французов; но в нем нети следа светской
любезности, он разговаривает < врагом,
«забравшимся в его дом». он еле сдержи-
вается, чтобы не быть резким, он уже чув-
ствует себя победителем, он почти вы-.

°В пьесе есть другая сцена
врагом, — очень любопытная

встречи. ©
параллель

мы, данная раньше и в другой тонально-

ваться на казаков, которые «воюют не по-
грубо разыгрывая
полобострастие,  ралушие,
неаполитанского за
Hoc H вышучивает. Нет, Кутузову не. до
шуток с Лористоном!

В этих сценах Тренев показал нам ис-

возмущение,

. Удар,

   
 
   
 
 
   
 
  
 
 
 
   
   
   
   
  
   
   
  

которая помогает ему .

кусство диалога, искусство словесного
‘поединка, где каждая реплика — выпад,
парирование, нападение или 3a-
щита. Очень выразительна в этом смысле
(и нова в смысле исторической трактовки)
сцена прощания Кутузова с: Барклаем, ко-
торый вынужден покинуть армию.
говоо идет на ходу, быстро, очень лако-
нично. Барклай говорит с горечью, Куту-
зов суховато, осторожно:

Барклай: Смерть была бы легче.

Кутузов: Знаю, вы этого облегчения на
Бородинском поле так искали.

Барклай: Не нашел.

Кутузов: Видно, бог нас бережет для
чего-го. — 5

Барклай: Ни богу, ни людям я не уго-
дил:  

Кутузов: Трудно HM угодить.
`Барклай: Божья справедливость и люд-

ская несправедливость невыносимы. Я про.
езжал через пород, и толпа, узнав меня,
камнями разбила стекла в моей: карете. За
что? i -

Кутузов: Видно, плохо узнали друг дру-
га.

И только, когда Барклай говорит, что
понял тайну Кутузова, ибо командующий
скрыл от французов настоящую дорогу
отступления, сделав вил, что приказал ар-
мини отступить Ha Рязань (тоже новое в
пьесе), только тогда Кутузов оживляется,
смягчается. :

Кутузов (улыбнувшись): Ну, ну, наде-
юсь, ваша подушка нема, как могила:

Барклай: Да, но есть еще одна особа,
которая все расскажет. .

Кутузов (в тревоге): Кто?

Барклай: История,

Кутузов: Ну, это уж после могилы.

Два полководца поняли друг друга и
заговорили уже, как товарищи: перед ли-
цом одного общего дела спасения России
утихает недавняя вражда, и они расста-
ются примиренными. Один не сумел вы-
полить задачи, другой нашел ей реше-
ние.

„Кутузов у Тренева — человек, хоро.
ша сознавший свою задачу и выполняю:
щий ее со. всей страстью, со всем напря-
жением воли и сил.

..Сам народ всем ответит, Всем ¢ectpam
по серьгам: Видишь, как мы обрастаем на-
родом, — говорит он Коновницыну — и
приказывает:

— Отстуцать всю ночь- Время на нас
булет радотать, если... мы будем на него
работать. Оно хитрей всех. ^

Кутузов — русский человек,, и драмах
тург показывает’ это, многозначительно
поставив его между двух огней — между
«истинно-русским» немцем Беннигсеном, и
«скоморохом» Ростопчиным, ‘определив

Раз-

таким образом и настоящую позицию рус:
ского человека и подлинный русский стиль
поведения.

`. Образ Кутузова — несомненная ‘удача
Тренева:

Портретная галлерея сподвижников На-
полеона. оживлена Треневым < большим
мастерством. Уменье коротко и метко оха_
рактеризовать каждый, даже незначитель-
ный персонаж, найти выразительные  чер-
  точки, живые слова для каждого — одно
из наиболее сильных качеств Тренева, как.
драматургического писателя. Все эти
ce, Бесьер, Бертье, Брусье отличаются
друг от друга разным отношением к про-
исходящему, у каждого из них своя по-
зиция, своя мысль, свой лейтмотив — от
приторной, все замазывающей, беззаботной
придворной лести Боссе до горького
сознания ‘непоправимой ошибки у Коленку-
ра. Из их разноголосого хора как бы вы-
растают смущение и расгерянность Нано-
леона перед «загадочной» страной, вынуж-
дающей великого императора впервые от-.
ступить — «отступить перед отступающей
армией». Все его военное искусство ока-
залось бессильным против, «чужого разгне_
ванного народа», и Наполеон у Тренева
бездейственен и почти безличен,

Великолепной иронией совершенно во
французском духе звучит конец третьей
картины.

- Боссе: Надеюсь, это еще не отступление
великой армии?

Коленкур: О, нёт, это только бегство
великой армии. $

В пьесе, очень мало солдат, и француз-
ских и русских; с этим, пожалуй, можно
примириться, принимая во внимание исто-
рическую портретность «Полковолца». Но
все же замысел пьесы, основная ee
установка требовали показа воюющего
«разгневанного народа». И тут одной «пар-
тизанской» картины (девятой) да разго-
вора Кутузова ©  Хролом-медвежатни-
ком кажется недостаточно. Тем более, что
Драматург в этих «народных» сценах из-
меняет вдруг тому благородному русскому
стилю, который он. утверждает в образе.
Кутузова, и крестьяне в пьесе словно <о-
шли с. ростопчинских лубочных картин
1812 года-и говорят они «сокоморошьим» ©
языком ростопчинских афишек. Это тем:
более досадно, что в других своих пьесах
именно для персонажей народных — сол-
дат, матросов; крестьян — Тренев умел
найти и выразительность, и юмор, и прав.
дивые жизненные черты, и чудесную рус-
скую речь.

  
    
 
    
  
 
 
  
  
 
   
  
  
 

 

Литературная газета

3 № 16.