‘Bs
==
AA
“abe
у
x An eee PE ea
They, tag хД ль в зе 5
. ‘LS Ske 2 ce
poe
Пузей А. М. Горького в Москве (улица Воровского, 25) `
рисовка с натуры художника А. Н. Рудович
Горьковские чтения
Институт мировой литературы устраи-
вает 19—20 июня очередные «Горьков-
скио чтения». В первый лень состоятся
хоклалы Б. Бялзика — «Ленин, Сталин,
Горький», ЕВ. Тагеру—«А. М. Горький ©
языке» и Г. Чеснокова — «Композиция
образа Влима Самгина». Второй день по-
свящается докладам Я. Эльсберга «Нова-
торство Горького и классические литера-
турныю традиции» и’ Н. ‹ Белкиной
«Неопубликованиая проза А. М. Горь-
Koro».
С воспоминаниями 0б Алексее Макси-
жовиче выступят. В. Федини А. Тихонов.
Чтения будут происходить по вечерам
в музее А. М. Горького, где организует-
ся выставка редких фотографий писате-
ля, иллюстраций к его произведениям
г.т. д. В особых витринах будут поме-
зчены фотокопии с рукописей Горького.
ЛЕКЦИИ, ДОКЛАДЫ,
ВЕЧЕРА
ЛЕНИНГРАД. (От наш. корр.). Цент-
ральный лекторий Горкома ВКП(б) полу-
чает множество заявок на организацию
лекций, докладов и художественных вече-
ров, посвященных памяти Горького. Заяв-
ки поступают не только из домов куль-
туры и клубов Ленинграда, но ин нз Вы-
борга, Кингисенпа и других городов. Боль-
шой торьковский вечер организует Дом
нисателя им. Маяковского.
Институте литературы Академии наук
CCCP состоится научное заседание. Bece-
ды о жизни и деятельности А. М. Горь-
кого проводятся на заводах. фабриках, в
красноармейских частях.
В Пушкине, в доме, где летом 1919 г.
жил Алексей Максимович, открывается
музей. В нем будут собраны различные
материалы, отображающие этот период
жизни и творчества А. М. Горького.
В ближайшее время ленинградокое от-
деление издательства «Советский писа-
тель» выпускает в малой серии «Библио-
теки поэта» книгу стихотворений А. М.
Горького. Сборники новых материалов о
Горьком выпускает литературы
в востоковедения Академии наук
ois
Приобретения музея
Музеем “A. M. Горького приобретен в
США у скультора С. Т. Коненкова бюст
писателя, выполненный в бронзе. Скульп-
тор жил в 1928 году в Сорренто и во
время посещений Горького вылепил ero
бюст.
Получены также из-за границы брон-
зовый бюст, писателя, вылепленный чеш-
ским скульиором В. Сапиком и им же
сделанный слепок с его руки. В. Сапик
гостил у А. М. Горького на Капри в 1913
году,
работы. (собенно большую ценность име-
ет слепок с руки А. М. Горького. так как
В. Сапик —. единственный скульптор, ко-
торому это удалось сделать при жизни
писателя.
Все эти вновь приобретенные скудьпту-
ры будут включены в новую экспозицию
музея.
Постановлением Совнаркома СССР в рас-
поряжение музея А. М. Горького переда-
на бронзовая фигура писателя, исполнен-
ная лзурезтом Сталинской премии скульт-
тором В. И. Мухиной для международной
выставки в Нью-Йорке. В настоящее вре-
мя скульптура выставлена в Третьяков-
ской галлерев; i
Из мемориальных
предметов, OTHOCH-
записной книжки с`выгравированной нах:
и тарелочки хля визитных карточек е вы-
Алексеевне Золотницкой от Горьких».
Из Битая получена серия ‘фотографий
иногочисленных собраний, посвященных
памяти великого пибателя в третью го-
довщину его смерти. Заснять собрания,
доклахы и выступления китайских рево-
люционных ‘поэтов, читавших произведе-
ния Горького на родном языке.
Поступили тзкже 11 негативов е изоб-
ражением А, М. Горького в Тессели, от-
носящихея к зпрелю--маю 1936 года.
Неопубликованное пизьшо А. [0. Горького В; В. Bepecaesy
22—9 asr. 1912 rv
Капри.
:„Хотен бы знать, как отнесетесь вы
и ваши товарищи к изданню сборников
иноплеменной и областной литературы?
Можно очень быстро сортанизовать
сборники тиюизвелений ‘сибирских, бело-
русских и украинских писателей; латыш-
ский и татарский — казанских татар.
Затем. нетрудно составить сборники гру-
зинский, армянокий, польский, финский
кт хх р
Думаю, что это вполне своевременно в
паши напионалиетические дни. и было бы
крайне важно, если бы за это дело озна-
комления России с самою собой взялись
не издательская Фирма, из соображений
коммерческих, а товарищество велинерус-
ских писателей.
Это лоброе и необхолимое дело снов» и
быстро укрепило бы пошатнувиийся мо-
ральный и политический престиж русской
титературы.
Сборники должны редактироваться ‘кол-
тективно, на местах и каждому должен
быть предпослан небольшой очерк по ис-
тории культуры ланпого племени.
„Буле Вас интересует этот проект; я. мо-
гу развить его_более подробно, a так же
сообщу Бам имена и. адресь заинтересо-
ваниых этой идеей иноплеменных литера-
торев, дабъ Вы списались е ними кепо-
срежтвенно. .
Будьте злоровы, желаю доброго успеха!
И. Ф. кланяется.
Немножко нездоров, извиняюсь за крат
КОСТЬ ПИСЬМА.
: А. Петков.
Примечание: В то время сорганизова-
лось товарищеское «Книгоиздательство пи-
сателей в Москве». В него входили: ЭЛ.
Андреев, Из. и Ю. Буннны, Вересаев, Б.
Зайцев, Серафимович, Сергеев-Ценский, Те-
лешев, Тимковский, Ал. Толстой, Шмелев
и др. Я был избран редактором издатель-
ства. ‘
B. ‘ Bepecaes.
И к этому времени OTHOCHTCA эти
щихея в нижегородскому периоду жизни
писателя, в музей Поступили: рамка для
писвю — «Е. А. Золотницкой от Горького»
травированным ‘ факсимиле — «Екатерине
Конст. ФЕДИН
— Понимаете ли, ре-
формы! Серебряную ва.
люту вводим, торговлю
открываем, чорт побери!..
Горький крепко трет
руку 0б руку, плечи его
расправились, он очень
бодр, решителен, даже
кашель его стал как будто тише.
— Голова кругом пошла — до чего
много дел всяких До помраченья pac-
судка. До обалдения! ..
В ето счастливых глазах ясно прогля-
дывает игривая улыбка, будто он хочет
сказать — мол, не обессудьте, что он та-
кой наивный, молодой, увлёекающийся, хо-
тя полагалось бы ему быть серьезным и,
может быть, даже скептическим. В том,
как он прислушивается к своим расска-
зам о новостях, есть что-то ‘похожее на
сосредоточенность ‘ребенка, рассматриваю-
щего поразительную игрушку: она еще не
сломана, ее механика не обнаружилась, но
предстоят два, три движения и — посмог-
рим тогда, есть ли чему удивляться...
Олнажды Горького спросили, пишет ли
он что-нибудь? :
— Какое! — ответил он и махнул ру-
кой: — заговорил! :
Это был период говорения в редакциях,
издательствах, эпоха комиссий, коллегий,
правлений, комитетов.
Так и теперь, смеясь, он тоже машет
рукой:
— Поверите ‘ли, каждый день теряю бу-
маги — прямо страсть как...
Он удивленно проводит взглядом по во-
рохам бумаг, их вид напоминает ему ка-
кое-то дело, он принимается торопливо
разыскивать его. Это совсем новые дела,
или нет, это все ‘те же дела, какими он
был занят всегда. но в них появилось
нечто новообретенное, дела новой эры, 08-
начающей шаг истории. Он погружается’ в
них, он пьет их, и когда в трубку, через
которую бежит, струится питательная ма.
терия обновляемой жизни, попадает нечто
испробованное прежде, он сердится.
Стол его неузнаваем Обычно он про-
сторен, на нем нет лишних, ненужных
вещей, к его порядку Горький относится
без снисхождения. Поражает тот факт, что
рассказ «Двадцать шесть и одна> был на-
писан Горьким ‘в то время, как рядом в
комнате лежал покойник, — поражает
особенно, когда знаешь, что Горький не
мог работать, если какой-нибудь нож для
разрезания книг исчезал с отведенного
ему места. Теперь же на столе не ocTa-
лось следа обычного порядка — из-под
бумаг даже не проглядывает зеленое сук-
но, и Горький роется в них самозабвенно.
Какая неистребимая страсть в его, ув-
лечениях, какая потребность в вечно но-
вом, буль то человек, или вещь, или со-
бытие! Каждое явление — истинное чу-
до, если оно что-нибудь. приносит, дает,
обещает. On требует, чтобы к нему несли
творения рук человеческих, вещи, краски,
звуки, душу, наконец, просто — морду
какую-нибудь замечательную и разитель-
ную глупость. Ему все мало — давай, да-
вай! Если ему ничего не несут, он сам
идет «к горе»: вот и этой весной — Мо-
сква не приедет к нему сна Кронверкский
— ион все чаще ездит в. Москву, все
дольше живет там, & возвративигись, го-
товится к новой поездке.
Перебирая бумаги, он внезапно приоста-
навливается, смотрит на меня, снимает
очки,
— Это что у вас торчит в кармане?
— Рукопись одна, Рассказ.
— Позволительно спросить — это для
меня?..
— Я обещал одному журналу...
— А-а, — тянет он обиженно. — Ну-
ка, дайте-ка сюда..
Он прочитывает несколько строк, гово-
рит с холодным равнодушием, едва слы-
ино:
— Tak, значит, He дадите мне?
— Я для вас и принес. ’
— Ну, вот, это другой разговор. Возь-
му с собой в Москву, почитаю.
Он с удовольствием разглаживает руко-
пись и бережно присоединяет ее к целой
стопе других неведомых манускриптов, ко-
торые, наверно, тоже поедут с ним в
Москву.
Я гляжу, как ему носкренне приятно,
что вот человек отнял у него время не
даром, порадовал, как-никак, рассказцем,
и мне вспоминается история, случившаяся
с сотрудницей одного издательства — Be-
рой Валерьяновной Томилиной.
Горький был не в духе, а надо было ©
ним говорить по редакционному вопросу,
и Томилина придумала хитрость: она ня-
дела на себя замечательную старинную
брошь из крупных рубинов. Как только
она поздоровалась © Горьким, он увидел
брошь и уже больше не ‘сводил © нее
глаз,
— Вы извините, что я прерываю. Я
обязуюсь дослушать вас до конца и по-
ступить совершенно в духе вашего убеж-
дения. Но скажите, пожалуйста, у Bac
‚словесного искусства
«ГОРЬКИЙ СРЕДИ НАС».
Воспоминания «Горький среди нас» представляют собою
картины литературной жизни, в центре которых стоит
Горький. Первая часть воспоминаний рисует петроградскую
деятельность Горького и обнимает 1920—21 гг. В основу
следующей части положена переписка с Горьким периода
никогда не возникало намерение продать
вот’ эту брошь?..
И дальше, увлекаясь подробностями ис-
тории броши, разглядыванием рубинов,
припоминанием легенд 06 этом камне,
Горький восстановил душевное равновесие
и охотно занялся работой...
А ведь сейчас дело шло не о рубино-
вой брошке, — ветер истории дул со све-
жей силой, Горький дышал расправлен-
ной грудью и, оставаясь собою, казалось,
перерождался.
— Вот погодите, — говорит он на про-
щанье, — вернусь на пасху домой, лягу
и буду лежать, отдыхать. Приходите тог-
да, говорить будем. Обо. всем. Да непре-
менно приходите! Е
В замечательной литературной автобио-
графии Горького — «О том, как я учился
писать» — он трижды повторяет важное
признание: «Я очень многим обязан ино-
странной литературе, особенно — фран-
цузской...» «Настоящее и глубокое воспи-
тательное влияние на меня, как писате-
ля, оказала «большая» французская лите-
ратура — Стендаль, Бальзак, Флобер; этих
авторов я очень советовал бы читать «на-
чинающим». Это действительно гениаль-
ные художники, величайшие мастера фор-
мы, таких художников русская литерату-
ра еще не имеет. Я читал их по-русски,
HO эт0 не мешает мне чувствовать силу
французов...» «Из
всего сказанного о книгах следует, что я
учился писать у французов. Вышло это
случайно, однако я думаю, что вышло не
плохо, и потому очень советую молодым
писателям изучать французский язык, что-
бы читать великих мастеров в подлинни-
ке, и у них учиться искусству слова...»
Любовь Горького к французской лите-
ратуре загоралась чрезвычайно сильно в
моменты, когда, остро’ недовольный тем,
что им делается, он задавал себе новые,
труднейшие задачи. Истинный, бесстрати-
ный художник, он вслушивался в сове-
ты, проверял себя разнообразными‘ вкуса-
ми. Полосу бурного и настойчивого пере-
смотра своих художественных
Горький прошел в начале двадцатых го-
дов, в результате чел появились чудес-
ные книги рассказов и воспоминаний,
украсившие с0б0ю все, что создал Горь-
кий,
В одном письме‘ ко мне
Горький пишет:
«Дорогой Федин, посылаю Вам «Депо
Артамоновых». Прочитав, сообщите, не
стесняясь, что Вы думаете об этой кни-
ге, и, в частности, о Вялове, о Сврафиме.
О личном моем мнении, я пока умолчу,
дабы не подсказывать Вам тех’ уродств,
которых Вы, м: 6. и не заметите...»
Как только я ответил, Горький написал
мне: ‹...опасибо за Ваш отзыв ‘0б «Арта-
моновых», Я. считаю; что Ваши ‘указания
на недостатки конструкции — совершен-
но правильны. На это-же — почти впол-
не согласно с Вами — указал мне и
М. М. Пришвин, художник, которого я
весьма высоко ставлю и человек насквозь
этого времени
] русский, Даже — слишком, пожалуй. Он
по поводу «Безответной любви» пишет
мне; «Это и французы написали’ бы».
Чувствуете высоту тона? Знай наших! A
для меня ‘его «и французы» — лучший’
какой я. когда-либо CHES
комплимент,
шал...» ;
Нет сомнения — Горькому действитель-
но был приятен невольный комплимент
Пришвина, потому что
слышать порою совсем иные отзывы 0
своем пристрастии к французам. Худож-
ница Взлентина Михайловна Ходасевич
передала мне один разговор, который у
нее. произошел с Горьким, когда она. го-
стила у него за границей.
— Последний номер «Беседы» виде-
ли? — спросил” Горький.
Видела.
— Рассказ там один ‘некоего Василия
Сизова — не читали?
— `Не помню. Может, и читала. :
— Гм. Вряд ли читали. Иначе -sanom-
нили бы. Он несколько необычно постро-
ен: в нем действует терой из неокончен-
ного романа...
— А, припоминаю, как же... действи-
тельно, читала...
— Ну, как по-вашему?
— По-моему — ужасная чепуха!
— Bon как.. Ну, благодарю покорно.
— Это ‘почему?
— А потому, — видите ли, что азесмь
трешгный автор сей чепухи...
Псевдонимом Вас. Сизов Горький под-
писал «Рассказ 0б одном романе», напи-
санный в европейском, французском вку-
приемов
ему доводилось”
его пребывания за гравицей в 1923—28 гг..а также первый
приезд его в СССР в 1928 г. Заключительная часть свя-
зана с последними поездками Горького в Сорренто и с его
работой на родине в 1930—36 гг. Печатаемые отрывки взя-
ты из первой части и относятся к 1921 г.
ce — с замысловатой композицией и не
без пародийных намеков на слишком гру-
Go «офранцузившихся» российских эми-
грантов. !
Свою черту неугомонных поисков HO-
вой формы Горький ясно отразил вдру-
гом письме ко мне. Прислаз в альманах
«Ковш» рукопись рассказа «О тараканах»,
он просил меня написать о впечатлении,
которое производит рассказ. «Мне было
бы весьма интересно — и полезно —
знать, мерцает ли в нем нечто не «от
Горького?» — это серьезный вопрос для
меня...»
Горький мог быть спокоен, потому что
во всем написанном на протяжении по-
следних полутора десятилетий его писа-
‚тельской жизни мерцало очень многое «не
от Горького», точнее — от нового Горь-
кого советской эпохи. Но нет, он не мог
быть спокоен: спокойствие не присуще
художнику — вечному ровеснику молодо.
сти, каким был Горький.
*
Опять распахнуто окно кабинета на
Кронверкском — неверная, язвительная
весна Севера началась теплом.
Горький, упираясь кулаками в подокон-
ник, жмурится на небо. Ему неудобно
стоять, высунувшись наружу, но он
долго не может расстаться с ощущением
пригретости, ласки солнца. Потом он по-
ворачивается лицом в комнату, глаза его
после света кажутся потерявшими зрач-
ки, и он словно отсутствует еще некото-
рые секунды.
— Хорошо, — товорит он, резче. обыч-
ного окая, — почти как на Капри... в
январе месяце...
Потом начинаются оодрогания кашля, и
в промежутки между ними он выдыхает:
— Капри, чорт побери... Не законопатить
ЛИ ОПЯТЬ... Это самое... уважаемое окно в
мир...
н живет, ничуть не уменьшая своего
разбега, взятого, наверно, с юности,
это и есть «напряжение воли», которым
он борется с болезнью. Иногда кажется,
OH Tak же подвижен, даже более прежне.
го легок, еще больше вокруг него людей,
он разговаривает безудержнее, алчность
свою к искусству он как будто умышлен-
но возбуждает, все время говоря о нем.
— Была у меня молодежь; — рассказы-
вает он. — Побеседовали. Я говорю им:
так писать, как они пишут, нельзя. Что
они делают? Берут «Шинель» Гоголя и
придумывают, какой эта итинель должна
быть в наше время.
Он делает кругообразное движение паль-
цами, точно выворачивая наизнанку во-
ображаемое одеяние.
Куда это годится?.. Кроме того, пи-
шут так, что ежели пришло бы желание
перевести их сочинения на иной язык, из
этого ничего ‚не получилось бы: где. же
их поймут, кроме какой-нибудь Калуж-
ской губернии? А ведь надо писать так,
чтобы все поняли...
‚— Но народ обещает нечто значитель-
ное... Хорошо будет писать Лунц. Зощен-
ко тоже будет писать., Весьма интересен,
весьма...
Его улыбка идет по следам памяти —
любованию разнообразными писатель кими
качествами сопутствуют оттенки доброду-
шия, снисходительности, а то вдруг —
коварства или ‘мгновенного охлаждения.
—. Плохо, когда недостает. культуры, Но
быть чересчур литератором — опасность
не менее серьезная. Можно ведь долто
писать под ‘Замятина, потом под Ремизо-
Ba, потом еще подо кого-нибудь. Что
толку?.. . :
_ — ‘Любопытно следить за Шкловским.
С ума сошел человек на сюжете. Напи-
сал книжку про Розанова, а Розановым
в ней и не пахнет: все‘ про сюжет. Если
не освободится от этого — ничего не вый-
дет. Но какой талантливый человек...
— А всех их вместе взятых побьет
Всеволод ‘Иванов. Болыной кисатель,
большой...
За каждой сменой его чувств, тончай-
ше отраженных лицом, я вижу одно —
очень стойкое, неотступное. Это — жажда
отыскать что-нибудь хорошее у другого
писателя, особенно — у молодого, выде-
лить это хорошее и одобрить. Как редко
встречается такое чувство в литературе!
ить работу ближнего становится ут-
от природы, так же, как любознательно-
стью, и, конечно, совершенствовал его
усердно, так же, как свою любовь к ли-
тературе ‘вообще. Есть люди, склонные
попрекнуть Горького чрезмерной щедро-
стью на’ нохвалы. Спору нет, ему дово-
дилоеБ и ошибаться, и разочаровываться
раченным искусством. Г орький владел им”
в своих надеждах. На
кто учтет, сколько 603-.
дано отличного в совет“
ской литературе благо-
даря .безбоязненному и
всегда целеустремлен-
ному поошрению Горь-
у кого!
Обособленный от узких вкусов, стояв-
ший всегда над школами, Горький мог
одобрить явления, исключающие друг Apy-
та. Однажды он нетерпеливо спросил
меня:
— Вы слушали Маяковского?. Послу-
шайте... Прочитал мне свои «150.000.000».
Какой, скажу я вам, человечище!..
Другой раз он дивился Чапыгину:
Написал, понимаете ли, пиесу —
«Гориславич», на языке ХПИ века. Непо-
священный даже не уразумеет. Поставить
ее в театре нельзя. Да и прочитать —
едва ли возможно. Но человек, как вол-
шебник, перешатнул через тьму времен и
заговорил языком ХПН века так, точно
всосал его с материнским молоком. Для
этого способности мало, надо иметь нечто
большее, Необыкновенные вещи должно
ожидать от этого чудодея...
Прощаясь, я испытываю мало приятное
смущение: мне хотелось поделиться но-
востью, но я не знаю, как начать. Неча-
янно Горький помогает мне, когда я оде-
ваюсь в передней.
— Что у вас в газете? — показывает
он на сверток.
— Да это журнал с моим рассказом.
— С каким рассказом?.. Ах, это кото»
рый я знаю... -
У него, такое скучающее лицо, и я на-
столько чувствую себя виноватым в этой
скуке, что выпаливаю:
— Мне. дали первую премню за рассказ
на конкурсе Дома литераторов.
Серьезный. даже словно рассерженный,
он делает ко мне шаг, будто хочет ска-
зать: ага, вот ты и попался!
— 8a какой рассказ? Я его знаю?. А
почему ‘мне раньше не показали?.. Ни-`
кому не показывали?..
Я должен посвятить его во все подроб-
ности дела, и, я вижу, что в нем борют-
ся два впечатления: событие доставляет
ему удовольствие, он весело потирает ру-
ки, и в то же время ему обидно, что су-
ществовала какая-то тайна, в которую его
н$ посвятили, — а ведь он всегда был
хоронгим товарищем, и уж — кто-кто—
& он сумел бы сберечь тайну...
Конкуре этот был примечателен тем,
что из шести выданных премий за луч-
шие рассказы пять присуждены оказа-
лись серапионам, участвовавшим в состя.
зании потихоньку друг от друга. Резуль-
таты были неожиданны прежде всего для
премированных, потому что они увидели
друг друга как бы чужим взором или,
может быть, сняли со своего взора пелену
предубеждений. Что-то шуточное и озор-
ное было в этом нечаянном. взаимном раз=
облачении, и оно скоро примярило «ле-
ВЫХ» с «правыми», оба крыла убедились,
что жизнь предоставляет ‘им место, не-
смотря на различие, и что прав Горький
с его широтою понимания литературы.
Вслед’ за серапибнами, но уже совсем не
радостно, поражен был Дом литераторов,
обнаруживший, что ненавистный Дом ис-
кусств успел высидеть целый выводок мо-
лодых писателей, тогда как Дом литерач
торов никакими подобными произрастач
ниями похвастать не может, H ONATB-Ta<
ки Горький к этому факту имеет слишком
демонстративное касательство!..
— Какой пассаж, — смеялся Горький. —
Так принесите мне ваш рассказ!..
Я принес ему. вмебто одного — два рав:
сказа. Как всегда, он с необычайной бы-
стротою прочитал и вернул мне рукопи-
си ©` отчетливыми надписями на обложках.
На «Сале» — «Очень хорошо, но, ме-
стами, встречаются лишние или не точно
взятые слова».
Ha «Мопчальнике» — «Мне этот рас-
сказ кажется написанным манерно и
холодно. В его описательной ‘части я чув-
ствую что-то надуманное, HeBepHoe; Н
диалогической нечто очень старенькое,
слишком знакомое. Фабула первой части
плохо связана со второй. Я, читатель, не
верю, что молчальник первой части —
герой конца рассказа. 30 лет тому назад
интеллигенты еще не умели товорить и
думать так, как‘написано письмо, — т.е.
товорили «не этими сповами»,
Такой отзыв, какой справедливо заслу=
жил мой «Молчальник» был для меня
решающим: рассказ никогда не появлялся
на свет ‘божий ‘из недр моего стола.
Я приглядываюсь к тому, как свети
тень горьковской критики распределяются
в отношении множества писателей. И я
прихожу к убеждению, что плохие отзы-
вы Горького умалчиваются, а хорошие
разглашаются. Горький. был человеком
большого равновесия — ‘к такому выво-
ду приходят все, кто его близко знал. И,
по-моему, надо разбить легенду © его
чрезмерной щедрости на похвалы.
ИСКУССТВО ПОНИМАТЬ
О Горьком-читателе и Горьком-критике,
вероятно, будут написаны большие уче-
ные сочинения. И хорошо, если будут на-
писаны. Горький это— целая энциклопе-
дия, могущая обогатить собой десятки ис-
следователей. Жаль, что еще не собрана
библиотека книг, прочитанных Горьким.
`И непременно в тех изданиях, которые
он держал в своих руках. Помню, как
он однажды разбирал книги; присланные
ему из книжной лавки писателей. Он
смеялся и хмурился, поворачивал книжку
хорешком, прежде чем раскрыть ее, он
разглядывал год издания, он всем суще-
ством своим наслаждался предстоящей
встречей с книгой.
- До самого приступа к научно-критиче-
ской оценке произведения. должно быть
понимание его. А понимание художест-
венного произведения есть акт, в. кото-
ром участвует не только разум, но и
сердце, весь человек. Грустно думал Бнок
6 том, как будут понимать и писать oO
нем критики. Цветок, видевиий себя уже
в гербарии:
Печальная доля — так сложно,
Так трудно и празднично жить,
‚ И стать достояньем доцента,
И критиков новых плодить...
‚ Есть люди, имеющие «недуг» критико-
вать произведения искусства и в TO
же время лишенные не только дара, но и
желания воспринимать их по-человечески,
то-есть слышать и видеть их собственное
содержание. Для таких людей книга —
более или менее удобный предмет, ‘лилть
служащий трамплином, оттолкнувигись от
‘которого можно пуститься в отвлеченные
поучения и теории, красуясь перед чита-
телем якобы «публицистической остротой»
`своих поучений. Эти ‘люди придумали
«теорию трамплина» для оправдания ©во-
ей глухоты и слепоты, и ‘они же подме-
нили словесной схемой страстный разго-
вор об искусстве, рождаемый самой
Жизнью.
Нехороши свидетельства о критике боль-
шинства писателей. В том числе. и Горь-
кого. Мне всегда казались. эти свидетель-
ЕлЕЗ во многом несправедливыми. И ине
a >
К. ЗЕЛИНСКИЙ
ae
казалось ненужным умножать их. Но в
то же время, когда читаешь «массовую»,
журнальную критику, действительно иног-
да остается тоскливое ошущение форма-
листской выутюженности, бедности мыс-
ли. Еще хуже, когда последняя ‘подме-
няется вымученной псевдотеоретичностью
или ее пустота облекается в трескучие
одежды полемики, создающие ей теат-
ральную привлекательность. Причина этого
лежит большей частью в непонимзнии
людьми того, о чем ‘они пишут, в непо-
нимании всестороннем: историческом и
эстетическом, в неумении «войти в 0б’-
ект», как выражался Белинский. Крити-
ку писатели могут простить многое. В
том числе даже плохой язык. Но не про-
щают того, что в своем подходе к
дожественному произведению критик пе-
рестает быть цельным человеком со свои-
ми собственными симпатиями и вкусами,
& начинает тлядеть ‘на ‘нем лишь какой-
то искусственной долей ‘своего «критиче-
ского сознания»; ° ‚и почему возникает
такая «доля», это уже новый вопрое,
утлубляться в который мы ‹ейчас не хо-
THM. e?
Среди русских писателей, пиоавиих
критические статьи, после Белинского ни-
кто не обладал такой силой сердечного
проникновения в написанное, как Горь-
кий. Больше, чем знания Горького, меня
всегда волновали ero образ или его ис-
кусство вхождения в разум и чувства че-
ловеческие через ‘книги, его необыкновен-
ное искусство понимания. Каждый из
пишущих знает, что перед своей работой
полезно иногда прочитать «для возбуж-
дения» страничку-две твоего люби-
мого автора. Для меня такой страничкой
является иногда Герцен, а чаще Горький,
удивительно умеющий развязывать в
ТУ «осердёченную мысль», без которой нет
понимания искусства. ь
В. мировой литературе, вероятно, нель-
эя найти примера такого воодушевленно-
№, необычайного чтения иниг, какой явил
Горький. Его руками брал книгу класс,
открывающий мир по-новому. Каждая
встреча с книгой — событие; дата биогра-
фии, чудо. Можно мысленно представить
себе библиотеку (также еще не создан-
ную) об этих встречах Горького с кни-
тами. Признания о них довольно щедро
рассыпаны у него. Сундук © книгами по-
вара Смурого, своего учителя, он сделал
знаменитым. О сундуке он рассказал, как
о поэме. Картина чтения им «Простого
сердца» Флобера в его рассказе незабы-
ваема. Он рассматривал страницы книги
«Ha свет, точно пытаясь найти между
строк разтадку фокуса». Слово (а Горький.
был недоверчив к словам) могло произво-
дить в его душе целые бури. Он мог
послать телеграмму‘ по поводу только что
прочитанной книги (Автуету Стринбергу).
Мог плакать`и сжимать кулаки. Он назы-
вал литературу «чудом», «всевидящим
оком мира», сердцем мира, окрыленным
‹..всеми радостями и всем горем его, меч-
тами и надеждами людей, отчаянием и
тневом их, умилением человека перед кра-
сотою природы, страхом перед ее тайна-
ми> Он говорил. о литературе: «...это серд-
це неугомонно и бессмертно бьется жаж-
дой самопознания: как будто в нем все
вещества и силы природы, создававшие
в лице человека высшее выражение своей
сложности и разумности, стремятся уяс-
нить сущность и цель бытия».
эти необыкновенные слова продик-
тованы не только сознанием. полезности
книг, литературы, но и внушены вдох-
новением мысли, умеющей проникать че-
рез покровы в глубину, через строки в
подтекст, через слова в жизненные обра-
зы ‘и связи. И в этом таится обаяние и
убедительность Горького-критика. Он умел
не только «рутаться», но и «хвалить». A
«хвалить» всегда‘ труднее. `Двумя-тремя
замечаниями OH сразу вводит в тущу
конкретности. И мы, войдя туда, вместе
с ним участвуем в рождения —- не сил-
логизмов, нет, — а человеческото ответа,
суждения, реакции. Он заражает вас _по-
ведением своей критической мысли; а не
просто пленяет ее разом вычерченной фи-
гурой или забавляет ее хлесткой формой.
Он обладает искусством незаметно раздви-
тать мир, куда он входит. Вы ‘качанаете
замечать ранее незамечаемое. Пейзаж у шийся в запутанном узле своих противо-
писателя. Оброненное сравнение. Тонкое
наблюдение. Едва вырвавшийся ° вздох
души, за которым бездна пережитого. От
прикосновения его пера критикуемое про-
изведение становится — даже если он
его «рутает» — не беднее, а богаче для
вас.
Можно без конца приводитБ примеры
этому. Вот Горький, прочел «Преображе-
ние» ‚ Сергеева-Ценского: ‹...обрадован,
взволнован, — очень хорошую книгу на-
писали Вы, С. Н., очень! Властно берет
за душу и возмущает разум, как все хо*
ронее, настояще-русское. На меня оно
всегда так действует: сердце до слез ра-
до, ликует: ой, как это хороно и до чего
наше, русское, мое! А разум сердится, сви-
репо кричит: да ведь это же бесформен-
ная путаница слепых чувств, неленейшее
Убожество, с этим жить нельзя, не ©0з-
дашь никакого «прогресса» !»
Что же дальше? Вы думаете «сердитый
разум»? в чем-либо уступил? Едва ли кто
так мог подумать из знающих Горького.
Сердитый разум «свирепо» отвесит’ свое.
Но он же восхищенно скажет: «Пейзаж
Bam — великолепнейшая новость ‘в рус:
ской литёрдтуре», он заметит, что «сцена
об’яснения Алексея с Ильей — исклю-
чительная сцена, ничего подобного не знаю
в литературе русской по тлубине и про-
стоте правды».
И вообще многое такое «назаметит>
Горький еще в романе, так насытит его
своим вниманием, что еразу в нем как-то
становится все видно и светло и начи-
нает он переплескиваться к вам в душу
вместе с этой радостью читателя.
Дело к и— в форме публицистики
содействовать коммунистическому воснита-
нию. В этом главное. Критик—боец и тла-
шатай жизни в борьбе за коммунизм. Та-
ким критиком-трибуном и был Горький.
Но некоторые думают, что эту роль
можно выполнить, стоя, в стороне от ин-
тересов литературы, что для этого доволь-‘
но простого механизма общежитейского
рассудка. Нет. не. довольно. Сила Горько-
TO как критика была как раз в TOM, что
он умел, входя внутрь искусства, перехо-
дя на его язык, говорить о велениях жиз-
ни. А так товорить — надо любить искус-
ство, входить сердцем в нею.
Скажут: тут поменьше’ доверия сердцу,
поменыше «лирики»... Даже Блок, мучив-
речий, писал, что «лирика не принадлежит
к тем областям художественного творче-
ства, которые учат жизни». Но какая ли-
pura? В этом все дело. Он говорил так-
же: «Идеальный лирический псэт — это
сложный инструмент, одинаково воспроиз-
водящий самые противоположные пережи-
вания». Для того, чтобы перелиться в чу-
moe состояние или произведение (войти
в обект>), необходимы лирическая пла-
стичность, сердечное вживание, умение
становиться на чужую точку зрения. А
для утверждающей свою правоту воспита-
тельной мысли необходима подчиняющая
себе об’ект несгибаемость, железная логи-
ка теории.
` Металл и влага, теория и лирика. Не-
соединимые категории? Они несоединимы
в мире формальной логики. Но они соче-
таются в единство диалектикой и исто-
рией. Блок-—лирик, отрекающийся от ли-
рики, признающий ее непоправимую Gec-
помощность перед мыслью... Это ли He жи-
вая боль прошлого, HO знавшего, как с0-
единить мысль и поэзию. Ведь и Горьз
кий тогда писал, что лирика — ‘для ме-
щан, не умеющих понять тероического
начала мира. Но сам Горький показал,
как можно соединить наступательную
мысль и лирическое вживание. Маяков-
ский покадал, как создается героическая
лирика. Революция: вернула мужество ли-
рике.
Лирическая отзывчивость к художест-
венному произведению может вызывать
пассивный трепет, безвольное подчинение
чувств перед ним и может стать тончай-
HM инструментом острой, энергичной
мысли, проникающей благодаря своей чут-
кости в заповедные и неуловимые оттен-
ки бытия. Вот этим инструментом гени-
ально умел действовать Горький. И этому
мы должны учиться у него. В одной сво-
ей статье Горький писал о роде художни-
ков исключительной духовной силы и
сосредоточенности: «На их книгах лежит
отпечаток внупгительной и чарующей ин-
тимности, и всегда чувствуешь, что они
говорят не «людям вообще», & какому-то
одному, излюбленному человеку, он один
только и важен для них, он только и мо-
жет понять Всю глубину и значительность
их «священного писания»,
В этих словах уже содержалось откры-
тие в искусстве. Нрежде обобщения здесь
требовалось именно открытие этих сто-
POH, проникновение. в. их бытие, удиви-
тельную привлекательность которого мог
понять, может быть, только такой вели.
кий художник, как сам Горький. Да, ли-
тература B своих высших образцах может
быть и «священным писанием» о людях,
чья красота и сила в неумолимой и осле-
пительно простой правде. Так писали
Лермонтов и Толстой.
Такие примеры проникновения Горького
во «вторую природу» искусства (по его
же выражению) всегда оставляют взволно-
ванное ощущение радости и желание по-
следовать ему. Так понимать искусство—
не только дар, но еще и культура пони-
мания, то-есть то, что приходит вместе
с трудом, знанием и упражнением во
внимании к этим вещам. Почему же так
мало, мы говорим 0б этих вещах и даже
почти не замечаем их в работе друг дру-
га? А между ‘тем в них-то — самое
тлавное: мера критического таланта, его
своеобразие, жанр, характер. И в этой
связи мне всегда представляются мало-
плодотворными суммарные разговоры ‘0
критике. Разве мы совсем бедны людьми,
умеющими хранить и развивать культуру
понимания искусства?
В нашей критике есть подлинные тяа-
ланты. И когда я думаю об их природе,
то они оказываются для меня в одной
линии, вершиной которой был и остает-
ся Горький. Эти типы дарований проти-
воположны безжизненному, псевдотеоре-
тизирующему «социологизму>». Белинский
различал три стадии критики: сначала на-
до войти в об’ект, увидеть его изнутри.
Затем надо уметь выйти из иего, уви-
деть и оценить об’ект со стороны, истори-
чески. Критическое суждение снимает в
обогащенном виде первый и второй акты.
Увы, многие еще практикуют «критику-
поверку», минуя разные там «стадии»,
«Без волокиты аллитераций и рифм» (Ма-
яковский). Но какие бы там софизмы ни
воздвигали поклонники абстрактных ана-
лизов, — подлинная критическая публи»
цистика всегда будет рождаться из. глу-
бины, самой конкретности искусства и
жизни. Вот почему в литературной кри-
тике правда — именно за «осердеченной
мыслью». И с этой правдой. — Горький,
Литературная газета
№ 24
3 !