Илья ЭРЕНБУРГ
ДРОЗДОВ Солдатская дружба «Должно быть, легко вам, сынок, отсту пать перед неприятелем и отдавать дедов- скую землю. Мы в наши времена прытче были и не допускали германца на Дон. Вид- но, мне придется вспомнить старое и снаряжаться к тебе на подмогу, А тебе, сынок, придется возвернуться в колхоз и вместе с бабами крутить тут быкам хво- сты». Из горьких попреков старого казака Ти- мофея Рубцова как будто вытекает, что дедов закон, дедовы доблести куда надеж- ней новых форм жизни. Красная Армия от- ступает, горят курени, шлях забит бежен- цами, степь мертва. Чернобыл да осот глушат нивы. В казачьих садах, «как мерт- вая, облизанная ветрами кость, белеют го- лые, об еденные лошадьми вишневые стволы». А старики прытче были и не до- пускали германца на Дон… Что же это? Неужели здесь допущена известная доля романтизации казацкой старины, пристрастия к донским легендам, Или так уж заманчива, так непобедимо красива старина, что за нею и нынешнего дня не видно? него В романе А. Калинина «На юге» были нотки любования стариной. В «Товари- щах» этого нет. Обратимся к сцене, из которой я взял слова этого казацкого де- да. 1942 год на Дону. Июль месяц. После прорыва немцами фронта под Харьковом и в Донбассе, наши юго-западные армии отступили. Андрей и Петр, молодые сол- даты, отступают вместе со своей ротой, отрезанной от батальона. На их пути - родная станица Андрея. Старый казак Ти- мофей не может уйти с армией. Он встре- чает сына словами: «Отступаете, сынок?» Тимофей велит и сыну остаться, на пороге родного куреня вместе со станичниками задержать врага. «У нас ведь немало есть таких, какие еще в Первой конной слу- жили с Ворошиловым, с Буденным». Нет, он не из тех старичков, которые в «На юге» красовались царскими георгиями на груди и пели стародонские песни, Мысли его обращаются к гражданской войне, он помнит лихие атаки буденновской конни- цы, но не знает войны моторов. Он не знает и того, что на первом этапе Отече- ственной войны… «и отступая, они про- должали наступать». Теперь-то всякому видно, как был похоронен немецкий рас- чет на блицкриг. Старику Тимофею в тот час все это, конечно, было непонятно. Андрей не остался с отцом, а ушел с ар- мией. Вскоре старик признается, что на ме- сте сына тоже не нарушил бы приказа на- чальников об отступлении -- «должно быть, для армии еще не пришла минута ос- тановиться и обрушиться на врага». При- каз начальников равносилен приказу роди- ны. За эту родину, а не за родину атама- нов красновых воевал он под знаменами Ворошилова. Чтимая в казачестве власть отца изме- ряется не силою патриархальных тради- ций, а мерою участия в борьбе за власть Советов. Советский народ победил своим единст- вом. Есть в романе такая сцена: старый казак разговаривает с секретарем обкома Бугровым. «Уважаю и люблю тебя, Мит- рич, за то, что ты свой. Совсем свой. будто из одного корня со мною вышел, как, скажем, мой брат Максим или сын Андрей. Такое у меня разумение, Митрич, будто я самолично тебя на это министер- ское кресло посадил. И если ты обмишу- ришься, то я же могу тебя обратным ма- нером оттуда попросить. А вместо тебя сядет, скажем, мой Андрей, потому что он тоже свой. Вот за это самое, Митрич, я тебя уважаю и люблю». Здесь отчетливо изображено понимание старым казаком советского народовластия, изображен социальный характер Тимофея. Как видно из самого названия романа, задача Калинина - изобразить товарище- ство, фронтовую дружбу. Так роман и строится: от самого начала и де конца мы «Новый мир», A. Калинин. «Товарищи», №№ 10 и 11-12 за 1345 год. О следим за боевой судьбою двух дружков, Андрея и Петра. Об Андрее мы знаем мно- го, мы знаем его детство, его семью, его крестьянскую привязанность к земле, его уравновешенность в мелочах и в главном. прошлом Петра, городского комсомоль- ца, мы почти ничего не знаем. Тем не ме- нее Калинин сумел нарисовать его столь же убедительно, как и Андрея. По темпе- раменту, по всему комплексу житейских привычек, по восприятию впечатлений и реакции на них это юноши не только раз- ные, но как бы и полярные. Андрей сосре- доточен, разумен, любовь к хозяйственно- му порядку сказывается у него во всем, даже в окопном обиходе, даже у пулеме- та, даже в атаке. Петр экспрессивен и пы- лок, он бесшабашно смел, но знает и ми- нуты учыния, великодушен, но порою и по-детски эгоист. Оба они любят телефо- нистку Сашу, пребывая в том состоянии юношеского подема духа, когда, заслышав шаги любимой, они напропалую теряют сердце. Любовь их скрытна. Они таятся и °друг перед другом, и перед Сашей, но, как это всегда и бывает в таких случаях, все видать сразу, не помогает игра в мол- чанку. Но что такое Саша? Как фигура ре- альная, оказалась трудна, куда жизненней и зримей другие его ге- роини. Саша существует в романе лишь как поэтическое начало, как своего рода символ нежной, чистой, немного востор- женной любви. Ничто не декларировано, не об явлено в романе - все вытекает из поведения, из душевных побуждений, из самой природы столь разнородных натур, как Андрей и Петр. Чем же проверяется эта дружбa? Подвигом и готовностью положить за дру- га жизнь. Произошла размолвка: истинной любви нельзя поделить. Но вот Андрей в беде. С пятого этажа, раненый, он прикры- вает огнем пулемета роту. Здание уже за- нято немцами. Петр самоотверженно вы- носит друга из здания на своих плечах. Сцена эта очень драматична, хотя и напи- сана без нажима, в характерной для Кали- нина задушевной манере. В землянке, присутствии Саши и Андрея, Петр в бреду проговаривается о своей любви. Заклю- чительная сцена с бредом написана плохо, какими-то ненайденными словами, да и сн- туация несколько механична: созваны все виновники происшествий для развязки сю- жета; кажется, что сам автор не знал, что с ними делать, растерялся, заговорил по- стным голосом, а сюжета так и не развя- зал! во Все же эта слабая глава не способна ис- портить романа. Поэтичность произведе- ния говорит за себя, в нем раскрывается смысл новых отношений. Вполне воз- можно представить дружбу Андрея и Петра и B мирной обстановке. Эта дружба высока прежде всего по- тому, что Андрей и Петр-отличные сол- даты. А отличные солдаты они потому, что они советские солдаты. Нет нужды повто- рять то, что ассоциируется у нас с пред- ставлением о советском солдате. Перечи- тайте главу, где Петр по наружным косты- лям в стене лезет к окну многоэтажного здания, чтобы гранатой снять вражеского пулеметчика. Это делает советский солдат. Тот же Петр на переправе бросается в во- ду за упавшим ребенком. Это делает со- ветский солдат. Рота обороняет на берегу Волги крохотный участок, со всех сторон обложенный превосходящими силами вра- га. Поглядите, как это описано, как опи- саны советские солдаты. Орлы? Без лиш- ней скромности говоря, русские солдаты всегда были орлами на ратном поле. Дело в том, что солдат СССР, кроме сноровки и умения, кроме мужества и терпеливости, кроме техники, которую давал ему бессон- ный советский тыл, имел решающее ору- жие на своем вооружении: под Сталингра- как носите- дом, и под Берлином, он был лем большевистских идей. вом и высоком качестве. Капитан Батурин получился у Калинина живым, человечным и естественным, потому что в этом образе сосредоточены раздумья Калинина о по- ведении собетского человека на войне, о сути и целях самой войны, кровное осоз- нание правды нашего оружия и правоты нашего дела. Облик капитана скромен, но он сразу же притягивает взор. А раз вы пригляделись к нему и стали следовать за ним по страницам романа, то он исподволь раскроет перед вами все сложное богатст- во своей личности, формируемой условия- ми советской действительности. По тому, как он решает вопрос о нарушении Петром дисциплины (Петр спас девочку, покинув боевой пост), по тому, как он несет свое личное горе (жена и дочь убиты) и знает, какое поручение дать Петру, какое Анд- рею (разные характеры, разные и поруче- ния), по его находчивости в бою, по его знанию солдата видно, что это за человек и командир. «За эти полтора года он окончательно убедился в том, что каждый день вносит свои, новые изменения в ста- рые, академические представления о вой- не». «К этим мыслям примешивалась ра- стущая тревога за судьбу роты. Столько было вложено в нее труда, бессонных но- чей, сердечного тепла и крови людей. И вдруг окажется, что с его уходом все это пойдет прахом. Значит, все держалось только на нем, на одном человеке? И, зна- чит, никуда он не годился как воспита- тель роты?» Это уже ясное понимание пу- тей нашего роста,и не только военного, глубокое понимание ответственности пе- ред страной, т. е. высшая советская нрав- ственность. Есть такой человечек в романе, унылый, несмотря на всю свою военную парадность, старшина Крутицкий. Служака в самом убогом смысле слова, армейский карьерист и потребитель нехитрых благ земных, он живет в кругу поступков, очерченных оп- ределенной чертой. У Калинина сказано нем убийственно метко: «Батурин пере- вел взгляд на Крутицкого и увидел на его лице нерастаявшее отражение улыбки на- чальства». Этот самовлюбленный петух верит, что после войны образуется каста военных людей, и жить среди этой касты. будет ему спокойно и сытно.
Глазами Василия Гроссмана им Мне нравятся и повесть и рассказы, но выше их я ставлю сталинградские очерки. Какие это замечательные страницы! Напи- санные на линии огня, они сохранили воз- дух боя. Писатель создал героев повести - комиссара Богарева и Мерцалова, он мог приписать любые чувства, предписать любые поступки, Защитники Сталин- града, описанные в газетных корреспон- денциях, существующие люди; между тем они выглядят глубже и значительнее пер- сонажей повести, Снайпер Чехов, броне- бойщик Громов, сержант Власов, полков- ник Гуртьев - вот настоящие герои этой книги, и они навсегда останутся в памяти читателя. «Глазами Чехова», «Направление глав- ного удара», «Власов» и другие сталин- градские очерки известны миллионам чи- тателей переведены на десятки различных языков, обошли мир. Дело не только в те- ме: о Сталинграде написано много - и те- ми, кто провел там страшные месяцы, и геми, кто туда только заглянул, и теми, кто туда не заглядывал. Удача Вас. Грос- смана обясняется его природой: в обороне Сталинграда он нашел свою тему, своих героев, войну без блеска, без киплингов- ской или подкиплинговской романтики, уг- рюмую, тяжелую, честную войну. Вас. Гроссман был прежде так же далек от во- енной тематики, как описанный им Чехов от снайперской винтовки: пути автора и героя совпали, совпали пути писателя и народа. Картины нашего наступления бледнее; душа автора осталась на Волге, все по- следующее он писал так, как будто не пи- сал, а дописывал. В статье «Треблинский ад» писатель сознательно отошел в сторону, потрясают точность и сдержанность голоса. Вас. Гроссман становится публицистом, спере- жающим время, когда он предупреждает: «Сегодня мало говорить об ответственно- сти Германии за то, что произошло. Се- годня нужно говорить об ответственности всех народов и каждого гражданина за будущее». Вас. Гроссман хорошо передал драму писателя - военного корреспондента: «Но вот удивительное, странное дело, - ста- нешь писать корреспонденцию, и все это почему-то не помещается на бумаге. Пи- шешь о танковом корпусе, о тяжелой ар- тиллерии, о прорыве обороны, а тут вдруг старуха с солдатом разговаривает, или жеребенок-сосунок, пошатываясь, стоитна пустынном поле, возле тела убитой матки, либо в горящей деревне пчелы роятся на ветке молодой яблони, и босой старик-бе- лорусс вылезает из окопчика, где хоро- нился от снарядов, снимает рой, и бойцы смотрят на него, и, боже мой, сколько прочтешь в их задумавшихся печальных глазах! В этих мелочах душа народа, в них наша война…». Мне хочется к этому добавить, что Вас. Гроссман сумел пока- зать душу народа именно в том, что он называет «мелочами»; о прорыве обороны писал он не только как о военной опера- ции, но и как о движении народной сове- сти, которая жила в старом пчеловоде, в «задумавшихся печальных глазах» солдат. Душевные детали войны- вот те камни. из которых будет построен роман будуще- го; его автор оставит в стороне блиста- тельное, но общее описание, потрясавшее современников событий в ряде романов, новелл и поэм. Искусство всегда начина- лось с общего. Вспомним пути литературы Запада, переход от Роланда и Сида, от сим- волов к живым людям, к Вийону, Рабле, Сервантесу, Лопе де Вега; вспомним, как художники славянского мира преобразили лики омертвелой Византии в лица людей. Писателю, который захочет написать ро- ман о годах войны, придется проникнуть в тайники души. Большая литература по- казывает общее через частное, судьбуле- са через судьбу дерева. Приближается время осознания, время литературы. Тот, кто возьмется за роман о пережитом, обязательно раскроет книгу «Годы войны» и посмотрит хотя бы раз на мир глазами снайпера Чехова, глазами Вас. Гроссмана. Книга Вас. Гроссмана может озадачить иного читателя: повесть, два рассказа и около тридцати газетных корреспонден- ций, причем автор не счел нужным как- либо отделить узаконенный вымысел от описания подлинных событий. Это смеше- ние мне кажется законным и умным. По-разному сложилась судьба того или иного писателя, Для Вас. Гроссмана годы войны были фронтовыми годами; он не отмалчивался, не выжидал, не берег себя для «монументальных полотен»; с Красной Армией он встретился не на параде Побе- ды, да и не под Берлином. Он разделил судьбу своих героев учителей, шахтеров, агрономов; он не промчался по дорогам войны, он их исколесил, вяз в их глине. Он был из тех, кто не спрашивал, что даст война писателю, кто терзался другим: что даст писатель войне? Он не написал так называемого «классического романа», не мог написать хотя бы потому, что был за- нят другим; но он написал много замеча- тельных страниц, которые ценны не толь- ко, как расстрелянные снаряды, а как за- воеванные душевные плацдармы. «Годы войны» - отчет о вчерашнем дне, и это материал для завтрашнего дня, для насто- ящего романа, посвященного Отечествен- ной войне. Не знаю, кто напишет такой роман -- Вас. Гроссман или другой, может быть еще неведомый нам писатель, но знаю - каждый, кто возвратится к одному из самых потрясающих событий нашей ис- торин, найдет в книге «Годы войны» цен- нейшее: исповедь современника, правди- вое изображение страстей, сделанное в ту самую минуту, когда страсти безраз- дельно владеют сердцем. Это прежде всего честная книга; такими могли быть письма с фронта, если бы люди, далекие от литературы, не были бы в плену тех условностей, которые обращают интимное письмо в газетную статью. Я назвал книгу «Годы войны» честной; этот эпитет вообще подходит к Вас. Гроссману, писателю большому, несколько неуклюжему, лишенному внешнего блеска, верному традициям, любящему вслух по- думать, проникающему в душевный мир своих героев длительной осадой. Сущест- вует искусственный мед и поддельная лирика. Очерки Вас. Гроссмана написаны не за письменным столом, а в хатах и в землянках, написаны для газеты, у которой свои требования, свои нравы; можно найти в книге «Годы войны» страницы потуск- невшие, но нет в ней лжи, нет подделки, это - воистину честная книга от первого слова до последнего. Я сказал, что Вас. Гроссман умно посту- пил, не отделив беллетристики от газет- ных корреспонденций: в его повести и рас- сказах много публицистики, связанной с пережитыми годами, а его газетные очер- ки часто достигают силы больших худо- жественных произведений. Повесть «Народ бессмертен» написана в очень трудное время - до наступления немцев на юге. Есть в ней прекрасные главы; я не мог за- быть картину пожара Гомеля, перечел сно- ва три года спустя и увидел, что не ошибся - написано это вдохновенно и мастерски; так остаются в памяти и солдат Игнатов с девушкой, и страшные пейзажи войны. Потом художника отстраняет жи- вой человек, гражданин, полковой агита- тор, который взволнованно убеждает, что немцев можно и должно разбить… Для бу- дущего романиста будет особенно ценной именно эта сторона повести, ибо здесь Вас. Гроссман - не автор, а военный кор- респондент «Красной звезды», участник от- ступления, то-есть один из персонажей ненаписанного романа. Законы искусства строги, они хорошо известны Вас. Грос- сману. Если он все же прибавил концовку к рассказу «Старый учитель», который ес- тественно кончается смертью учителя, ес- ли в рассказе «Жизнь» к утверждению жизни героями он добавил свое утвержде- ние, то это потому, что кроме законов ис- кусства существуют законы войны, и они были душевно обязательными для всех че- стных людей.
Иллюстрации О. ВЕРЕЙСКОГО к книге рассказов Е. Воробьева «Наследство» (Военгиз)
«Батурин с любопытством посмотрел на него и, сощуривая глаза, медленно возра- зил: армейское …Кадры профессионалов, ядро -- да. Каста -- нет. - Я убежден в этом, -- сказал Крутиц- кий. Он слыхал, как на переправе через Волгу рассуждали об этом два генерала. «…Ой, да ты не стой, не стой на горе крутой», мощно поднял песню слитный голос хора мужских голосов. - Кастовость, - прислушиваясь, сказал капитан, это значит ограниченность и отделение от народа. А вы попробуйте за- переть эту песню среди стен». Народ, ясно сознающий свою цель, дал армии командиров, знающих цели войны, а поэтому и отдающих ей все силы и зна- ния. На кульминации событий Калинин по- казывает подлинное воинское творчество Батурина в бою. Враг будет разбит. Неда- ром старый Тимофей выходит по ночам во двор и слушает, как «гукают» орудия у Сталинграда. Два друга, Андрей и Петр, генерал и член военного совета, среди крошащихся стен Сталинграда, в дыму и огне беспримерного сражения смотрят на волжские степи и строят на весну план засева… что за странные люди, что за фантазеры! А ведь не фантазеры они, а реалисты, чей реализм напитан несокру- шимой верой в будущее. же, что Калинин хорошо дит своих товарищей по оружию, по жон ни и по реальной мечте, что стал писать он свободно и вдумчиво, хотя слова еще не всегда достаточно точны, а иные ситуа- ции раскрыты слишком общё.
Сергей СМИРНОВ СТЕПЬ Родная степь. Как широка она! Который день от солнца нет отбоя. Бескрайняя пшеница. Тишина. Да небо голубое-голубое. Да птичка-невеличка где-то в нем Звенит о чем-то светлом и беспечном. Она звенит, и кажется, что вечно Здесь было так же, как сегодня днем. Но расспроси у деда-чабана: Скажите мне, а что здесь раньше было И ты услышишь, - тут была война… И вот осталась братская могила, Притоптанная временем. И к ней По праздникам приходит вся станица Погибшим за Отчизну поклониться… Отсюда пережитое видней… И тот, кто видел брагские холмы, Тот, памятные дни перебирая, Поймет, какой ценой платили мы За эту степь от края и до края… Илья ФРЕНКЕЛЬ Из фронтовой тетради Здесь, в районе Сандомира. было трудно для пера - на мою солдатку-лиру навалились мессера.
Как современник и участник войны, показывает эту ре- шающую сторону дела изнутри материала. Идея большевистского воспитания солда- та - главная тема романа. Это воспитание Отечествен-Признаем и порождает солдатскую дружбу в ее но-
Ходят подлые над целью: - Эй, писака! Выбирай между рифмами и щелью. Хочешь в землю, хочешь в рай!… Но когда я рифмой занят, пусть тогда меня таранят, пусть бомбят, идут в пике все стерплю с пером в руке. я. козловский ВОДА Волжанин был один из них. Жил у Днепра второй, А здесь пришлось им на двоих Делить стакан с водой, С водой, которая была, Как в море, солона, Которой цену степь дала Столетнего вина… Пошел с утра под пули взвод. И помню, как сейчас, Волжанин вылил в пулемет Из фляги весь запас- И сердцем понял с тем, вторым, Хотевшим адски пить, Что без Днепра и Волги им Вовеки не прожить.
Вас. Гроссман. «Годы войны». Гослитиздат, 1945.
Вход в бухту Порт-Артура. B. ВЫСОЦКИй. Из Фронтового альбома.
Порт-Артура.
Советские боевые корабли в бухте
г. Танки в наступлении.
Белоруссия, 1944
A. КОкорИН. Из фронтового дневника.
в моменты кризиса боя, очень хорошо, очень уверенно и спокойно звучат его командиры ее даже в самое напряженное выдержке своих подчиненных. в ми Вот эти главные свойства людей Крас- ной Армии Симонов и стремится прежде всего показать в своих рассказах. Он хо- чет быть точным и ясным в описании ве- ликих и малых событий войны, но порою его тяготение к аскетической сдержанно- сти, строгости изложения сковывает твор- ческую свободу писателя. Подчас его рас- сказы становятся прямой стенограммой со- бытий. Память у него отличная, он во всех подробностях помнит, как протекал бой, которым руководил, скажем, Прянишни- ков, и, работая над рассказом, как будто боится дополнить виденное, расширить характеристику героев средствами художе- ственного обобщения. Писатель как будто видит только войну, и героев своих за- ставляет говорить только о войне. Диалоги рассказах суховаты, самый круг мышле- ния действующих лиц ограничен боевыми делами, а это неверно: в самое тяжелое время люди нашей армии жили интереса- всей страны, жадно присматривались к окружающей жизни, готовы были целыми ночами обсуждать самые, казалось бы, да- лекие от фронта вопросы бытия нашего. Духовная жизнь их чрезвычайно богата и многообразна. Симонов не коснулся ее. В той же книге помещены опубликован- ные ранее в журналах военные дневники Симонова. В них не чувствуется этой аске- тической скованности. Читатель, который судил бы о прозе Симонова только по его рассказам, прочтя затем дневники, с удив- лением обнаружил бы новые свойства его таланта живой и естественный юмор, наблюдательность, от которой не ускольз- нет ничто, умение двумя-тремя штрихами обрисовать характер человека. Но о воен- ных дневниках Симонова нужно писать отдельно, так же, как отдельно нужно рас- сматривать цикл его рассказов, посвящен- ных партизанам Югославии. Книга Симонова о людях Красной Ар- мии - это книга о доблести. О такой вы- сокой доблести, которая проявляется не только в минуты вдохновения, но и в тя- желых однообразных буднях войны, в ве- ликом труде армии, теснившей врага от Волги до Шпрее. 3
РАССКАЗЫ О ДОБЛЕСТИ одинокой могилой на берегу, снова встре- тилась вдруг та же знакомая надпись: «Дорога разведана. Артемьев». «В этом, конечно, не было чуда, - за- ключает Симонов свой рассказ. - Как и многие части, в которых долго не менялся командир, саперный батальон привык себя называть батальоном Артемьева, и его люди чтили память погибшего командира, продолжая открывать дорогу армии и над- писывать его фамилию там, где они про- шли. И когда я, вслед за этой надписью, еще через десять, еще через тридцать, еще через семьдесят километров снова встречал все ту же бессмертную фамилию, мне ка- залось, что когда-нибудь, в недалеком бу- дущем, на переправах через Неман, через Одер, через Шпрее я снова встречу фанер- ную дощечку с надписью: «Дорога разве- дана. Артемьев». Этот рассказ запомнился мне больше всех в книге Симонова. В маленьком, бес- покойном майоре я узнал великое множе- ство таких же, как он, доблестных, скром- ных людей Красной Армии, вынесших на своих плечах исполинский труд войны. Рассказ так же суров и прост, как и те па- мятники, которые воздвигались на моги- лах неизвестных солдат, Символическая и в то же время вполне достоверная, взятая из самой жизни концовка рассказа делает поистине бессмертным маленького сапера, подвиг которого продолжался и после ги- бели его. рает все, что хо то хоть в малой степени напо- минало бы «беллетристику», и дает преж- де всего художественную стенограмму ви- денного. Он не хочет писать о войне «во- обще», в его рассказах всегда можно уз- нать время и место события, пусть даже они не указаны, обстановку на участке фронта и во всем ходе войны, и в стро- гом соответствии с этим самый стиль по- ведения и боевой работы красноармейцев и командиров. Как инженера-сапера Артемьева, так и всякого человека Красной Армии Симонов показывает в его тяжком труде, подчас незаметном, ибо Симонов хорошо знает, что русские люди по природе своей не расположены к внешним эффектам, Люби- тели батальных сцен не найдут ничего привлекательного для себя в рассказах Си- монова. Война в его понимании есть пре- жде всего труд, требующий от человека напряжения всех его душевных и физиче- ских сил. Какой мерой измерить не простое географическое, а фронтовое, военное расстояние от Волги до Шпрее? Симонов знает эту меру: нравственная сила совет- ского человека, его терпеливая выдержка, питаемая полной, безоговорочной и по- русски трезвой верой в победу. В рассказе «Перед атакой» младший лей- тенант Василий Цыганов лежит на позиции перед большим селом, «название которого Загребля - он узнал только сегодня и которое он забудет завтра, потому что се- годня это село должно быть взято, и он пойдет дальше и будет завтра биться под другим таким же селом, названия которо- го он не знает». Цыганов должен позабо- титься о патронах для боя, о кухне, кото- рую еще не подвезли к батальону, о сер- жанте Коняге с его распухшими и окро- вавленными погам тае не было никакой возможности, а он все- таки шел, - обо всем, чем живет баталь- он перед боем. Цыганов задумывается и прикидывает в уме. сколько он мог прой- ти от Петушков возле Гжатска до этой са- мой Загребли, Получается две тысячи километров. «Но карте мало, а от де- ревни до деревни много». От Петушков… « Какие Петушки? - Есть такие Петушки… От Петушков досюда два года иду. И, скажем, до Герма- нии еще тоже долго итти будем, не один месяц. А вот война кончится, сел в поезд, раз - и готово, уже в Харькове. Ну, мо- жет быть, неделю, в крайнем случае, про-
добавляет он.--Бу- долг свой писатель как будто выполнил до ей. конца, но, верный законам фронтовой рассказах», где возвращается к реальным ними встречи и то, что случилось с друзья- ми там, на фронте, за пределами рассказа и книги. Высокое чувство товарищества и подлинной любвиик человеку, с которым много прошел фронтовых дорог, несомнен- но, воспитано у Симонова Красной Арми- Положение военного корреспондента дало возможность писателю понять слож- ную, многообразную жизнь фронта. Он видел, как изменялись люди в ходе войны, овладевая сталинским искусством побеж- дать, и в книге всегда можно почувство- вать, о каком этапе войны идет речь, - время дает себя знать в самом поведении бойцов и командиров, в их отношении к опасности и в манере воевать. о В рассказе «Третье лето» так говорится генерале на крутом повороте сражения: «Прянишников знал по себе, что командир дивизии, у которого забрали полк, как бы хорошо ни понимал обстановку, все рав- но в душе чувствует себя обокраденным и все время помнит об этом отобранном ба- тальоне или полке. Несмотря на серьез- ность обстановки, Прянишников невольно улыбнулся и, приободряя Бессонова, ска- зал, что он держится молодцом. Что же касается батальона, - доба- вил он, - то ты представь себе, что его никогда у тебя не было. Про него забудь. Бессонов пробовал что-то возразить. - Все, - сказал Прянишников. - Все. Сегодня еще не последний день боев. Еще завтра бои будут. Держись с тем, что есть». и Это спокойная выдержка людей, кото- рые прошли уже трудную школу обороны наступления под Москвой, под Вороне- жем, в Сталинграде. Больной полковник Проценко в рассказе «Зрелость», почувст- вовав перелом в ходе отчаянно трудного боя, находит возможным доверить управ- ление войсками своим подчиненным и так говорит одному из них: ни ру «…все вам кажется, что вы еще немного штатский человек. А вы сейчас самый что на есть кадровый, - более кадровый, чем я сам в начале войны был, хотя до этого пятнадцать лет в армии пробараба- нил. Ну, что же, - добавил он уже дру- гим, официальным тоном, - подыскивайте помещение для штаба. Распоряжайтесь преследованием. Мне сейчас Вася кварти- найдет, я лягу до вечера». После всего, что пережи этот человек
совсем размечтавшись, дут поезда ходить».
Евгелий ККРИПЕР
Данно тогда было от ненвестной ни ому Загребли до Берлина а младший сер сомневались, что Красная Армия дойдет до Берлина, и с этой мыслью шли на Загреб- лю и дальше, к неведомым еще деревням и большим городам, которые нужно было взять. У Симонова нет любования войною, хотя все, что он до сих пор написал, так или иначе связано с войной, но у него есть любовь к нашей армии, воспитавшей в лю- дях постоянную готовность к подвигу, чув- ство товарищества и дружбы, возросшее в годы страшного испытания, Я бы ска- зал, что многие свойства литературной ма- неры Симонова также воспитаны Красной Армией, людьми нашего фронта, Подобно своим героям, Симонов боится быть сен- тиментальным, сдержан в проявлении сво- их чувств, стремится к предельной просто- те и ясности изложения, вырабатывает в себе особую скромность в выборе тем, от- талкиваясь от всего показного, ложнокра- сивого, напыщенного, цветистого, Это свойства наших армейцев, и, может быть, стоило бы отдельно написать о том, как благотворно влияла армия на творчество писателя. Даже фронтовая дружба, кото- рую писатель наблюдал всюду, где он по- бывал в дни войны, нашла в книге свое- образное, прямое, бы сказал, внелитера- турное отражение. Симонову жаль расста- ваться и с артиллеристом Корниенко, кото- рый получил восьмое ранение, стал инва- лидом, был отчислен из армии и все же на свой страх и риск пробрался обратно на фронт, в свою часть («Восьмое ранение»). Обидно ему прощаться с полковником Проценко, который во время болезни, в жару, глотая таблетки и горячее молоко, ведет дивизию в наступление и проявляет большую трезвость и ясность ума, неже- ли враг его немец, старавшийся перехит- рить нашего командира и все же разгром- ленный железной волей Проценко (СЭре- достьа) Не точет Симонов терат генералом Прянишниковым, военачальни- ком сталинградской школы, овладевшим высшей для командира доблестью - доб- лестью ума, упорства и выдержки («Третье лето»). Навсегда сохранил писатель привя- занность к комиссару Корневу, уверенно- му, что в одинаковых обстоятельствах храбрые реже гибнут, чем трусы («Третий адютант»), к военфельдшеру-семнадцати- летней Марусе, которая, лежа на крыле са- нитарной машины, восемьдесят километров везла своих раненых по страшной и горе- -Рассказы («Малышка»). об этих людях уже написаны,
В сборнике военных рассказов Констан- тина Симонова есть рассказ под названием «Бессмертная фамилия». Самый маленький по размеру, - четыре с половиной стра- нички, - он запомнится читателю надолго и, может быть, послужит ключом, раскры- вающим смысл всей книги. Все очень про- сто в этом рассказе. На Десне во время бомбежки саперы наводили временный мост. Автор обратил внимание на руково- дившего постройкой беспокойного майо- ра, который нетерпеливо и даже сердито призывал своих подчиненных продолжать работу, не обращая внимания на послед- ний из немецких самолетов, назойливо круживший над мостом. Саперы поднялись из укрытий, топоры снова застучали на переправе, и немецкий самолет вскоре улетел, убедившись, что, кружи он тут хоть до вечера, мост все равно будет стро- иться. Эпизод не настолько значительный, чтобы запомнился он сам по себе но слу- чилось так, что в следующую поездку, уже на Днепре, автор стал встречать на доро- жных указателях одну и ту же фамилию. «То она была написана на куске фанеры, прибитом к телеграфному столбу, то на стене хаты, то мелом на броне полуразби- того немецкого танка: «Мин нет. Артемь- ев», или «Дорога разведана. Артемьев», или, «Обезжать ртево Артемьев или «Мост наведен. Артемьев», или, наконец. просто: «Артемьев» и стрелка, указываю- щая «вперед». Выяснилось, что это тот са- мый майор, человек, знаменитый на своем участке, один из великих и скромных тру- жеников фронта, которыми так сильна Красная Армия. Наступление продолжа- лось, и надписи Артемьева, подробные и точные, автор видел потом на Днестре, и в Бессарабии, и в последний раз на Пруте он снова прочитал знакомую надпись: «Пере- права есть. Артемьев». И он переправился на ту сторону Прута. Но там он не нашел знакомой надписи, там увидел он свеже насыпанный могиль- ный холмик с прибитой под жестяной звез- дой дощечкой. «Здесь похоронен, - было написано на ней, … павший славной смертью сапера при переправе через реку Прут майор А. Н. Артемьев». И внизу при- писано крупными красными буквами: «Впе- ред, на запад». Наступление продолжалось, и теперь больше не участвовал в нем беспокойный майор, переправивший свою армию через множество рек, но дальше, за Прутом с его K. Симонов. Рассказы, «Советский нисатель». I. 1346.
Я не случайно остановился на этом рас- сказе. В нем особенно сильно проявилась писательская манера Симонова. Он сам признается в своем послесловии, что, от- правляясь на фронт в качестве военного корреспондента «Красной звезды», не со- бирался писать рассказы. Он хотел видеть и показывать войну такой, какая она есть, - во всей достоверности реальных фактов, событий, людей. Эта склонность сохрани- лась у него и в последующей работе над рассказами. Он редко выдумывает сюжет и, видимо, сторонится подчеркнуто сюжет- ных положений, не желая расставаться с судьбами живых людей, красноармейцев, офицеров, генералов, с которыми встре- чался на фронте, дружил и сохранил при- вязанность к ним навсегда, Правильно или неправильно поступает Симонов, но в рас- сказах своих, из уважения к живой досто- верности людей Красной Армии и событий войны, он старается как можно реже при- бегать к выдумке, чуждается всяких лите- ратурных прикрас, ограничивает себя да- же в описании природы, тщательно уби-
Литературная газета № 9
едешь. Сюда больше двух лет, а обратно стной дороге отступления -неделю. Вот когда пехота поездит,