Явление первого самозванца    Известно, что Лжедимитрий, авантюрист и польский ставленник, не был лишен не- которых черт личной привлекательности. «Милый авантюрист»--называет его Пуш- кин в письме к Раевскому. Подчас таким и выступает Лжедимитрий в романе Да- выдова: вор, удалец, польский свистун, обреченный и обретший себе гибель. По- добная обрисовка персонажа исторична и не противоречит тому, что дали нам лучшие представители мировой литерату- ры: Шиллер, Пушкин, Островский. Щедро разбрасывая обещания, Лжеди- митрий, опекаемый своими хозяевами, польскими панами, не мог, конечно, об- легчить участи народа. Отношение москов- ского люда к Самозванцу становилось все более отрицательным, В романе об этом ясно говорится: « Кой он Димитрей! Вор, расстрига…» «Польских купчин привел ты с собою табун», - вопили посадские по рядам… «Ратные люди твои поляки ругаются нам и смеются, куплю деют неволею, деньги платят худые», стоном стонало кругом… «Отколича нанесло их столь много на пагубу нашу?»недоумевал смешной чело- вечек с ведром на голове… «Пожаловал ты пану Мошницкому деревню Ковалеву, и пограбил нас пан великим грабежом». плакался лапотный мужик, прибредший в Москву из Стародубья за полтысячу верст…» Значительны слова думного дьяка Власьева на приеме послов: «…но чтобы отдавать исконно русские земли полякам, этого русский народ никогда не дозволит. Никогда ничего от Московской земли не пойдет к Литве». «Князь Иван вздохнул, да так глубоко, точно не в многолюдной палате стоял он, точно струею чистого воздуха наполнил он грудь. Слова Афанасия Власьева не оставляли сомнений». Такие сцены рисуют Хворостинина, как человека, горячо преданного интересам ро- дины, душевно болеющего за разорение отечества. Глубок образ старика Акиллы, являюще- гося выразителем чаяний обездоленного люда. В Путивле, после вступления Са- мозванца в русские пределы, Акилла го- тов признать Лжедимитрия, обещавшего «польготить» народу. Они даже ударяют по рукам. Впоследствии, обманувшись в Самозвание, разгадав его, старик констати- рует: «Убили царя навечно, намутил он тут надолго, из Гощи был гостюшка, знатьно- в Гоще (в Польше.- A. Ш.) и делан». К лучшим страницам романа надо от- нести народно-эпический по форме рас- сказ Акиллы об Угличе, драматическую сцену перехода Ксении Годуновой через львиный ров и, в особенности, многокра- сочную картину восстания москвичей про- тив зарвавшихся пришельцев. Народ живет в романе Давыдова полной жизнью. Множество фигур поднято авто- ром на поверхность из толщи народной, сиз мглы времен». Все они индивидуальны, одна фитура не новторяет другую, все выписаны с большой теплотой. На фоне столь часто выпускаемыхпро- изведений, аморфных и вялых, роман Да- выдова резко выделяется полным отсуг ствием описательности. Повествование стремительно, все показано в действии. Поступь истории художник выражает в частных судьбах людей. Судьбы эти в ро- мане Давыдова чаще всего катастрофичны, потому что эпоха была полна противоре- чий и взрывов, Все же, закрывая книгу, у, читатель скажет вместе с дьяком Влась- евым: «Не о радел Афанасий Власьев, но едино лишь о царстве. Царь всяк смертен есть и преходящ, а живет из века и во-веки царство. Покаместа свет стоит, будет стоятьи Русскаяземля».книга В этих высоких и бодрых словах заклю- чена главная идея романа. В Госпитиздате выходят два тома книги А. Фадеева «Последний из удэге» с рисунками художника В. Н. Сенатаевой, На снимке--рисунки из книги

Характер и поступки E. ЖУРБИНА 

Наконец, он - автор такого монолога. «Я представил себе Москву будущего, ког- да она станет красной столицей всей зем- ли. Я как будто вижу Дворец советов, гигантскую статую Ленина, вознесенную над ним, итысячи тысяч строителейком- мунизма, проходящих внизу со своими победными знаменами…» Ну, как тут не определить литератур- источники? Это излюбленные геров школьных повестей - «непосредствен- ные» личности от которых в ужас при- ходили родители, педагоги и читатели и которые на удивление им всем и на по- срамление прилежных и скромных оказы- вались главными героями, изобретателя- ми и вообще молодцами. Это «положительный герой» шатилов- ского «В лагере», который больше всего любил ходить по бульварам и философст- вовать на актуальные темы и в то же время не сводил концы с концами в обла- сти морали. Наконец, это перековывающийся на глазах у читателя пионер Степа из по вести Замчалова «Счастливый город». Откуда взялись в нашей литературе эти мальчики и девочки? Они появились, как прямая реакция на те ходульные суще- ства без пола, и возраста, но с правиль- ной «идеологией». которые бродили тол- пами по нашей детской беллетристике и назывались в пей детьми. Итак, они по- явились в результате поисков яркой дет- ской индивидуальности. Но поиски эти пока еще редко бывают успешны. Самые разнообразные субективные пи- сательские эмоции, расчеты и соображе- ния можно угадать за вышесписанной «не- посредственной» личностью, но только но живой детский характер. Приведем при- мер. Лев Кассиль рассказывал как-то, что работа нал «Братом героя» не клеилась у  него 1о тех пор, пока там фигурировал мальчик, бывщий в действительности бра- том героя, Все «получилось» тогда, когда автору пришло в голову заставить его соврать, что он брат героя. «Брат ге- роя»- увлекательная книга с целым рядом живых положений, образов, деталей. Но «получился» ли характер героя? Очень трудно примириться с поступком Черемыпа, обманывавшего всерьез, дли- выстав-Случай тельно, упорно большой школьный кол- лектив, Почему бы ему как-пибудь более свозвыяленно» не реализовать свои увле- ченлея? Как бы выглядел, например, Том грабил со своей шайкой горы драгоцен- ностей, а в действительности занялся бы вововством? с Черемышем типичен -- у по- добных ему героев детских книг характе обычно подменяется эксцентрическими по- ступками, Книга Кретовой, написанная без той талантливости и того умения, которые присущи Кассилю, показывает это с от- кровенностью пародии. Герой попалает на выставку не как все. не через вход, а перелезает через забор и смотрит ее, делая вид, булто не знает, что это Далее он встречает де- выставка. вочку по имени Армилярия (!). И вот вдвоем они бегают ночью по павильонам, распоряжаются в папанинской палатке, гасят и зажигают свет на территории вы- ставки, скрываются от прожекторов, при помощи которых девочку разыскивает е отец. В промежутке можду всеми этими при- ключениями читателю кое-что в стиле прейскуранта сообщается о Сельскохозяй- ственной выставке. В заключение остается вспомнить, что злополучный Олег, сломавший ногу, по- ручил нашему герою наблюдение над сво- ей актинидией в павильоне юннатов. Не- смотря на это, павильон не делается пред- метом внимания автора. 0 нем не сказане ровно ничего. А как раз здесь 20 тысяч «мичурил- ских внуков» показывают нынче свое уме- ние «сосредоточиться на самом предмете». на великом деле обновления земли, нача- том упрямым тамбовским садоводом, и про- являют при этом проницательность, сме- лость, самоотверженность, настоящую принципиальность и скромность. Не ме- шало бы героям этого рода запять свои места в нашей детской литературе.

В романе Зин. Давыдова «Из Гощи гость» в ряде глав показан Лжедимитрий, ставленник польских панов, затеявший в начале XVII века поход на Московское государство. Это был бурный период на- шей истории. Серьезное испытание выдер-   жал русский народ, сумевший сбросить иго польских интервентов вместе с разоб- лаченным самозванцем. Период крестьян- ских войн и польско-литовской интервен- пии современники-летописцы справедливо называли «великим московским разорением». Бесспорно одно: как бы ни определять это время, оно было и останется эпохой, ярко утверждающей патриотизм русского народа в его героической борьбе с поль- скими захватчиками. Давыдову удалось в своем увлекатель- ном романе показать главное: брожение народных масс, их борьбу с политической  системой Бориса Годунова, а затем и с Лжедимитрием. Но автор обрывает роман на воцарении Василия Шуйского. Тема борьбы народа за свое освобождение от двойного гнета- польской шляхты и рус- ского боярства не нашла окончательно- го завершения в романе Давыдова. Логи- ка классовой борьбы привела, не могла не привести разоренное крестьянство в ла- герь Ивана Болотникова. В романе об этом сказано вскользь: в четвертой, по существу, эпилогической ча- сти, посвященной, главным образом, зло- ключениям стремянного князя Ивана Хво- ростинина, Куземки. Но вывод, к которому приходит здесь Хворостинин, основной герой романа, правилен: «Не в Литве-ста было искать мне пути Един мне путь ле- жит: не в сторону на Москву, не к Шуйскому - в обрат… Един мне путь, прямой: к рязанцам, к тулянам, да на Коломенско село» (стр. 420). Путь, приведший Хворостинина, хотя бы мысленно, к селу Коломенскому, т. е. к лагерю Ляпунова - Пашкова - Болот- никова, исторически вполне закономерен и в романе полностью мотивирован. В стане, возникшем против Шуйского, ходом событий оказались не только дворяне-по- мещики Ляпуновы и Пашков и князья Шаховской и Телятевский, но даже двою- родный брат Хворостинина князь Иван Дмитриевич, Хворостинин, На том этапе другого пути не было и у князя Ивана Андреевича, героя давыдовского романа. Однако выход на эту дорогу был для Хворостинина труден; здесь срывы и ошибки, здесь блуждание ощупью в тем- ноте. Раскрытию сложного жизненного пути Ивана Хворостинина и посвящен роман «Из Гощи гость». Нельзя сказать, чтобы выбор героя был вполне удачен. Хворостинин,- бесспорно, примечательный русский человек, но он не типический герой эпохи. Этим снижает- ся познавательная ценность произведения. Хворостинина, конечно, «можно назвать первой ласточкой московской культурной весны»! но одна ласточка весны не де- лает, Хворостинин стоит в эпохе особня- ком Князь Иван Хворостинин - лицо исто- рическое, реально существовавшее Задача советского романиста заключается в том, чтобы средствами художественного изобра- жения по-новому раскрыть жизненный путь лица, в чьей биографии много белых пятен Домыселздесь вполне уместен Этим домыслом автор пользуется тактично, в соответствии с историческими данными. Показывая своего героя, Зин. Давыдов должен был сохранить и сохранил основ- ную линию поведения исторического Хво- ростинина. 0 нем известно, что он был вольнодумцем, резко выступавшим против косного быта московского боярства и даже против феодальной церкви. Патриарх Филарет Романов послал Хво- ростинину в ссылку «учительный свиток». в котором заключалось опровержение глав- ного «заблуждения» Хворостинина, выска- вывавшего сомнение в воскресении мерт- вых. Свое credo Хворостинин выразил так: «Молиться не для чего, и воскресения мертвым не будет». (Указ от великих го- сударей князю Ивану Хворостинину). Не- обычайная смелость мысли в XVII веке в Московской Руси! Говоря о князе Хворостинине, Плеханов пишет: «Гордое сознание своего превосход- ства над окружающей средой и горькое сожаление о ее темноте не покинули Хво- ростинина до конца дней». Из всего этого и исходит Давыдов, жи- вописуя своего героя. Воспитанный по Домострою, юноша Хво- ростинин, от природы любознательный, книгочей, как говорили тогда, свел зна- Зин. Давыдов. «Из Гощи гость», «Совет- ский писатель». М. 1940 г. 1 С. Ф. Платонов. Москва и Запад в XVI--XVII в.в. Л. 1935 г., стр. 70. 1.

Александр Гумбольдт, великий географ и естествоиспытатель, прославился, главным образом, тем, что установил для всего зем- пого шара климатические пояса, которым соответствует та или другая раститель- ность. Через сто лет в городе Козлове Тамбов- ской губернииим заспория молодой конторщик и часовщик, садовод-любитель дерзостью он предположил и с полной очевидностью доказал, что волей человека могут быть стерты границы между кли- и матическими и растительными поясами, ми, установленными Гумбольдтом. В своей книге «Обновитель природы» Вячеслав Лебедев сосредоточил внимание на том, чтобы показать формирование ха- рактера Мичурина. Направление, в котором должны итти поиски черт характера великого человека, очень точно определил Карл Маркс. «…Скромность гениев состоит вовсе не в том, в чем состоит язык образованных людей, не в отсутствии акцента и диалек- та, а, наоборот, в акценте, свойственном предмету, и в диалекте, соответствующем сущности его. Она требует забыть скром- ность и нескромность и сосредоточиться на самом предмете», - писал Маркс в «За- метках о новейшей прусской цензурной инструкцин», протестуя против понимания скромности, как «предвзятой, самоограни- чительной формы деятельности человека». Большая заслуга Вячеслава Лебедева в том, что, изучая жизнь Мичурина, он сам увидел и показал читателю, чтовсе высо- кие черты мичуринского характера са- моотверженность, твердость воли, настой- чивость в достижении цели, принцичиаль- ность и та же скромность-это не «пред- взятая, самоограничительная форма дея- тельности человека». Они результат всепоглощающей сосредоточенности «наса- мом предмете», стремления к преобра- зованию природы на радость людям. та, людей показано, как сознание большой жизненной цели послужило неиссякаемым источником нравственной силы Мичурина. Из главы в главу, на фоне эпохи, бы- Это же сознание делало его беспощал- пым к самому себе и приводило к разре- шению труднейших задач. Когда в результате 20-летнего труда разросся, наконец, громалный и ценный питомгик, когда, с уважением заговорили в купеческом городе о чудаке и сумаебро- де-часовщике, тогда Мичурин для того, чтобы дать спартанское воспитание своим гибридам, переносит с тучного чершозема свой питомник на бесплодную илистую почву. Облюбованный им клочок бесплодной земли сделался предметом впи- мания и изумления всего мира, если не считать «отечественного» министерства земледелия. Прочитав книгу Лебедева, видишь, что любовь Мичурина к родине и ненависть к парскому строю, то доверие и уважение, с которыми оп пришел к советской вла- сти, все это закономерно следует из его

А. ШИШКО 

комство с польским эмигрантом паном Фе- ликсом Заблоцким, в короткое времясде- лавшимся его ментором. Пан Заблоцкий фигура, чрезвычайно удавшаяся автору до конца разоблачившему этого типичного пу- стобреха-фанфарона. Ни он, ни Хворости- нин нигде в романе не являются провод- никами польских устремлений. Да этого и не могло быть. В письме к Марксу от 23 мая 1851 г. Энгельс пишет: «Нельзя указать ни одного момента, когда Польша, даже по сравнению с Россией, играла бы прогрессивную роль или вообще соверши- ла что-либо, имеющее историческое значе- ние» Примкнув к Лжедимитрию, Хворостинин, естественно, не мог избегнуть польского окружения Самозванца, в котором видел законного русского царя. Хворостинин служил при Лжедимитрии в кравчих, пользовался его доверием; но к Самозван- цу, помимо Хворостинина, примкнуло мно- жество родовитых бояр Никакой акой исключительной деятельности при дворе Самозванца Хворостинин не вел. Правда, хотелось бы, чтобы в романе было больше эпизодов. раскрывающих ис- торического Хворостинина, как патриота, с оружием в руках боровшегося впослед- ствии с польскими интервентами. Ведь польскаязатея с Лжедимитрием была рас- крыта: автором до конца обяснена поло- плека первого явления поляков на Москве. И мы знаем, что Хворостинин, убедив- шись в неосновательности своих надежд на Лжедимитрия и осознав роль поляков, становится их непримиримым врагом. «Вступив в Москву с осаждавщим с русским ополчением, князь Хворостинин не оставался в ней до времени царского избрания. В начале 1613 г. он был уже воеводою в Мценске. откуда извещал в марте месяце вемский собор в Москве появлении польских войск… Московское правительство поручило Хворостинину действовать против шаек Заруцкого»3 сре… ди которых находилась и Марина Мнишек с сыном. нашествия на Москву Владислава с мало- Это еще пе все В 1618 г., «во время российским гетманом Сагайдачным, он (Хворостинин) «отсиделся от черкас» в Переяславле, за что получил от царя се- ребряный кубок и шубу»4. Эти факты, свидетельствующие о столь активном патриотизме исторического Хво- ростинина, остались за хронологическими пределами романа Зин. Давыдова, что в значительной степени обедняет образглав- ного героя. Кроме того, ведь ничто не рождается из ничего; поэтому автору сле- довало шире развернуть ростки будуще- го Хворостинина, того, кто «в числе про- чих патриотов осаждает в Москве поль- ский оккупационный отряд и… одним из первых входит в Кремль» 5. Что касается Лжедимитрия, то вдесь Давыдов отказывается от устарелого ото- жествления Самозванца и Григория От- репьева. Такая трактовка наиболее по- дробно разработана Костомаровым и Ило- вайским, решительно отвергающими это тожество. Уже одно это обогащает роман исключительно цельной фигурой Григо- рия и дает возможность автору развер- нуть ряд сюжетов острых положений. 2 К. Маркс и Ф. Энгельс, т. XXI, стр. 211. Проф. В. И. Савва («Лет. занят. Арх. комис.» за 1905 г., стр. 24). 4 Плеханов. История русск. обществ. мысли, т. I, стр. 263, 264. 5 Платонов Москва и Запад. Стр. 71.

почно чичуринское новаторство будет по- казано на ббльшем естественно-научном базисе, может быть, с большим драматиз- базисе, может быть, с бол России, Но есть в книге Лебедева черты, России. Но есть в книге еоелеваные воспитательном отношении. «Воспитание коммунистической молоде- жи должно состоять не в том, что ей под- носят всякие усладительные речи и пра- вила о нравственности…», - писал Ле- нин. Книга Лебелева, где сосрелоточено внимание на характере человека, борю- щегося за великое дело, ясно показывает детям жизненные истоки подлинной нрав- ственности. К этой книге нужно внимательно при- смотреться нашим детским писателям. В особенности тогда, когда они работают над созданием детского характера. Здесь часто нам «полносят всякие усла- дительные речи и правила о нравственно- сти», нахолящиеся в полном несоответст- вии с поступками героев. В качестве об- разца поведения преп дносится самая сом- нительная, анархическая «непосредствен- ность». Вот, например, перед нами книга, выпу- щенная Воронежским областным издатель- ством для детей и посвященная Сельскохо- зяйственной выставке, той самой выстав- ке, которая перазрывно связана с гением Мичурина, которая является плодом и про- должением его великих трудов. Книжка называется «В стране чудес», Автор - 0. Кретова. Ровно половину ответственности за те «чудеса» которые заключены в этой кни- го, мы перекладываем на плечи наших «столичных» детских писателей. Кретова только чрезмерно прилежно использовала многие их ходы, за что и поплатилась жестоко, Книга ее выглядит элой пароди- ей на некоторые неудачные произведения нашей детской литературы. заброшеннойодоо «Я елу в Москву на выставку», та- кими словами начинается эта книга, ко- торую автор ведет от лица школьника, по- лучившего путевку на открытие Сельско- хозяйственной выставки. Эту путевку дол- жен был получить товарищ героя, Олег, который «все говорил о Бербанке, о Ми- чурине, о Тимирязево, о людях, жаждущих превратить голую и неулобную землю в землю-красавицу… обвить ее хмелем и ви- ноградом, увешать плодами». Казалось бы, Ологу и карты в руки. Пусть бы и ехал. Ноне тут-то было. Олег ломает ногу и остается дома, а на рит на вещи иначе: «Я слишком люблю есть фрукты, чтобы любить их выращивать. Сорта для меня безразличны, зрелость тоже. Я готов сже- вать самые знаменитые гибриды еще в за- вязи» отрекомендовывается он, С этого вступления начинается самохарактеристи- ка его жизненной теории и практики. «Маму я попросил: только, пожалуйста, Начнутся прощанья да обниманья… просто стыдно… Пальто же, если только принесешь на вокзал, я все равно выброшу из окна, как только поезд тронется…» «Вот оно, свержение ига родителей», - угодливо смеялся отец. Тем не менее он не умилостивил своего сына. «…со взрослыми вообще довольно трудно жить: они слишком многого не понимают и у них нет фантазии», -- говорит сын. Уезжая, наш герой дает слово выше- упомянутому Олегу, что он не притропет- ся пальцем даже «к самому последнему выставочному яблоку». И тем не менее: «Темнолиловый виноград свешивался из прекрасных ваз. Я приблизился и, де- лая вид, что нюхаю, скусил целую грозль, сколько мог забрать в рот. Все мое суще- ство переполнилось стыдом и блаженст- ВоМ…» Поразительнее всего, что при этом ге- рой числится в «положительных». На этом 0. Кретова настаивает Любимый об- раз героя это образ Чапаева, его до- виз «всегда вперед», он готов «к прыжку, к схватке, к геройству», он меч- тает быть Автандилом.



великого труда и из тех условий, в кото- не провожай меня на вокзал… рых этот труд протекал.

Книга Вячеслава Лебедева первая для детей о Мичурине, и она не ис- черпывает своей темы. Нет сомнений, что будут еще написаны книги о нем, и, ко-

Письма о советском искусстве второе клев, Глубочайшее недоверие к тонкостии чуткости восприятия советского арителя проникает фильм насквозь, в результате чего весь замысел Чехова вывернут здесь наизнанку, а каждая деталь в отдельно- сти огрублена, обаналена. Вы помните эти простые, но неотразимые черты чехов- ского портрета: «Мы, учителя, боялись, его И даже директор боялся. Вот, подите же, наши учителя народ все мыслящий, глубоко порядочный, воспитанный на Тур- геневе и Щедрине, однако же этот чело- век, ходивший всегда в калошах и сзон- тиком, держал в руках всю гимназию пе- лых 15 лет! Да что гимназию? Весь го- род!… Да, Мыслящие, порядочные, читают клей и прочее, а вот подчинялись же, и Щедрина и Тургенева, разных там Бо- терпели… То-то вот оно и есть». В чем же коренится, по-Чехову, страш- ная сила этого человека? В коварстве? В жестокости? Нимало. Исключительно беспредельной трусости. Именно от бояз- ни всего на свете и прячется в футляры эта мышь в образе человеческом, и имен- но силою своего трепета Беликов и при- водит в оцепенение порядочных, мысля- щих людей и население целого города. в А в фильме перед нами хишный алоб ный вампир, искусный шпион однимсло вом - миллионный вариант штатного злодея со всеми привычными атрибутами. И противопоставлен он не на Шедрине Тургеневе воспитанным порядочным лю- дям, а каким-то жалчайшим карикатурам на людей, допотопным чудищам и уро- дам, ничтожествам и полуидиотам. В том, что человекообразная мышь заразила си- лою страха и поработила людей порядоч- ных, была какая-то душу возмущаю щая противоестественная трагедия, Ноког- да хищник, изображенный Хмелевым, ве- дет за собою эти человеческие отбросы, то думаешь: а чорт с ними! Они и недо- стойны лучшего, да таким и все равно. Все получается поставленным на голо- ву, вплоть до политического содержания вещи. Но началом всему послужило толь- ко одно: недоверие к зрителю и отсюда желание приделать к рассказу Чехова сусилитель». и чеховском мастерствеПлсьмо  А. ДЕРМАН

Вот несколько строк из очерка о Чехо- напечатанного зато как раз способным заинтересоватьта- кого второсортного читателя, 2. Подымемся сразу несколькими этажа- ми выше. Мы сидим в МХАТ и смотрим «Анну в сцене после падения Врон- ского на скачках: Анна рыдает, а в это время оркестр начинает играть что-то вкрадчивое, томящее и расслабляющее… Из наших глаз, особенно если это глаза уже немолодые, пораженные склерозом слез- ных желез, сами собой струятся сле- вы. Но одновременно в сердце закипает ты «с с ся горячая досада: ах, зачем, зачем они до- пустили такого невысокого разбора прием! Почему они забывают о словах Гейне, что драма не должна, подобно луку, вы- шибать слезы насильно? Почему они из- менили своему же принципу веры в суро- вую истину искусства? Почему не вспом- нили они во-время о чудесных словах из творческой исповеди Стендаля: «Я при- лагаю все усилия к тому, чтобы быть сухим. трепещу все время от мысли, что, желая высказать истину, я записы- ваю только вздох!» сильная сцена в одном из самых замечательных произведений современной литературы. Моральная мелкость и ничто- жество одного из персонажей влечет за собой гибель почти целого отряда. Винов- ник преступления ясно видит глубину свобго позора, он как будто бы пытается покончить с собой, но его мелко-эгоисти- ческая, дряблая натура неспособна даже на самоубийство. «И он, пишет ав- тор,с вороватым тихоньким паскудст- вом, млея от одного ощущения ружейного масла, стараясь делать вид, будто ничего не знает, поспешно спрятал револьвер в карман». Характер поступка, да и весь психиче- ский комплекс этого персонажа до такой степени ясны, что можно ни одной мину- не сомневаться, какова здесь будет реакция читателя. Но автор где-то в глу- бине души таит опасение, что реакция будет недостаточна, и спешит с «усилите- лем», подсказывает читателю должную реакцию гадливости этими вот словами: вороватым тихоньким паскудством». Как, скажут, разве автор не в праве и своей стороны реагировать на поступки своих героев и проявлять свои чувства? Конечно в праве! Но разве здесь ставит- вопрос о правах автора? Нет, мы го- ве, в юбилейные чехов- ские дни: «Чехов вынужден был продать из- дателю «Нивы» свои прошлые, настоящие и будущие произведения для того, чтобы купить хотя бы дешевый участок земли». Это, как видите, почти вариант «послед- нен корки ебакоКаренину» «Почти год прошел, прежде чем писателю с мировым именем удалось найти средст- ва на постройку дома». Все это публикуется в стране, где бно- графия Чехова известна довольно широко. А из биографии этой явствует, что заце- лых семь лет до этих, столь драматично описанных материальных бедствий, еще только-только входя в известность, Чехов приобрел под Москвой имение площадью свыше двухсот десятин. А в то время, как он якобы запродавался издателю «Ни- вы», чтобы купить в Ялте «хоть деше- вый участок земли», у него был уже один участок в Гурзуфе, а другой, до- вольно большой, в Кучук-Койе. Ялтинский был уже третий. Почему так трудно писать об этом без раздражения? Потому что эта заведомая неправда не только подрывает у читате- ля доверие к печатному слову, но, кромеВот того, снижает, поистине вульгаризирует драму Чехова. Ведь если вдуматься хо- рошенько, то на чем здесь фиксируется внимание читателя? На доходах Чехова. Вот если бы, дескать, издатели не были такими кровопийцами и платили Чехову щедрее, то он мог бы приобретать любые понравившиеся участки, и все было бы прекрасно, и Чехов был бы счастливый человек и писал бы бодрые, веселые рас- сказы, а не такие мрачные, как «Палата № 6», читая которую Леницу казалось, то ото смого заперати в ото поо Я здесь ничего не карикатурю, а лишь вскрываю логические и психологические выводы, заложенные в тенденции цити- рованного очерка. Если же задаться во- просом, чем вызвано столь грубое иска- жение всем известных фактов, то ответ будет все тот же: недоверием к полно- ценности читателя, представлением о нем, как о глухом, нуждающемся в «усилите- ле», как об умственном недоросле, вни- мание которого надо переключать от яко- бы недоступного для него интереса к ду- ховному миру Чехова, угнетенного катор- жным строем России, к его невзгодам де- нежного характера, правда, мнимым, но

ворим только о целесообразности, и при- том с точки зрения целей, поставленных перед собою самим автором. Если вы хотите прочесть или расска- зать слушателям что-либо смешное, то никто не может лишить вас «права» и самому при этом смеяться. Таким правом многие пользуются весьма широко, начи- ная улыбаться перед наиболее смешными местами, так что слушатели бывают в та- ких случаях предупреждены как бы сиг- налом и уже говорят сами себе: ага сей- чао последует «смешное» Но всем изве- стно что такого чтеца обычно постигает конфуз: когда он произносит, наконец эте обсигналенное «смешное», … слушатели-то и не смеются. Хороший чтец-юморист, как все знают, не только до наступления семешного места» сохраняет на своем ли- пе невозмутимое спокойствие, но нередко и тогда, когда уже от хохота стены дро- жат. Он с огромным порою успехом вы- полняет функцию этого оттеняющего кон- трастного фона, единственный челове с серьевной физиономней среди сотен хо- хочущих. Таким образом, ясно, в каком смысле мы считаем лишними слова «с ворова- тым тихоньким паскудством»: реакция ав- тора на гнусность его героя, выраженная в этих словах, в какой-то мере замещает реакцию читателя, играет роль не «усили- теля», как того хотел автор, а громоотво- да для читательского гнева и омерзения, он производит в них какую-то разрядку, какое-то заземление. И хочется сказать яв- тору: не реагируйте вместо своего чита-    теля, верьте ему! Могут спросить; а показателен ли этот прием для вещи в целом Отвечаю: нисколько! Вещь сделана му- жественно, просто, на очень сдержанном топе. Но то-то и характерно, что и в нее проскользнула эта нотка из «усилителя Если же попытаться дать в одном сло- ве общую характеристику всех приведен- ных примеров, то это будет несдержан- ность, питаемая боязнью, что читатель или зритель поймет или почувствует совсем то и не вполне так, как желатель- но, иными словами, - недоверием к чн- тателю или зрителю, к активности и об- ему его восприятия. Показать для контраста на пример творчества Чехова, во что конкретно отли вается принцип сдержанности, питаемый верой в читателя, составит предмот дующего письма.

Примеров, когда художник, как бы не надеясь на силу и доходчивость своего естественного голоса, обращается к слу- шателям через «усилитель», сколько угодно. Начнем с элементарнейших. Перед нами дореволюционный Донбасс. Автор стремится поразить воображениечи- тателя картиной каторжного труда своего героя, саночника на шахте. Поразить так поразить: на санки самое большее кладут двенадцать пудов; автор пишет шестьдесят, в полной уверенности, что вмоцию читательского восприятия он тем самым усилил впятеро, Читатель же ма- ло-мальски знакомый с делом, дочитав до втого места, подумает с досадой: «Эка врет! Санки-то ведь не по льду и не по снегу скользят, шестьдесят пудов и ло- шадь не потащит; да и к забою такиеса- нища не пройдут. И за кого только, пра- Питается этот чудовищный саночник, конечно. корками хлеба… во, эти писатели нас принимают». Ах, эти старые знакомцы, эти григоро- вичевские, а потом народнические «кор- ки хлеба»! Как часто в прошлом они мельчили социологию нашей художествен- ной литературы, играя в ней роль заме- нителя широких картин подлинного соци- ального зла, и как много породили они у читателя дешевой слеэливости, этого то- же заменителя подлинной реакции наис- кусство! Мое детство и ранняя молодость прошли на шахтах, и я могу засви ствовать, что шахтеры питались лучше, a не хуже рабочих других категорий. Но были вещи пострашнее скудной пищи и их-то заслоняют от глаз подобного рода авторов эти «последние корки хлеба» Пом- ню совершенно деловые, спокойные обсу- ждения в рудничных конторах вопроса - что выгоднее; вести работу по такой-то системе, более дешевой, но при которой Дисьмо первое см. № 23. Литературная газета 4 № 24

несчастных случаев бывает больше, или по такой-то, менее опасной, но более до- рогой. Несчастный случай - это извест- ный «расход». Средняя «стоимость несча- стного случая» - столько-то рублей. среднем по статистике приходится несча- стных случаев на миллион пудов угля столько-то. И если в итоге получалось, что безопасная система ляжет на пудуг- ля лишней четвертью копейки, - без ма- лейших колебаний и каких бы то ни бы- ло моральных рефлексий от нее отказыва- лись… Но можно утверждать с полным ручательством, что работающий на «кор- ках хлеба» писатель до подобных подроб- ностей не доберется. Вот рассказ из истории войны с бело- поляками, Дело происходит на подступах к Минску, зимою. Красноармейскому от- раду предстоит итти в атаку, но стоит сильный мороз, дыхание захватывает. Тог- да из окопов выскакивает скрипач Антон и до такой степени воодушевляет товари- ей своей поразительной игрой, что те аврами кидаются в атаку и выполняютее блестаще, Ситуации с атакой под игру на скрипке, как видите, более чем доста- точна для того, чтобы ошарашить самого невзыскательного читателя, но автору все еще мало, и он замечает непринужденно: «Термометр показывал минус сорок», Ни больше ни меньше. Это, повторяю, очень грубые, так ска- зать, глазастые примеры, и произведения, откуда эти примеры извлечены, находят- с почти за пределами искусства. Но черта, которую я стремлюсь вскрыть, та в них лишь выпячена, и только, В более смягченном тоне она чрезвычайно распро- странена.   Вот фильм, сделанный, кстати, по одно- му из сильнейших созданий Чехова, по «Человеку в футляре», и при участии сильнейших представителей нашего оце- нического искусства. Достаточно напом- нить, что роль Беликова исполняет Хме- В