Нищета поэзии жизнь», «запачканную любовь», «жалкую подачку плоти», «глубокие вздохи», чтобы понять, какая «психология» выдается здесь за внутренние переживания «сурового, строгого капитана» в драматические мину- ты его жизни. А в конце своего рассказа капитан сообщает лирическому герою по- эмы радостную для друга весть: Жену твою видал. Все хорошо, полна и краснощека. Вскоре капитан погибает в бою. Но в ру- ках у его друга-счастливца остается пись- мо убитого к жене-изменнице. Проходит время, счастливец едет в отпуск, чтобы по- видать свою «полную и краснощекую». По- путно заходит он с письмом к «красивой, высокой, большой» Гале. Он сразу заме- чает на стене знакомый портрет, и это под- нимает в нем волну едких мыслей. Вот наи- более выразительная из них: Портрет висит - оригинал убит. Оригинальный все-таки обычай! Пока ты жив обманет и предаст. Когда убьют, тогда тебя припомнит… Происходит об яснение. Галя полна горь- кого раскаяния. Счастливец неумолим. Вся сцена разыгрывается в уже знакомой нам манере: «финал трагических событий», «час смертельный», «сжимает пальцами вис- ки», «пютемневший взгляд» и, наконец, «го- лосом, охрипшим (!) от тоски» Галя гово- рит «не надо так… не надо…». Счастливец уходит удовлетворенный, уходит «на свет, под клены… под ветер», сразу забывает о злодейке-Гале и упоенно думает только о той «полной и краснощекой», «что лучше всех на свете». Таков уровень жизненного драматизма в софроновском сочинении! Такова ску-  дость изображения «психологических пере- живаний» в этой поэме! 5.

д ДАнин

TA был Юдая

C. ПЕТРОВ Однотомник Некрасова В этом году исполняется 125 лет со дня рождения Некрасова. Знаменательная эта дата заставляет напомнить нашим литера- туроведам о том, что они в долгу перед памятью великого русского поэта. Многие страницы его жизни и многие вопросы его творчества все еще остаются недостаточно изученными. Весной 1840 года молодой романтически настроенный поэт тяжело переживает не- удачу своего сборника «Мечты и звуки». А уже к весне 1847 года Некрасов стано- вится выдающимся поэтом гоголевского направления в литературе и одним из круп- нейших журналистов России. Что же мы знаем об этих годах жизни поэта, о пово- роте в его судьбе, в его мировоззрении? Биографы Некрасова неизменно приво- дят рассказы мемуаристов о нужде и мы- тарствах поэта, о его поденном тяжелом труде. Но о том, какими путями шло духов- ное развитие его личности до сближения с Белинским, известно очень немногое. Даль- нейший путь Некрасова об ясняют обычно влиянием на него Белинского. Оно было бесспорно очень значительным. Однако ха- рактер этого влияния, преломление его в поэтическом творчестве Некрасова с доста- точной глубиной не изучены. Каково, на- пример, было отношение молодого Некра- сова к идеям утопического социализма, ка- ковы были философские взгляды поэта в этот период и т. д.? А ведь известно, что Чернышевский отмечал самостоятельность идейного развития Некрасова. Не следует ли вместе сстем более тща- тельно изучить огромную роль Некрасова в руководстве русской литературой в тяже- лое лихолетье 1848--1853 годов, когда в  «Современнике» уже не было Белинского и еще не появился Чернышевский. Совершенно не исследован период «Отечественных записок» и, в частности, важнейший вопрос о том, что отличало позиции Некрасова от формировавшегося тогда народнического движения. Велики заслуги Некрасова, как журнали- ста, критика, редактора перед русской куль- турой. Журналы, им руководимые, соста- вили целую эпоху. На их страницах стави- лись важнейшие философские, историче- ские, общественно-политические, морально- бытовые вопросы. Но о личной роли Не- красова в постановке и решении этих во- просов у нас имеются пока самые общие кредставления. Ждут своих исследователей и такие темы, как Некрасов и Островский, Некрасов и Толстой, Некрасов и Достоев- ский. И речь идет не об их биографических связях, а об отношениях идейно-творче- ских. Все эти мысли возникают и волнуют при чтении нового издания однотомника Некра- сова Однотомнику предпослана вступительная статья А. М. Еголина «Н. А. Некрасов». В советском литературоведении А. М. Еголи- ну принадлежит бесспорная заслуга - он раскрыл революционно - демократическое содержание поэзии Некрасова, определил Некрасова, как поэта крестьянской рево- люции, как крупнейшего представителя критического реализма в русской литера- туре. В дополнение к прежним своим рабо- там о Некрасове А. М. Еголин в этой статье ставит более широко вопрос о положи- тельных идеалах творчества Некрасова, об отражениях в его поэзии национального характера русского народа. По сравнению с предыдущими издания- ми, в новый однотомник не вошел раздел юмористических стихотворений Некрасова. А эти стихотворения, как известно, пред- ставляют существенную часть юмористи- ческой поэзии 60-х годов. Отсутствие комментариев - существен- ный недостаток однотомника. Откуда ши- роким кругам читателей знать, кто такая была Асенкова, памяти которой Некрасов посвятил чудесные стихотворения; что зна- менитые стихи «Памяти приятеля» рисуют образ великого друга и учителя Некрасова Белинского; по какому поводу поэт на- писал стихотворение «Неизвестному дру- гу» и т. д. И разве не потребуются чита- телю пояснения к поэме «Современники», полной злободневных по своему времени образов и намеков. В заключение хочется снова поставить вопрос о необходимости издания полного собрания всех сочинений и переписки Не- 1 Некрасов Н. А. Избранные сочинения. Всгу- пительная статья А. М. Еголина. Огиз. Госу- дарственное издательство художественной ли- тературы, М. 1945. ＿

1. Есть извечный враг у поэзии - пустая поэтичность. Тем несносней этот враг, что он отлично знает цели, намерения самой поэзии, ее повадки и пристрастья. Он давно обнаружен. Он рождается вме- сте с поэзией жизнь воссоздает одновре- менно, на одной и той же почве, и злаки и плевелы.

013. Ha oem

Итеть

«Дело очень просто,- говорил Гете, - чтобы писать прозой, надо иметь, что ска- зать, а кому сказать нечего, тому остается  сочинять стихи и рифмы, где за одним словом тянется другое и в конце концов выходит нечто, по существу не представ- ничего, но имеющее такой вид, будто оно есть нечто». Не для униже- ния поэзии, а в осуждение ложной поэтич- ности произнес великий поэт эти злые слова. Но что с того, что Гете знал все это? Что с того, что едва ли не каждый мысля- щий художник и каждый критик хотя бы однажды ополчались против этого врага поэзии, ловили его с поличным, убивали метким словом это «пустозвонство во все века вертевшихся льстецов»? Вспомним: Маяковский всю жизнь не уставал воевать с «кудреватыми» и нам завещал эту борь- бу. Борьба с сорняками не утихает там, где жаждут счастливого урожая. 2.

Mevs.

Обложка и иллюстрации работы А. Щер- бакова к книге Т. Драйзера «Сестра Керри». (Гослитиздат). 

-

КНИЖНАЯ ПОЛКА C. ЛИПКИН Персиянка, в неге вертограда. В розах знаменитый твой Шираз, Пусть не удивляет читателя название новой книги Гегама Саряна. Западное сло- во баллада, хотя и приблизительно, но верно определяет тот излюбленный на востоке и избранный Саряном жанр, в котором прочно соединяются басня и эле- гия, легенда и пейзаж, лиричность и нази- дательность. Гегам Сарян родился в Тавризе, там прошли его детские и юношеские годы, и естественно, что воображение армянско- го поэта долго занимали картины Ирана, что самый способ его письма сложился под влиянием иранской поэзии. Вспом- ним, что известность в русской читатель- ской среде Саряну принесло стихотворе- ние «Гюльханда», великолепно переведен- ное П. Антокольским, стихотворение о персиянке: Уст благоухание - отрада, Томен блеск миндалевидных глаз… Так тебя воспели по Ирану, Страстные шахиры исстари, Ты в гаремы попадала рано, Изнывала с ночи до зари!…

В

ни

Бор. СОЛОВЬЕВ За полярным кругом Стучится в борт железная вода, Бичами волн по палубе стегая. Плывут от полюса Громады льда, Туманных берегов не достигая, Зелено-алым отсветом горя, Текут Сиянья северного зори… Есть вкрадчивые южные моря. А здесь крутое Баренцово море. Вот это «крутое море» и является под- герояроем поэмы Папова. Море и его берега оживают в этой поэме, и все в ней перекликается с мечтами о дальних стран- ствиях, о подвиге, о неоглядных просторах. Поэма переносит нас туда, где …Покрыты волны вечной сединой, Водоворот кипит, не выкипая, Там, где чернеет Берег ледяной Где смотрит с неба Арктика слепая. Автора пленяет суровая романтика Зa- полярья, взывающая к мужеству, воспиты- вающая закаленных испытаниями, не те- ряющихся перед трудностями людей. Он стремится передать обаяние се- верного пейзажа, увлекающего своей не- обычной, почти фантастической красотой. Действие происходит во время Отечест- венной войны. Люди словно бы породни- лись с ледяным морем, чтобы одолеть вра- га, пробравшегося в наши воды… Но что это за люди? Видим ли мы их во всем величии совершаемого ими подви- га, во всем их обаянии и своеобразии? Нет, автор либо сов совсем не показывает своих героев, либо передает их облик слишком общими и невыразительными чер- тами, хотя подробно говорит об их внеш. ности, об окружающейшан» обстоятельствах их труда. В поэме дейст. °вуют штурман Орлов, комендор Левуш- кин, командир эсминца и другие моряки, но ки, но все они лишены индивидуальности, их внутренний мир наглухо замкнут от нас. Даже о политруке, отдавшем жизнь за узнаем только то, что «он дину мы конв учил не отступая драться». Рассказ ведется от лица корреспонден- та - гостя на корабле - и порою настоль- ко лишен действенности и напряженности, что превращается в стихотворный очерк. Автор обращается к своим героям: Старшины, краснофлотцы, офицеры, Друзья годов полярных боевых! Одни из вас прошли сквозь штормы целы, Других, героев, нет уже в живых… Друзья мои, бойцы и офицеры, Вам думы лучшие и лучший стих… Но это не совсем так, ибо в поэме «Ба- ренцово море» лучшие стихи посвящены не бойцам и офицерам, не людям нашего фло- та, а природе Заполярья, ее суровой кра- соте. Когда же от мотивов лирического и описательного характера автор переходит к персонажам этой поэмы, вовлеченным в довольно неприхотливый сюжет, то имен- но здесь мы обнаруживаем самые слабые места поэмы. Перед нами, рассекая волны Баренцова моря, проносится эсминец, но подлинных людей, выполняющих боевое заданне, мы на этом эсминце не видим. Это корабль- призрак, на борту которого-не люди, a тени людей. Панов разрешил только часть своей за- ворить нас. Поэма. Николай Панов. «Баренцово море». «Советский писатель». 1946.

Maте. B C.

Баллады Гегама Саряна Ужели я жизнь проиграл? Я счастья искал вдалеке И сам же себя обокрал!… Бессмертье тому суждено, Кто служит родимой земле, В признаньи народа оно И в детском сердечном тепле! Сарян учит читателя: нельзя оставаться «над схваткой», нет бессмертия в отреше- нии от мира, одна лишь «великая сила доб- ра бессмертна вовеки веков». В поисках различных проявлений этой силы поэт попадает из Ирана в Грецию, Армению, из современности--в средневеко- вье, в древние века, и всюду лира его сла- вит подвиги сердца во имя всепобеждаю- щей силы добра, во имя родины во имя правды. Книга Саряна открывается балладой «Храм Славы». Видимо, в основу ее легла народная легенда, и только в Армении, B стране сказочной архитектуры, могла ро- диться эта легенда о сердце, которое по- ложено в основание здания. Византийцы--гости князя Мамиконяна, воздав должное армянским храмам, все же утверждают, что «Храм Софии превысил их славой». Князь Мамиконян приказывает зодчему Овнану построить такой храм, - …чтобы стены его вознеслись Волей нашей Армении гордой, Чтоб в грядущих веках наши внукиклялись Силой предков гранитною, тгердой. Овнан, испытывая муки бессилия, встре- чает старцев, которые советуют ему: Тем, что сердцу дороже всего, поступись Сердце ляжет строенья основой. Пожертвовали своей жизнью сначала отец, потом мать зодчего, но стены храма, едва поднявшись, рушились на землю. И только тогда, когда Овнан принес в жертву сердце возлюбленной, поднялись стены и всплыл, как чудо природы, купол. Так был создан во славу Армении храм, Словно сам Арарат снежноглавый, По дороге к цветущим садам и горам Храм великой, немеркнущей славы. Это стихотворение чрезвычайно популяр- но в Армении, оно много говорит армян- скому сердцу, оно дышит восторгом твор- чества. Зависимость Саряна от условной поэтики, зависимость исчезающая, но еще не исчезнувшая, мешает «Храму Славы» стать произведением совершенным… Мы не можем поверить, чтобы мать зодчего Овнана сказала: Так возьми мою жизнь рали славы армян, Лягу камнем для чести народной. И дальше: Счастлив тот, кто умрет за отчизну! Разве смерть во имя архитектурного пре- стижа есть «смерть за отчизну»? Поступок матери естественен в этом стихотворении- сказке, но слова ее, как и слова других героев, «выпадают из тона». Цикл баллад Саряна завершается силь- ным стихотворением «Корабль смерти». В 1917 году, во время первой мировой войны, по приказу кайзера Вильгельма в Констан- тинополе были пленены видные армянские деятели, среди которых находились поэты Варужан, Сиаманто и прославленный ком- позитор Комитас, Армянский народ не за- был преступления пруссаков. Гневом и обидой, накопленной за три десятилетия, напоено стихотворение Гегама Саряна. Следующие разделы его книги-«О люб- ви и героизме» и «Лирика». Это стихи о подвигах воина и труженика. За веками века пройдут. Век у века силу берет. И овеянный славой труд Переходит из рода в род.

Анатолий Софронов назвал свою поэму загадочно-метафорически - «Золотой бе- рег». Это не о золотоискателях и не о чер- нокожих Западной Африки. Пустая поэтич- ность всегда «романтически» красива и «романтически» отвлеченна. Это-о мечтах я сновидениях солдата: Фронтовою ночью, на шинели, Мне приснился берег золотой…

вызы. Когд:

arean Супи

Сначала золотой берег предстает перед нами, как образ довоенной жизни, но по мере аккуратного течения однообразных строф выясняется, что для поэтической «кудреватости» такая метафора была бы уж слишком проста. Солдату снятся «следы девичьи на песке». Так вот девушка на золотом берегу и есть аллегория «нашей жизни без муки и без горя, скрывшейся где-то вдалеке»! А сам золотой берег… просто некое бесплотное поэтическое ви- дение, красивый сон, ничто. Он всего лишь воплощение поэтической бездумно- сти. Но воплощение отнюдь не безобидное. Золотой берег в конце поэмы опять возни- кнет перед нами, на этот раз- «бесконеч- ный, без края, без начала», а «легкой след купальщицы босой» теперь приведет нас уже в будущую, послевоенную жизнь, то- же исполненную счастья и покоя. Между золотыми берегами прошлого и будушего лежит «темная полночь» войны. Возвращение к миру оказывается всего только возвращением к прошлому. Когда солдат «с войны вернется… и шагнет к знакомому крыльцу», он окунется в безмя- тежность, как во время оно. Такова основная «идея», какую можно извлечь из поэмы Софронова. От безоблач- ного счастья к безоблачному счастью лете- ли мы через черную некрасивую бездну военных лет. От беззаботности к беззабот- ности!… Таков уровень поэтической мысли, от- крывающийся в лирической поэме Софро- нова, начатой в дни войны и конченной в дни мира. Таково наивное благодушие поэта! 3.

Истории несчастной любви бедняги-капи- тана противопоставлена по закону равнове- сия счастливая супружеская жизнь лири- ческого героя поэмы. Но за внешним бла- гополучием, за поэтической идеализацией этой жизни открываются все те же холод, пустота, бездумье. И вот почему. Поэта, и вместе с ним лирического поэмы, безудержно тянет на красивенькоез довоенное счастье молодых супругов, котором все время рассказывает герой, ко- торое все время является ему то в сновн- дениях, то в мечтах на яву, рисуется, как воплощение какой-то санаторной беспечно- сти, непрерывной душевной праздности на «золотом берегу». Ни тени хоть какой- нибудь жизнедеятельности, ни тени мысли! А когда герой вдруг хочет поведать нам что-нибудь более существенное и предмет- ное, чем символический «белый парус в си- нем далеке», получается у него нечто та- кое, что уж и по внешнему виду есть со- вершенное ничто: Вот ты бежишь за мною по камням… И по окрастным желтым берегам Кричишь уже совсем по-комсомольски(?!) Образы так счастливо любящих друг друга молодых людей нашего времени бес- содержательны до-нельзя. Что знаем мы о молодой супруге героя поэмы, кроме цвета ее щек, полноты и странного уменья ино- гда кричать совсем по-комсомольски? Что она носила «голубое --в полоску с белым --платье» и обладала «сияющим венцом» косы? Маловато, так мало, что уж меньше некуда! О герое мы знаем гораздо больше. Он все-таки совершает поступки, воюет, меч- тает, смотрит сны. Печально только, что он, видимо, хороший парень, лелеет такие мечты и «делится по-братски» такими сна- ми, в которых нет ничего влекущего, ши- рокого, одухотворенного. Внутренний мир его беден до нищеты! в отношении Его ограниченность иголубоглазье кжизни, пред- военному и послевоенному миру, празд- ность и беззаботность его мыслей-грез просто удручают. В делах любви, основ- ном, что занимает его в жизни, он реко- мендует себя отличным и честным малым, но все с тем же ограниченным самодоволь- ством: Я был и есть скупец и однолюб, Безмерно жадный обладатель клада: Ни глаз других, ни плеч других, ни губ, Ни слов других, ни голоса не надо. После злополучного рассказа земляка- капитана его тоже начинают одолевать сомнения в верности супруги. Конечно, ему снится соответствующий вещий сон. Жена снится ему «до крика тяжко», он «заплакал навзрыд»… А потом размышляет в таком стиле: Как хорошо, что это все во сне! Ведь если б ты в дороге повстречалась, Меня б увидев, бросилась ко мне, И все б пошло у нас с тобой сначала! А не пошло бы-читатель тоже не гру- стил бы! Потому что не вызывает ни уча- стия, ни страстной заинтересованности эта любовь, в которой все величие и трагизм войны отражаются только, как треволнения разлуки, а вся сложность и богатство дея- тельной мирной жизни претворяются только в курортной безмятежности! ность характеров его героев! 6.

длна. h. По-

рафн aсскs. Не вы-

reaue

С торговым караваном пришли в Ере- ван полурабы- погонщик верблюдов и сирота-служанка, И вот начал в Армении «иранский ствол ветвиться», и уже в со- ветское время родилась персиянка Гюль- ханда. Поколенья гибли и пылили В караванах хана и купца, Чтобы на горбах свежее лилий Цвел бы сумрак этого лица… Вот о чем и петь мне безумолку, Не кончая песни никогда. Слышишь, персиянка-комсомолка, Жизнь моя, товарищ Гюльханда! Стихотворение это было опубликовано двадцать лет назад. В новой книге Саряна мы видим и новые краски, мы ощущаем дыхание русской поэзии, мы узнаем черты наших «балладников» --Жуковского, А. К. Толстого, Сарян понял свою близость к поэзии А. Майкова, и майковский «Ем- благоухает в балладах Саряна рядом с ширазской розой. Но, читая новую кни- гу Саряна, мы невольно вспоминаем его старые поэмы- и «Гюльханду», и «Гюль- нару», и «Ирани»-и удивляемся не толь- ко разнообразию, но и цельности создан- ного поэтом мира, Его стихи, написанные разные годы- на основе фольклорных жутся нам частями единого целого, и си- ла, соединившая их, есть сила добра. Вера Саряна в благородные идеалы, в чациональные святыни исполнена юноше- ского благоговения и чистоты, Но он не сентиментален. Его доброта- воинствую- щая. Она не в удалении от зла, а в бо- рении со злом. В балладе «Юноша и смерть» Гегам там Сарян выразил свою идею с наибольшей силой, Юношу привела в ужас смерть отца ужаснуло зло мира. Он решил уйти от мира, найти «край бессмертия». Он дости- гает горы Добра, и олень, страж ее, гово- рит юноше: Коль хочешь бессмертия ты, Добром озари бытие. Нет гибели для красоты, Прославится имя твое!

ельно  трани MO дала ТОЛЬШЕ щени ель е, ка оску taчен менe

Видения и мечтания, сны и грезы напол- няют до краев поэму Анатолия Софро- нова. Это не раздумья над жизнью, это именно грезы. Сладкозвучные и бестелес- ные, романсные, а не романтические. Чем дальше мы от мира на войне, Чем дальше дни веселья золотые, Тем больше вспоминаем в тишине Мы мир былой и радости былые. И мирная жизнь, как «дни веселья золо- тые», и военная жизнь, как «тишина»! Откуда это розовое младенчество поэтиче- ских представлений о нашем времени?! Откуда эта поэтическая легковесность, умеющая даже и из внешних-то сторон жизни выбирать только те, что могут дать пищу для нежных и сладеньких грез?! От- куда это все у поэта, который сам был на войне?! Анатолий Софронов хочет говорить не только от своего имени. Он говорит- «мы»! «Мы»-- солдаты Отечественной вой- ны. Он обобщает слишком часто и слиш- ком неосторожно. Ну, в самом деле, вот мечтания софроновских солдат. «Мечта- тели, мы думали о том, чего сердцами вои- нов желали»?! О чем же? О дне победы. Хорошо! Но что же приходит в голову «мечтателям»? Один сказал: «Все сбудется зимой. Метельным днем, под пенье шалой выюги, По снегу черному вернемся мы домой, И встретят нас озябшие подруги… Другой сказал: «Он в золоте придет, Богатый декь, красивый, плодоролный… За ратный подвиг совершенный нами, К ногам положит вина и плоды И наши каски обовьет цветами». …А самый робкий. самый молодой Сказал, от дерзкой мысли загораясь: «Тот день придет за талою водой, Когда в лесах займется снова завязь… По числу, издавна излюбленному поэзи- ей, мечтателей было трое. И то слава богу! Иначе были бы перечислены все возмож- ные варианты погоды, к которым приуро- чили бы софроновские маниловы приход победы. Но содержательность их мечтаний от этого бы отнюдь не возросла, потому что это не солдатские раздумья, а празд- ные грезы самого поэта. А когда нечего сказать, то уж лучше, конечно, говорить коротко! Таков уровень мечтаний, поэтических от- кровений в поэме Софронова. Такова его «дерзость»! 4.

пере- веше- ерату знную нико! ова!

 Шекс нской

Но юноше противно всякое деяние, он идет дальше и вступает в ущелие Зла. Чер- ный ворон говорит ему: Коль хочешь бессмертия ты, Злодейством отметь бытие. Во мраке глухой немоты Прославится имя твое.

вой, а единый голос самобытного поэта В этих строках читатель справедливо увидит начало будущей книги поэта, книги, посвященной труду, великому сталинскому плану народного благоденствия. Мы цитировали «Баллады» Гегама Саряна в переводах Веры Звягинцевой. В ее работе мое главное: искусство перевоплощения. Не отдельные голоса Саряна и Звягинце- проникает в сердце читателя.

Наконец, юноша попадает к деве, кото- рую зовут Временем. Здесь. вдали от земных страстей, он обретает бессмертие; В блаженном беспечном раю, В кружении вечных светил. страшная догадка озаряет его: Гегам Сарян, Баллады, Перевод В. Звягинце- вой, Гослитиздат, 1946.

рас-

и

Можно было бы не говорить с такой по- дробностью о «Золотом береге» Анатолия Софронова, если бы кричащая порочность этой поэмы была фактом обособленным и случайным. Но это не так! В «Золотом бе- реге» с предельной ясностью выразилась ложная направленность творческих усилий не одного Софронова. У некоторых других поэтов (не буду без доказательств огульно называть имена) она не столь опасна и очевидна. А Софронов эту ложную пози- цию к тому же еще и откровенно деклари- ровал вскоре после появления «Золотого берега». Декларировал свою привержен- ность к псевдоромантике, к пустой отвле- ченной поэтичности. Однажды осенним вечером (очевидно в прошлом году), как рассказывает поэт в 4--5 книге «Нового мира» (1946 г.), к нему явилась и затеяла «прямой, настойчивый, пытливый» разговор сама Романтикa. Поэт охотно сообщает приметы своей гостьи, и мы узнаем старую, болтливую, нищую ду- хом знакомую: «она, как ленты в гриве у коня»; она «смотрит воспаленным взором», она даже «стенающая»… Она обращается к поэту с упреком: «Ты наверно пригото- вился на много лет заняться мирным на досуге (!) делом»? «Не стыдно ль?» Прав- да, Романтика в гостях у Софронова гово- рит не совсем грамотно по-русски, но это ничего! Поэт не остается у нее в долгу, Он уверяет гостью, что ее подозрения и уп- реки напрасны. Заниматься делом? В мир- ной жизни, которая есть досуг? Досуг … для романтических грез и платонических стремлений «вдаль, за моря и реки»? Нет, нет! Эти упреки обидны. «Тебе верны мы сердцем. Не изменим!» -- клянется он. А в подтверждение клятвы ссылается на слова, сказанные во время войны воображаемым гвардии полковником:

УНИЖАЮЩЕЕ СОСТРАДАНИЕ наконец, «нежелание» быть рабом, и каждое из этих «нежеланий» берет верх над «нежеланием умирать». Если бы этого не было, человечество не знало бы ни ос- вободительных войн, ни революций, а сам человек не заслуживал бы имени челове- ка, а был бы просто, как говорил Расколь- ииков, «тварь дрожащая». Между тем все население гетто «города Л.» в изображении Веледницкой не прояв- ляет никаких признаков той неукротимой воли к борьбе, которая является бесспор- ным историческим фактом, зафиксирован- ным документально, Безнадежное, но вме- сте с тем героическое сопротивление уз- ников Варшавского гетто, которое прекра- тилось только тогда, когда тяжелые танки раздавили - буквально, физически разда- вили последних участников восстания - это характерный, типический факт тивления евреев фашистскому «новому порядку». Казалось бы, художественное произведение должно было быть обобще- именно таких фактов. Веледницкая же «обобщила» в своей повести жалкого труса и обывателя, ему доверила голос страдающего еврейского народа. Надо от- дать должное автору: внутренняя логика характера Германа Шпета нигде не нару- шена, и когда на последней странице по- вести доктор юридических наук убивает лопатой полицейского, то это меньше всего акт сознательного, организованного сопро- Шпета, вступил в комсомол. Но как борют- ся Филипп и его новые товарищи, мы не знаем. Партизаны и комсомольцы действуют за пределами повести, вне поля зрения чита- теля, где-то в лесах, а Веледницкая разво- рачивает перед читателем такие картины: тивления: убийство снова мотивируется «нежеланием умирать», ибо полицейский стоял на пути бегства Шпета из лагеря.на Но неужели, спросит читатель, Веледниц- кая так-таки и не сказала ничего об орга- низованном сопротивления фашизму? Ска- зала. На странице семьдесят первой она сказала: «В лесах крепли и ширились отря- ды партизан» и еще несколько столь же штампованных фраз, за которыми ничего нельзя увидеть. Она сказала еще. что Филипп, сын «Роза Гельцер голосит и причитает, на- поминая искусную плакальщицу. За ее движениями следят остальные, и каждый№ лизмом живописуются все унизительные Есть, пытки и истязания, которым немцы подвер- гали евреев в «городе Л.» на Западной Украине. Автор, не жалея красок и слов, нагромождает одну картину страдания на другую; душераздирающие сцены и под- робности превосходят одна другую. Как же ведут себя люди в этой атмос- фере, насыщенной страданием? В центре повествования некий доктор юриспруден- ции Герман Шпет. Это интеллигент бур- жуазной формации, в свое время встре- тивший советский строй на Западной Ук- раине с большой долей настороженности и сильно запоздавший с признанием новой жизни. По отношению ко вторгшимся в город немцам он, напротив, проявляет на- ивную доверчивость и долго не может от- делаться от своего представления о них, как о высококультурной нации, хотя, каза- лось бы, первый же опыт встречи с немца- ми должен был его отрезвить. Шпет … это обывателниверситет- ским значком мысляконием ющий мелко. Он принимает страдания по- корно и приниженно, даже мысль о проте- сте пугает его. Он утешает себя и близких соображением, что все это «еще не так плохо», «бывает хуже», Борьба органиче- ски чужда ему, но свою трусливую, раб- скую покорность он прикрывает следую- щим софизмом: в грядущем судилище пе- ред которым предстанет фашизм. судьям понадобятся свидетели. Вот поэтому глав- ная задача Германа Шнета выжить уцелеть. А так как путь борьбы опасен значит для Шпета он не годится. Он готов лежать во прахе перед немца- ми, лишь бы спасти себе живнь. Но, мо- жет быть, автор показывает нам Германа Шнета как печальное отклонение от нор- мы человеческого поведения? Нет, Велед- ницкая несколько раз на протяжении по- вести без всякой иронии говорит о «самом сильном из земных нежеланий - нежела- нии умирать», - как об основном мотиве человеческого поведения. Зачем нужен этот вычурный псевдоним для явления, которое называется страхом смерти или инстинктом самосохранения? Можно пос- порить с Веледницкой о силе этого ин- стинкта. Ведь есть еще «нежелание» ви- деть гибель своих детей. Есть «нежелание» предавать своих товарищей, свою родину, 

обеды

Ена зЛАТОВА

Среди бесчисленных трагедий, рожден- ных фашизмом и его преступной войной против человечества, есть одна, мимо ко- торой, конечно, не пройдет современное нам поколение художников слова. Если сейчас еще не созданы художественные произведения на эту тему, если она сей- час - только материал для публицистики или очерка, то это происходит, может быть, именно потому, что глубина этой трагедии требует для своего образного воплощения большой силы дарования и огромной душевной твердости. Я говорю о трагедии еврейского народа, на который человеконенавистническая теория и крова- вая практика фашизма обрушила бешеные удары. Незабываем потрясающий очерк Василия Гроссмана о Треблинке, очерк, написан- ный с той беспощадной точностью и сдер- жанностью, которые даются только вели- ким гневом и великой скорбью. Глубоко врезаются в память очерки П. Антокольского и В. Каверина о лагере смерти в Собибуре. По материалам, собранным Антифаши- стским еврейским комитетом, по газетным  корреспонденциям и живым свидетельст- вам мы узнаем новые и новые детали ве- ликой трагедии истребления целого наро- да и его героической борьбы с фашизмом. Все документы и свидетели, которые го- ворят об «истребительных акциях» фашиз- ма, одновременно говорят и о неукроти- мом духе гонимого, истребляемого народа, о его ожесточенном сопротивлении. Замечательна блестящая по смелости и изобретательности организация восстания в Собибуре. Потрясающе упорство, с ка- ким был осуществлен подкоп и побег из лагеря в Понарах. Поразительно героиче- ское, длившееся два месяца, восстание в Варшавском гетто, Даже в Треблинке, где с адской быстротой и технической сноров- кой засовывали в «газовню» захваченных врасплох людей, - даже там были движе- ния протеста, борьбы. Именно поэтому такой режущей фаль- шью прозвучала повесть Т. Веледницкой «Солнце с востока». В повести этой с предельным натура- «Ок- т. Веледницкая «Солнце с востока», гябрь» № 1-2, 1946 г.

Полно- ческие зучно-

порыв скорби подхватывается там, за ее спиной… - Разве это жизнь? - хриплый голос Розы Гельцер слышен очень далеко. Шопот проносится по длинной цепи со- крушенно покачивающихся голов. возникают - Сколько можно терпеть? - тихо во- прошает Роза Гельцер, как будто совсем не думая о тех, которые следят за каждым словом вдохновителя. - Где твоя семья? Где твоя сила? - с новым порывом произносит она. Ее слова повторяют, как эхо. Разорвите меня на куски! … Роза Гельцер откинула черные кудри с лица. - Вот я. Терзайте! Это невероятно заразительное явление слезы в толпе. Разноголосые всхлипывания неудержимо. Они становятся сопро-громче, захватывают, гипнотизируют. Ры- дания ширятся… …Глухо рождается мужское рыдание. в   Неумело, со стоном вздыхая, заплакал со- сед Эбродовича. Ему больно от слез, он задыхается в спазмах, давящих грудь, корчится, чтобы разрешиться двумя капля- ми, - такими маленькими, что они высы- хают непролитые. - Что же это такое? - говорит Илья Эбродович»… - Что это? - спросим и мы. Повили- мому, массовая истерика. По Веледницкой же - это единственная форма сопротивте- ния в еврейском гетто. Охотно верим, что Веледницкая намере- была своей повестью вызвать сочувст- вие к трагической судьбе жертв фашизма. Но она забыла о том, что трагедия начи- нается там, где человеческая личность, до- стоинство, убеждение вступают в борьбу (пусть даже и безнадежную) с силами зла. Человек, цепляющийся за жизнь, - фигу- ра отнюдь не трагическая. Не сочувствие, а негодование вызывает эта повесть, лишенная уважения к народу, ней изображенному Удивление вызывает тот факт, что кое-где появились одобри- тельные рецензии на нее. Неужели, соблаз- ненные мелодраматической манерой пись- ма Веледницкой, критики не заметили, что автор ложно изобразил целый народ? 3 30 Литературная газета 

Однако есть в лирическом рассказе Ана- толия Софронова нечто посерьезней в сво- ей порочности, чем бессодержательные грезы и сновидения. Туман поэтических красивостей окутывает две «житейские ис- тории», переплетение которых и составля- ет сюжет поэмы. Одна из этих историй псевдоромантически идеальна, а другая - подлинно натуралистически груба. Лирический герой поэмы сдружился на фронте с земляком- капитаном. Вместе жили, «знали жен по карточкам, по снам, которыми делились по-братски» (!). Из от- пуска, после ранения, капитан возвращает- ся мрачный, снимает со стены портрет же- кы и «сжигает его по праву», а потом рас- сказывает, что произошло. Рассказ этот, в котором должен раскрыться образ «су- рового, строгого капитана», очень приме- ичателен: есть в нем что-то беззастенчивое и развязное, нечто до такой степени обна- женно пошлое, что закрадывается сомне- ние - уж не пародия ли это на послевоен- ный «фольклор» дачных поездов: ННо нет! Все серьезно. Капитан говорит с горечью. Впрочем, вот его рассказ, с некоторыми купюрами:

эблеми pac- в биной

уткры- аскры суще- ем ЮЩУЮ

ан repr дует об п

(в

Ющую блемов 10- 0

евс

ижется ока

уннель (офлот. C03- ее, как 1176.4О ACTH9! repo

Я как дурак, везде таскал с собой Любовь и верность - вот еще забота! …В бою кровавом, силы напрягая, Под взрывами смертельными шептал: «Ты слышишь ли меня, Галина, Галя?» но Галя, ангел непорочный мой, В любовь она по мелочам играла, Я ноги чуть не потерял зимой, Она ж и часа, видно, не теряла. …Я не успел подметки сбить сапог, А у нее любовь уж износилась. Бакой-то управдом иль комендант. Болезнью почек сильно изнуренный, В любви, очнако, проявил талант За нашео спиною опаленгой, Не знаю я, моя ли то жена, Что лишь нелавно на меня молилась? Fuу, возможно, и была верна, Вато со мной вчистую расплатилась. упоминать Довольно? Довольно! Нужно ли еще «красивую, безоблачную

Когда пройдет война. Мы в светлый мир придем, не отупся(?!) Пусть нас обнимет нежно тишина !) Как здесь нас обнимают портупен(?). Я привожу все это не для того, чтобы позлорадствовать над плохими--из рук вон плохими! - стихами, но для того, чтобы еще раз обличить эту Романтику, посещаю- щую Софронова и некоторых других, как псевдоромантику, как пустую, отвлечен- ную от подлинной жизни поэтичность, как бессодержательное увлечение ложными красивостями, как нищету поэзии, не умею- щей видеть настоящую романтику в живом труде созидания, в биении ищущей челове- ческой мысли, в некрикливом, а сдержан- ном, но глубоком драматизме борьбы и мового  человека, творчества

CT

IM

costr