Америка Эрскина Колдуэлла  язык. В сборнике было отобрано немно- гое из того, что написал Колдуэлл, но, пожалуй, самое для него характерное. Мы увидели сочную реалистическую картину «черно-белой Америки», тупой, животный, собственнический облик капиталистиче- ской американской деревни. Эта деревня у Колдуэлла пе оставалась одной и той же с тех пор, как он при- шел в литературу робким учеником модер- нистов и утвердился в ней, как один из лучших мастеров полнокровной реалисти- ческой прозы. Америка его менялась. Не пейзаж, не люди, не жизнь, а отноше- ние писателя к этой жизни и людям. Бы- ла у него этакая поза сторопнего, неза- интересованного, почти равнодушного на- блюдателя, рассматривающего на руке ка- кую-нибудь омерзительную козявку. Брал Колдуэлл своего героя, тупого, жестокого, похотливого, выворачивал наизнанку его животное нутро и говорил, усмехаясь, чи- тателю: полюбуйтесь-ка, не правла ли смешно? Большинство ранних новелл Кол- дуэлла - это парад идиотов, простофиль, дураков, тупых и жадных провинциаль- ных мещан. Он весело смеялся и над не- удачливым деревенским женихом, и над пьяным сборщиком налогов, и над лени- вым провинциальным шерифом, и таже в жизни одичавшей от пищеты и голода семьи фермера Джитера Лестера («Табач- ная дорога») равнодушно искал забавные черточки. Трагедия у Колдуэлла почти всегда граличила с фарсом, и «сменное» часто перехлестывало «страшное». Потом смех у него стал звучать все серьезнее, в смехе чувствовались обила и боль за поруганное человеческое достоин- ство. Игра в обективность и незаинте- ресованность кончалась. Деревенский бо- гатей, режущий удовольствия рали хво- сты собакам, или мясник, благодушно по- пивающий Кока-кола после расправы над негром, не смешны, а страшны Это уже на юкор, а убийственная и заая еа- своих героев, он не скрывает ни своей симпатии, ни своего гнева, В романе «Случай в июле» мы отчетливо ощущаем эту любовь и пепависть Колдуэлла, Смех в этом романе, превосходный колдуэллов- ский юмор подымается до сатирического звучания, Смешение смешого и страш- ного уже не смягчает контуров, не зату- шевывает жизненной правлы. Американ- ское «темное царство» предстает перед на- ми во всей своей отвратительной наготе. па» В этом царстве подлости и пошлости, животного зверства и тупоумия почти пет проблесков света. Америка Колдуэлла по- могает нам понять обстановку, где про- исходят варварские сулы Линча и «ведь- мовские процессы», подобные делу юно- шей Скоттсборо или Анджело Херндона, но не показывает нам того маториала, из которого созлаются Анджело Херплопы. то кого любит и кому сочувствует пи- сатель, -- или жертвы или люли, спо- собные лишь на пассивное сопротивление. Негр Клем из новеллы «На восходе солн- лишь зашищается от ударов, но не напосит их сам. Лерой Леггет из романа «Случай в июле», отлично эная, что ис- тория с «изнасилованием» его невесты Кэти Барлоу является грубо сфабрикован- ной ложью, тем не менее не решается открыто выступить на защиту ни в чем не повинного негра. Он ограничивается лишь тем, что порывает с невестой, Толь- ко отип герой Колдуэлла отваживается на открытый бунт, протестуя против оскорб- ления человеческого лостоинства, - без- работный парень из новеллы «Медленная смерть», выхватывающий дубинку из рук полицейского. Значит, Колдуэлл знает и видит таких людей, которые способны осветить его «темное парство». Они более отчетливы в его путевых очерках об Америке, но еще не вошли полноправными героями в его художественную прозу. Для этого ему нужно поближе подойти к пим, повнима- тельнее разглядеть их, крепче плюбить и понять. С детства мы узнавали Америку по книгам ее писателей. Когда-то мы знали Америку Купера и Брет-Гарта, Бичер-Стоу и Марка Твэна. Потом открыли романти- ческую Америку Джека Лондона и очень смешную и немного сентиментальную Америку 0. Генри, Но мы еще не знали современной, пастоящей Америки, не ощу- щали ее в живой плоти художественных образов. Ни Лондон, ни Гепри не помогли нам понять ее: оба, каждый по-своему, создали свою собственную Америку, очень эффектную, очень красочную, но все же не совсем настоящую, не ту, о которой мы читали в газетах. Эту Америку мы впервые открыли У Синклера и Драйзера. И когда мы читали сообщения о стачке горняков в Пенсиль- вании или Кентукки, мы уже не вспюми- нали по инерции романтические персона- жи Брет-Гарта. Перед нами вставали об- разы героев «Джунглей» и «Короля уг- ля», И статья, скажем, о финансовых магнатах Америки уже не вызывала в памяти джеклондоновского Элама Гарниша или нью-йоркских «гарун-аль-рашилов» 0. Генри. Мы видели драйзеровского Ку- первуда, героев синклеровских «Королей биржи». Труднее было с «одноэтажной» провин- циальной Америкой, с той, что лежит за пределами мира небоскребов и торговых контор: облика этой Америки мы в лите- ратуре не видели до того, как познакоми- лись с новеллами Шервуда Андерсона Сразу исчезли и небоскребы, и биржа, и сутолока универмагов, и грохот поезлов прямо нал улицей, отолвинулись куда-то шахты и заводы-гиганты, наступила сон- ная, тревожная, почти болезненная ти- шина. Мы увидели городок Уайнсбург в штате Огайо (он мог с тем же успехом называться любым именем и торчать на карте где-нибуль совсем в другом штате) - тихио, будто спящие улицы, стандарт- ные кирнчные комики, уныные провин- Америка, словно не живая, словно иска- женное отражение в шероховатом зерка- ле. Как-будто бы все было на месте и небо, и солнце, и табачные поля за окраиной города, и неизменное «виски энд сода» в баре. Но людей, живых, понят- ных, неотделимых от нейзажа, составляю- щих с ним одно целое, не было, По страницам Шервуда Андерсона бродили не люди, а тени, какое-то ущербленное по- добие человека -- провинциальные гам- леты с налломленной психикой, слабоволь- ные и мечтательные чудаки, морально искалеченные и душевно опустошенные, Чем ближе мы знакомились с ними, тем сильнее ощущали неполноценность карти- ны. Газеты рассказывали нам совсем не о той провинциальной Америке, о кото- рой повествовал Шервуд Андерсон. Мы читали о фермерах, с трудом доживаю- щих от урожая до урожая, о шерифах и судьях, возрождающих традиции горота Глупова, о неграх-издольшиках, о воин- ственных лавочниках, развлекающихся «охотой» на негра. о кандальных брига- дах и судах Линча. По этой Америки мы у Шервуда Андерсона не находили. Мы нашли ее у отного из самых талантливых -представителей современной американ- ской литературы - у Эрскина Колду- элла. Почти тот же пейзаж, только шире, , разнообразнее. Маленький провинциаль- ный город, иногда деревня уездная глушь, скука, тишина, «Темное парство» обывательщины. Далеко раскинулись хлопковые и табачные поля, торчат сре- ли них невзрачные жалкие хижины пе- гров-издольщиков, вьется пыльная лента проселочной автомобильной дороги, зеле- неют по сторонам оазисы помещичьих вилл. Жарко, соленый пот покрывает те- ло, люди на полях разгибают спину, чтобы хоть на секунду отдохнуть от не- посильной работы. Лениво зевает поли- цейский на перекрестке двух сонных улиц. Бежит куда-то негр с подозрительно веселым лицом.

Л. ТOOМ0

«ВИИСНУРК» за 1941 год Грузни, очерк Х. Паррест «Сталин в Гру- зии» и Самым рецензируемых т. д. удачным из номеров журнала нать номер, ный Армении, из «Давида рассказ тонкие хи А. расные народные Л. Овалова все первоначальное ление. Несколько банджанский Статьи следует приз- посвящеп- Отрывок Сасушского», 0. Туманяна, лирические сти- Исаакяна, прек- своей простотой песни, очерк об Армении, это укрепляет впечат- хуже азер- номер. и очерки черес- чур ды перево- Са- Низами, не растянуты, др. стихов и В своих воспоминаниях, опубликован- ных в последних номерах «Вийснурка», т. Иозеп Саат, бывший политзаключен- ный, ныне редактор «Коммуниста», орга- на ЦК КП(б)Э, рассказывает о годах, проведенных им в таллинской центральной тюрьме совместно с тт. Лауристином, Кеердо, Сепре, Абельсом, Веймером и дру- гими руководящими деятелями Советской Эстонии. Это повесть о том, как муже- ственно боролись коммушисты за жизнь (многие из них были осуждены на бес- срочное заключение), за сохранение сво- их рядов, за возможность мыслить и ра- ботать. Несмотря на драконовские меры слежки, политзаключенным удавалось из- давать и распространять рукописную га- зету и журнал, в которых тт. Веймер, Абельс и Сепре, нычешние наркомы, пу- бликовали статьи по вопросам промышлен- ности и сельского хозяйства, а тт. Лау- ристин и Кеердо -- рассказы и отрывки из повестей и романов, над которыми они работали в тюрьме. Тюремный журнал, который заключен- ные прятали от своих стражей так искус- но, что о самом его существовании тю- ремное начальство узнало лишь на третий или четвертый год его выхода, - назы- вался «Красный Вийспурк» («Вийснурк» по-эстопски пятиугольник, пятиугольная звезда). В августе 1940 г., уже в новых усло- виях, вышел первый номер советского «Вийснурка», У колыбели нового журнала стояли редакторы и сотрудники старого, подпольного тезки, В редакционный вет «Вийспурка» вошли т. Лауристин т. Кеердо, Среди сотрудников журнала бывшие политзаключенные, сотрудники тюремпого «Вийспурка», тт. Саат, Лена Паркер, Сельма Тельман и др. со- и … «Вийснурк» задуман, как первый Эстонии массовый литературно-художе- стонный жтрнал. Тирааж его свадне ских изданий, Своей задачей «Вийснурк» ставит пропаганду советской культуры, литературы, искусства, морали, перевоспи- тание эстонских трудящихся в советском духе, духе социализма. Редакция «Вийопурка» почти в каждом из своих номеров знакомит эстопских тру- дящихся с одной из шестнадцати союзных республик, с их культурой, искусством, историей, экопомикой, природой. Январ- ский, мартовский и апрельский номера «Вийснурка» посвящены Грузинской, Ар- мянской и Азербайджанской ССР. В истории культуры народов, насоляю- их наш бооз, много точек соприкосно- вения. Судьбы их переплетаются подчасее самым неожиданным образом В Тартусском в (Дерптском) университете получило образо- вание пемало передовых людей Аржении и Грузии. Одним из них был, например,Ка- чатур Абовян, родоначальник современного армянского литературного языка, автор из- вестного романа «Раны Армении» Адерпт- ские профессора вместе с Абовяном и дру- гими участвовали в раскопках древнего Ани. В своем стихотворении «Грузии» поэт Юхан Сютисте рассказывает об интересе к грузинскому народу, зародившемся в нем еще в детстве, при встречах с грузински- ми студентами на улицах Тарту. Эстопская общественность с интерссом знакомится с советскими республиками. Переводы стихов сделаны лучшими эстон- скими поэтами-переводчиками -- Марией Ундер, А. Орас, Б. Кантро и др. Часть статей и очерков о Грузии и Ар- мении написана эстонскими писате- лями. Искусствовед Юлиус Тенс на писал два очерка об искусстве Армении и «Viisnurk» («Вийснурк»), №№ 1, 2, 3, 4.

Ал. АБРАМОВ и И - Куда бежишь, Кэнди? - Я очень тороплюсь, белый хозяин. Не задерживайте меня. Очень странно, Бежит? Куда бежит? Почему бежит? А не арестовать ли его? Стрелять буду, черномазый. Еще шаг, и я стреляю. И стреляет. Песколько зевак, подошед- ших, было, поближе, равнодушно расхолят- ся. Негра подстрелили, только и всего. Обычный случай. Неинтересно. (Новелла «Кэнди Бичем»). Иногда пейзаж у Колдуэлла меняется. Вместо хлопковых полей Джорджии мы видим кедровые леса Новой Англии. В округе Ист-Джолоппи, в лесном штате Мэйн, живут старик фермер Джим Фрост с с супругой. Живут тихо, не спеша, без- думню, как во спе. И вдруг напротив них начинают строить дом какие-то шведы. Может быть, и не шведы вовсе, по во всяком случае «чужаки», не жители Ист- Джолонпи, Но для Джима и миссис Фрост все «чужаки» - шведы, загадочный и страшноватый народ, нечто вроде гогов магогов для замоскворецкой купчихи. супруги Фросты обяты ужасом. Они теряют аппетит, дрожат от страха, про- водят томительные часы у окна, наблю- дая за шведами. А шведы строят, двитаются, шумят. цы. Джиму и миссис Фрост кажется, что на- ступает землетрясение или страшный суд. Даже обыкновенный желный кот шведов стов, а за котом погнались его владель- - Силы небесные, - кричит миссис Фрост, об ятая смертельным страхом, Эти шведы потопчат все мои грядки! Они выроют все мои луковицы и вытащат все черенки из клумбы! Перед нами - потревоженная идиллия старосветских помещиков, Вероятно, так же чувствовали бы себя Афанасий Ива- нович с Пульхерией Ивановной, если бы напротив них поселились вдруг черкесы или татары, Так, старый, косный провин- циальный быт, цепко хватающийся за прошлое, отступает в ужасе перед чем-то новым, свежим, нарушающим привычный уклад жизни («Полным полно шведов»). Вдесь Колдуэлл только посмеивается нал своим «темным царством», почти беззлоб- но, юмористически. Но вот снова тянется шоссейная лента на табачно-хлопковый юг, северный Глупов сменяется южным зажиревшие кулаки-фермеры из штата Мэйн уступают место своим собратьям «черного пояса». И смех Колдуэлла на- из чинает звучать все злее и саркастич- нee. Америка Колдуэлла помогает нам по- нять многое, о чем мы читали в газе- тах. Вот - Скоттеборо, городок в Ала- бамском захолустье, где были арестова- ны девять негритянских юношей за «по- кушение на честь белой женщины», Мы узнаем черты Скоттсборо в колдуэлловском городке, где полицейский от скуки под- стрелил бежавшего мимо негра. И юноши, арестованные в Скоттсборо, вероятно, так же говорили окружившим их держимор- дам, как и этот несчастный колдуаллов- ский негр: Я за всю жизнь никого пальцем не тронул, белый хозяин. Вы меня, вер- но, с кем-нибудь другим спутали. C Колдуэллом мы познакомились впер- вые в 1936 году, когда вышла юнижка его рассказов, переведенных на русский

вполне

бира

допосят глубину и смысл овое- образной поэзии Азер- байджана. Странное впечатление производит то. что статьи о литературах героях до читателя отдельных республик. предоставленные редаж- ции «Вийснурка» Сою- зом советских писате- лей, как правило, не подписываются, Эта ано- нимностьпридает статьям и очеркам о братских литературах характер внутренних об- зоров. В азербайджан- ском номере, например, очерк об истории и экономике Азербайджана подписвн А. Алазие, ти, излишне перегру- К женная именами ифак- альбом, тами, апонимна, това, На снимке: Из остальных матери- В. Бехтеев, алов рецензируемых но- В. Милашевский, меров следует отметить статью Х. Парреста о Бристьяне Яке Петерсо- не, рано умершем поэте начала XIX века. Живой интерес представляют мемуары эстопских коммунистов-подпольщиков, пе- чатающиеся в каждом номере «Вийснур- ка» (И. Саат, В. Рийс и др.). Занимая не- много места в журнале, они, тем не менее, играют важную роль в его программе. Это -- документальный, глубоко жизнен- ный материал о лучших людях Эстонии, о Поэтический отдел «Вийснурка» также Поэтический отдел «Вийснурка» также заслуживает внимания. В январском номе- ре напечатаны два новых стихотворения И. Барбаруса-«Сердце» и «Привидения». Со свойственной Барбарусу эмоциональной силой бичует он в «Привидениях» стяжа- телей, спекулянтов, мещан, не видящих в происходящих событиях ничего, кроме сво- их мелких корыстных целей. Выразительны, значительны по содержа- нию стихи Минни Раудсенп («Женщины») и Феликса Котта («Руки» и «На могиле предков»). Хуже обстоит дело с оригипальной эс- тонской прозой. В четырех рецензируемых номерах мы находим только три малень- ких рассказа. Недостатком является также почти пол- ное отсутствие в рецензируемых номерах литературной критики. Впрочем, редак- ция обещает своим читателям, начишая с апрельского номера, давать регулярную критическую оценку вновь выходящих эс- тонских книг. В заключение нужно сказать, что, не- смотря на некоторые недостатки, «Вийс- пурк» становится интересным журналом. Пример «Вийопурка», систематически эна- комящего своих читателей с советскими республиками, достоин подражания.

пермонтовским дням в издательстве «Искусство» выйдет посвященный жизни и творчеству М. Ю. Лермон- два рисунка из альбома. Сверху иллюстрация к «Княгине Лиговской», внизу  иллюстрация к «Боярину Орше». Фото Ю. Говорова.



Искусство латышского, литовского и эсточского народов Беседа с проф. Б. Р. Виппером По приглашению Академии наук СССР я постоянной работы в Москве, приехал из Риги специалист по истории искусств профессор Б. Р. Виппер. В беседе с на- шим сотрудником профессор поделился своими планами научных работ. - Искусство народов прибалтийских со- ветских республик Литвы, Латвии и Эстонии и в русской и в мировой наука еще почти не тронутая область. Немного- численным ученым, занимающимся иссле- дованиями в области народного и профес- сионального искусства латышей, литовцев, эстонцев, приходится фактически начи- нать с самого начала. Буржуазная исто- риография в прибалтийских республиках влачила самое жалкое существование. По- этому естественно, что в первую очередья хочу, работая в Академии наук СССР, за- няться подведением итогов исследований в области художественного творчества наро- дов Прибалтики. Я имею в виду не только искусство ла- тышского, литовского и эстонского наро- дов, но и целого ряда племен, которые населяют эти республики и народная культура которых восходит к древнейшим временам. Археологические памятники мате- риальной культуры в советских республи- ках Прибалтики являются интереснейшими источниками по изучению народного твор- чества ливов, куров, народов, близких к угро-финским племенам, латгалов и дру- гих. ска-Затем следует изучить влияние русского искусства в этих странах, особенно усн- лившееся в Прибалтике с XVIII века. На- учному исследованию латышского народно- го творчества в области изобразительных искусств я посвятил свою книгу «Искус- ство Латвии», опубликованную в Риге на французском языке в 1939 году. Но изучение прошлых веков для нас не самоцель. Самым важным является в на- шей области научное исследование исто- ков современного профессионального ис- кусства советских прибалтийских респуб- лик, Во время декады латвийского ис- кусства в Москве будет развернута вы- ставка изобразительного искусства, на ко- торой живописцы, графики и скульпторы лучшие образ- цы своего творчества, Среди латвийскй мастеров имеется ряд выдающихся худож- ников, творчество которых представляет немалый интерес и для других народов ссср Я хочу назвать только несколько имен, отнюдь не претендуя на исчерпы- вающую характеристику современного сб- стояния изобразительного искусства Совет- ской Латвии. Скульптор Т. Залькалн -- мастер скуль- птурных портретов; в Екатеринбурге уне- го в свое время учился покойный совет- ский скульптор И. Д. Шадр. Сейчас Заль- калн работает над монументальным порт- ретом Сталина. То, что мне удалось ки- деть в его мастерской, дает основание по- лагать, что он со своей задачей справится блестяще. Мастер скульптуры в бронзе д. Мелдер является подлинным певцом твор- ческого человеческого труда. Ректор риж- ской Академии художеств О. Скульме - живописец-жанрист, пейзажист, мастер на- тюр-морта и один из лучших театральных декораторов Советской Латвии, Исключи- тельным мастером колорита и выдающим- ся художником в области психологическое портрета является живописец В. о Большой интерес представит для москыи чей графика С. Витберга, выдающегося мастера книжной иллюстрации, В послед- нее время им сделаны иллюстрации для издания сочинений Я. Райниса, А. Упита и книг других латышских писателей. Но я не хочу ограничить свою научную работу только частной областью изучения искусств балтийских народов. Давно уже мною задуман многотомный труд, посвя- щенный истории изобразительного искус- ства всех времен и всех народов. Я на- деюсь, что при содействии Академии наук мне удастся осуществить полностью мой  замысел.





 



Сим. ДРЕЙДЕН АКТЕР-ПИСАТЕЛЬ В прошлом году вышел первый том за- писок народного артиста Союза ССР Ю. М. Юрьева. Книга встретила едиподушное признание читателей, Рассказ о своем детстве, отрочестве, юности, о первых те- атральных впечатлениях Юрьев сумел на- сытить таким богатством образных харак- теристик актеров прошлого, с такою жи- востью и полнотой восстановил атмосферу спектаклей (чего стоит блестящее описа- ние премьеры «Талантов и поклонников» в Малом театре!), что книга заслуженно была воспринята, как крупное явление в жизни нашего искусства. И первые пять глав, опубликованные в «Звезде», и отрывки из дальнейших глав второй части, появившиеся в других изданиях (о премьере «Чайки» в Алек- сандринском театре, о Савиной, Комиссар- жевской, премьеро «Маскарада» и др.), за- ставляют нетерпеливо ждать завершения этого большого труда. Вторая часть записок Юрьева откры- вается главой, описывающей его дебют в Александринском театре, иначе говоря событий 48-летней давности. Для дебюта Юрьеву была поручена роль Милопа B «Педоросле». С обычной обстоятельностью, живо воссоздавая колоритную обстановку «александринских» кулис, рассказывает Юрьев о первой репетиции: «Я начал свою роль, едва владея со- бой. Дух захватывало, когда я, пересту- пив порог александринской сцены, произ- носил первые слова роли, обращенные к Стародуму: «Я почту за истинное счастье, если удостоюсь вашего доброго мнения. ваших ко мне милостей», ожидал фра- зу моего партнера Никольского, но вме- ото слов Стародума вдруг сзади меня из- за кулис раздался органный голос Вар- ламова: «Удостоишься. миленький, удо- стоишься… Будет тебе это счастье… не беспокойся!» В атмосфере равнодушия, предоставлен- ный самому себе, начинал юноша Юрьев свою жизнь в театре, гордостью которого он сегодня по праву является. Методично 2 Литературная газета № 21

описывает Юрьев все несчастья и злоклю- чения, обрушившиеся на него, начиная с равнодушно издевательского хамежа ста- рого взяточника-костюмера, обрядившего Милона в несусветное рубище, Когда Юрьев пробовал было что-то возразить, тот ошарашил его своей излюбленной фра- зой: … Что костюм? Дело не в костюме! Вы играйте, играйте хорошенько! Каратыгин и без штанов играл! Подстать была и первая петербургская рецензия: «…В роли Милона появился никому не- ведомый господип Юрьев, Мы недоумеваем, зачем пригласили в труппу, и без того переполненную полезностями и посредст- венностями, еще и г. Юрьева, молодого ак- тера исполинского роста, неуклюжего сло- жения…» Не прошло еще двух лет со времени блистательного дебюта Юрьева на спене Малого театра, еще звучали в памяти сло- ва взыскательного критика - «Лучше всех играл Юрьев…» - слова, написан- ные о спектакле, в котором безвестный ученик второго курса театрального учили- ща Юрьев участвовал вместе с прослав- ленными Федотовой, Ермоловой, Ленским, Южипым… и вдруг такая оценка! К чести Юрьева надо сказать, что он даже из подобной оскорбительно резкой критики-брани сумел сделать должные вы- воды, осознать свои действительные недо- статки и путем гигантского труда, настой- чивого тренажа, упорного учения вырабо- таться в мастера такого масштаба, каким знает его наш зритель. «Нет худа без добра, - пишет Юрьев в «Записках».- Первые мои удачи в Москве не подводили меня так близко к сознанию всей труд- ности работы, которую я должен проделать над собой, А теперь я понял, какой труд, упорный, тяжелый труд ожидает меня. Понял и то, что сейчас мне нечето ждать каких-либо побед и радостей от моих вы- ступлений и что я должен быть готов при- нять на себя, быть может, еще большие удары и вместе с тем твердо итти к на- меченной цели, не смущаясь никакими попутными огорчениями. При слове «хо- чу» многого можнодостичь «Лавры-то по- том, а сначала горе да слезы». И я вся- чески старался укреплять себя сознании». в этом Юрьев любит повторять афоризм Саль- вини: «Труд-наполовину гений». Сравпи-

Как играют! А у Островского, что ни сло- во -- то на вес золота!» К слову зать, страницы «Записок» Юрьева, посвя- щенные воспоминаниям о встречах с Чай- ковским, содержат немало любопытных на- блюдений и штрихов. Профессионально-актерский слух Юрье- ва позволяет ему в описании людей запе- чатлевать черточки, обычно ускользаощие от других мемуаристов, Таково описание манеры речи Чайковского и его брата: «…весьма характерная для людей их кру- га, - «барственная», как в таких слу- чаях принято определять. Неторопливая, на низких нотах, с округлым произноше- нием гласных. Иностранные слова и соб- ственные имена как-то особенно выделя- лись. Так, например, имя Борис не произ- посилось ими, как «Борис», а с резким подчеркиванием и растяжкой буквы «о» -«Бо-орис». Помню, такая же манера го- ворить была у Сухово-Кобылина, Эта ма- нера, несомненно, и привела его к тому характерному и колоритному построению фраз в его произведениях, которое опреде- ляет стиль и музыку речи выведенных им действующих лиц». Это характерное наблюдение Юрьев со- провождает признанием: «В своей сцени- ческой практи ческой практи актике, изобража ражая Бречинского, ражая Кречинского, я прибегаю именно к такой манере, но, говоря откровенно, всегда немного опа- саось, что современному зрителю, не за- ставшему людей той эпохи, она может по- казаться песколько странной и отчасти ма- лоестественной, а между тем она-то и яв- ляется верной, правдивой и характерной для людей того круга и той эпохи». Как и в первой части «Записок», вос- поминания об актерах и ролях нередко служат поводом для высказывания мыс- лей, наблюдений общего характера, имею- щих самое живое, пепосредственное отно- шение к сегодняшней театральной жизни. Попрежнему полны глубокой тревоги за достоинство художника строки, посвящен- ные проблемам актерской этики, борьбы с обывательщиной и гаерством в театре. Живые ассоциации вызывают остроумные размышления Юрьева об актерских «яр- лыках» или высменвание актерских штам- пов сентиментально-выспренной, «пустой» актерской декламации того, что когда-то называлось «высочайше установленными интонациями…» Большая, талантливая книга. Книга жизни. Книга искусства.

тельный анализ творческой судьбы Давы- дова и Варламова помогает Юрьеву особен- но рельефно показать глубокий смысл этой «прописной истины». Характеристикам Давыдова, Варламова, так же, как и их горатшиков по старому Александринскому театру - Савиной, Далматова, Дальского, Аполлонского, посвящены отдельные гла- вы записок. «Мне, … пишет Юрьев, … часто при- ходится слышать: «Вот вы все говори- те: Ермолова, Савина, Федотова, Лешков- ская, Самарин, Ленский, Давыдов, Варла- мов и т. д. А может быть они были толь- ко хороши для своего времени, а теперь, b. вероятно, и не дошли бы до нас? Мы живем в другое время, у пас другие тре- бования к искусству и, в частности, к театру, Сценическое искусство не стоит на месте, оно ушло далеко вперед». Юрьев горячо полемизирует с подобной точкой зрения. Проводя ряд любопытных параллелей между великими актерами про- шлого и их современниками- писателями композиторами, художниками, он настойчи- во утверждает, что если бы были найле- пы возможности наглядно воссоздавать сценические образы, то все бы «воочию убедились, что Ермолова, Савина, Леш- ковская, Лепокий и им подобные живы и сейчас». Выдающийся актер, Ю. М. Юрьев об- ладает счастливым дарованием писателя, умеющего с пластической силой и худо- жественной одухотворенностью анализа воссоздавать в сознании читателя облики образы актеров прошлого. Проверяя свою память литературными источниками, Юрьев в то же время выступает как пелицепри- ятный свидетель, взволнованный хулож- ник, десятки лет игравший плечо к пле- чу с мастерами, имена которых звучат для читателя как давняя и славная ис- тория. Это качество позволяет Юрьеву вступать в свособразную полемику с те- атроведческими построениями, оспованны- ми исключительно на литературных ис- точниках. Историк чеховского театра не сможет ныне пройти мимо рассказа Юрьева о по- стаповке «Чайки» в Александринском те- атре, провал которой был провалом премь- еры, а не спектакля в его дальнейшем движении (как утверждает Юрьев, подроб- но описывая постановку). Возражая про- тив недооценки творчества великой рус- ской комедийной актрисы М. Г. Савиной, возмущаясь односторонними характеристи-

ками Савиной, как мастерицы, растратив- шей дарование на пустячки, Юрьев про- тивопоставляет таким характеристикам не возмущенно-восклицательные знаки, а ув- лекательное описание савинских ролей в «Месяце в деревне», «Власти тьмы», «Ре- визоре», Столь же конкретны, а потому вдвойне убедительны описания выступле- ший Мамонта Дальского в ролях шилле- ровского Дон-Карлоса, Гамлета, Рогожина или рассказ о том, какой потрясающей си- лы национальный образ русского ямщика создавал Давыдов в давным-давно вывет- рившейся из репертуара пьесе Потехина. надо думать, что в отдельном, расширен- ном издании второй части «Залисок» опи- сание ролей Давыдова, Вардамова, Сави- ной, Далматова и других займет еще боль- шее место. Описывая первый по возобновлению спектакль «Торячего сердца», состоявший- ся в Александринском театре 48 лет на- зад, Юрьев проводит интересные паралле- ли между прежней и новой, мхатовской, постановками комедии Островского, что бсобенно способствует наглядности анали- за: «В Александринском театре «Горячее сердце» производило жуткое впечатление. ужасом веяло от всех этих Курослеповых, Хлыновых, Градобоевых и им подобных, а в Московском Художественном театре пье- са рассматривалась совсем под другим уг- лом зрения, не как тяжелая житейская драма, а как комедия мольеровского сти- ля. И в результате, вместо мрачной кар- тины, созданной александринцами, напи- санной густыми, великоленными красками, скорее жанровые сцены, вызывающие не ужас и не протесты, а смех. Я пом- ню, какой жутью веяло от Варламова, в роли Курослепова, при первом же его по- явлении. Нельзя было без содрогания ви- деть его тучную, массивную фигуру, в по- мятой, без пояса, длинной ситцевой руба- хе, с расстегнутым воротом, его опухшее от пьянства лицо и слышать его хриплый с перепоя голос. «Валится, небо валит- ся…» и т. д. В зрительном зале никто в это время не смеялся, тогда как в Худо- жественном театре та же сцена в интер- претации Грибунина вызвала гомерический смех. Так же и в сценах Алынова…» На премьере «Горячего сердца» Юрьев был вместе с I. И. Чайковским и его друзьями. Как вспоминает Юрьев: «Петр Ильич был в восторге от первоклассного исполнения и от самой пьесы русского классика. В антракте Чайковский гово- рил: Пе правда ли воохитительно?