великого аболиционист И. ФРАДКИН  из них элементы, устаревшие с точ зрения современного передового миров зрения, т. е. в недостаточном пониман того исторически свособразного типа волюционного сознания, которое нап волюционного сознания. которое на Браун был религиозен, и его религи ность нельзя отделить, как нечто пос роннее, от его революционных идей Брауном еще тяготело сознание его от ленных предков - пуритан, солдат ре люционной армии Кромвеля, шедших в с пением духовных псалмов. И в патри: хальности его семейного быта, в благо стивой стро и сыновьями свавывалась все та же уна не только не проанализирована Ка ма с должным вниманием, но даже ско затушевана. Описывая отчужденность Брауна от ия со священниками, фициальными кователями христова учения в соотв ствии с интересами плантаторор-рабовл дельцев, автор говорит о фактах, внол достоверных, Но при этом он ласт им носторонне-тенденциозное освещение, и бражая своего героя человеком, инди рентным в вопросах воры. Вряд ли Бра нуждается в подобном списхождении. Книга Н. Кальма обрывается на каз Брауна. Такой конец нельзя призн вполне правомерным Спустя месяц сли ним после казни Брауна Маркс пис Энгельсу: «По моему мнению, самые ликие события в мире в настоящее в мя - это, с одной стороны, американс движение рабов, начавшееся со сме [Джона] Брауна, с другой стороны движение рабов в России». Маркс со свойственной ему гениальн исторической проницательностью увидел смерти Брауна не трагический конец а лиционизма, а, наоборот, начало велик освободительного движения. Через год небольшим после казни Брауна начала гражданская война, приведшая к отме рабовладения в Соединенных Штат Победа северных армий былатакже ип смертной победой Брауна; северяне сраз лись с его именем на устах; Сэмнеровск полк аболиционистов сложил о нем пох ную песню: Тело Джона Брауна тлеет в могиле, Но душа его шествует впереди… Тело Брауна в неприветливую декаб скую ночь 1859 г. было снято с ви лицы и передано вдове для погребения. его «душа» великие идеи, которым отдал всего себя, осталась жить победила. Это торжество бессмертной « ши» над бренным «телом» и должно б ло, по нашему мнению, стать естестве ным эпилогом книги. В вину Н. Кальма нужно постави небрежность в обращении с историческ ми фактами. Предсмертную записку Бра на автор выдает за речь, произнесенн им с эшафота, Генерала по прозвящу «к менный Джексон» Кальма превращает палача и заставляет его затягивать пет. на шее Брауна. Список ошибок можно б ло бы продолжить. Один из соратник Брауна - Лимен, убитый на страни 186-й, воскресает, дабы вновь умореть странице 201-й. Подобные ляпсусы высшей степени неуместны в полезн книге, имеющей познавательное значент



«Прощание» Йоганнеса Бехера Биография    B. ФОМЕНКО Т. МОТЫЛЕВА  «Прощание» Иоганнеса Бехера - не только автобнографический роман, Значе- ние его несравненно шире. Это - исто- рия целого поколения германской интел- лигенции, того поколения, которое всту- пило в жизнь накануне первой мировой империалистической войны. Это -- широ- Термытистическая картина предвоевной ально-психологический роман на тему о конфликте поколений, об отцах и детях Вокруг этого центрального конфликта об - единены все другие повествовательные линии романа. Трагическое, искалеченное детство не- редкая тема в западной литературе по- следних десятилетий. Низменная проза крывается хорошо рас- крывается, если ее показать глазами не- испорченного ребенка. В произведениях западных соратников Горького Ролла- на, Нексе - ребенок, с малых лет позна- ющий подневольный труд, бесправие, ни- щету, естественно, органически выра. стает в борца. Иной вариант темы дет- посанети бурушинуюофота внутри этой семьи. Тема борьбы поколе- ний была модной в предвоенной немецкой литературе. В драмах Ведекинда, в «Сы- нез зааеиклевера подростки обзвляли вой- ну отцам. Но это была борьба внутри ра- мок буржуазного мировоззрения и бур- жуазного общества. В романе Бехера речь идет о буржуаз- ной семье. Однако столкновение родителей и сына вырастает в столкновение социаль- ное, Юный Ганс Гастль, герой романа, пе- реходит, подобно герою автобиографиче- ской трилогии французского коммунара Жюля Валлеса, от «защиты прав ребенка» к «защите прав человека»: разрыв с семь- ей знаменует для него разрыв с буржуаз- вым обществом, И еще одну ассоциацию c французской литературой вызывает «Прощание» Бехера: оно мнотим перекли- кается с замечательной реалистической эпопеей Роже Мартен дю Гара «Семья Тибо», Ганс Гастль, мят мятущийся, творчески одаренный подросток, часто ребячески не- устойчивый, часто ошибающийся, но всег- да страстно ищущий правды и жажду- щий подлинного дела. - многим близок неукротимому бунтарю Жаку Тибо. Когда Бехер рисует нестерпимый гнет ханжеской благопристойности, уродующей жизнь ребенка, то он еще резче, чем Мартен дю Гар, подчеркивает типичность происходящего. Речь идет о средней, нор- мальной буржуазной семье. Ганс Гастль не полусирота, растущий без матери, как сын-Газенклевера или Жак Тибо, Его бьют, как Жака Вентра у Валлеса. В семье вовсе нет той леденящей, мертвя- щей атмосферы, тото рассчитанного равно- душия к ребенку, которое так остро дает почувствовать в своем романе Мартен дю Гар. Напротив, у Бехера повествуется о семье, по-своему гармоничной, любящей, где отец и мать искренно привязаны друт к другу, где в быт прочно входят и воскресные прогулки за город, и рождест- венские подарки, и веселые каникулы в горах. Отец героя, прокурор, непохож на того зловещего деспота с окровавленными руками, чей образ неоднократно появлял- ся в стихах Бехера 20-х годов, отмечен- ных еще влиянием экспрессионизма. На- против, это -- аккуратный чиновник, вер- ноподданный кайзера, который сидит по- ложенное количество часов над своими папками, а вечером музицирует или ит- рает в шахматы с сыном. Но Бехер не- - не его подражаемо передает всю свинцовую тя- жесть этого размеренного, самодовольного бюргерского бытия. Отец отпугивает и от- талкивает Ганса не только тем, что маль- чик в нем видит носителя неумолимого правосудия, отправляющего людей на казнь, но и тем, что Ганс смутно видит бессмысленность и внутреннюю фальшь отцовского существования. Работу отца, который изо дня в день корпит над бу- магами и с регулярностью автомата ходит из дома в суд, из суда домой, Ганс невольно уподобляет времяпрепровожде- нию заключенного, о котором он слы- шал: этот заключенный, чтобы не сойти с ума в своей темной одиночной камере, разбрасывает по полу и вновь собирает полдюжины булавок - и так без конца. Вся жизнь семьи Гастль, с редким мастер- ством психологической детализации пере- даваемая Бехером через чуткое восприятие ребенка, работа, обеды, прогулки, все носит отпечаток томительного автома- тизма. Ганса раздражают даже чистота и порядок родительского дома, ибо у его Iohannes R. Becher. «Abschied». Einer deutschen Tragodie erster Teil. 1900--1914. Roman. Международная книга, 1940 г.  Благородный образ Джона Брауна, «мзс- сии черных рабов», еще при жизни был овеян легендами. Стоустая молва разноси- ла по всему миру имя отважного аболици- ониста, слухи о его подвигах обгоняли официльные сообщения и газетные изве- режали историков. И вплоть до сегодняшнего дня образ героя негритянского освободительного ди- жения возникает в нашем представлении неизменно таким, каким он был создан литературной традицией, сотканный не из научно проверенных фактов, а из апокри- фов и легенд, рожденных народным вооб- ражением, версий, выдвинутых творческим вымыслом писателей и преданий, сохра- нившихся в негритянском фольклоре в грустных, мелодичных «спиричуэлз». Ограниченность исторических сведений, скудость документов, обилие белых пя- телями более определенным в своих коп- турах, более эригинальным и ярким и духовно более содержательным, нежели его действительный обраафактов станавливаемый по немногим строго до- стоверным данным. Писатели, творческое внимание которых привлекала колоритная фигура Брауна гораздо чаще обращались к легенде чем к истории, В значительно степо относится и к современных амершканении писателям Майнлу Году Форту, авторам драмы «Джон Браун» и Леонарду Эрлиху, написавшему ромап «Муж господнего гнева» Произведения эти знакомы советскому читателю. Майклукдений. Биография Джона Брауна, написанная Н. Кальма и вышедшая в серии «лизнь замечательных людей», представляет собой попытку исторического исследования. По методу своему она принципиально отлич- на от книг американских писателей. Великий аболиционист не парит на страницах этой книги, как некий уже вы- ходящий за границы человеческих про- порций феномен. подавляющий люден своей железной волей, суровым характе- ром и нравственным аскетиомо обеспва чивающий щий своих сподвижников интеллек- туальным превосходством и стихийной, почти устрашающей одержимостью. Образ Брауна в книге Н. Кальма чужд тех черт романтической гиперболизации, которыми пропикнуты произведения Голда и Блэнк- форта и особенню Эрлиха. Браун изображен на широком культур- но-историческом фоне в тесной связи с социальным движением эпохи. Он дейст- Серия НАЛЬМА. «Джон Браун». «Жизнь замечательных людей», Изд. «Мо- подая гвардия», М. 1940 г. Но как он, Ганс, может немедленно, в своей личной практике, оттолкнуться от вы. «Прекрасен мир, прекрасен - и имен- но потому, что он так невыразимо пре- красеи, все должно измениться, совсем из- мениться». Так думает, так чувствует Ганс. Но Гансу летче понять, что заслуживает отридания, чем что заслуживает утверж- стной ему сомирной жизни» входит не только застойный быт родительского дома. Сам этот быт - неотемлемая часть це- лой социальной системы, всей вильгель- мовской Германии. С гротескной язви- тельностью сделана сцена, где Ганс с ро- дителями посещает в психиатрической больнице сумасшедшего дядю Карла, В диком бреде дяди, возомнившего себя им- ператором и сверхчеловеком, Ганс улавли- вает искоторые знакомые мотивы отцов- ских разговоров о политике… отрицаемого им уклада жизни? Тут Бехер прекрасно вскрывает психологические кор- экспрессионизме. Ганс Гастль симпатизи- рует социализму, но его несколько насто- раживает то, что рассказывает ему его друг Хартингер о социал-демократической партии, о засилье в ней мирных обыва- телей, лишенных боевого духа. И вдоба- вок Гансу по всему складу своих при- вычек и своего воспитания все-таки труд- но почувствовать себя близким пролета- риату. Зато артистическая босема Мюнхе- на, писатели и художники, собирающие- ся в знаменитом кафе «Стефания», при- влекают Галса своей*полной отрешенно- стью от бюргерской морали и привычек. Ганс Гастль привыкает считать высшим достижением моды красный свитер и шет стихи, например, «Марш ревущих мов», где бурлящий хаос чувств сблечен в оригинально-сумбурную форму. Бехер сам прошел череа стадию эс- прессионистского бунтарства. И прощание с анархически-богемным прошлым - не менее важная идейная и сюжетная линия пи- до- романа, чем прощание с бюргерским про- шлым. Постепенно, шаг за шагом, застав- ляет Бехер своего героя убеждаться, что реакционное тупоумие его отца и крикли- вое оригинальничалье завсегдатаев «Сте- фании» имеют один и тот же социаль- ный смысл. Ганс привык про себя назы- вать отца и его единомышленников «гун- нами», Но это же слово «гунны» бросает в лицо новым друзьям Ганса, анархист- ствующим поэтам, редактор газеты дуда они пришли, чтос чтобы учинить очередной скандал, Ганс изумлен, Его друзья, бунта- ри, отрицатели мещанской морали, тоже гунны? Онокончательно убеждается в этом только тогда, когда в первые же дни войны самые шумные из «отрицателей» становятся самыми шумными шовиниста- ми, декларирующими свою преданность кайзеру.

в товой обстановке Аме рики середины прошлого столстия. Eго окружает шумная и пестрая толпа пред- ставителей самых различных обществен- ных кругов: либеральные адвокаты из Бостона и Нью-Йорка, закаленные нуждой переселенцы на Залад, свободные негры и невольники, южные плантаторы, упорные труде фермеры- потомки пионеров Но- вой Англии, самоотверженные борцы за свободу негров - аболиционисты, эми- гранты из Франции, Пруссии, Австрии и баррикад 1848 г., промышленники, свя- щенники, журналисты, квакеры… Широта социального фона не умаляет рети ними В до линность его читатель верит. Подлинность эта автору далась с трудом, так как да- леко не всегда она есть подлинность и документов. Недостаток истори- ческого материала подчас заставляет Н. Кальма прибегать к домыслу, восстанав- ливать связь явлений путем логических догадок. Особенно сложно было «восста- новить» процесс духовного формирования Брауна в годы его детства и юности, о которых сохранилось ничтожно мало све- Между тем, первые главы едва ли не наиболее удачные в книге; в них со- вершенно нет тех плохих и безвкусных версий, которые так часто вторгаются в повествовательную ткань романтизирован- ных биографий. Опуская незначительные подробности, кальма основное внимание уделяет куль- минационным моментам биографии вели- кого аболициониста. Это, во-червых, борь- ба за свободный Канзас, когда в течение нескольких лет старик фермер и его сы- новья, возделывая поле, жили, как библей- ские строители иерусалимского храма, с лопаткой каменщика в одной руке и с мечом воина в другой, и, во-вторых, героическое выступление в Харперс-Ферри с последующим судом и каэнью. Эти за- ключительные сцены написапы Н. Кальма сдержанно и лаконично. толкования образа Брауна, отказ от ро- Критический пересмотр традиционного мантической стилизации, от мрачного би- блейского колорита, от обычного изобра- жения «Старика Брауна» суровым и грозным пророком религии гнева, взе это оказалось плодотворным для книги H. Кальма. Но подчас в обрисовке духов- ного облика Джона Брауна автор впалает в другую крайность. Это выражается в некоторой модернизации воззрений Брауна, в несколько наивных попытках устранить художника В. В. Лебедева к книжке С. Я. Маршака «Английские балпады и песни». Книжка выйдет в ближайшее время в изда- тельстве «Советский писатель».  го в читаем: «Книга Стейнбека вся дышит страстью, которой она рождена… Это та страсть, которая, овладевая массами, ста- новится материальной силой, движущей силой исторического развития, которая одна составляет основу и уток великого ковра всемирной истории, расцвечиваемо- ею всеми красками…». Мы вовсе не претензии, что известная мысль материальной силе идеи, ставшей достоя- нием масс, здесь применена к слову «страсть». Перефразировка, вообще говоря, допустима. Вот ковроткачество тут прямо- таки некстати. Затем - нельзя ли веж- ливее обращаться со всемирно-историче- скими масштабами, пантеистическими и о космическими «смыслами». К чему такие преувеличения и выспренность? P. Миллер-Будницкая называет роман Стейнбека пантеистической поэмой, язы- честой енигой, Чтение романа воскрещает отлленного исто- уческого прошлого: народ кочующий по устыце в своих странствиях к земле обе- тованной; дым костров кочевий под ноч- ным небом пустыни… патриархальные семья, тянущиеся длинными вереницами, с женами и детьми, с рабами и воинами, с отарами овец, с табунами коней, с ка- раванами верблюдов; скрип повозок и то- пот коней, мычание и блеяние стад, мед- ленный шаг тяжело нагруженного рьючно. го скота, плач младенцев, бряцанье ору- жия, и голос сказителя или певца по но- чам у костра под тихий рокот струн», Какой-то историко-мифологический «но- ев ковчег»! Библия и Микула Селянино- вич, полотна Рубенса и «мутный поток ругани» фламандской ярмарки, Авраам Линкольн и конквистадоры, краснорожий, похотливый Силен и Кромвель, Робин Гуд и праматерь Рахили, эпоха Реформации и первобытный человек… А где же совре- менная Америка, с ее хваленой и разде- той донага Стейнбеком демократией? Увы! Автору нет дела до столь прозаических вещей. Куда увлекательней рисовать апо- калиптические картины, смещав в одну кучу эпохи и века, Пусть читатель разби- рается во всеобщей свалке! Дело автора- побольше намудрить, взгромоздить целые пирамиды замысловатьх фраз, а после нас хоть потоп! Попытаемся все-таки найти смысл в этих трудно читаемых тирадах. Как ут- верждает Р. Миллер-Будницкая, с первых же страниц книги Стейнбека «встает мир варварской мощи и яркости, еще не от- равленный всеразлагающим ядом машин- ной капиталистической цивилизации, все

родителей забота о порядке превращена сакодель, не облечает жизнь, а осложняет вечные хлопоты матери по хозяйству - все это приобретает оттенок надоедливой суетни, как у горыковских Бессеменовых, у которых стулья в столовой расставле- ны «с тошнотворной правильностью». И когда аккуратнейший отец в припадке неожиданного гнева бросает на пол вещи, буйствует, кричит на жену, Ганс чувству- ет в этом проявление неосознанного не- довольства такой жизнью. «Не юричит ли он так громко, чтобы что-то заглушить самом себе?». в В отношении родителей к самому себе Ганс ощущает все ту же натяжку и фальшь. Родители заботятся о нем, но это заботливость педантически-назойливая, но мир переживаний ребенка от них скрыт. Они подходят к сыну с заранее ваготовленными мерками, с готовыми по- нятиями о приличном поведении и при- личной карьере, готовые решить все во- просы его ивиани за него и огорчают- ся или негодуют, когда он решает их по- своему. Ганс отвыкает задавать родителям йвопросы: он слишком часто слышит от них: «об этом не опрашивают», или «не к порть нам аппетита». Он привыкает притворству, ибо знает, что его мысли и поступки истолковываются превратно, что в его порывы ребяческой влюбленности вкладывается грязный смысл, что в прав- дивости видят дерзость, а вв безобидной шалости -- проявление преступных на- клонностей. Родители со всей искренно- стью хотят, чтобы сын вырос трудолюби- вым и честным человеком, но сами же вапрещают ему дружбу с сыпом портного, прямодушным и способным Хартингером, и поощряют его знакомство с мальчиком из «приличной» семьи, Фекком, не подо- что именно под влиянием Фекка зревая, Ганс лжет, ворует, ленится. Параллельно семье действует школа, - довоенная, не- мецкая школа, где царствует дух чино- почитания и шовинистической воинствен- ности. Характер Ганса формируется то под влиянием учителя Голля, ставящего хорошие отметки лентяям из ботатых се- мей, то под воздействием директора ис- правительного пансиона Фертча, изобрета- ющего для учеников пытки, чтобы «без порки» ваставить их сознаться в про- стушках, которых они не совершали. Шаг за шагом, с хирургической остротой ана- лиза, раскрывает Бехер, как ребенку по- степенно и настойчиво прививаются раб- ские чувства, превратные понятия, гряз- ные представления, как обычная, пормаль- ная система буржуазного воопитания по- давляет и стремится уничтожить то хо- рошее, что заложено в характере мальчика. История детства и юности Ганса Гастля - история непрерывной внутренней борь- бы. В сознании Ганса-подростка кристал- лизуются понятия «смирной жизни» и «стойкой жизни», Смирная жизнь - это все привычное, застойное, обывательское то, чему Ганс не хочет поддаваться. Всем своим существом он тяготеет к иному ему самому неясному - жизненному иде- алу. Все наиболее чистые и радостные впечатления детства: и дружба с «низки- ми» людьми -- нянькой Христиной, со- седским денщиком Ксавером, и любимые книги, и память о бабушке, художнице и вольнодумке, и первая робкая любовь, и случайно услышанная увлекательная весть о восстании русского броненосца, все это у Ганса группируется вокруг туман- ного и заманчивого представления о «стой- кой жизши». 0 бунте молодого интеллигента, о раз- рыве его со своей средой неоднократно было рассказано и до Бехера. Но нозое в «Прощании» то, что в романе с громад- ной убедительностью раскрыто, как сти- хийное стремление вступающего в жизнь юноши к прямоте и красоте человеческих отношений, к подлинному человеческому существованию - с необходимостью додж- но вести к социализму, к рабочему дви- жению, Ганс Гастль вовсе не так уж ин- тересуется политикой. Но он инстинктив- но тянется к простым людям, стремится стать ближе к рабочему подростку Хар- тинтеру, жадно ловит крохисоциалистиче- ского учения, ибо его привлекает то «че- ловеческое благородство», которое, по из- вестным словам Маркса, свойственно ре- волюционному пролетариату. Из юношe- ски-свежего восприятия красоты мира ес- тественно вырастают революционные поры-  

Итак, Гансу Гастлю приходится совер- шать двойной разрыв. Его уход из роди- тельского дома, отказ, несмотря на настоя- ние отца, итти на войну -- это в то же время и отказ от дальнейшето общения с «взбесивиимися обывателями», из артисти- ческих кафе, окончательный переход на сторону борцов за «стойкую жизнь» таких, как Хартингер, оставшийся вер- ным интернационализму. В жизни дело обстояло сложнее. Да и Хартингер, по- жалуй, слишком проницателен в ана- лизе происходящих событий. Для за- падных интеллигентов поколения Бехера путь к революционной правде был еще более тернист и труден, чем это изобра жено в романе. Да и у самого Бехера преодоление экспрессионистской путаницы длилось долгие годы. (Даже в самом «Прощании», отличающемся реалистиче- ской четкостью письма, временами возни- кает почти экопрессионистский хаос обра- аов, особенно на последних страницах, где перед героем, покинувшим родитель- ский дом, в одно мгновение с несколько утомительной быстротой снова проходят все впечатления жизни). Но все это, в конце концов, не столь существенно. Элемент модернизации в по- вествовании о недавнем прошлом - при- ем спорный, но - в рамках общей кон- цепции романа - вполне оправданный, Пред нами - насыщенный глубоким содержанием документ эпохи и в то же время - шедевр немецкой повествователь- ной прозы, который, надо надеяться, и в русском переводе не потеряет своего пле- нительного своеобразия.

Совещание сказителей СИМФЕРОПОЛЬ. (Наш корр.). Недав Крымский научно-исследовательский и ститут языка и литературы имени А. Пушкина созвал республиканское совеп ние кедаев, сказителей и научных корр пондентов. Совещание рекомендовало Научно-исс: довательскому институту языка и лите туры организовать в 1941 г. экспедиции отдаленные районы Крыма для собиран фольклорных произведений, обращая о бое внимание на современный фолькл Кроме того институту и Союзу советск писателей Крыма рекомендовано систе тически оказывать творческую помощь ск дельным кедаям и сказителям.

Четыре иллюстрации

Мысль о варварах не дает Р. Миллер- еще близкий к земле и ее жизни». Поми-  луйте! -- почему же этот мир пересел на  колеса и снялся с земли? Неужто пат- риархальные воззрения старых Джоудов, их первобытно-крестьянская психслотия- это реальная сила в борьбе с капитали- стическим трактором, сносящим их жал- кие хижины? И вообще, разве смысл ро- мана Стейнбека, изображающего трагедию американского фермера, крах сохранив- шихся в крестьянской среде буржуазно- демократических иллюзий, в прославлении «мира варварской мощи»? Будницкой покоя. Прибетая к ассоциаци- ям, она живописует: «Вновь воскресает древний эпический мотив: нашествие вар- варов на богатейшую, но перезрелую, уже одряхлевшую, исторически обреченную ци- вилизацию. Отовсюду, со склонов гор, из сердца пустыни, из далеких земель обру- шиваются варвары, страстно алчущие эту плодородную цветущую землю и ее ма- териальные и культурные богатства». Про- стим автору стилистические из яны. В данном случае не погрешности стиля нанбольшее зло. Сама аналогия чрезвычай- но любопытна. Будущая амёриканская ре- волюция и век Атиллы - не слишком литературовед, Бедь как будто не те времена, и должны быть другие.удто Неосторожное применение ассоциаций и приверженность к «высокому штилю» свг- рали злую шутку с Р. Миллер-Будницкой, Вызвав духов, она не сумела с ними справиться. И статья о хорошей книге пропиталась идеализацией озверения, оди- чания, к которым приводит современный капитализм крестьянские массы. Какими бы оговорками автор ни заканчивал статью, от нее, в лучшем случае,силь- но отдает политической наивностью. Все, о чем мы сказали выше, бледнеет в сравнении с «открытиями» II. Громова, автора статьи «Уриэль Акоста» в Малом театре» (журнал «Ленинград» № 23--24, 1040 г.). Оказывается, Акоста никакой не мыслитель и вообще отсталый тип. Вот де Сильва и де Сантос - это да! Акоста просто одержим духом сомнения, тогда как де Сильва - диалектик. Так прямо и на- писано. Вот что говорит П. Громов по по- воду спора Акосты с Бен-Акибой, де Сан- тосом и де Сильва. Приведя содержание спора, он задает вопрос и тут же отве- чает: «Кто же прав? Акоста ли, считаю- щий, что все в мире разрозненно, случай- но, сомнительно, или де Сильва, считаю- щий, что все в мире органично, связано, закономерно? Конечно, де Сильва. Мыш-

ление де Сильва диалектично, Акоста проповедует бесплодный и наивный тицизм». Гущков, продолжает свои открытия Громов, абсолютно никакого понятия имел о диалектическом подходе к истор «Абстрактность, антиисторизм мышлен автора делают героя (т. е. Акосту.В. более отсталым мыслителем, чем осужд мые автором «консерваторы». Да что говорить, с решительным жестом утвер дает П. Громов: «Как бы то ни было, пьесе Акоста обективно не прав, и мь литель он только по названию, а не существу». чики, ехать некуда. Дальше, как говорили в старину изв и Расправившись в два счета с Гуцков Акостой, а заодно и с историей, перев нув все вверх дном, П. Громов приступ к разбору спектакля в Малом театре оценке игры актеров. Итутдивудаешься как на одной журнальной странице ав умудрился наговорить столько чепухи околесицы. Межинский, играющий де С тоса, у П. Громова «крадучись, мяг эластично, по-кошачьи вбегает в перв акте на сцену, и на этом зловешем плавном ритме построен весь образ». Че несколько строк он уже «поход в ов развевающихся одеждах на летучую мы призрак зла; от него ложатся мрачн тени на весь спектакль». Фантасмагор превращений продолжается до тех п пока тот же актер не начинает игра «судорожный, стремительный полет ночн птицы». И когда читатель изрядно ная ган зоологическими образами, П. Гром смилостивившись над своей жертвой, шептывает: «Пьеса Гуцкова--посредств ная пьеса, но она отмечена резко вы женными жанровыми признаками. Это трагедия по всему своему стилистичес му составу» (?!) Что сие означает-пу разяснит читателю редакция журн «Ленинград». Три названные нами статьи нельзя, нечно, измерять одним аршином. В перв двух чрезмерное пристрастие к с весным побрякушкам, к тумангым фальшивым аналогиям, в которых то мысль. В третьей … просто уйма вся ских нелепостей. И все-таки их род что-то общее. Ни поза критических тоустов, ни «ученая» фразеология не гут скрыть редкой безответственности, какой все три автора используют пра публичного выступления в печати.А уже, если не явление, то во всяком с  чае …- печальный факт.

Кстати говоря, Т. Хмельницкая оставляет этот термин без пояснений, и он остается «тайной изобретателя» для всех, не посвя- щенных в тонкости ее критических прие- мов. Можно сотласиться с Т. Хмельницкой, что символика Р. Суинглера бесхитростно прямолинейна, и роман его во многом наивен. Вместе с тем никак нельзя не заметить одного очень важного обстоятель- ства: Суинглер преодолевает, точнее, ста- рается преодолеть в себе, ту самую «био- логическую наблюдательность», какую наш критик возвел в сан литературных до- стоинств. И когда это удается ему, он ви- дит окружающий мир таким, каков он есть на самом деле. Тогда он заставляет своего героя думать и поступать, как обычно думает и поступает человек про- зревающий. Рольф Тавернер, в начале ро- мана исповедующий какие-то туманные, расплывающиеся в бесплотной мечте исти- ны, оттораживающийся от житейских тре- волнений, чтобы в тишине и покое насла- диться личным счастьем, в конце романа распространяет среди солдат «Коммунисти- ческий манифест». Для него, человека че- стного и душевно неподкупного, другого выбора нет. Оставив в тени главное, что хотел ска- зать английскому читателю Суинтлер, Т. Хмельницкая пространно и «красиво» го- ворит о «сексуальном раскрепощении», умильно улыбается там, где надо сказать суровую правду, может быть, и не сов- сем приятную. Исключительная способность Т. Хмель- ницкой черное превращать в белое, при- ходить в неописуемый восторт там, где нужен прямой, откровенный разговор, не вызвала бы никакого беспокойства, если бы ее сеансы «слововерчения» были огра- ничены кругом любителей заумных кросс- вордов. Но так как ее предисловие к ро- ману Р. Суинглера предназначено для бо- лев широкого употребления, оно достойно внимания. Хочется читателя уберечь от наставников, показывающих в «кривом зеркале» творчество незнакомого еще пи- сателя. Первороден ли стиль Хмельницко или заимствован у кого-нибудь вопрос не столь уж важный. Но нечто подобное можно встретить не только в ее статьях. Как видно, кокетливая вычурность слога прельщает иные редакции. В августов- ской книжке журнала «Знамя» нам до- велось прочитать статью Р. Миллер-Буд- ницкой о романе Джона Стейнбека «Гроздья гнева», В самом начале статьи 

БЕЗОТВЕТСТВЕННЫЕ ЗЛАТОУСТЫ котором раскрывается мир природы и по- эзии, воплощенной в медленном, подроб- ном, развернутом, как живая бесконеч- ность мироздания, пейзаже», и что он к сложным проблемам общественной жизни подходит вне всяких «умозрений». лирическое пространство (?!) романа, в Читаешь все это, и чудится будто сло- ва, точно стеклянные бусинки, нанизы- ваются на тонкую, трудно уловимую про- стым глазом нить размышлений автора. Вот ниточка начинает петлить, и слова- бусинки закружились в каком-то причуд- ливом и нестройном хороводе. Вероятно, Т. Хмельницкой такое зрелище, созданное ее собственной рукой, доставляет удоволь- ствие. Но, ей-же-ей, читателю от этого не легче: так рябит в глазах, что он не всо- стоянии разобраться - что же одобряет Т. Хмельницкая в творчестве Р. Суйнг- -лера и что отвергает, в чем его сила и в чем слабость? В одном случае 1. Амельницкая прихо- дит к заключению, что «примат биологии» мешает передовым героям Суинглера мыс- лить и действовать, как подобает подлин- ным революционерам. В другом она благосклонно расценивает приемы Суип- глера, заявляя, что для него «тема сек- суального раскрепощения (слова-то какие! - B. ф.), тема освобождения тела и естественных инстинктов организмя … не самоцель, а лишь предпосылка социальной свободы человека». Казалось, советскому критику следовало бы с меньшим востор- гом отнестись к творческим концепциям, ставящим с ног на толову реальные вза- имосвязи социального и биологического. Т. Хмельницкая, наоборот, возводит сла- бость в добродетель. Стремление к «ориги- нальным» обобщениям неудержимо уносит нашего литературоведа куда-то в высь, «С помощью этой биологической наблюдатель- ности, - пишет Т. Хмельницкая, - он (т. е. Суинглер. - В. Ф.) видит прони- цательнее и острее, он глубже вскрывает такие об ективные явления в социальной жизни, как классовую рознь в английской деревне». В простоте душевной мы полагали до сих пор, что художник тем острее вскры- вает социальные явления, чем яснее он их видит, как таковые, без какой-то осо- бой «биологической наблюдательности».  Английский поэт Рандалл Суинглер на- писал первый свой роман «Нет выбора». H. Арбенева перевела его на русский язык. Издательство «Художественная ли- тература» в Ленинграде выпустило книгу, изобразив на переплете штык русской винтовки образца 1891 г. с прикрепленным к нему красным флагом. За исключением, возможно, русской вин- товки, не совсем тут уместной, ни одно из названных обстоятельств не вызывает т возражений. Рандалл Суинглер - близкий нам по направлению писатель. Хотелось бы познакомиться с ним, как с автором, заранее внушающим симпатию, запросто, по-дружески, и так же запросто и откро- венно поговорить о его творчестве. Пред- ставьте же себе, что наше знакомство с ним обставили ритуалом, напоминающим древнюю восточную церемонию; красивые слова, ненужные поклоны, приторные ком- плименты. Примерно так выглядит пре- дисловие к его роману, написанное Т. Хмельницкой.

уждены привести несколько фраз из Выну: утомительно-витиеватых излияний, при- званных, по мнению Т. Хмельницкой, расить наши литературные познания. украсит «Нет выбора» - вещь, исполненная глубо- кого лиризма, - читаем мы, - в ней как бы исчезает принципиальная разница между прозой и стихом, основные образы романа символичны и емки и развиваются не по ваконам повествовательной логики и реалистического раскрытия, но в едином потоке все растущего воодушевления пи- сателя, заполняют собой главы, как стро- фы стихотворения, и расширяют реальные черты, в них заложенные, до каких-то космических смыслов». Боже, как красиво и… непонятно! До того непонятно, что начинаешь теряться: хорошо или плохо, когда образы развива- ются «в едином потоке все растущего во- одушевления» и расширяют реальные чер- ты до «космических смыслов»? Не скупясь на изящные выражения, ав- тор предисловия продолжает «восхвалять» Суинглера. Оказывается, самая замечатель- ная его способность «умение создать 2 Литературная газета № 14