A. EBCЕЕВ

Янис НИЕДРЕ ЛАТЫШСКИЙ НАРОДНЫЙ ПИСАТЕЛЬ В Латвии Андрей Упитс при жизни приобрёл славу классика. Его имя и про- изведения широко популярны у народа. За сорок лет он написал более восемнид- цати романов, шестнадцать сборников рас- сказов, семь пьес и несколько томов ли- тературоведческих работ, критических ста- тей, очерков. В своих романах А. Упитс глубоко реа- листически рисует судьбу латышского народа на протяжении более двух веков его истории, вскрывает причины той не- иссякаемой ненависти, которую латыши питают к немцам. В больших циклах ро- и манов - «Робежники», «На рубеже двух эпох», в романах «У ворот Громовержца» «Под железной пятой» А. Упитс пока- вывает подлинное лицо немецких господ- оккупантов и жизнь латышей под немец- ким ярмом. Герои Упитса проникнуты страстной жаждой мести, которая помо- таст народу провоамочь всз таготы мецкого владычества и сохралить свой творческий дух. Исторические темы всегда занимали Андрея Упитса. Он писл пьесы о Жанне дАрк, о Мирабо, Клеменсе Перье. Каждый год жизни писателя отмечен каким-либо новым произведением, будь то роман, сборник новелл или пьеса. Но особенно плодотворно работает Упитс во время оте- чественной войны. Помимо множествапро- пагандистских статей, он написал девять больших рассказов, перевёл в стихах поэ- му Гейне «Германия» и написал лучшее свое произведение - трагедию «Спартак». В последних рассказах Упитса действу- ют немецко-гитлеровские захватчики в разных странах и при различных обстоя- тельствах. В новелле «Потомбк Роланда» Упитс излагает историю молодого гитле ровца, этого «культуртрегера высшей ра- сы», сконцентрировавшего в себе самые низменные, хищнические инстинкты. Вно- веллах «Клавс Брунис», «Трудовая повин ность», «Сало, масло, яйца» Упитс пока- зывает вымуштрованных дикарей за «ра- ботой» в оккупированных странах, где мародерское искусство гитлеровцев нахо- дит самое широкое применение. Никому из латышских писателей не удавалось так всесторонне и психологически верно показать современных гуннов, как это сделал Упитс. Среди этих жестоких рассказов резко выделяется ясная, солнечная новелламо- лодёжн-«Путешествие Вилнитиса на во- сток», Это повесть о латышском мальчи- ке, который во время эвакуации исколе- сил громадные пространства советской земли, встречая всюду привет и ласку, За выдающнеся заслуги в области ла- тышской литературы, за литературную деятельность в период отечественной вой- ны Президиум Верховного Совета Латвий- ской ССР присвоил Андрею Упитсу зва- ние латышокого народного писателя.

Ю. КЕЛДЫШ УКРАИНСКОЕ ТРИО

СОЛОВЬИ  КО МИО СА Р А МА КАРО БА. И на заре начнется бой… И нам не думалось, что каждый Себя навеки отдает, … Вставал алевший не однажды Тревожный, словно жизнь, восход. Когда же из укрытий пушки Загрохотали все сильней, На вековой густой верхушке Зашелся песней соловей. Над ближним озером, над лесом, Над степью, что вдали легла, Над смертью, кровью и железом Та песнь победная текла. Такой на свете нету силы, Чтоб мы с дорог своих сошли, Чтоб мы забыли про могилы, Где вы, товарищи, легли. И вспоминая встречи наши, И эти смертные бои, К могилам тем вернемся раньше, Чем там засвищут соловьи. Перевод Веры Звягинцевой.

Л. ПЕРВОМАЙСКИЙ Три залпа тихо прозвучали, И скрылся гроб в могильной мгле… Мы не впервые постигали Боль расставанья на земле, И не в последний раз, в печали, Замолкли мы, окаменев. Мы выстрелами присягали На верность, на священный гнев. В лесу когда-то, ночью мая, Быть доводилось вместе нам… Грустя, дивились мы, внимая Полузабытым соловьям. Едва знакомы, непохожи, Мы братски слушали вдвоем, Как птицы, темноту тревожа, В ночи звенели серебром. Мы спали на одной шинели, Сидели вместе за чайком, Болтали о недавнем, пели, Из-под полы куря тайком. Играл он песенку простую Нам на гармонике губной. А ветер трогал сень густую, ПА

Возвращение Рыбкина  Итак, Антоша Рыбкин вновь появился на горизонте, Внервые мы познакомились с этим неунывающим армейским пова- ром в одном из первых боевых киносбор- ников. Помнится, в острый момент боя он, сменив черпак на винтовку, с прису- щей ему ловкостью бил оказавшихся по- близости фрицев. Сейчас Рыбкин -- в качестве главного  героя большого фильма - попадает в бо- лев сложные переделки. Обстоятельства складываются так, что ему приходится выступать в спектакле фронтовой актёр- ской бригады Переодстый в костюм фа- шистского офицера, он затем в таком ви- де попадает на поле сражения. Из этого проистекает ряд боевых приключений, ко- торые должны служить иопытанием сме- лости и сноровки весёлого повара. Можно было бы и не упоминать о первой встрече с Рыбкиным, - настолько она была мимолётной в короткой, мало- выразительной новелле, -- если бы она не давала ключ к пониманию сильных и слабых сторон нового фильма. Дело в том, что Антоша Рыбкин с са- ко- мого начала был задуман как герой ко- медийного цикла. Он должен был перехо-за дить из фильма в фильм, всякий раз по- новому раскрывая качества своей натуры природное остроумие, смётку, находчи- вость. Он - сродни неутомимому Васи- лию Теркину, весельчаку Гранаткину , рассудительному Фоме Смыслову и мно- гим другим героям нашей фронтовой ли- тературы, так или иначе воплощающим черты характера народа, характера рус- ского человека. А к числу отдалённых его предшест- венников не принадлежит ли отважный, искрящийся остроумием фламандский кноша Тиль Уленшпигель? Ведь Тиль то- же шёл по дорогам войны, по своей род- ной земле, истерзанной испанскими ин- тервентами и немецкими ландскнехтами, шёл среди костров инквизиции и ви- селиц, и пепел сожженного отца стучал в его сердце. И Тиль смело бился с врага- ми, никогда не теряя бодрости духа, храбростью и смёткой одолевая враже- окую силу. Часто задают вопрос: можно ли постро- ить комедийный сюжет на материале та- кой яростной и ожесточённой войны, как война советского народа против фашист- ских захватчиков? Не оскорбит ли это чувства участников боевой страды? Дру- гими словами, мыслима ли вообще коме- дия на военную тему? Антоша Рыбкин» К. Юдина ценен пре- жде всего именно тем, что рассеивает подоб- ные сомнения. Новый фильм, посущест- ву первая (и, в общем, удачная) киноко- медия на сегодняшнем материале. В этом его неоспоримое новаторское значение, Авторы его подошли к сложной и ответ- ственной теме с большим тактом. Их мож- но упрекнуть даже в чрезмерной сдер- жанности, робости при решении коме- дийных задач. В зале, где показывают новую киноко- медию, смех раздается, пожалуй, слишком редко. Здесь приходится говорить неочастных промахах в режиссуре, в актёрском ис- полнении, работе оператора, а в первую очередь о принципах построения фильма. Мы недаром вспомнили историю рожде- ния Рыбкина. Раскрытие этого характера и должно было стать сюжетным содержа- нием ленты, Между тем поиски комедий- ного в фильме пошли по каким-то иным, боковым путям. Авторы искали смешное «вообще». Они принялись «обыгрывать» пошляка и об- жору - администратора актёрской брига- ды, выдающего себя за художественного руководителя. Они старательно выдумы- вали забавные недоразумения, связанные с переодеванием Рыбкина. Они добросо- вестно ворошили испытанный набор ко- медийных трюков. Но остроумие Рыбкина, которое могло бы засверкать всеми красками народного юмора, так и осталось нераскрытым- героя нет запоминающейся шутки, умно- го и весёлого слова, остроты. У него нет веобще, комедийной реплики. Не найде- ны в сюжете и поступки, в которых про- явился бы характер героя, если не счи- тать довольно натянутого эпизода, где Рыбкин, выдавая себя за фашистского офицера, увлекает немцев в реку и там уничтожает. Вообще, Рыбкин в фильме скорее жертва того или иного стеченияоб- стоятельств, чем активная действующая фи- гура (он неожиданно принужден за- менить отсутствующего актёра, ему при- ходится брооиться в бой, не снимая теат- рального костюма и т. д.). И вот прекрас- но задуманный характер оказывнется тусклым, как плохо проявленный фото- снимок. Это лишает исполнителя роли- Б Чир- кова интересных актёрских задач и его игра подчас теряет те качества живой непосредственности, внутреннего обаяния, которые особенно привлекали в кино- трилогии о Максиме. Погоня за комедийным «орниментом» увела талантливого режиссёра Юдинa в сторону от главного. Могут спросить: каком же увлечении идёт речь, если в фильме мало собственно комедийного, смешного? Но суть дела именно в том, что, не решив основной задачи, нельзя успешно решить остальные. Поясним это небольшим примером. Вот один из комедийных фрагментов фильма, Актриса принимает переодетого Рыбкина настоящего фашистского офицера и ударяет по голове, Рыбкин, оглушенный, падает наземь, Казалось бы, испытанный, верный комедийный трюк? Сколько раз мы видели, как так же ударяли по голо- ве Чаплина, и он падал, и мы смеялись до слез. Однако, на сей раз «трюк» не действует. Дело тут не только в лучшем или худшем актерском исполнении. Дело в ином Неожиданный и незаслужен- ный удар по голове - привычный удел трогательного неудачника, которого игра- ет Чаплин. Когда маленький человек в котелке и с тросточкой приближается порогу, зритель заранее приготовляется смеяться: он знает, что Чаплин обяза- тельно споткнётся. И тот спотыкается - такова самая сущность его характера, и в зрительном зале раздается варывсмеха. Но если так же опоткнется Рыбкин, -и- кто не засмеётся: это не подготовлено и не обусловлено характером героя. Комедийная техника без художествен- ного образы мертва. Увлечение чисто внешним комедийным приёмом первопричина творческих промахов К. Юдина, Это увлечение про- явилось и в первой его картине, хотятам характеры героев были очерчены значи- тельно ярче (симптоматично само её на- звание «Девушка с характером»), Оно же отрицательно сказалось на серии филь- мов о Рыбкине. Юдин- один из немногих киноре- жиссеров, целиком посвятивших свои си- лы комедийному жанру. Его творческая деятельность заслуживает всяческой под- держки. И лучшей формой такой поддерж- ки может быть дружески пристрастное, требовательное обсуждение его произведе- ний- Тот факт, что советская кинематотра- фия продолжает настойчивые творческие искания в области очень важного жанра (вдвойне необходимого в дни войны), сам по себе глубоко отраден. Хорошо, что ре- жиссер Г. Раппапорт делает музыкальную ленту «Воздушный извозчик» по рию Евг. Петрова; что Л. Трауберг ста- вит комедию «Артистка»; чго не прекра- щается творческая разработка интересных комедийных сценарных заявок. Можно лишь пожалеть, что такие испытанные мастера кинокомедии, как Г. Александров, И. Пырьев, фактически отстранились которым от большого творческого дела, они успешно занимались до войны. Комедийный жанр всегда пользовался симпатиями зрителя, Эти симпатии не исчезли, а возросли в суровое военное время. В них нашёл овое частное выра- жение неиссякаемый оптимизм, в кото- ром проявляется твёрдость народного ду- ха, уверенность народа в своих силах, в своей конечной победе. Вопомним, что в труднейших условиях осажденного Ленинграда прошлой зимой создавались и с уопехом шли новые му- Горячий вый комедийный фильм.

ЛЯТОШИНСКОГО Выдающийся мастер украинского му- зыкального искусства, Б. Лятошинский за отечественной войны написал много интересных и значительных произ- ведений в различных музыкальных жан- рах. Среди этих произведений лучшее - се- рия романсов на патриотические тексты советских украинских поэтов и трио № 2 … для фортепиано, скрипки и виолонче- ли. Особенный интерес представляет трио, открывающее цикл задуманных автором крупных инструментальных произведений. Им всем присущи ярко выраженный нацио- нальный характер и глубокая стилисти- ческая связь с народными первоистоками. Вместе о тем, это не простые обработ- ки народных мелодий. Пронизывая му- зыкальную ткань своих сочинений народ- но-песенными элементами, композитор пользуется ими весьма свободно. Трио Лятошинского неоднократно пере- давалось украинским радиокомитетом на ФрОНТЫ ОТДСтвенной вОнНЫ и дЛЯ ок- же исполнялось в открытых концертах в Саратове. Произведение это, получившее высокую оценку музыкальной обществен- ности, - ценный вклад в советскую ка- мерную литературу. Трио - это поэма композитора-патрио- та о своей родине. Как в способах использования народ- ных элементов, так и в общем характере нему строю. трио явственно ощущается связь с тра- дициями русской и украинской нацио- нальной музыкальной классики. Местами чувствуется близость и к Чайковскому, и к Бородину, и к Мусоргскому. Однако речь может итти здесь не о безличном подражании, но о самостоятельной твор- ческой переработке образов и приёмов, близких композитору по своему внутрен- Форма трио своеобразна: оно состоит из обычных для крупного инструменталь- ного произведения четырёх частей, но их связь и последовательность отступают от общепринятой схемы: это как бы цикл самостоятельных пьес, в целом образую- щих род свободной рапсодии. Первая часть трио - вдохновенная, па- тетическая интродукция, выдержанная в вествования. широком эпическом складе и напоминаю- щая вступительную импровизацию кобза- ря-бандуриста перед началом своего по- Затем следует чудесная, глубоко выра- зительная «Дума», в которой звучит скорбь, смягченная лирической задушев- ностью и нежной теплотой. В основе этой части две темы. Первая из них подлинная мелодия украинской народной песни на слова о печальной женской до- ле. Композитор мастерски пользуется раз- личными инструментальными красками для усиления её выразительности. «Пустые», далёкие звучания одновременно сопоста- вляемых крайних регистров оттеняют выражаемые чувства тоски, печали и стра- дания. Третья часть, поэтическое «Интермец- по», образует светлый контраст скорбной и сосредогоченной «Думе». Однако в ней продолжает господствовать тот же мягкий и интимный задушевно-лирический коло- рит. Последняя часть, самая значительная и интересная по своему замыслу, написана в виде вариаций на тему украинской на- родной песни - «Гей, у лiсi, лiсi». Ва- риации построены свободно, и некоторые из них носят характер самостоятельных небольших пьесок. Первая группа вариа- ций сравнительно проста, в них ещё не нарушается мягкий, залумчиво-нежный и певучий склад темы. Далее, однако, она предстаёт во всевозможных превращениях и приобретает то неожиданно мрачный и драматический, то весёлый и шутливый, то какой-то причудливо-фантастический, то мужественный и энергичный характер. Всё это приводит к патетически звучаще- му, яркому и насыщенному заключению. Трио Лятошинского -- значительное со- бытие в развитии украииской инструмен- тальной музыки. тошинского в период отечественной вой- Кипучая творческая деятельность Ля- ны -- одно из ярких свидетельств непре- кращающегося роста украинской музы- кальной культуры.

 

Ю. ГОЛОВАЩЕНКОТЕАТРЕ 99 Высокий берег реки, а на друуой её стороне - утопающий в зелени малень кий город. Спиной к зрителям, на бугре, прямая фигура в чёрном - человек смот- рит на расстилающиеся перед ним гори зонты. Это инженер Черкун - на пороге «огненной земли», варварской, патриар- хальной России, земли, которую он дол жен преобразовать. Такова центральная мизансцена первого акта «Варваров» на спене драматического театра г. Горького (постановка Н. А. Покровского). И в том же первом акте, во вниматель ном взгляде Надежды Монаховой, устрем- ленном на Черкуна - вопросиожидание, утверждение и требование Ктоон этотче- ловек? Что принесёт он в застоявшуюся жизнь? Когда опускается занавес, этот вспрошающий взгляд Надежды долго не забывается. В горьковском спекткле кру- шение Черкуна раскрыто прежде всего через образ Надежды (арт. М. Проко- пович). Именно её напрасная вера в то, что пришел, наконец, настоящий чело- век, её трагедия, её смерть беспощаднооб- нажили варварство «цивилизаторов». Мысль Александра Блока о том, что Мо- нахова «и есть «человек» истинная ге- роиня пьесы…» получила в этом спек такле полное оправдание. на Когда во втором акте Надежда роняет землю цветы, и красные маки рассы- паются у ног Черкуна, когда в третьем акте она уходит за Черкуном в глубину сада, и её глаза смотрят странно и тре- вожно судьба Надежды становится судьбой пъесы- В глубине темной комнаты (четвёртый акт), у маленькой настольной лампы, На- дежда сидит с Черкуном, и только её лицо выплывает из черноты огромной и пустынной квартиры. Глаза Надежды оза- рённые огнём, полны огромным, наконец- *

T66 В ГОРЬКОВСКОм ДРАМЫ

то найденным счастьем. А позже, в фи- нале пьесы, на авансцене, совсем перед зрителями, она говорит: «Никто не может меня любить… Никто». И вдруг становит- ся пустым её взгляд: «Вы убили челове- ка». Эта мысль звучит в спектакле рань- ше, чем Монахов произнёс её. М. Проко- пович, как и многие другие исполнитель- ницы этой роли, не избежала излишнеза- остренной внешней характерности образа чересчур медлительна её речь, черес- чур торжественна поступь. Но актриса постановщик так отчётливо подчеркнули главное в характере Надежды - непри- миримость ее требовательности, страст- ность ее мечты что излишняя сгущен- ность красок не заслоняет существа об- раза… Своеобразно толкование H. Покров- ским образа Черкуна. Артист убедительно показывает сложность характера это- го бездушного эгоиста. В пьесе даже его положительные поступки холодны, Формальны. Если можно вак сказать, у еркуна есть принципы, но нет идеалов. Поэтому так быстро и гаснет его пыл. Покровский изображает Черкуна иначе. Теркун Покровского вызывает симпагию, рассказывая о том, что было время, когда его унижали. Но разве для Черкуна глав- ное то, что он страдал? Важнее то, что он ненавидит. «Мне очень нуя:но по считаться с людьми», - в этих его словах ключ к образу. Своей трактовкой Покров- ский полемизирует с нередким на нашей сцене иополнением роли Черкуна, лиша- ющим его каких бы то ни было алементов человечности и поэтому упрощающим горь- ковский образ. Однако мера обаятельных чёрточек в характере Черкуна у Покров- ского перешла должную грань, отчего глав ная тема этого «цивилизованного варва ра» - холодный эгоизм «конквистадора на рубеже двадцатого века» - несколько потеряла в своей остроте. и и по-новому Павлина Головастикова Новиков). Это -- все и всех ненавидящая, злобная душа большой силы. Своим всюду проникающим взглядом он утверждает вечную нерушимость, незыб- лемость старого мира. Рядом с таким Го- ловастиковым особо трогательным стано- вится Монахов, которого блестяще играет засл- арт. РСФСР В. Соколовский. Его Монахов тоже видит всё насквозь, пони- мает всех людей. Но если Головастиков ненавидит всё человечество и каждого че- ловека в отдельности, то Монахов всех пснимает своим исстрадавшимся сердцем. Когда Соколовский произносит фразу «Вы все прекрасные люди, и я хороший человек… Главное не надо мешать друг другу», в его интонации звучит трагедия маленького человека, никому ненужного и одинокого в жестокой, варварской жизни, раздавившей его. Третий акт опектакля кончается сце- ной, когда в темном саду пьяные фигуры вокруг хохочущего Цыганова возникают в слепящих бенгальских огнях, как уродли- вые призраки. Это «покойники» - и к ним всем должно быть обращено уничто- жающее слово Надежды Несмотря на трагический финал пьесы, спектакль рож- дает торжествующую мысль, что варвар- ству нет больше места на нашей земле.

 

Кинокомедий надо ставить значитель- но больше. Но главной заботой творче- ского коллектива, работающего в этой об- ластк, должно стать повышение качест- ва, дальнейшее совершенствование своего художественного мастерства.

(Центральная В центре -- Б. Чирков в роли Рыбкина. мысль что- бы понятным, об- яснимым. дейст- вительно всё нормально, но это норма ти- танов воли, это норма героев. И в то же время это оила духа простых смертных. Оставаясь верным природе, Соболев не да- ёт ей вырваться за пределы физических возможностей человека, как это бывает у слабосильных романтиков, теряющих соз- нание от восторга перед своим героем.

обединенная киностудия). 





книгу, это были «Грузинские сказки»,и За одну ночь на много лет чтать ссосрадоточенно, авогда усме-  хаясь и переворачивая страницы, чтобы перечесть понравившееся место». Это ви- дели краснофлотцы. И только боцман Вяз- нов увидел то, чего не заметил никто. Когда командир поднял глаза на часы, боцман поймал однажды его взгляд. И та- кое подметил боцман в усталых, воспа- ленных глазах капитан-лейтенанта, что «дрогнуло в нем сердце, и циферблатглу- бомера на миг заволокся радужной плён- кой». Мужество было вознаграждено, Люди спаслись. И когда капитан, поднявшись люк, и «веселые мел- звенящим душем» и «свежий морозный воздуххлынулвруб- ки», читатель впервые вместе с героями рассказа вадыхает полной грудью. В морских рассказах Соболева показан главный герой войны непреклонный, непо- бедимый человек, сила которого возрастает вместе с опасностью. С этой стороны ге- рои Соболева для нас - проверенные, испытанные люди. Но ничего больше мы о них не знаем. И поэтому истоки их му- жества, его особая для каждого человека природа остаются для нас закрытыми. Три капитана, с которыми мы познакомились, прожили разную жизнь, у них, надопола- гать, и разное прошлое, и возраст исклад ума, и черты характера, но если бы они обменялись овоими кораблями, рассказы Соболева сохранились бы полностью. Их не пришлось бы изменять, так как все герой раскрыты здесь только в том, что их неотличимо сливает в триединую фигу- ру Это рассказы о незнакомых людях, ещё точнее, это-первые встречи с ними. Ав- таённых мыслей. Соболев здесь -- только «овидетель», чрезвычайно точный, наблю- дательный, глубоко заинтересованный, но ограничивший своё право рассказчика ис- ключительно тем, что можно было непо- средственно увидать и услышать на месте происшествия, Он отказывается от пере- воплощения. И это самоограничение Собо- лев не только не желает сделать незамет- ным, но, наоборот, всячески его подчер-

тайныйскринка, с водное царство у Соболева не только под назввнлем «Все пормально», но даже тог- да, когда оно названо «Грузинскими сказ- ками», не сказочно, между тем как о не- которых других рассказах нельзя не поду- мать: «сказки». Иесли Соболев, как чело- век, отдавший все свои мысли и чувства войне, действительно обединил эти рас- сказы одним желанием, то, как художник, он здесь раздваивается. От суровой дейст- вительности, от людей, борющихся с грозной опасностью без слов и заклина- ний, с предельной мускульной и волевой энергией, он обращается к идеям «святой лжи», при помощи которых хорошие лю- ди призваны оберегать слабых и несчаст- ных. Не разные герои, конечно, дают нам ос- нование говорить о раздвоенности худож- ника, а сказавшееся здесь различное эс- тетическое восприятие действительности. * * Тонкая артистическая натура в нужную нуту обнаружит свою отзывчивость спо- собность к самоотверженности и подвигу. в последнее время в художественной ли- тературе эта идея стала навязчивой Нам пришлось прочитать ряд весьма наивных пьес, сценариев и рассказов, в которых баян или песня побеждают тан- ки побеждают страх, ведут дровнущих в В одном сценарии этот союз искусства мужеством и героизмом освящен даже эмблемой: открывается экран, на нем герб скринка и ружье, наложенные крест-на- крест. Отдал свою дань этой идее и Соболев. Парикмахер Леонард - мастер своего дела и скрипач. Заваленный в бомбоубе- пуганным, плачущим людям, что находит- ся у отдушины и держит связь с внеш- миром. Он кого-то вызывает, с кем-то разговаривает, спрашивает, как идут рас- копки, дает советы, сообщает товарищам по несчастью, что слышит уже ударн мо- лопат. И всё это игра чуткой ар- тистической души, продиктованная чело- веколюбием. Очень хотелось бы верить, и все же не верится, что эта игра могла успешно про- должаться целые сутки, что в течение такого долгого времени никто из многих людей, ждущих спасения, не проявил ни любопытства, ни нетерпения, чтобы при- Окончание см. на 4 стр.

повзрослел команлир тральщика, а в усталых, воола-  ленных глазах командира подводной лод- ки появилось что-то новое. В одном из рассказов Соболева есть следующие строки: «В боях и в вечной к ним готовности военным людям некогда разговаривать друг с другом о своих чувствах. И чувст- во их, как жемчуг, оседает сгустком плот- ным и драгоценным. Но сердце живет и тоскует и жаждет открыть невысказанные никому свои тайны. И вот в тихой беседе с гостем, случайным человеком, готовым слушать всю ночь, в такой ли землянке под грохот снарядов, в окопе ли в ночь перел наступлением, в каюте ли идущего в бой корабля, военные сердца раскрыва- ются доверчиво и желанно. И такое увидишь порой в прекраоной и простой их глубине, что и сам воин, и подвиги его освещаются новым светом». Но такой беседы не было ни на траль- шике, ни на «Малютке», ни на лодке, ме- тавшейся в подводном плену, и Соболев проходит мимо того, что считает самым драгоценным, что осветило бы новым све- том и самого воина и его подвиг. А ведь место поэта именно там, где «сердце жи- вет и тоскует и жаждет открыть невыска- занные никому овои тайны». Этот мир подвластен художнику и открыт ему даже тогда, когда у его героя нет слов для выражения своих чувств. Достовер- ность их не нуждается ни в каких дока- зательствах. Они утверждают себя своей человечностью, понятностью, своей способ- ностью нас волновать. Мы так и не узнали, о чем думал в долгие и томительные часы капитан-лей- тенант, держа в руках «Грузинские сказ- прошлым и ещё более сблизили бы нас с капитаном. И все-таки морские рассказы Соболева, несмотря на то, что автор в них, как ми- ну подводную, обходит «неизвестную ве- личину»,-производят сильное впечатле- ние, Они кажутся нам лучшими не только в книжке Соболева, но и во всей «морской библиотеке» отечественной войны. сним Мы не стали бы делить рассказы, со- бранные в книжке «Одно желание», по географическому признаку, если бы не случилось так, что все рассказы о море здесь наиболее земные, а «наземные» час- то отрываются от реальной почвы. Под-

ГУРВИЧсбал

A.



Книжка Соболева «Одно желание» от- крывается рассказом «Ночь летнего солн- цестояния». Ночь на 22 июня, открывшая войну. Война ещё не началась, вот-вот сверк- нут её молнии, «но для тральщика это была просто третья ночь беспокойного до- зора», Капитан заметил подозрительный транспорт противника на «ничьей воде». Вскоре на другой стороне показались и военные катера. Грозя войти в советские воды, подходя к ним вплотную и повора- чивая в самую последнюю минуту, они дразнили, притягивали, приманивали к се- бе советский тральщик, чтобы дать воз- можность транспорту выполнить свою ди- версию. И вот началась игра, игра, в которой спокойствие и тревога, твердые решения и колебания, ненависть и расчёт, жажда расправы и самоограничение были нераз- лучны и тянули в две разные стороныне только тральщик, метавшийся междутран- спортом и катерами, но и сердце челове- ка, стоявшего на капитанском мостике. «Ночь летнего солнцестояния» это рас- сказ о несостоявшемся бое, о том, что могло быть и не произошло, о том, как это не происходило, не свершалось. На «ничьей воде» с нёвидимыми, условными линиями границ разыгрывалась сложная шахматная партия, обоюдоострая, напря- женная до крайнего предела. Партия окончилась в ничью. «Ничьяво- да» осталась ничьей Но в эту ночь полит- рук Костин увидел, как изменилось лицо капитан-лейтенанта Коли Новикова. Это произошло в ту минуту, когда в сознании  командира, наблюдавшего за манёврами по… стянуло молодую кожу глубокой складкой у бровей, отняло у глаз их вла- жный юношеский блеск, сухими сделало полные губы». Сила рассказа, его суровая власть над читателем в наэлектризованной до отказа атмосфере предгрозья, в безмолвном пафо- се борьбы: «боевая тишина», «бесцветное ыхание топок», молчание пушек, готовых взреветь каждую секунду, и молчание людей, принявщих страшную весть о вой- не, «не разменивая ненависть к врагу на крики и угрозы». Когда тральщик вылавливал мины, бук- вально ползая брюхом по их длинным рожкам-этим «обнаженным нервам, не териящим прикосновения», «напряжённая строгая тишина стояла на мостике, на па-  

лубе, в машине, в кочегарке», Теперь на- до было только ждать своей судьбы, и взоры всех краснофлотцев были с неопра- зимой, гипнотической силой прикованы к нижней части корабля. «И только двое, подняв головы, смотрели на небо: это бы- ли два сигнальщика, искавшие в голубой, яркой высоте чэрную точку», Вражеский самолёт мог появиться в любую минуту. На фоне групны застывших вожидании, склоненных людей эти две фигуры с вы- соко поднятыми к небу головами, не в молитве, а в зоркой бдительности, врезы- ваются в память, как скульптурный образ мужества и воли гордых людей, способ- ных переупрямить не только любой шторм, но и самую смерть. Если не всякий писатель прельстился бы рассказом о несостоявшемся сражении, то ещё меньше охотников нашлось бы описать то, что составляет содержание рассказа «Все нормально», о котором сам автор говорит: «это было монотонным за- нятием, совсем не похожим на острую напряженность боя». Маленькая подводная лодка, любовно прозванная моряками «Малюткой», идёт на север в трудный и опасный поход. Мы не знаем ни начала, ни конца этого похо- да, не знаем ни задания, ни операции, в которой оно будет выполнено. «Малютка» воплывает внезашно, ореди моря, в жесто- кий шторм, давно загнавший в гавани да- же самые большие корабли. Можно было бы спокойно плыть подво- дой, если бы в аккумуляторах не иссякли запасы электроэнергии, которую можно накоплять только на поверхности. Можно было бы, хотя бы время от времени, ухо- рабля одинокого на всём пространстве Балтийского моря, бушующего, грозного, ны бросающего на «Малютку» миллионы тонн упругой ледяной воды. Уже давно ослеп обледенелый пери- скоп, и шапка командира спаялась с во- ротником пальто в ледяной колпак, и не- умолимый холод пронизал валенки, уже поднятый командиром боевой флаг стра- не развевался, а стоял, как «лист пог- нутой жести» с едва мерцающей под мут- ной глазурью льда красной звездой, уже «Малютка» стала походить на айсберг,- но лодка упрямо шла на север, на север, логово врага, туда, наперекор стихии, в где её появление в эот шторм покажется чулом самым бывалым морским волкам. Но это рассказ не о чуде. Наоборот,

Дьявольская, упрямая воля командира по трапу, открывает кие льдинки обдают его «Малютки» не одинока, и в крайнюю ми- нуту к ней приходит на помощь дружба. Переговорная трубка и люк соединяют командира с его командой, с комиссаром. Эта кучка людей там внизу, взаперти, ведёт борьбу с невидимой им природой за жизнь своего командира. Через переговор- ную трубку комнссар просит командира просунуть ногу в люк. Вастывшая нога об- волакивается теплом. Её растирают обжи- гающим спиртом, закутывают в теплые куски шерсти, которые нарезал из своего одеяла комиссар, обувают согретым на электрической печке валенком. Затем командир опускает в люк вторую ногу и так поочередно, в промежутки между на- катами волн, своеобразная кухня готовит для командира спасительное блюдо, и ве- селый голос кричит ему наверх: «Това- рищ старший лейтенант, горяченьких, с пылу, с жару!» Неожиданно звучат эти простые житей- ские слова в безбрежном царстве леденя- щего шторма. В них -торячее дыхание дружбы. простерся сплошной ледяной покров. Первым понял положение капитан-лей- тенант. Затаив в себе тревогу, он охранял спокойствие команды, но вскоре бесно- койство овладело и другими. Краснофлот- цы молчали, Молчал капитан, Он «подол- гу задерживал на них взгляд, как бы оце- нивая каждого заново». Три часа нового курса, три часа сезмольного ожидания, и

все-таки опять, опять этот жуткий толчок кивает, как единственно достоверный при- куда вы это знаете?» ём, гарангирующий его от вопроса: «от- Ко всякому душевному движению своего героя он подходит осторожно, останавли- ваясь на пороге между видимым и незри- мым, не решаясь переступить его. Переживания героев выражены только в замеченных кем-либо изменениях лица. в гробовую крышку. Лодка опять ушла в глубину, Энергия была на исходе. Нависла угроза страшной, безвестной гибели, не в борьбе, а в беспо- мощном ожидании конца. Надо было ждать молча. И в то же время надо было облегчить людям это длительное испыта- ние, сделать его посильным, Капитан взял

 3 № 6 (58)  ЛитЕРАтуРА И ИскуссТВО