Герой Советского Союза генерал-майор П. ВЕРШИГОРА

Вас. ГРОССМАН ТРУД Как-то, года два назад, мне пришлось побывать на командном пункте командира одной стрелковой дивизии. Положение бы- ло сложное, командиру было не до раз- говоров со мной, Противник, злой и силь- ный, бил всей мощью своей артиллерии, молотил авиацией, таранил танками наш передний край. Кой-где оборона наша дрог- нула. Напряжение на командном пункте было необычайное, лица людей суровы и пасмур- ны, Беспрерывно звонили телефоны - тре- вожные вести шли из полков. Внезапно позвонил командующий армией. Сидя на нарах, неподалеку от командира дивизии, явственно слышал я раскаты злого началь- нического голоса, - командарм распекал моего хозянна. Едва командарм закончил разговор, как прибежал офицер связи с но- вым тревожным донесением, и тут же снова зазвонил телефон: командир полка просил поддержки. Полковник, командир дивизии, не мог ему этой поддержки ока- зать - на участке соседнего полка по- ложение оказалось еще серьезнее, еще тяжелее. Я сидел, охваченный передавшимся мне общим волнением, и следил за лицом пол- ковника - оно, казалось, спокойно, Но, видимо, спокойствие это было внешним. Полковник едва заметно покусывал губу, быстро постукивал карандашиком по столу, а голос его был спокоен, пожалуй чрезмер- но, наставительно, подчеркнуто спокоен. Мне представилось на минуту, что испыты- вал бы я, если бы вот сейчас весь огром- ный, тревожный груз ответственности за исход этого боя некто внезапно тут же в этом блиндаже перевалил с плеч этого полковника на мои. И мне подумалось: «да, не легко», и я невольно поежился. Можно ли измерить огромную тяжесть ответственности за исход великой войны, легшей на плечи наших командиров ба- тальонов, полков, дивизий, корпусов, ар- мий. Но тут произошла любопытная вещь. Командир дивизии, который, казалось, за- был о моем присутствии, точно подслушав мою мысль, внезапно повернулся в мою сторону и улыбнулся улыбнулся с некото- рым злорадством, «Ничего, ничего, - ска- зал он, теперь я парюсь, новот кончится война, придется попариться писателям все мне хочется это обяснить, да описать». Этот маленький разговор сегодня вспомнить.

ПУТБ



НА БЕРЛИН В эти дни победы, когда над Берлином реют наши победные знамена, мне вспомн- наются некоторые эпизоды из партизанской жизни. Первые дни пребывания моего в отряде совпали с подготовкой к рейду, Наш слав- ный командир - Ковпак, за которым уже в начале немецкой оккупации родной Ук- ранны закрепилась репутация смелого рей- дового командира, получил от товарища Сталина новое боевое задание. Такого рей- да по тылам врага еще не было в истории. Ковнак, прилетевший из Москвы, каж- дый день рассказывал нам о своей знаме- нательной встрече с товарищем Сталиным. Вот этот его рассказ, повторявшийся во многих вариантах и интонациях, но всегда верный и точный, когда он передавал слова Сталина воодушевлял и поднимал партизан. Цепкая память старика схватила каждое слово, каждый жест товарища Сталина И как бы раздвигался лес и переносил нас в невидимый кабинет в Кремле, где в то время, в дни Сталинградской битвы, реша- лись судьбы войны. Во время подготовки к рейду все стара- тельно несли свои обязанности Это были замечательные дни осени 1942 года. Лес осыпал палатки партизан багрово-красны- ми и яркожелтыми листьями, Прошли пер- вые осенние дожди, Вечера были теплые, а утром подмораживало. Долгие вечера про- сиживали мы у костров, отдыхая после трудового дня. В разведке был парень с феноменальной памятью политрук Ковалев, Каждый вечер, с 7--8 часов, начинал он тихим, ров- ным голосом на память рассказывать почти слово в слово прочитанные им книги, н эти рассказы продолжались иногда до рас- света. Вначале это были фельетоны Шей- нина с четвертой страницы «Известий», рассказы Чехова, пьесы неизвестных мне авторов. А однажды вечером он начал рассказывать «Анну Каренину». Автомат- чик Бережной и разведчик Горкунов, за- таив дыхание, слушали равномерно жур- чавший голос.  Ветер шумел в верхушках елей и ясеней, осыпались листья, От явленные смельчаки Илья Краснокутский, Князь, Намалеван- ный, Мудрый и Семенистый, затаив дыха- ние, переживали некогда пережитое героя- ми Льва Николаевича Толстого, Мне, работнику искусств, работавше- му до войны на театре и в кинема- тографии, было особенно радостно наблю- дать среди суровых будней войны эту тягу к родной литературе, к родному искусству, которая всегда так сильна была в нашем народе. Первая ночь рейда и несколько после- дующих были временем сплошных откры- тий и удивлений. Нам нужно было проходить мимо г. Кро- левца, имя которого носил один из наших отрядов. Ковпак вдруг вызвал к себе командира батарси Анисимова и сказал ему: - Ну, вот, слухай, Теперь за тобой сло- во. Все жалуешься, что повозок у тебя богато, снаряды лишние возишь. Сегодня всей батареей станешь заслоном на шляху слева от Кролевца И как колонна до сере- дины дойдет, как будет проходить моя по- возка, я свистну, а ты 60 снарядов по Кро- левцу ударишь, и, хитро пощипывая бородку, добавил:- Только имей в виду мой разведчики будут по местечку ша- стать, шухер немцам робить будут, и куда попадут твои снаряды, я знать точно буду. Поняв? Майор Анисимов козырнул и побежал к батарее подготовлять данные для стрельбы. В ночном марше, не доходя километров десять до Кролевца, колонна заблудилась, Кто-то из кролевецких партизаи, претендо- вавших на знание местности, вызвался ве- сти нас, сбился ночью на перекрестке, вы- вел колонну на несколько километров в сторону и совсем сбился с пути. Горкунов, который вел в ту ночь колонну, здорово рассердился, и от этого проводник оконча- тельно запутался и сказал: … Хоть стреляйте, братцы, а где мы, я зараз не знаю. Я с разведчиками нащупал невдалеке одинокую хату-хуторок. Обрадовавшись, мы подняли с печки мужика. Му- жик мялся, мычал что-то непонятное, В это время из-за печи вышла бойкая баба, вни- мательно слушавшая наши разговоры, Мы пробовали сориентироваться по карте, но, как бывает ночью, не могли найти отправ- ной точки. Баба иронически улыбнулась и сказала: - Мужик може дома сидiти, а я, хлопц, понимаю, куда вам треба, и вас выведу. - Откуда же вы понимаете, тетенька? -- спросил я. Ну, скльки я вашего брата вывела, когда из окружений выходили. - Нам не в ту сторону, мамаша. Она удивленно посмотрела на меня и вдруг, улыбнувшись, спросила: - Не в ту сторону, а в какую же? - На запад, - ответил кто-то из развед- чиков. … Це ж куда? Мабуть до Кролевца?- спросила она.- Так я туда тоже дорогу - Э-э, не знаешь, тетка,- засмеялся разведчик. - Нам подальше. … Да куда ж вам? Я кругом все дороги знаю, - не унималась бойкая тетка. - Нам дорогу до Берлина надо, - ска- зал Митя Черемушкин, вологодский охот- ник, лучший разведчик Ковпака. Женщина, ничуть не смутившись, затара- торила: - Та я ж и кажу, дойдете до Климовцiв, а потом звернете праворiч, а там будетмiст через Десну, а як выйдете на мiст, возьме- те лiворуч на шлях, а тим шляхом-шляхом, аж до Берлина. Это было в октябре 1942 года. Мы взяли ее проводником, и она действи- тельно мастерски водила нас по дорогам. Она шла впереди колонны и не видела, сколько народа движется за ней но когда проходила мимо заставы на кролевецком перекрестке повозка Ковпака и послышал- ся его разбойничий свист, и беглым огнем ударила наша батарея по Кролевцу, жен- щина вдруг остановилась и посмотрела на- зад. Пушки били беглым, снаряды рвались в центре города. Она оглянулась и в свете начинавшихся пожаров увидела длинный хвост колонны, на километры растянувшей- ся по пересеченной местности, и вдруг опу- стилась на колени. - Невже правда? -- спросила она меня почему-то шопотом. - Невже фронт прый- шов? И звiдки ж вы тут взялись, соко- лики? К нам прискакал связной от Ковпака и сказал мне и Горкунову: - Старик ругается, чего колонна стала. - Шагом марш! -- скомандовал Горку- нов. Веди, тетка, веди, поскорей! Она поднялась и быстро пошла вперед, затем села верхом и все торопилась и рас- спрашивала нас. Я не отвечал на ее вопро- сы и, сидя на Буланом думал, В эту ночь я многое понял, Я понял смысл нашего по- хода, Я понял, что он не только в том что мы убьем одну-две сотни фрицев, взор- вем мосты, пустим под откос эшелоны, но он еще и в том ,что мы вселяем надежду в сердца сотен тысяч советских людей, ко- торые дни и ночи ждут и верят, что придет Красная Армия, Поднять дух наших людей, убить страх неред фрицами в душах тех, кто заколебался, это не менее важно, чем убить самого фрица. А какая уж тут сила, если по завоеванной ими земле движется тысячная колонна вооруженных людей и громит их гнезда из пушек. Эти 60 снарядов, выпущенных по местеч- ку Кролевец, сыграли свою роль. Ковпак действительно был мастером партизанской борьбы потому что он учитывал не только конкретные факты войны- бой, диверсию, но также и тот резонанс который рый даст этот бой в народе. С этой ночи наш рейд до Днепра и за Днепр был похож на снежный ком лавину, катящуюся с гор. Паника, которую подняли в Кролевце рвавшиеся там снаряды, по про. водам телефонов и телеграфов покатилась дзльше … дальше… Народная молва гнала обожравшихся трусливых тыловых немцев. превратила нас в победоносную армию. Нас оказалось уже 30 или 40 тысяч С нами шли танки, нас сопровождали самолеты И толстым гаулейтерам не спалось по ночам, их трясла лихорадка, они срывались на машинах в Чернигов, в Киев. А Ковлак ко- торый до этого шел «с шелестом» по 15- 20 километров в ночь, сейчас составлял маршруты по 60 километров, набирал темп рейда. Своим движением мы окрыляли народ пробуждали его к борьбе. Где-то бокам по от нашего пути по нашим следам не ус- певая подняться одновременно с нами, вспыхивали стихийно возникали партизан- ские группы: некоторые, догнав, приставали к нам другие так и оставались не известны- ми нам, но уже действовали там где прохо- дил Ковпак, Они подымали народ потому что Ковпак осуществлял сталинское зада- ние, делал то, «що народ хоче». Когда наша разведка донесла нам рико- шетом отраженные сведения о том, что где- то движется 40-тысячная армия с пушками, ганками, самолетами и я, по неопытности не уловив смысла этого сообщения, доло- жил Ковпаку, он вдруг весело, по-ребячьи засмеялся и сказал: … Та це ж мы! Щоб я вмер, це мы! Я, смутившись, ответил: … А где же у нас танки, самолеты? Старик хитро посмотрел на меня. … о ж с того что их нема, раз народ хочет, щоб они булы, значит, они есть. у Эти эпизоды вспомнились мне сейчас, в дни победы, Я, как живую, вижу украин- скую простую женщину, нашего проводни- ка по дорогам Украины в те пасмурные осенние ночи 1942 года. А сколько их было нас от Брянских лесов до Карпат и до Варшавы! И все они верили, что наступит этот светлый день, день Победы. Вспоми- наю тех кто вынес на своих плечах тяже- сти войны, - трудовой народ нашей родины, Вспоминаю того, с чьим именем и вы-  полняя чьи предначертания, мы шли с Ков- паком и Рудневым, подымая народ Украи- ны на борьбу против фашистов. И тех, которые, не колеблясь и не сом- неваясь, указывали нам еще в те пасмурные осени 1942 года дорогу на Берлин!

ОT BT О РA Я забыть того не вправе, Чем твоей обязан славе, Чем и где помог ты мне, Повстречавшись на войне. От Москвы, от Сталинграда Неизменно ты со мной … Боль моя, моя отрада, Отдых мой и подвиг мой! Эти строки и страницы … Дней и верст особый счет. С ним от западной границы До своей родной столицы, И от той родной столицы Вспять до западной границы, А от западной границы Вплоть до вражеской столицы Мы свой делали поход! Смыли весны горький пепел Очагов, что грели нас. С кем я не был, с кем я не пил В первый раз, в последний раз… С кем я только не был дружен С первой встречи близ огня. Скольким душам был я нужен, Без которых нет меня. Скольких их на свете нету, Что прочли тебя, поэт. Словно бедной книге этой Много, много, много лет. И сказать, помыслив здраво: Что ей будущая слава! Что ей критик, умник тот, Что читает без улыбки, Ищет, нет ли где ошибки, Горе, если не найдет. Не о том с надеждой сладкой Я мечтал, когда украдкой На войне, под кровлей шаткой, По дорогам, где пришлось, Без отлучки от колес, В дождь укрывшись плащ-палаткой, Иль зубами сняв перчатку На ветру, в лютой мороз, Заносил в свою тетрадку Строки, жившие вразброс. 

Светит месяц, ночь ясна, Чарка выпита до дна… Теркин, Теркин, в самом деле, Час настал, войне отбой. И как будто устарели Тотчас оба мы с тобой. И как будто оглушенный, В наступившей тишине, Смолкнул я, певец смущенный, Петь привыкший на войне. В том беды особой нету: Песня, стало быть, допета. Песня новая нужна, Дайте срок, придет она. 

Я мечтал о сущем чуде, Чтоб от выдумки моей На войне живущим людям Было, может быть, теплей. Чтобы радостью нежданной У бойца согрелась грудь, Как от той гармошки драной, Что случится где-нибудь. Толку нет, что может статься У гармошки за душой Весь запас, что на два танца,- Разворот зато большой. И теперь, как смолкли пушки, Предположим наугад, Пусть нас где-нибудь в пивнушке Вспомнит после третьей кружки С рукавом пустым солдат. Пусть в какой-нибудь коптерке У кухонного крыльца Скажут в шутку: «Эй, ты, Теркин!» Про какого-то бойца. Пусть о Теркине почтенный Скажет важно генерал, Он-то скажет непременно, …

Я сказать хотел иное, Мой читатель, друг и брат, Как всегда, перед тобою Я, должно быть, виноват. Больше б мог, да было к спеху, Тем, однако, дорожи, Что, случалось, врал для смеху, Никогда не лгал для лжи. И, по совести, порою Сам вздохнул не раз, не два, Повторив слова героя, То-есть Теркина слова: «Я не то еще сказал бы, Про себя поберегу, Я не так еще сыграл бы, Жаль, что лучше не могу». И хотя иные вещи В годы мира у певца Выйдут, может быть, похлеще Этой книги про бойца, Мне она всех прочих боле Дорога, родна до слез, Как тот сын, что рос не в холе, А в годину бед и гроз… С первых дней годины горькой, В тяжкий час земли родной, Не шутя, Василий Теркин, Подружились мы с тобой. Заключительная глава поэмы.

Что медаль ему вручал. Пусть читатель вероятный Скажет с книжкою в руке: … Вот стихи, а все понятно, Все на русском языке… Я доволен был бы, право, И -- негордый человек - Ни на чью иную славу Не сменил того вовек. Повесть памятной годины, Эту книгу про бойца, Я и начал с середины И кончаю без конца. С мыслью, может, дерзновенной Посвятить любимый труд Павших памяти священной, Всем друзьям поры военной, Всем сердцам, чей дорог суд.

Сергей ЭЙЗЕНШТеЙн ВО ЗРО НДВНИЕ Я видел только на экране развалины Дюнкерка и остов рейхстага, разрушенный Сталинград и сожженный Павловск У меня глаз не опален масштабами, и, вероятно, именно потому так заметны и значительны для меня детали и кажущнеся мелочи. Путь МоскваЛенинград, который мне пришлось недавно совершить, сегодня ле- жит в стороне от трассы героического ре- портажа. Солнце садится, и «красная стреда в езжает в зону, где когда-то были немцы, Пейзаж, как пейзаж. Как будто ничего с Немцев давно прогнали. Возделаны поля. Прополоты огороды. И все-таки в закатных лучах есть некий неуловимый след чего-то на этом пейзаже: какая-то особенная тишина, какая-то стран- ная оцепенелость, Как ни странно - это ощущение получается не от развалин, ко- торые кое где высятся среди деревьев. Лом вокруг них убран, и они, как бы умытые, рисуются пустыми отверстиями окон на тихом вечернем небе, Иначе ны- глядят избушки кругом, Они почему-точер- нне встревоженные и кажутся сбившимися выбитые окна, лишь кое-где рылые пластырем фанеры, кажутся ши- роко, в испуге, раскрытыми глазами. Чем ближе к Ленинграду, тем больше следов разрушения, И тем ощутимее воз- рождение. Полоса обгорелых лесов, Вдоль полотна железной дороги густо посажены невысо- кие ели, Их цвет --- черный, рыжий, зеле- ный, Цвет сгоревшего, опаленного и воз- рождающегося. Зелень поглощает опален- ные рыжие деревца, перекидывается через сгоревшие черные стволы, тянется к жизни. Вдоль рельс - воронки, воронки, воронки… Я помню воронки около Вердена и изрытые войною поля Франции. На многие годы они сохранили обнаженные, оголенные края голой земли… Воронки под Ленинградом кажутся затя- гивающимися ранами, Края обросли мохом; густой травяной покров спускается в их углубления, залитые темной, задумчивой водой. Воронка втянута в пейзаж, Мох и травы усыновили ее. Березы приняли ее в свою среду, болота и топи - в свою семью. Вре- мя залечивает раны. Другие «воронки» еще не залечены: это громадные золотые воронки пустых рам в пустынных залах Эрмитажа. Вчера еще Аничков мост тоже стоял ого- ленный - по четырем углам его высились четыре пустых пьедестала. Сегодня на них снова в бешеном порыве … четыре клод- товских коня. Еще не вынырнул на поверхность памят- ник Петру перед Инженерным замком, А тым концом в небо, как перевернутый зон- тик, прорвавший слишком узкий футляр, как золотая шпага, прорвавшаяся сквозь ножны. острая игла самого замка уже пробила тря- пичный чехол, которым она была заботливо окутана в дни блокады. Она торчит золо- Золотому шпилю Инженерного замка за- видуют золотые рамы Эрмитажа. Картины еще не подняты из подвалов; частью еще в пути, частью - еще не распакова- ны, Фантастично это зрелище необятных зал с зняющей пустотой золотых рам. Одни из них глядят со стен, другие составлены вдоль стен, И осторожная нога случайного посетителя проходит сквозь золотое обрам- ление, когда-то охватывавшее полотна ба- талий, конные фигуры полководцев, пыш- ную театральность исторических компози- ций. Еще какой-нибудь месяц, и этот неожиданный образ пустых галлерей наве- ки уйдет в прошлое - снова засверкают и заискрятся красками стены богатейшего на- шего собрачия памятников культуры и жи- вошеи. Лонинград сегодня - это безудержная кипучая деятельность Скоро не останется ни одной царапины, ни одного следа пули на стенах домов Ленинграда. Ни одной зияющей пасти разбитого окна, ни одного обвалившегося угла, на одного разрушен- ного цеха, ни одной обрушившейся крыши. И недаром кто-то вздумал поставить во- прос о том, чтобы сохранить какую-то часть разрушений, как музейную древ- ность времен блокады **i На набережной против Эрмитажа сидят дети. Отгадайте о чем они разговаривают, глядя на необятную ширину Невы. О вой- не? О военных кораблях, которые виднеют- ся на воде? О Гитлере? Или о Берлине? Ничего подобного. Дети говорят о… ки- тах. Девочек интересует вопрос, можно ли в Неве увидеть кита, И с чувством гордого 

Вот оно и пришло, время нашей ответ- ственности. и до ли Отдаем ли мы себе отчет в размерах и тяжести этой ответственности? Понимаем мы огромность благородной и совсем не никому иному, пришло время вступить в сражение с силами забвения, с медленным неумолимым течением реки времени, На- сохранить в памяти людей великое вре- мя. Мы- очевндцы и свидетели того, как черное, мировое зло вырвалось на простор Европы, сокрушая, нспепеляя добро, мо- раль и самую жизнь, Мыочевидцы по- бедоносного единоборства с этим злом народа, совершившего величайшую в мире пролетарскую революцию. каш Неужели мы уступим писателям буду- щих пюколений честь рассказать об этом народ, армия, оружие сегодня пре- взошли славу прошедших веков вышли на первое место среди народов мира. Но наш литературный труд - достоин ли он великой литературы прошлого? Мо- жет ли он служить образцом для гряду- шего Сегодня мы на этот вопрос полжны ответить отрицательно, И потому особенно больно наблюдать подчае ветречающиеся в нашей литературной среде чванливую самоуверенность, сытое, ленивое доволь- ство убогими результатами торопливых и поверхностных трудов. Наши книги встречают хороший прием за границей, нашим писателям горячо ап- лодируют, когда они выступают перед интеллигенцией освобожденных Красной Армией европейских столиц, Но этот горя- чий прием, эти шумные аплодисменты не должно нам относить за счет наших лите- ратурных достоинств и достижений, Это симпатии к народу, армии и ее славной победе. Мы должны понимать это. В этой войне мы победили суровым, бес- сонным трудом, смелостью, способностью дерзать, творческим напряжением, жесткой самокритикой, великим и скромным терпе- нием. В этой войне мы победили бессмерт- ной верой народа в добро его любовью к правде, как бы сурова ни была она, его ненавистью к лицемерию, лжи, злу, его любовью к прекрасной свободе. Все это, чем победил народ в войне, должны мы написать на знамени нашего маленького литературного войска, начиная наш долгий и нелегкий послевоенный труд. Иначе не стать нам достойными русской литературы прошедших поколений, иначе не стать нам полезными народу в настоя- щем, не стать нам достойными его буду- щего.

превосходства мальчик обясняет им, что китам в Неве водиться не положено. надцать лет тому назад я видел совершен- но таких же детей. Их носы были выма- Э дети только что вышедшие из вой. ны, уже целиком дети мирного времени и мирных интересов, И я вдруг вспоминаю, заны акопченными стеклами, и они с лю-  бопытством глядели в небо: дети наблю- дали солнечное затмение 1927 года. Сперва сияет солнце. Потом оно темнеет, По городу пробегает пронизывающий хо- лод тени, Но тень проходит. И снова ослепительный свет. Те самые дети, что пачкали свои носы 18 лет тому назад о закоптелые стекла, своими руками прогнали зловещую тень, грозно навиешую над Ленинградом. Их руками освобожден этот великолеп- ный город. Их руками он возвращается великолению жизни, Их руками дана воз- можность новому поколению ребят на чуд- ных набережных его божественной реки об- суждать, почему в Неве не водятся киты. И так по всей России повсей необятной нашей стране. От края до края с непреодо- лимым энтузиазмом, с безудержным напо- ром идет это возвращение к великой, пол- ноценной творческой жизни. Уже не робкий первый пушок возрож- дающейся жизни лежит на необ ятных про- сторах нашей родины, Уже колышутся пло- дородные нивы, тучнеют стада, вырастают заводы, и в стуке топоров возрождается мирная жизнь. Великим вдохновением полна наша земля. Уловить это великое дыхание, этот вели- кий гимн возрождения, воплотить его в об- разы, в создания человеческого таланта и творчества - вот то, что надлежит сделать художникам Советской Страны. Страны юной, прекрасной, страны вечной молодос- ти и творческой радости. Страны великого и славного возрождения к марной жизни и созидательному труду.



Иллюстрация художника В. Лодягина к книге В. Каверина «Два капитана» (Дет- гиз). рые были и врагами жизни. Уральские учителя отстояли сознание, культуру, отстояли живую жизнь; и те французские читатели, которые постучались в дверь предателя Дрие ля Рошелля, с призна- тельностью думают о бойцах Урала. Писатели Франции и других стран, которые были захвачены немцами, вместе со своими народами переживают радость освобождения, Однако есть в этой радо- сти яд: ощущение долгих лет безсилья, измены одних и покорности других, соз- нание, что освобожденные когда-то быва- ли освободителями. Писатели Англии и Америки радуются относительно легкой победе своих народов; однако и в этой радости есть грустный привкус: лю- ди, не прошедшие через подлин- ные испытания, не знают вкуса счастья, нет у них уверенности в своей внутрен- ней силе. Море предохранило многие стра- ны от войск захватчиков, но каждый че- стный англичанин или американец пони- мает, какую роль зыграла в спасении культуры Советская Россия, он знает, что переместились духовные центры мира. Советские писатели должны призадумать- ся: их роль велика, они должны быть до- стойными своего народа; им много отпу- щено, с них многое взыщется; здесь нельзя отделаться декларациями, общими местами, статистикой исписанных листов, Большому народу нужна большая литера- тура; и литература советского народа должна стать звездой для всех волхвов, для всех пастухов, для всех народов. Наивно думать, что великое затемнение, которое принес человечеству фашизм, кон- чилось одновременно с окончанием затем- нения в европейских столицах. Невеже- ство, звирепость, суеверие отравили мил- лионы сердец. Чтобы разгромить морально фашизм, мало судов и судей, нужны пи- шелль пошел с врагами Франции, кото-нормы сатели, мыслители, поэты, нужны книги, вдохновляющие отроков и заставляющие задуматься людей, считавших себя зре- лыми.

 продовольствия; нет строятельного материала для домов, школ, больниц; нет бумаги для книг, В одном американском журнале я нашел рассуждения досужего скептика о восстановлении Советюкого Союза; он перечисляет наши природные богатства, подчеркивает роль Сибири, Урала, Средней Азии; однако трудности ему представляются неимоверными. Этот скептик в 1941 году бесспорно предсказы- вал наше поражение. Говоря о Караганде (плюс) и о «зоне пузтыни» (минус), он за- бывает о наиболее существенном факторе: о природе советского человека, Нашу по- беду он называл «чудом». Не будем сей- час спорить о словах; он увидит еще одно «чудо»: наш народ восстановитраз- рушенные города, залечит раны земли с тем жаром, с тем вдохновением, с тем упорством, с которым он отстаивал эти города и эту землю, Писатель был с са- перами, которые взрывали мосты через Днепр или через Дон. Писатель был с танкистами, которые врывались в родные города, освобождая их от ига, неся лю- дям жизнь и неся камням смерть. Писа- тель будет с каменщиками и с зодчими, которые придут к развалинам, воскресят города. слелают их прекраснее прежнего. Да будет победа народа путеводным светом! Наши читатели много пережили, они теперь сложнее, взыскательнее. Нель- зя их опизывать со стороны, нельзя вы- езжать за душевным «материалом», как за грибами, наблюдать, нужно жить людьми, не отмечать происходящее, а переживать его, не отсиживаться во вто- рых эшелонах жизни, а быть с ее развед- чиками, Перо держали наши друзья, по- гибшие на поле боя, и если мы о них еще мало говорим, мы много о них дума- ем в тиши комнат, перед пугающей бе- лизной бумаги, Мы не оскорбим их память суетней бойкого пера, которое пишет, по- тому что это перо члена Союза писате- лей. Мы будем действительно писателями, это мы обещаем перед лицом мертвых, перед лицом народа, перед лицом Победы.  Литературная газета № 26 ＿ 3

знаю. ночи тонкие книги, мне дом, с ним страдал, с ним надеялся, с ним  победил. Ящики его письменного стола мо- гут быть пустыми, - не пусто его серд- це. Теперь он начинает осмысливать пе- режитое; он вправе задуматься над пере- житым. Толстой или Стендаль корошо покимали военное искусство; понимали они также ру общества, которое описывали, былио вего сильнее их привлекал ду шевный мир человека. О нашей победе бу- дут написаны тысячи книг; военные зай- мутся анализом операций. Экономисты сс- ветят роль планового хозяйства, резуль- таты индустриализации некогда отсталой России, значение колхозов. Кто, если не писатель, обследует душевный мир совет- ского человека, его упорство, его мужест- во? В годы войны мы могли довольство- ваться регистрацией подвигов, описанием геройства; теперь подходит время не ге- ройства, а героев; нужно показать не под- виг, а человека, совершающего подвиг. Тем самым писатель возвращается к сво- ей стихии: к комплексу мыслей и чувст- вований, который мы называем душой. В легкие времена поступки порой могут обясняться привычкой, сетью условностей, случайностью. Не то в годы испытаний: как ни сильна организация общества, ко- гда дело доходит до смерти, человек ре- шает наедине со своей совестью самые простые и самые большие вопросы, Поче- му не сдавались наши солдаты, попавшие в окружение? Что поддерживало крестьян Белоруссии или Ленииградской области, которые боролись в тылу у врага? Какая сила вдохновляла защитников Сталингра- да? Здесь нельзя отделаться общими раз- суждениями, нельзя заменить портрет ико- ной и представить рядовую партизанку экзальтированной героиней. а сибиряка. споявшего на смерть у Волги, романти- двадцать, или тридцать лет сознательной жизни, Мы победили фашистов, потому что были выше их сознанием. Мы победили ком. Здесь нужен реализм, проникновение в толщь человека. ибо разговору со сво- ей совестью предшествовали десять, али Германию потому, что культура--не рента, творческий процесс. Мы победили гит- леровцев потому, что четверть века поры-  ки прошли сотни немецких дневников, не- исчислимое множество писем. Были сре- ди немцев интеллигенты и малообразован- ные люди, были убежденные злодеи и люди, в личной жизни способные на доб вов, горения, жертв, труда были посвяще-  ны одному: формировке нового человека. Мне пришлось за годы войны разгова- ривать с тысячами пленных, через мои ру- рые поступки были храбрецы и трусы, Что отличало всех солдат и офицеров гитлеровской армии? Попрание любых моральных норм, пренебрежение совестью, несоответствие между уровнем познаний специалиста и его чекультурностью, даже дикостью, автоматизм поступков, культ грубой силы и культ смерти, нелюбовь к познанию, переходящая в подлинную светобоязнь. Даже в годы немецких по- бед каждый, знакомый с внутренним ми- ром гитлеровца видел, что фашистская Германия обречена. Однако, обреченняя она была необычайно сильна, одерживала одну победу за другой, поглощала госу- дарства, задавила землю танками, запол- нила небо бомбардировщиками и, прослав- ляя смерть, думала не о своей смерти, а о смерти других. Были в те годы писа- тели Запада, которые отчаялись, позерили в торжество небытия. Нужна была некая, еще не разгаданная миром сила, которая повалила бы германского великана, и эта сила нашлась: сознание советского чело- века, Вот почему великие задачи стоят перед нашими писателями: показать пер- вопричину победы; они могут показать это, описывая величайшие сражения, они могут показать это, и не упоминая о вой- не, ибо все, что будет написано искрен- но, с вдохновением, не от честолюбия, а от душевной необходимости, будет об яс- нением нашей победы. Недавно в Париже покончил с собой писатель Дрие ля Рошелль: он застре- лился, когда перед ним предстали его бы- лые читатели Предатель испугался свое- казал Дрие ля Рошеллю письмо, полу- ченное мною от уральского учителя, ко- го народа, Много лет тому назад я по- торый, прочитав перевод одного из рома- нов французского писателя, возмутился его пренебрежением к сознанию, к осо- знанию ценностей жизни, Дрие ля Ро- РА С СВЕТ Ная ЭРЕНБУРТ столетий, толстые и Нам, старшим, не так уж много оста- лось жить; но и молодые до конца дней будут помнить 22 июня. Самая короткая ночь принесла самую длинную, Цвели в лах петуньи и левкой, анютины глазки, похожие на лилипутов, и полная скрытой страсти резеда, Цвели на лугах ромаш- ки, колокольчики, одуванчики, льзиный зев. А на западе уже громыхали, рычали, выли вражеские танки; цветам того июня не суждено было доцвести. В зеленом Кашине школьница, перешед- шая в десятый класс, Ина Константинова, говорила: «Миша, ты знаешь стихи: «Так в небесах померкшая звезда чрез много лет по смерти блещет миру…» Они не думали о смерти, они думали о первой любви, Миша погиб, защищая Кашин, Ина стала партизанкой, узнала пытки в геста- по и умерла, прикрывая отход отряда. Писатель Василий Горбатенков вел дневник, он записал 22 июня: «После завтрака гу- ляем с Галюсей. Я показываю дочурке го- род, и я чувствую, как мне дорог каждый холмик, каждый куст. Вышли на Красно- знаменную, в двухстах шагах от нашего дома, Что случилось? У подезда соседи. Выступал Молотов…» Василий Горбатенков погиб на поле боя. Зачем я пишу об этом? По Почему торжества так часто думаю днях? Там -- истоки победы. Да не за- сохнет кровь героев! Зместо сожженных городов вырастут новые, но в сердце каждого останется горстка пепла, Ключ к познанию победы, родник вдохновения те годы горя! Человек жив и сладостью меда, и едкостью соли, и горечью жется, все мы пропахли пороховым ды- мом, пылью переходов, гарью пожарищ. Есть у войны свои законы; в бою трудно наблюдать или раздумывать. Четыре го- да мы, писатели, как и все советские граждане, жили, повинуясь этим зако нам, И когда говорят о достижениях со- ветской литературы за годы войны, когда взвешивают на весах, если не вечности, то

хочется напомнить о Вместе с пехотинцами и с артиллераста- ми, с авиаконструкторами и летчиками, с танкистами и сталеварами в Берлин при- и не шли писатели, даже если они никогда на фронте. О, разумеется, не на- писана «Война и мир»; но, говоря о дости- жениях советской литературы, нельзя за- быть, что такое душевные боеприпасы, что такое книга в сумке, статья, напи- санная кровью. Писатели не похожи друг на друга. этом оправдание их бытия; по-разному мы работали в годы войны; но все мы можем сказать, что когда тишина казалась сча- стьем, когда матери отдавали Родине пер- венцев, когда дым Майданека застилал солнце, мы, писатели, не столько созда- вали литературу, сколько защищали ее, защищали культуру от фашизма, защища- ли от захватчиков родную речь, родную землю, те места, по которым бродили ге- рои и героини классических романов; за- щищали героев и героинь еще не написан- ных книг. Одни писали романы, другие в землян- ках при свете коптилки составляли для армейских газет заметки о подвиге раз ведчика. Каждый делал, что мог. Пред смертные письма Крымова прекрасно мож но показать маловеру, который спраши- вает, чем обогатили в воеенные годы писа тели отечественную литературу. Крымов не написал романа о войне: но если бу- лут написань корошие романы то это по- полыни.ов вгоду не думал отечественников, жил одной волей одной страстью: отстоять Россию. В мед на цветочном поле. Война брала жизни и жар сердца. Однако не разо- ренным, а душевно обогащенным выходит все: и писатель из боя; может быть, ему было Не было в эти годы пчел, собиравших не до наблюдений и уж наверно не до от-а жил одной жизнью с нао-

Мы знаем, какие неисчислимые несча- стья принесли гитлеровцы нашей Родине. Страшное зрелище представляет вся Ев- ропа: развалины, нищета, голод. Война кончилась, а в ряде стран уменьшают