«ГОРЬКИЙ СРЕДИ НАС» его пребывания за границей в 1923--28 гг., а также первый приезд его в СССР в 1928 г. Заключительная часть свя- зана с последними поездками Горького в Сорренто и с его работой на родине в 1930--36 гг. Печатаемые ты из первой части и относятся к 1921 г.

GETREGEZ Конст. ФЕДИН



Понимаете ли, ре-   Воспоминания формы! Серебряную ва. картины люту вводим, торговлю Горький. открываем, чорт побери!… Горький крепко трет деятельность руку об руку, плечиего   следующей расправились, он очень бодр, решителен, даже кашель его стал как будто тише. Голова кругом пошла - до чего много дел всяких До помраченья рас- судка. До обалдения!… В его счастливых глазах ясно прогля- дывает игривая улыбка, будто он хочет сказать - мол, не обессудьте, что он та- кой наивный, молодой, увлекающийся хо- тя полагалось бы ему быть серьезным и, может быть, даже скептическим. В том, как он прислушивается к своим расска- зам о новостях, есть что-то похожее на сосредоточенность ребенка, рассматриваю- щего поразительную игрушку: она еще не сломана, ее механика не обнаружилась но предстоят два, три движения и - посмот- рим тогда, есть ли чему удивляться… Однажды Горького спросили, пишет ли он что-нибудь? - Какое! - ответил он и махнул ру- кой: -- заговорил! Это был период говорения в редакциях, издательствах, эпоха комиссий, коллегий, правлений, комитетов. Так и теперь, смеясь, он тоже машет рукой: - Поверите ли, каждый день теряю маги прямо страсть как… Он удивленно проводит взглядом по во- рохам бумаг, их вид напоминает ему ка- кое-то дело, он принимается торопливо разыскивать его. Это совсем новые дела, или нет, это все те же дела, какими он был занят всегда, но в них появилось нечто новообретенное, дела новой эры, о8- начающей шаг истории. Он погружается них, он пьет их, и когда в трубку, через которую бежит, струится питательная ма… терия обновляемой жизни, попадает нечто испробованное прежде, он сердится. Стол его неузнаваем Обычно он про- сторен, на нем нет лишних, ненужных вещей, к его порядку Горький относится без снисхождения. Поражает тот факт, что рассказ «Двадцать шесть и одна» был на- писан Горьким в то время, как рядом комнате лежал покойник, поражает особенно, когда знаешь, что Горький мог работать, если какой-нибудь нож для разрезания книг исчезал с отведенного ему места. Теперь же на столе не оста- лось следа обычного порядка - из-под бумаг даже не проглядывает зеленое сук но, и Горький роется в них самозабвенно. Какая неистребимая страсть в его ув- лечениях, какая потребность в вечно но- вом, будь то человек, или вещь, или со- бытие! Каждое явление - истинное чу- до, если оно что-нибудь приносит, дает, обещает. Он требует, чтобы к нему несли творения рук человеческих, вещи, краски, звуки, душу, наконец, просто морду какую-нибудь замечательную и разитель- ную глупость. Ему все мало - давай, да- вай! Если ему ничего не несут, он сам идет «к горе»: вот и этой весной - Мо- сква не приедет к нему на Кронверкский и он все чаще ездит в Москву, все дольше живет там, а возвратившись, го- товится к новой поездке. Перебирая бумаги, он внезапно приоста- навливается, смотрит на меня, снимает очки Это что у вас торчит в кармане? Рукопись одна, Рассказ. бу-  в в не меня?… Позволительно спросить - это для - Я обещал одному журналу… А-а, - тянет он обиженно - Ну- ка, дайте-ка сюда. Он прочитывает несколько строк, гово- рит с холодным равнодушием, едва слы… шно: - Так, значит, не дадите мне? Я для вас и принес. - Ну, вот, это другой разговор. Возь- му с собой в Москву, почитаю. Он с удовольствием разглаживает руко- пись и бережно присоединяет ее к целой стопе других неведомых манускриптов, ко- торые, наверно, тоже поедут с ним в Москву. Я гляжу, как ему искрение приятно, что вот человек отнял у него время не даром, порадовал, как-никак, рассказцем, и мне вспоминается история, случившаяся с сотрудницей одного издательства -- Ве- рой Валерьяновной Томилиной. Горький был не в духе, а надо было с ним говорить по редакционному вопросу, и Томилина придумала хитрость: она на… дела на себя замечательную старинную брошь из крупных рубинов Как только она поздоровалась с Горьким, он увидел брошь и уже больше не сводил с нее глаз. Вы извините, что я прерываю, Я обязуюсь дослушать вас до конца и по- ступить совершенно в духе вашего убеж-  дения. Но скажите, пожалуйста, у вас

«Горький среди нас» представляют собою литературной жизни, в центре которых стоит Перваячасть воспоминаний рисует петроградскую и обнимает 1920--21 гг. В основу положена переписка с Горьким периода Горького части никогда не возникало намерение продать вот эту брошь?… И дальше, увлекаясь подробностями ис- тории броши, разглядыванием рубинов, припоминанием легенд об этом камне, Горький восстановил душевное равновесие и охотно занялся работой… А ведь сейчас дело шло не о рубино- вой брошке, ветер истории дул со све- жей силой, Горький дышал расправлен- ной грудью и, оставаясь собою, казалось, перерождался. - Вот погодите, - говорит он на про- щанье, - вернусь на пасху домой, лягу и буду лежать, отдыхать, Приходите тог- да, говорить будем. Обо всем. Да непре- менно приходите! * В замечательной литературной автобио- графии Горького - «О том, как я учился писать» - он трижды повторяет важное признание: «Я очень многим обязан ино- странной литературе, особенно - фран- цузской…» «Настоящее и глубокое воспи- тательное влияние на меня, как писате- ля, оказала «большая» французская лите- ратура - Стендаль, Бальзак, Флобер; этих авторов я очень советовал бы читать «на- чинающим», Это действительно гениаль- ные художники, величайшие мастера фор… мы, таких художников русская литерату- ра еще не имеет. Я читал их по-русски, но это не мешает мне чувствовать силу словесного искусства французов…» «Из всего сказанного о книгах следует, что я учился писать у французов. Вышло это случайно, однако я думаю, что вышло не плохо, и потому очень советую молодым писателям изучать французский язык, что- бы читать великих мастеров в подлинни- ке, и у них учиться искусству слова…» Любовь Горького к французской лите- ратуре загоралась чрезвычайно сильно в моменты, когда, остро недовольный тем, что им делается, он задавал себе новые, труднейшие задачи. Истинный, бесстраш- ный художник, он вслушивался в сове- ты, проверял себя разнообразными вкуса- ми. Полосу бурного и настойчивого пере- смотра своих художественных приемов Горький прошел в начале двадцатых го- дов, в результате чего появились чудес- ные книги рассказов и воспоминаний, украсившие собою все, что создал Горь кий В одном письме ко мне этого времени Горький пишет: «Дорогой Федин, посылаю Вам «Дело Артамоновых». Прочитав, сообщите, не стесняясь, что Вы думаете об этой кни- ге, и, в частности, о Вялове, о Серафиме. 0 личном моем мнении, я пока умолчу, дабы не подсказывать Вам тех уродств, которых Вы, м. б. и не заметите…» Как только я ответил, Горький написал мне: «…опасибо за Ваш отзыв об «Арта- моновых». Я считаю, что Ваши указания на недостатки конструкции - совершен- но правильны. На это-же - почти впол- не согласно с Вами указал мне и М. М. Пришвин, художник, которого я весьма высоко ставлю и человек насквозь русский Даже - слишком, пожалуй. Он по поводу «Безответной любви» пишет мне: «Это и французы написали бы». Чувствуете высоту тона? Знай наших! А для меня его «и французы» - лучший комплимент, какой шал…» Нет сомнения - Горькому действитель- но был приятен невольный комплимент Пришвина, потому что ему доводилось слышать порою совсем иные отзывы о своем пристрастии к французам. Худож- ница Валентина Михайловна Ходасевич передала мне один разговор, который у нее произошел с Горьким, когда она го- стила у него за границей. Последний номер «Беседы» виде- ли? - спросил Горький. Видела. - Рассказ там один некоего Василия Сизова - не читали? -Не помню. Может, и читала. Гм. Вряд ли читали. Иначе запом- нили бы. Он несколько необычно постро- ен: в нем действует герой из неокончен- ного романа… А, припоминаю, как же… действи- тельно, читала… - Ну, как по-вашему? - По-моему -- ужасная чепуха! - Вон как… Ну, благодарю покорно. - Это почему? - А потому, - видите ли, что азесмь грешный автор сей чепухи… Псевдонимом Вас. Сизов Горький под- писал «Рассказ об одном романе», напи- санный в европейском, французском

в своих надеждах. Hd кто учтет, сколько соз- дано отличного в совет- ской литературе благо- отрывки взя- даря безбоязненному и всегда целеустремлен- ному поощрению Горь- кого! Обособленный от узких вкусов, стояв- ший всегда над школами, Горький мог одобрить явления, исключающие другдру- га. Однажды он нетерпеливо спросил меня: - Вы слушали Маяковского?. Послу- шайте… Прочитал мне свои «150.000.000». Какой, скажу я вам, человечище!… Другой раз он дивился Чапыгину: -Написал, понимаете ли, пиесу «Гориславич», на языке ХII века. Непо- священный даже не уразумеет. Поставить ее в театре нельзя. Да и прочитать - едва ли возможно Но человек, как вол- шебник, перешагнул через тьму времен и заговорил языком ХП века так, точно всосал его с материнским молоком. Для этого способности мало, надо иметь нечто большее Необыкновенные вещи должно ожидать от этого чудодея… Прощаясь, я испытываю мало приятное емущение: мне хотелось поделиться но- востью, но я не знаю, как начать. Неча- янно Горький помогает мне, когда я оде- ваюсь в передней … Что у вас в газете? - показывает он на сверток. -Да это журнал с моим рассказом. С каким рассказом?… Ах, это кото- рый я знаю… У него такое скучающее лицо, и я на- столько чувствую себя виноватым в этой скуке, что выпаливаю: - Мне дали первую премию за рассказ на конкурсе Дома литераторов. Серьезный, даже словно рассерженный, он делает ко мне шаг, будто хочет ска- зать: ага, вот ты и попался! - За какой рассказ? Я его знаю?. почему мне раньше не показали?… Ни- кому не показывали?… Я должен посвятить его во все подроб- ности дела, и, я вижу, что в нем борют- ся два впечатления: событие доставляет ему удовольствие, он весело потирает ру- ки, и в то же время ему обидно, что су- ществовала какая-то тайна, в которую его не посвятили, - а ведь он всегда был хорошим товарищем, и уж - кто-кто, а он сумел бы сберечь тайну,… Конкурс этот был примечателен тем, что из шести выданных премий за луч- шие рассказы пять присуждены оказа- лись серапионам, участвовавшим в состя. зании потихоньку друг от друга. Резуль- таты были неожиданны прежде всего для премированных, потому что они увидели друг друга как бы чужим взором или, может быть, сняли со своего взора пелену предубеждений. Что-то шуточное и озор- ное было в этомнечаянном взаимном раз- облачении, и оно скоро примирило «ле- вых» с «правыми», оба крыла убедились, что жизнь предоставляет им место, не- смотря на различие, и что прав Горький с его широтою понимания литературы. Вслед за серапионами, но уже совсем не радостно, поражен был Дом литераторов, обнаруживший, что ненавистный Дом ис- кусств успел высидеть целый выводокмо- лодых писателей, тогда как Дом литера- торов никакими подобными произраста- ниями похвастать не может, и опять-та- ки Горький к этому факту имеет слишком демонстративное касательство!… - Какой пассаж, - смеялся Горький.- Так принесите мне ваш рассказ!… Я принес ему вместо одного - дварас- сказа. Как всегда, он с необычайной бы- стротою прочитал и вернул мне рукопи- си с отчетливыми надписями на обложках. На «Сале» - «Очень хорошо, но, ме- стами, встречаются лишние или не точно взятые слова». На «Мопчальнике» - «Мне этот рас- сказ кажется написанным манерно и холодно. В его описательной части ячув- ствую что-то надуманное, неверное; в диалогической нечто очень старенькое, слишком знакомое. Фабула первой части плохо связана со второй. Я, читатель, не верю, что молчальник первой части герой конца рассказа. 30 лет тому назад интеллигенты еще не умели говорить и думать так, как написано письмо, - те. товорили «не этими словами». Такой отзыв, какой справедливо заслу- жил мой «Молчальник», был для меня решающим: рассказ никогда не появлялся на свет божий из недр моего стола. Я приглядываюсь к тому, как свети тень горьковской критики распределяются в отношении множества писателей. И я прихожу к убеждению, что плохие отзы- вы Горького умалчиваются, а хорошие разглашаются. Горький был человеком большого равновесия к такому выво- ду приходят все, кто его близко знал. И, по-моему, надо разбить легенду о его чрезмерной щедрости на похвалы.

се - с замысловатой композицией и не без пародийных намеков на слишком гру- бо «офранцузившихся» российских эми- грантов. Свою черту неугомонных поисков но- вой формы Горький ясно отразил вдру- гом письме ко мне. Прислав в альманах «Ковш» рукопись рассказа «О тараканах», он просил меня написать о впечатлении, которое производит рассказ. «Мне было бы весьма интересно - и полезно - знать, мерцает ли в нем нечто не «от Горького?» - это серьезный вопрос для меня…» Горький мог быть спокоен, потому что во всем написанном на протяжении по- следних полутора десятилетий его писа- тельской жизни мерцало очень многое «не от Горького», точнее - от нового Горь- кого советской эпохи. Но нет, он не мог быть спокоен: спокойствие не присуще художнику - вечному ровеснику молодо- сти, каким был Горький. * Опять распахнуто окно кабинета на Кронверкском - неверная, язвительная весна Севера началась теплом. Горький, упираясь кулаками в подокон- ник, жмурится на небо. Ему неудобно стоять, высунувшись наружу, но он долго не может расстаться с ощущением пригретости, ласки солица. Потом он по- ворачивается лицом в комнату, глаза его после света кажутся потерявшими зрач- так они ки, и он словно отсутствует еще некото- рые секунды. - Хорошо, - говорит он, резче обыч- ного окая, - почти как на Капри… в январе месяце… Потом начинаются содрогания кашля, и в промежутки между ними он выдыхает: Капри, чорт побери… Не законопатить ли опять… это самое… уважаемое окно в мир… Он живет, ничуть не уменьшая своего разбега, взятого, наверно, с юности, … это и есть «напряжение воли», которым он борется с болезнью. Иногда кажется, он так же подвижен, даже более прежне. го легок, еще больше вокруг него людей, он разговаривает безудержнее, алчность свою к искусству он как будто умышлен- но возбуждает, все время говоря о нем. - Была у меня молодежь, - рассказы- вает он - Побеседовали. Я говорю им: писать, как они пишут, нельзя. Что делают? Берут «Шинель» Гоголя и придумывают, какой эта шинель должна быть в наше время. Он делает кругообразное движение паль- цами, точно выворачивая наизнанку во- ображаемое одеяние. - Куда это годится?… Кроме тогопи- шут так, что ежели пришло бы желание перевести их сочинения на иной язык, из этого ничего не получилось бы: где же их поймут, кроме какой-нибудь Калуж- ской губернии? А ведь надо писать так, чтобы все поняли… -Но народ обещает нечто значитель- ное… Хорошо будет писать Лунц Зощен- ко тоже будет писать, Весьма интересен, весьма. Его улыбка идет по следам памяти любованию разнообразными писательскими качествами сопутствуют оттенки доброду- шия, снисходительности, а то вдруг- коварства или мгновенного охлаждения. Плохо, когда недостает культуры, Но быть чересчур литератором - опасность не менее серьезная. Можно ведь долго писать под Замятина, потом под Ремизо- ва, потом еще под кого-нибудь. Что толку?… - Любопытно следить за Шкловским. С ума сошел человек на сюжете. Напи- сал книжку про Розанова, а Розановым в ней и не пахнет: все про сюжет. Если не освободится от этого - ничего невый- дет. Но какой талантливый человек… -А всех их вместе взятых побьет Всеволод Иванов Большой писатель, большой… За каждой сменой его чувств, тончай- ше отраженных лицом, я вижу одно - очень стойкое, неотступное. Это - жажда отыскать что-нибудь хорошее у другого писателя, особенно - у молодого, выде- лить это хорошее и одобрить. Как редко встречается такое чувство в литературе! Любить работу ближнего становится ут- раченным искусством. Горький владелим вку-дилось и ошибаться, и разочаровываться от природы, так же, как любознательно- стью, и, конечно, совершенствовал его усердно, так же, как свою любовь к ли- тературе вообще, Есть люди, склонные попрекнуть Горького чрезмерной щедро- стью на похвалы, Спору нет, ему дово-

 

Музей А. М. Горького в Москве (улица Воровского, 25) Зарисовка с натуры художника А. Н. Рудович

Горьковские чтения Приобретения музея Институт мировой литературы устраи- вает 19--20 июня очередные «Горьков- ские чтения». В первый день состоятся доклады Б. Бялика «Ленин, Сталин, о М. Е. Г. Горький «Композиция Горький», и языке» образа Тагера«А. Чеснокова Самгина», Музеем А. М. Горького приобретен в США у скульптора С. Т. Коненкова бюст писателя, выполненный в бронзе. Скульп- тор жил в 1928 году в Сорренто и во время посещений Горького вылепил его бюст. Получены также из-за границы брон- зовый бюст писателя, вылепленный чеш- ским скульптором В. Сапиком и им же сделанный слепок с его руки, В. Сапик гостил у А. М. Горького на Капри в 1913 году, и к этому времени относятся ятся эти работы. Особенно большую ценность име- ет слепок с руки А. М. Горького, таккак В. Сапик - единственный скульптор, ко- торому это удалось сделать при жизни писателя. Все эти вновь приобретенные скулыпту- ры будут включены в новую экспозицию музея. становлением Совнаркома СССРв рас- Постан поряжение музея А. М. Горького переда- на бронзовая фигура писателя, исполнен- ная лауреатом Сталинской премии скульн- тором В. И. Мухиной для международной выставки в Нью-Йорке. В настоящее вре- мя скулыптура выставлена в Третьяков- ской галлерее. Из мемориальных предметов, относя- щихся к нижегородскому периоду жизни писателя, в музей поступили: рамка для записной книжки с выгравированной над- писью - «Е. А. Золотницкой от Горького» и тарелочки для визитных картечек с вы- гравированным факсимиле- «Екатерине Алексеевне Золотницкой от Горьких». Из Китая получена серия фотографий многочисленных собраний, посвяшенных памяти великого писателя в третью го- довщину его смерти. Засняты собрания, доклады и выступления китайских рево- люционных поэтов, читавших произведе- ния Горького на родном языке. Поступили также 11 негативов с изоб- ражением А. М. Горького в Тессели, от- носящихся к апрелю--маю 1936 года.

 

Клима

Второй

день по- свящается докладам Я. Эльсберга «Нова- торство Горького и классические литера- турные традиции» и H. Белкиной «Неопубликованная проза А. М. Горь- кого». C воспоминаниями об Алексее Макси- мовиче выступят К. Федин и А. Тихонов. Чтения будут происходить по вечерам в музее А. М. Горького, где организует- ся выставка редких фотографий писате- ля, иллюстраций к его произведениям т. д. В особых витринах будут поме- ены фотокопии с рукописей Горького. ЛЕКЦИИ, ДОКЛАДЫ, ВЕЧЕРА

ЛЕНИНГРАД. (От наш. корр.). Цент- ральный лекторий Горкома ВКП(б) полу- чает множество заявок на организацию лекций, докладов и художественных вече- ров, посвященных памяти Горького. Заяв- ки поступают не только из домов куль- туры и клубов Ленинграда, но и из Вы- борга Кингисеппа и других городов Боль- шой горьковский вечер организует Дом писателя им. Маяковского. В Институте литературы Академии наук СОСР состоится научное заседание. Бесе- ды о жизни и деятельности А. М. Горь- кого проводятся на заводах, фабриках, в красноармейских частях. В Пушкине, в доме, где летом 1919 г. жил Алексей Максимович, открывается музей, В нем будут собраны различные материалы, отображающие этот период жизни и творчества А. М. Горького. В ближайшее время ленинградское от- деление издательства. «Советский писа- тель» выпускает в малой серии «Библио- теки поэта» книгу стихотворений А. М. Горького. Сборники новых материалов Горьком выпускает Институт литературы и Институт востоковедения Академии наук СССР.

 



Неопубликованное письмо А. М. Горького В. В. Вересаеву вы как отнесетесь литературы? 22--9 авг. 1912 г. бы Капри. и Сборники должны редактироваться кол- лективно, на местах и каждому должен быть предпослан небольшой очерк по ис- тории культуры данного племени. Буле Вас интересует этот проект, я мо- гу развить его более подробно, а так же сообщу Вам имена и адреса заинтересо- ванных этой идеей иноплеменных литера- торев, дабы Вы списались с ними непо- средственно. Будьте зторовы, желаю доброго успеха! М. Ф. кланяется. Немножко нездоров, извиняюсь за крат- кость письма. A. Пешков.

…Хотел ваши

знать, к

товарищи и

изданию

сборников

иноплеменной

областной

Можно очень быстро сорганизовать сборники произведений сибирских, бело- русских и украинских писателей, латыш- ский и татарский казанских татар. Затем, нетрудно составить сборники гру- зинский, армянский, польский, финский т. д. Думаю, что это вполне своевременно в паши националистические дни, и было бы крайне важно, если бы за это дело озна- комления России с самою собой взялись не издательская фирма, из соображений коммерческих, а товарищество великорус- ских писателей. Это доброе и необходимое дело снова и быстро укрепило бы ральный и политический престиж русской   ства. литературы.

Примечание: В то время сорганизова лось товарищеское «Книгоиздательство пи- сателей в Москве». В него входили: Л. Андреев, Ив. и Ю. Бунины, Вересаев, Б. Зайцев, Серафимович, Сергеев-Ценский, Те_ лешев, Тимковский, Ал. Толстой, Шмелев

пошатнувшийся мо- и др. Я был избран редактором издатель. B. Вересаев.



  К. ЗЕЛИНСКИЙ казалось ненужным умножать их. Но в то же время, когда читаешь «массовую», журнальную критику, действительно иног- да остается тоскливое ощущение форма- листской выутюженности, бедности мыс- ли, Еще хуже, когда последняя подме- няется вымученной псевдотеоретичностью или ее пустота облекается в трескучие одежды полемики, создающие ей теат- ральную привлекательность. Причина этого лежит большей частью в непонимании людьми того, о чем они пишут, в непо- нимании всестороннем: историческом и эстетическом, в неумении «войти в об- ект», как выражался Белинский. Крити- ку писатели могут простить многое. В том числе даже плохой язык. Но не про- щают того, что в своем подходе к ху- дожественному произведению критик пе- рестает быть цельным человеком со свои- ми собственными симпатиями и вкусами, a начинает глядеть на него лишь какой- о искусственной долей своего «критиче- ского сознания». Как и почему возникает такая «доля», это уже новый вопрос, углубляться в который мы сейчас не хо- тим. Среди русских писателей, писавших критические статьи, после Белинского ни- кто не обладал такой силой сердечного проникновения в написанное, как Горь- кий, Больше, чем знания Горького, меня всегда волновали его образ или его ис- кусство вхождения в разум и чувства че- ловеческие через книги, его необыкновен- ное искусство понимания. Каждый из пишущих знает, что перед своей работой полезно иногда прочитать «для возбуж- дения» страничку-две твоего люби- мого автора. Для меня такой страничкой является иногда Герцен, а чаще Горький, б удивительно умеющий развязывать в тебе ту «осердеченную мысль», без которой нет понимания искусства. В мировой литературе, вероятно, нель- зя найти примера такого воодушевленно- го, необычайного чтения книг, какой явил O Горьком-читателе и Горьком-критике, вероятно, будут написаны большие уче- ные сочинения. И хорошо, если будут на- писаны. Горький этоцелая энциклопе- дия, могущая обогатить собой десятки ис- следователей. Жаль, что еще не собрана библиотека книг, прочитанных Горьким. И непременно в тех изданиях, которые он держал в своих руках. Помню, как он однажды разбирал книги, присланные ему из книжной лавки писателей. Он смеялся и хмурился, поворачивал книжку корешком, прежде чем раскрыть ее, он разглядывал год издания, он всем суще- ством своим наслаждался предстоящей встречей с книгой. -До самого приступа к научно-критиче- ской оценке произведения должно быть понимание его. А понимание художест- венного произведения есть акт, в кото- ром участвует не только разум, но и сердце, весь человек. Грустно думал Блок о том, как будут понимать и писать нем критики. Цветок, видевший себя уже B гербарии: Печальная доля - так сложно, Так трудно и празднично жить, И стать достояньем доцента, И критиков новых плодить… Есть люди, имеющие «недуг» критико- вать произведения искусства и в то же время лишенные не только дара, но и желания воспринимать их по-человечески, то-есть слышать и видеть их собственное содержание, Для таких людей книта - более или менее удобный предмет, личшь служащий трамплином, оттолкнувшись от которого можно пуститься в отвлеченные поучения и теории, красуясь перед чита- телем якобы «публицистической остротой» своих ноучений. Эти люди придумали «теорию трамплина» для оправдания сво- ей глухоты и слепоты, и они же подме- нили словесной схемой страстный разго- вор об искусстве, рождаемый самой жизнью. Нехороши свидетельства о критике боль- шинства писателей. В том числе и Горь- кого. Мне всегда казались эти свидетель- слна во многом несправедливыми. И мне Горький. Его руками брал книгу класс, открывающий мир по-новому. Каждая встреча с книгой - событие, дата биогра- фии, чудо. Можно мысленно представить себе библиотеку (также еще не создан- ную) об этих встречах Горького с кни- гами. Признания о них довольно щедро рассыпаны у него. Сундук с книгами по- вара Смурого, своего учителя, он сделал знаменитым. О сундуке он рассказал, как о поэме. Картина чтения им «Простого сердца» Флобера в его рассказе незабы- ваема. Он рассматривал страницы книги «на свет, точно пытаясь найти между строк разгадку фокуса». Слово (а Горький был недоверчив к словам) могло произво- дить в его душе целые бури. Он мог послать телеграмму по поводу только что прочитанной книги (Августу Стринбергу). Мог плакать и сжимать кулаки. Он назы- вал литературу «чудом», «всевидящим оком мира», сердцем мира, окрыленным «…всеми радостями и всем горем его, меч- тами и надеждами людей, отчаянием и гневом их, умилением человека перед кра- сотою природы, страхом перед ее тайна- ми» Он говорил о литературе: «…это серд- це неугомонно и бессмертно бьется жаж- дой самопознания: как будто в нем все вещества и силы природы, создававшие в лице человека высшее выражение своей сложности и разумности, стремятся уяс- нить сущность и цель бытия». Все эти необыкновенные слова продик- тованы не только сознанием полезности книг, литературы, но и внушены вдох- новением мысли, умеющей проникать че- рез покровы в глубину, через строки в полпоковпенные обра- вы и связи. и в этом тайтся обазние и убедительность Горького-критика. Он умел не только «ругаться», но и «хвалить». А «хвалить» всегда труднее. Двумя-тремя замечаниями он сразу вводит в гушу конкретности. И мы, войдя туда, вместе с ним участвуем в рождении -- не сил- логизмов, нет, а человеческого ответа, суждения, реакции. Он заражает вас по- ведением своей критической мысли, а не просто пленяет ее разом вычерченной фи- гурой или забавляет ее хлесткой формой. Он обладает искусством незаметно гать мир, куда он входит. Вы начинаете

замечать ранее незамечаемое. Пейзаж у наблюдение. Едва вырвавшийся вздох души, за которым бездна пережитого. От прикосновения его пера критикуемое про- изведение становится - даже если он его «ругает» - не беднее, а богаче для вас. Можно без конца приводить примеры этому. Вот Горький прочел «Преображе- ние» Сергеева-Ценского: «…обрадован, взволнован, - очень хорошую книгу на- писали Вы, С. Н., очень! Властно берет за душу и возмущает разум, как все хо- рошее, настояще-русское. На меня оно всегда так действует: сердце до слез ра- до, ликует: ой, как это хорошо и до чего наше, русское, мое! А разум сердится сви- репо кричит: да ведь это же бесформен- ная путаница слепых чувств, неленейшее убожество, с этим жить нельзя, но соз- дашь никакого «прогресса»!» Что же дальше? Вы думаете «сердитый разум» в чем-либо уступил? Едва ли кто так мог подумать из знающих Горького. Сердитый разум «свирепо» отвесит свое. Но он же восхищенно скажет: «Пейзаж Ваш- великолепнейшая новость в рус- ской литературе», он заметит, что «сцена обяснения Алексея с Ильей исклю- чительная сцена, ничего подобного не знаю в литературе русской по глубине и про- стоте правды». И вообще многое такое «назаметит» Горький еще в романе, так насытит его своим вниманием, что сразу в нем как-то становится все видно и светло и начи- нает он переплескиваться к вам в дущу вместе с этой радостью читателя. Дело критики- в форме публинистики содействовать коммунистическому воспита- нию. В этом главное, Критик боеп и гла шатай жизни в борьбе за коммунизм. Та- ким критиком-трибуном и был Горький.ей Но некоторые думают, что эту роль жожно выполнить, стоя в стороне от ин- тересов литературы, что для этого доволь- но простого механизма общежитейского рассудка. Нет, не довольно, Сила Горько- го как критика была как раз в том, что он умел, входя внутрь искусства, перехо- дя на его язык, говорить о велениях жиз- ни. А так говорить - надо любить искус- ство, входить сердцем в него. раздви-Скажут: тут поменьше доверия сердцу, поменьше «лирики»… Даже Блок, мучив- 

шийся в запутанном узле своих противо- к тем областям художественного творче- ства, которые учат жизни». Но какая ли- рика? В этом все дело. Он говорил так- же: «Идеальный лирический поэт - это сложный инструмент, одинаково воспроиз- водящий самые противоположные пережи- вания». Для того, чтобы перелиться в чу- жое состояние или произведение («войти в об ект»), необходимы лирическая пла- стичность, сердечное вживание, умение становиться на чужую точку зрения. А для утверждающей свою правоту воспита- тельной мысли необходима подчиняющая себе обект несгибаемость, железная логи- ка теории. Металя и влага, теория и лирика. Не- соединимые категории? Они несоединимы в мире формальной логики. Но они соче- таются в единство диалектикой и исто- рией. Блок-лирик, отрекающийся от ли- рики, признающий ее непоправимую бес- помощность передмыслью… Это ли не жи- вая боль прошлого, не знавшего, как со- единить мысль и поэзию. Ведь и Горь- кий тогда писал, что лирика - для ме- щан, не умеющих понять героического начала мира. Но сам Горький показал, как можно соединить наступательную мысль и лирическое вживание. Маяков- ский показал, как создается героическая лирика. Революция вернула мужество ли- рике. ки мы Лирическая отзывчивость к художест- венному произведению может вызывать пассивный трепет, безвольное подчинение чувств перед ним и может стать тончай- шим инструментом острой, энергичной мысли, проникающей благодаря своейчут- кости в заповедные и неуловимые оттен- бытия. Вот этим инструментом гени- ально умел действовать Горький. И этому должны учиться у него. В одной сво- статье Горький писал о роде художни- ков исключительной духовной силы и сосредоточенности: «На их книгах лежит отпечаток внушительной и чарующей ин- тимности, и всегда чувствуешь, что они говорят не «людям вообще», а какому-то одному, излюбленному человеку, он один только и важен для них, он только и мо- жет понять всю глубину и значительность их «священного писания». В этих словах уже содержалось откры- тие в искусстве. Прежде обобщения здесь требовалось именно открытие этих сто- 

рон, проникновение в их бытие, удиви- понять, может быть, только такой вели… кий художник, как сам Горький. Да, ли- тература в своих высших образцах может быть и «священным писанием» о людях, чья красота и сила в неумолимой и осле- пительно простой правде. Так писали Лермонтов и Толстой. Такие примеры проникновения Горького во вторую природу» искусствa (по его же выражению) всегда оставляют взволно- ванное ощущение радости и желание по- следовать ему. Так понимать искусство не только дар, но еще и культура пони- мания, то-есть то, что приходит вместе с трудом, знанием и упражнением во внимании к этим вещам. Почему же так. мало мы говорим об этих вещах и даже почти не замечаем их в работе друг дру- га? А между тем в них-то - самое главное: мера критического таланта, его своеобразие, жанр, характер. И в этой связи мне всегда представляются мало- плодотворными суммарные разговоры о критике. Разве мы совсем бедны людьми, умеющими хранить и развивать культуру понимания искусства? В нашей критике есть подлинные та- ланты. И когда я думаю об их природе, то они оказываются для меня в одной линии, вершиной которой был и остает- ся Горький. Эти типы дарований проти- воположны безжизненному, псевдотеоре- тизирующему «социологизму». Белинский различал три стадии критики: сначала на- до войти в обект, увидеть его изнутри. Затем надо уметь выйти из него, уви- деть и оценить обект со стороны, истори- чески. Критическое суждение снимает в обогащенном виде первый и второй акты. Увы, многие еще практикуют «критику- поверку», минуя разные там «стадии». «Без волокиты аллитераций и рифм» (Ма- яковский). Но какие бы там софизмы ни воздвигали поклонники абстрактных ана- лизов, - подлинная критическая публи- цистика всегда будет рождаться из глу- бины самой конкретности искусства живни. Вот почему в литературной кри- тике правда - именно за «осердеченной мыслью». И с этой правдой - Горький. 3 № 24 Литературная газета