Лев ГУМИЛЕВСКИЯ
-св ГУМИЛЕВСКИЙ
ПРОСТОЕ
РЕШЕНИЕ
ТРУДНОЙ ЗАДАЧИ
В 1837 году
é на соискание Демидовской
иремии в Академию наук было представле-
но сочинение под заглавием: «Полезное
чтение для детей». Некоторое. время Акаде- »
ли допус-
мия была в недоумении: следует
кать к конкурсу сочинения этого
затем сочла справедливым, имея в виду
цель, преследуемую учреждением премий
допустить детскую книгу к конкурсу, и пе-
рРедала ее на отзыв профессору Главного
педагогического института А. Г. Ободов-
сх тм ученому и педагогу,
к ectay дшес
ye алоцци и предшественнику
Одобрив мнение Ободовского, Академия
присудила автору книги премию второй
степени, а нам предоставила возможность
познакомиться с документом, в котором ©
академической точностью и ясностью сфор-
мулированы классические тоебования пе-
дагогики к научно-художественной ;
Ратуре для детей, т И
«Дабы судить о каком-либо сочинении,
назначаемом для детей, лолжно (как при
суждении о всяком предмете) установить
самый масштаб суждения, — говорится в
отзыве. — Оный без сомнения заключает-
рода, но
ся в цели сочинения, которая может быть’
троякая: просвещение ума, образование
сердца и удовольствие. Познания, сообща-
емые детям, должны быть не только по-
лезны как для духа, так и для общежития,
но и соразмерны возрасту. Все искусство
писателя состоит в том, чтобы найти над-
лежащую меру, дабы излишком не осла-
бить интереса к науке, которую в позд-
нейших летах дети будут изучать система-
тически. Благоразумие требует, чтобы со-
общаемые детям познания не ослабляли
последующих впечатлений, но внушали
глубокое уважение к науке и, возбуждая в
них любознательность, представляли бы им
самую науку, как нечто возвышенное, к
чему они восходить могут только посте-
пенно,.. Удовольствие, доставляемое детям
чтением, должно быть чисто и невинно, как
их душа; насмешки, пустое острословие,
пошлые шутки и анекдоты должны быть
изгнаны из детской литературы. Далее пи-
сатель не должен смешивать возрастов, ибо
каждая степень развития способностей име-
ет свою умственную и нравственную сн-
лу, но при всем том слог никогда не дол-
жен быть ребяческим даже и для малолет-
них детей» 1.
Требования, пред’явлеиные ‘классической
русской педагогикой к детской книге, бес-
спорны. Удовлетворение же их всегда со-
ставляло и составляет очень трудную за-
дачу.
Простейиим решением этой задачи и на-
иболее распространенным решением яв-
ляется беллетризованная биография деятеля
науки и техники и приключенческая по-
весть, где действующие лица при всяком
удобном и неудобном случае делятся свои-
ми научными или техническими познакия-
ми доуг с другом или со специально вво-
димым для этой цели вопрошающим маль-
ЧИКОМ.
Распространенность этого метода реше-
ния трудной задачи об’ясняется многими
причинами. Беллетризация предоставляет
автору свободу для домысла и вымысла,
освобождает его от хлопотливых поисков
материала и соблюдения последовательно-
сти, позволяет действовать прямолинейно,
упоощая и схематизируя материал, нако-
нец, придает сочинению внешний вид «ху-
дожественного произведения», всегда при-
влекательного для читателя. Все это не
значит, конечно, что беллетризованная на-
ука и техника порочны сами по себе, Если
произведения этого рода не противоречат
ясным требованиям педагогики, они могут
быть и полезным и занимательным чтени-
ем для детей Все зависит от того, как
и для какой цели пользуется автор выго-
дэми своего положения, свойствами жан-
ра.
Предназначенная для детей среднего и
старшего возраста книга М. Мораф «Из
жизни Чаплыгина» (Детгиз) представляет
жизнеописание замечательного русского
ученого. Книга открывается характеристи-
кой Чаплыгина в возрасте пяти лет.
«К обеду нужен хлеб. Сережа бежит в
лавочку. Это поручение он выполняет охот-
но. В кулаке у него медные монеты. Их
три, и все по две копейки. А хлеб стоит
пятак. Лавочник должен дать сдачу.
‘
— Одну копейку! — прикидывает в уме
Сережа. Он любит считать.
— Пошлите Сережу за керосином, — го-
ворит мать соседке. — Он быстро сбегает
и сдачу получит правильно.
И Сережа, схватив бидон, мчится через
улицу.
—- А, покупатель пришел, — улыбается
продавец. — Ну, давай деньги. Сколько с
тебя следует?
Сережа отвечает. 5
— Правильно, — говорит лавочник: —
Молодчина! Опять не оптибся.
На обратном пути Сережа ‘идет уже мед-
леннее. Бидон ему по пояс. Три фунта
керосина не так уж легко донести в его
возрасте. Но мальчик не замечает тяжести.
Мысли его заняты счетом».
1 ГШестое присуждение учрежденных И. Н.
Демиловым ваграл. ОПБ., 1831 г. В типографии
Академии наук. стр. 40—42. .
Федор ЛЕВИН
Г.
Громадного напряжения всех сил потре-
бовала от нашего народа война против не-
мецко-фашистских захватчиков. Победа до-
сталась нам дорогой ценой. Огромные об-
ласти нашей родины подверглись разоре-
нию и опустошению. У многих, очень многих
погибли самые близкие люди: мужья, же-
ны, дети, родители, братья, сестры, хоро-
шие друзья.
Великие жертвы принес наш народ, труд:
но измерить глубину народного горя. Не
скоро зарастут раны в сердцах, до гроба
будут помнить матери и отцы о своих по-
тибших детях. Не изгладится, не исчезнет
память об отдавших свою жизнь за роди-
ну. И было бы преступлением забыть об
этих жеотвах войны. Воспоминания о них
наполняют душу горестью и печалью.
Никто не смеет пренебречь этими свя-
тыми чувствами.
Но лучшая дань памяти погибших —
это продолжение их дела, борьба за те
идезлы, во имя которых они отдали свою
жизнь, борьба за дальнейший рост и рас-
цвет социалистического отечества.
Таковы наши великие традиции. Никог-
да не давали мы горю обессилить, травми-
ровать, поработить нас. Мы не засты-
вали в скорбной позе, не впадали в отчая-
ние. не предавались безысходным рыдани-
ям. Мы грустили, печалились, горевали, но
не ныли.
Как бы ни были велики жертвы, но на-
род живет, народ бессмертен, и жизнь
идет впеоед.
Прошло немало времени со дня окончания
войны. со дня одержанной нами великой
победы. Новые огромные задачи встали
перед нами. Народ с Упорным трудолю-
бием, с энтузиазмом взялся за возрожде-
ние разорённых районов, за выполнение
предначертаний новой послевоенной сталин-
ской пятилетки. Много трудностей на нашем
пути, нелегко возрождать жизнь над пеп-
лом, а силы реакции за рубежом снова уси-
лили клеветническую кампанию против Со-
nerexoro Союза. Но народы нашей страны
бодро, с верой в свои силы творят дело
возрождения, дело строительства комму-
низма.
Что же делают в это время некоторые
наши литераторы?
ограничила круг своих читателей детьми,
хотя по теме и материалу ее книга могла
бы найти и более широкую аудиторию.
Не только читатель среднего и старшего,
но, вероятно, и младшего возоаста по од-
Ho этой сцене уже догадается, что
рассказ пойдет о великом математике.
«Нравственное» здесь представлено в дей-
‚ ствии, — это хорошо. Но вряд ли можно
вызвать интерес и уважение к такой нау-
Ke, как математика, представляя ее, как
счет или даже, как решение и интегриро-
вание уравнений. Возбуждающая творче-
ские способности суть математики ведь
не в вычислениях, которые теперь выпол-
няют и счетные машины, а в установлении
функциональной зависимости между вели-
чинами и, главное, в истолковании получен-
ных результатов. И тот же Н. Е. Жуков-
ский, о котором много говорится в книге,
терпеть не мог «счета» в гимназии, хуже
всего отвечал но арифметике и в расцве-
те сил делал ошибки в вычислениях, но,
к изумлению окружающих, приходил к пра-
вильному выводу, руководствуясь гениаль-
ной интуицией великого математика, кото-
рым он и был.
Так же упрощенно, схематично, прямо-
линейно строит характеристику Чаплыги-
на его биограф и -далее. В результате он
добивается своего: перед нами возникает
образ прилежного, способкого, трудолю-
бивого, настойчивого, доброго, честного
мальчика и прекрасного товариша, который
потом становится таким же трудолюбивым,
прилежным, талантливым ученым, отзывчи-
вым, добрым учителем, любящим отцом,
горячим патриотом, великим аналитиком,
одним из творцов авиационной науки.
Правильно ли, однако, автор оценивает
«умственную и нравственную силу» своих
читателей, считаясь с которой он так не-
умеренно использовал выгоды беллетриза-
ции? Нам кажется, что неправильно: со-
ветский читатель и в среднем и старшем
возрасте обладает уже той умственпой и
нравственной силой, которая позволяет нам
спокойно говорить с-ним и о теневых сто-
ронах в быту и в жизни отдельных людей,
хотя бы и великих, не скрывая и творче-
ских трагедий и тех препятствий, которые
могут встретиться на жизненном пути каж-
дого. Поеодоление трудностей — прекрас-
ная школа, в которой формируется челове-
ческая личность. И в жизни и в работе Чап-
лыгина не все шло так ровно и гладко,
так безоблачно и приятно, как рассказы-
вается у М. Мораф. Правда, уже в загла-
вии книги автор оговаривается, что дает
только эпизоды, отдельные страницы био-
графии ученого, но ведь в отбоое матери-
ала и сказывается художественный такт и
чутье писателя!
В дневнике Л. Н. Толстого за 7 мая 1901
года имеется такая запись:
«Видел во сне тип старика, который у ме-
ня предвосхитил Чехов. Старик был тем
особенно хорош, что был почти святой, а
между тем пьющий и ругатель. Я в пер-
вый раз ясно гонял ту силу, какую при-
обретают типы от смелого накладывания
теней». В
Откоытие было сделано Толстым на скло-
не жизни, но оно сделано, и мы не должны
забывать о нем, если хотим иметь художе-
ственную литературу, эмоционально воз-
действующую на читателя.
Достоинство М. Мораф составляет ее
слог, который нигде у нее не становится
«ребяческим», отсутствие «насмешек, пу-
стого острословия, пошлых шуток и анек-
дотов», которыми так часто злоупотребля-
ют писатели для детей; умеренноеть в со-
общении читателям познавательного мате-
риала, органически входящего в ткань по-
вествования. i
Выбрав для поставленной задачи про-
стейшее из возможных решений, М. Мораф
© ®
Плакат работы худ. В. Говоркова.
Журнал «Знамя» из номера в номер пе-
чатает стихи большей частью молодых по-
этов. Сколько грусти во многих из этих
стихотворений, сколько безысходной пе-
чали, порою переходящей в нытье. Как
плакальшицы, разместились поэты на жур-
нальных страницах и на все лады BbIBO-
AT свои мотивы.
Вот Лев Кондырев.
Полынь-трава,
Полынь-трава!
Кому тоски твоей слова?
Куда от ветра по откосам
Ты вдоль етепи бежишь етремглав...
= Полынь-трава,
Полынь-трава!
О чем кричит тебе сова
С вертины бранного кургана?
Выть может. там твой витязь спит,
Откинув свой червленый щит,
И бродит конь его буланый.
$ («Знамя» № 23)
В следующем, четвертом номере «Зна-
мени» тоскует Александр Межиров.
Когда-нибудь, лет через тридцать пять,
Олнажды ночью мне наскучит спать,
Без сновидений.
Утром рано-рано
Я выйду на птирокий перекресток, ®
И вдруг заноет пулевая равна,
Забытая давно...
...Товарищ, убеленный сединой,
р Положит руку на плечо...
Тоска...
И я скажу ему: «Семен, смотри
На эти знаки утренней зари...>
И замолчу. И не договорю,
И снова мы увидим ту зарю —
Июньскую, которая прожгла
Десятки лет.
И снова над Москвой
Огонь ее расцветки боевой...
И только наша молодость прошла...
№ 5—6 пишет Сергей Орлов:
Его зарыли в тар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой
Без званий и наград.
Ему, как мавзолей, земля
На миллион веков,
И млечные пути пылят
Вокруг него с боков,
В седьмом номере «Знамени» — Семен
Гудзенко:
Мы не от старости умрем, —
От старых ран умрем.
Так разливай по кружкам ром,
Трофейный рыжий ром.
Я привел здесь эти выдержки для на-
гляднюсти, но дело вовсе не в цитатах, а
в атмосфере, которой проникнута эта поэ-
зия, в той непрерывной ноте ноющей жа-
нова как будто восторженной тирадой: «Я
считаю, что выдающийся успех лирики Си-
А. ЛЕЙТЕС
Бывают ни к чему не обязывающие рас-
суждения об искусстве, когда все неопреде-
ленно и все неточно, когда читатель, заблу-
дившись в туманных и выспренних фразах,
в многочисленных оговорках и недоговорен-
ностях критика, не сразу улавливает, что
именно он отстаивает и что оспаривает, за
что борется и чему учит, что утверждает и
что он ниспровергает. Такое впечатление
производит в первый момент статья Корне-
лия Зелинского «О лирике», опубликованная,
в порядке дискуссии в № 8—9 журнала
«Знамя» и посвященная обзору’ советской
поэзии минувшего года.
Допустим, вы захотели бы узнать, как от-
носится критик-обозреватель к последним
лирическим стихам Щипачева. Оценка ки-
пачевской лирики дана критиком не более,
не менее, как на фоне всей истории мировой
ноэзии. Мало того. Основные черты лирики
Шипачева Корнелий Зелинский противопо-
ставляет всей любовной поэзии прошлого,
традиции которой он понимает весьма свое-
образно. Критик пишет:
«Всей многовековой историей лирики —
от Катулла к Горация до Шекспира и Рон-
сара (не говоря уже о периоде декадентства
ХХ века) освящено давным-давно право
на хмель в любви. Все ведьмы и поэты мира
варили это любовное зелье. Шипачев пред-
лагает вам отрезвляющий напиток. Щипачев
-— Поэт сдержанности, поэт верности. Нет,
не семейного долга, но собранности
чувств».
Противопоставляя отрезвляющую силу по-
эзии Шипачева «ведьмовскому зелью» таких
великих поэтов, как Шекспир и Гораций,
критик, надо полагать, весьма высоко оце-
нивает лирику Степана Щипачева. Может
показафься, что поэзия «собранных чувств»
встречает явное одобрение. Зелинского, Ведь
он рассуждает о любовных стихах Щиначе-
ва, как о «явлении примечательном и прин-
ципиальном». a
Оказывается, однако, что именно эта
«собранность чувств» не удовлетворяет обо-
зревателя.
«..чего-то нехватает лиризму Шипачева,
чтобы стать всеохватывающей и притягива-
ющей нас силой», — пишет Корнелий Зе-
линский несколькими абзацами дальше и об’-
ясняет: «Чтобы быть лирическим поэтом,
нужно быть... внутренне расторможенным...
уметь, как говорил Есенин, «кровью чувств
ласкать чужие души...»
Зелинский поучает Шипачева: «Если втебе
есть такая внутренняя ренчимость и такой
талант внутренней «расторможенности».., ты
можешь стать лирическим поэтом. Если нет,
ты сумеешь только с той или иной стороны
приближаться к истинной лирике, но войти
в ее природу ты не сможешь».
Как же все-таки критик оценил поэзию
Шипачева — положительно или отрицатель-
но? Это не совсем ясно. Но во всяком слу-
чае ясно другое: он призвал Шинпачева, как
и других советских поэтов, не к «собранно-
сти чувств», а к «внутренней расторможен-
ности» — к надрывному мироотущению
людей есенинского склада.
Не меньшее недоумение вызывает у чита-
теля оценка Зелинским последних стихов
Н, Тихонова. Критик пишет: «Н. Тихонову
всегда было присуще экспериментаторекое
отношение к созданию поэтического внечат-
ления путем вдвижения своих образов в не-
которую замысловатость или тайну». Совет-
скому читателю, стороннику поэзии демо-
кратической, реалистической, может пока-
заться, что своей неуклюжей фразой Зелин-
ский дает отрицательную характеристику
некоторым стихам Н. Тихонова. Оказывает-
ся, совсем обратное! Зелинский утверждает,
что «путем вдвижения своих образов в неко-
рую замысловатость или тайну» Тихонов
«обнаруживает очень тонкое понимание! того,
что такое поэзия».
Зелинский начинает оценку стихов Симо-
©
Издательство «Искусство»
Жизнь идет вперед
лобы и безвыходной, размагниченной тос-
ки, которая звучит в этих и многих дру-
гих стихах.
Мы не отрицаем права на грусть. Горе
надо пережить, перегоревать. Но болыная
правда нашей жизни состоит в том, что
всегда есть и должен быть найден выход
к другим людям, к жизни, к борьбе, и нет
у нас места нытью.
Но где истоки этих тоскливых настрое-
ний? Откуда они возникают?
При многих различиях есть один общий
источник упадочнической грусти — без-
думность, безидейность.
Люди не думают над тем, в какое время
они живут, для кото и для чего пишут и
кто они сами.
Забывая о том, каково место поэта в
окружающей жизни, они роются в соб-
ственных ощущениях и ощущеньицах. И
грусть у них чаще всего не настоящая, а
литературная, плод влияний старой дека-
дентской поэзии и есенинщины, подража-
ние, поза, мода. Оборотная сторона этой
грусти — равнодушие к жизни. Такие
стихи Белинский называл «опоэтизирован-
ным эгоизмом». Мы знаем иное отношение
к жизни и к смерти, к подлинному горю.
Я помню старое революционное стихот-
ворение. Судя по воспоминаниям соратни-
ков, его любил Ленин. :
Не плачьте над трупами павших бойпов,
Погибших ec оружьем в руках,
Не пойте над ними надгробных стихов,
Слезой не скверните их прах.
Не нужно ни гимнов, ни слез мертвецам,
Отдайте им лучитий почет;
ПТагайте без страха по мертвым телам,
Несите их знамя вперед!
Мы остро ощущаем и свое горе и горе на-
ших людей. Но мы не хотим и не имеем
права устраивать плач у стен Вавилонских.
Я хочу напомнить, какими словами окан-
чивается «Разгром» Фадеева.
Левинсон с отрядом пробился сквозь
кольцо. белых. Дорого обошелся бой от-
ряду, много товарищей погибло, погиб
Бакланов. Левинсон, глубоко потрясенный,
сдет во главе отряда. «Всякий раз, как
Левинсону удавалось забыться, он начи-
нал снова растерянно оглядываться и,
вспомнив, что Бакланова нет, снова начи-
нал плакать».
И вот отряд выехал из лесу.
монова, какой нельзя игнорировать и какой
может напомнить подобное проникновение
поэзии в такие слои, куда она обычно не
проникает, например, к хозяйственникам,
об’ясняется не только тем, что Симонов пре-
восходно угадывает то, чем живет в данный
момент народ. Так же, как и в своих очер-
ках, Симонов и в стихах в высшей степени
ясен, конкретен, именно житейски убедите-
лен».
Но как раз эта ясность и конкретность
поэзии Симонова не устраивает критика. Он
пишет: «Уязвимость лирики Симонова... в
слабом поэтизме его поэзии, в том, что она
слишком «заземлена» (сравните его женщину
с героинями Блока)... в его лирике нет про-
зрачной «таинственности» ит. д, ит. п.
Пусть Симонов «превосходно ’угадывает
то, чем живет в данный момент народ». Но
это К. Зелинского мало интересует. Он по-
веряет ценность поэзии Симонова не жизнью,
не запросами народа, а своими литератур-
ными реминисценциями. Так же он поверял
ценность лирики Шипачева не моральной
проблематикой советского общества, а
«хмельной поэзией» от Катулла до Есенина.
Более того. Чтобы уязвить недостаточно та-
инственную поэзию Симонова, он сопоставля-
ет образ его лирической героини с «Незна-
комкой» Блока. Характерно, что в этих своих
литературных аналогиях Зелинский «пере-
скакивает» через поэзию Маяковского, до-
стоинство когорого было как раз и в том, что
он придавал своей лирике могучую земную
силу. «Здесь, на земле, хотим — не выше
жить и не ниже», — восклицал великий поэт
революции, который страстной творческой
полемикой с образами Блока и других сим-
волистов («Незнакомки», «дымки севера»
шли на дно, как идут обломки»—писал Мая-
ковский в поэме «Хороню!») открывал новые
широкие горизонты перед русской и миро-
вой лирикой,
Чем внимательнее мы станем вчитываться
в отдельные, на первый взгляд путанные
суб’ективно-эстетические оценки Зелинского,
тем отчетливее будем убеждаться, что в этой
путанице есть своя система, что в этой ви-
тиеватости есть своя последовательность,
что перед нами не только случайная болтов-
ня на темы поэзии. Как бы ни «вдвигал» Зе-
линский свои критические фразы в «некото-
рую замысловатость», он явно опирается в
своих оценках на определенную и своеоб-
разную эстетическую методологию. Чем
дальше читаешь статью, тем нагляднее ста-
новится, что критик не отделывается слу-
чайными оценками, а стремится поучать на-
шу поэтическую молодежь, что он не огра-
ничивается обозрением советской лирики
минувшего года, а пытается наметить пути
дальнейшего развития советской поэзии,
формулировать ее задачи. Не случайно свою
статью он закончил безапелляционными сло-
вами: «Вот к чему мы зовем лирическую по-
эзию наших дней». у
Итак, какова же эстетическая методоло-
гия Корнелия Зелинского? И к чему он при-
зывает советских поэтов?
Zs
Об этом с максимальной отчетливостью го-
ворит последняя и самая определенная гла-
ва его статьи, названная «Лирика саморас-
крытия. Ее настоящее и будущее». Подлин-
ная лирика, по мнению Зелинского, должна
‚быть лирикой самораскрытия, «исповедаль-
ной лирикой» (как он ее называет, употреб-
ляя старый термин Блока). Он противопо-
ставляет «исповедальную лирику» лирике
описательной, лирике внешней темы, лирике
призывов. Он жалуется на «гипертрофию
внешней темы» в нашей лирике, на то, что
«журнализм оттесняет лиризм».
«Если говорить об общих недостатках на-
шей лирики, — пишет Зелинский, — то они
состоят не в обилии технических неточно-
стей; эстетизме или формализме...»; «наша
лирика, — продолжает несколько далее кри-
THK, — слишком описательна, ищет себе
опоры в эпическом, во внешнем, а не во
внутреннем материале».
Странное и, во всяком случае, бесконечно
чуждое советскому человеку противопостав-
ление внешней темы — внутренней теме!
Когда Маяковский в своей поэме «Хорошо!»
с исключительной лирической силой спра-
шивал:
Это было
с бойцами
Или страной,
Или
в сердце
было
моем?
он этими замечательными строками выра-
зил то, что характерно для советского чело-
века, для которого жизнь родной страны,
судьба народа, каждое политическое собы-
тие не есть нечто внешнее, а предмет глубо-
ких внутренних переживаний. Именно по-
этому политическая лирика, ярким предета-
вителем которой был Маяковский, так не-
обычайно и так разносторонне расцвела в
нашей стране. Но вся статья Корнелия Зе-
линского направлена против традиций поэзии
Маяковского, против традиций политической
лирики, в которой так называемая «внеш-
няя тема» и внутренняя тема даны в органи-
ческом, слитном поэтическом единстве!
Значит ли это, что, критикуя методологи-
ческую позицию Зелинского, мы выступаем
против «лирики самораскрытия»? Конечно,
«Левинсон обвел молчаливым, влажным
еще взглядом это просторное небо и зем-
лю, сулившую хлеб и отдых, этих далеких
людей на току, которых он должен будет
сделать вскоре такими же своими, близки-
ми людьми, какими были те восемналцать,
что молча ехали следом, — и перестал пла-
кать; нужно было жить и исполнять свои
обязанности».
В поэме «Дом у дороги» А. Твардовский
рассказывал о войне, о бедствиях семьи
советского человека, его жены и детей,
побывавших в немецкой неволе. Пришел
боец < фронта, дом его разорен, сожжен,
нет жены и детей. Своей поэмой отдал
Твардовский дань народному горю. Но
как изобразил он своего солдата-фронто-
вика:
Присел на камушек солдат
У бывшего порога,
‚ Больную с палочкою в ряд
Свою устроил ногу.
Давай, солдат, курить табак,
Сходиться люди стали,
Не из чего-нибудь, а так —
В свидетели нечали.
Стоят соседи, оперптиеь
На грабли, на мотыги,
Вздохнул один и молвил:
— Жизнь...
Другой оказал:
— Как в книге...
А третьи только и могли
Добавить осторожно:
— Еще не всё домой пришли
Из той дали острожной...
И отвеети старались взгляд
Соседи в разговоре,
Чтоб не видать, как он, солдат,
Давясь, глотает горе,
Не мог он душу освежить р
. Тем трудным, скрытным плачем...
Bee tax, A nano было жить,
И жить хозяин начал,
Солдат построил новую хату. Но горько
было жить в ней одному. И он пошел к
ЛЮДЯМ.
...Пошел солдат се людьми
Чтоб на людях забыться,
Чтоб горе делом занялось,
Солдат вставал с рассвета
И шире, шире гнал прокое
За весе четыре лета,
В труде, вместе с людьми, в возрожде-
нии общей жизни, находит он исход свое-
му горю.
Я привел три примера: старую песню
революционеров, строки из Фадеева, от-
рывок из новой поэмы Твардовского. Не
ясно ли, что здесь решение идейно выше,
в луга,
значительнее, вернее, что оно ведет впе-
ред, и что эта революционная традиция
забыта пПоэтами-плакальщицами, рыданиям
которых так MHoro места уделило «Знамя»
на своих страницах.
нет! Весь ponpdc B TOM, как конкретно по-
нимать этот термин. Разумеется, лирический
жанр, в отличие от эпического, имеет свои
законы, когда писатель, исповедуясь до глу-
бины души, раскрывает через свое «я» свое
отношение к действительности. Но в том-то
И дело, что отношение социалистического
человека и к себе и к действительности та-
ково, что, будучи выражено в любой лири-
ческой форме, оно всегда звучит обществен-
но. Оно находит отклик в сердцах сотен
тысяч. Разве: исповедь Павла Корчагина —
Николая Островского, эта подлинная лири-
ка самораскрытия не была в то же время
проповедью бодрости и борьбы для миллио-
нов читателей? Разве не печатались и не
звучали призывно на страницах наших газет
глубоко лирические стихи советских поэтов?
Зелинский формально призывает к обогаше-
нию поэзии, проповедуя «лирику саморас-
крытия», но фактически он зовет ее. к обед-
нению, поскольку он противопоставляет
«лирику исповедальную» -— поэзии призыва,
поэзии журналистской.
Итак, Корнелий Зелинский направляет
свой критический темперамент не против
формализма или эстетизма, а против «журна-
лизма», который будто бы. «оттесняет ли-
ризм». Но ведь это знанит, что он спорит не
только с традицией поэзии Маяковского, но
и с прогрессивной традицией всей истории
литературы. Кому не известно, что в сере-
дине прошлого века представители дворян-
ской эстетики пытались «аннулировать»
ценность поэзии Некрасова как раз тем, что
обвиняли ее в «журнализме»? Разве не из-
вестно Зелинскому (кстати, об этом писа-
лось в предыдущем, седьмом номере «Зна-
мени»), что современные английские и аме-
риканские эстетствующие литераторы, и,
в частности, Стивен Спендер, в своей борь-
бе с прогрессивными тенденциями искус-
ства настойчиво и недобросовестно про-
тивопоставляют «журнализм» — поэзии? Но
Зелинский, который обычно любит литера-
турные сопоставления, этих аналогий не
видит, а, напротив, свое выступление про-
тив «внешней темы» в лирике пытается да-
же социологически обосновать.
«Если в двадцатых годах лозунг о том,
чтобы поэт шел к своей революционной це-
ли, даже наступая «на горло собственной
песне», имел смысл в обстановке напряжен-
ной классовой борьбы, когда еше не был
решен вопрос «кто кого», то сегодня, в се-
редине сороковых годов, после Отечествен-
ной войны, советское общество являет собой
соверщенно иную картину, и этот лозунг но-
терял смысл», — уверенно заявлявт «внут-
ренне расторможенный» критик:
Правда, несколькими строками дальше
Корнелий Зелинский, инстинктивно чувствуя
шаткость своей обывательско-либеральной
позиции, делает неуверенную оговорку: «Я
нисколько не хочу сказать, выдвигая лозунг
«свободу собственной песне», что ныне уже
совсем отпала ив литературе задача борьбы
с пережитками капитализма в сознании». А
раз не отпала необходимость в борьбе с пе-
режитками капитализма в сознании, то мо-
жно ли с такой беззастенчивой легкостью
«отменять» воспитательное значение лири-
KH?
Мы не знаем в точности, что вкладывает
Зелинский в термин «лирика человека, живу-
щего во все стороны», но нам ясно, что его
статья насквозь пропитана рассуждениями
«на обе стороны». Он пытается потрафить и
«одной стороне» — представителям «чисто-
го», «вечного» искусства, и «другой стороне»
— сторонникам демократической линии в ли-
тературе. р
«Если я выдвигаю мысль о всестороннем
самораскрытии советского человека в лири-
ческой поэзии, то я защищаю одновременно
интересы и демократии и искусства», — за-
являет критик.
В этой фразе самораскрывается Корнелий
Зелинский во всей неприглядности его эсте-
тической методологии. Советская критика,
продолжая традиции передовой русской
критики ХХ века, борется за демократиче-
ское искусство, не представляя себе подлин-
ной художественности вне запросов народа,
прекрасно понимая и чувствуя, что утверж-
дение демократического начала в искусстве
есть тем самым утверждение самого искус-
ства в его лучшем и высшем проявлении.
Между тем Корнелий Зелинский стал в позу
человека, пытающегося трактовать раздель-
но вопросы демократии и вопросы искусства,
Разве не этим об’ясняется весь характер его
статьи «О лирике», все его оговорки и недо-
говоренности? Вот почему он не то одобряет,
не то «уязвляет» лирику Симонова и Шипа-
чева, очевидно, полагая, что, похвалив их, он
«защищает» интересы демократии, а осудив,
«защищает» интересы искусства.
Советское искусство, а тем более совет-
ский народ не нуждаются в этих «согласо-
вываниях» и «увязываниях» эстетствующего
критика. Но характерно, что, выдвигая свой
лозунг «исповедальной лирики», Зелинский
захотел придать ему вес, выступая не от
своего имени, а от имени каких-то неведомых
читателей.
<..сегодняшний читатель ждет в поэзии не
описания пути. Это он знает. Не призывы.
Это он слышал. Он ищет не заправку бод-
ростью у колонки поэзии. Он богат ею и сам
может дать взаймы. Он хочет понять самого
Перестаньте ныть, — скажем. мы им.
А если не можете, то
Отойдите! Вы мешаете
Мобилизациям и маневрам.
(Маяковский).
И.
Несколько месяцев тому назад я писал
в «Литературной газете» о поэме Ольги
Берггольц «Твой путь». Это очень сильная,
глубокая поэма. В ней воспет подвиг. Ле-
нинграда в Отечественной войне. В поэме
изображен город-герой. Враги пытались
умертвить его, и город умирал: он остал-
ся без света, без топлива, без воды, он
голодал, мерз, его бомбили и обстрелива-
ли. Но жизнь сохранялась в нем, и город
боролся и победил, и жизнь снова стала
возрождаться, город ожил. И как весь
город-герой, жила Ольга Берггольц, Она
мерзла, голодала, но работала и боролась.
Был момент, когда все в ней сжалось до
предела, когда уже не осталось желаний,
она готова была умереть. Но пришел че-
ловек, который не дал ей умереть, он стал
ее «последним желаньем на’ земле», и это
последнее желанье стало первым в ряду
новых желаний, И она вернулась к жизни,
У человека должно быть много жела-
ний. Когда он многого хочет, он живет
полной жизнью. Чем меньше желаний У
человека, тем меньше в нем жизни. Чем
больше хочет сделать человек, чем шире
круг его интересов, тем значительнее его
жизнь и деятельность,
Мы многого хотим. Мы молоды, сколь-
ко б нам ни было лет.
Но есть строки в поэме Ольги Берг-
гольц, которые уже при первом чтении
встревожили меня. Я имел их в виду, ког-
да писал в той своей статье, что тема Ле-
нинграда должна быть первым желанием
Берггольц в ряду новых желаний. Я ду-
маю об этих строках снова и снова,
И ясно мне луши моей веленье:
. Овоим стихом на много лет вперед
Я к твоему пригвождена виденью,
Я вмерзла в твой неповторимый лед.
Тема Ленинграда в Отечественной войне
только тронута, она еше будет разраба-
тываться. Еще много надо написать о Ле-
нинграде и ленинградцах, раскрыть перед
молодежью силу и значение их подвига, их
мужество, бодоость, веру в победу, их ду-
ховную красоту. Но приведенйые строки
Ольги Берггольц говорят о дутевной травме,
Лед Ленинграда растаял. Пришла весна
победы. Ленинград, вместе со всей стра-
ной живет кипучей жизнью. Жизнь идет
вперед. Мы двигаем ‘ее вперед.
О ленинградской блокаде, о подвиге на-
‚ «двойной бухгалтерии» в критике,
себя, он ищет слов, чтобы назвать бродящие
в нем чувства и силы. Он хочет услышать то
что поет у него внутри», — заявляет критик:
Конечно, у нашего читателя много и бод-
рости и оптимизма. Но значит ли это, что
советский лирик живет «заемной» Soar;
стью и в этом смысле должен плестись по-
зади читателя, а не освещать путь народу в
будущее, как это полагается инженеру че-
ловеческих душ? И если читатель хочет
понять самого себя, если он ищет елов, со-
ответствуюнких его чувствам, он, естествен-
но, ждет от советского поэта и призывов
к повседневной борьбе за коммунизм, и
стихов, лирически запечатлевших пройден-
ный им, советским человеком, путь. Как же
можно с таким исключительным легкомыс-
лием противопоставлять лирику призыва —
«лирике самораскрытия» и в то же время
ханжески цитировать Маяковекого, как это
сделал Корнелий Зелинский в конце своего
обзора?
Совершенно понятно. ‘что при такой ли-
берально-обывательской «методологии» У
критика получился обзор советской лирики
1945 года, совершенно дезориентируюнтий
читателя. Закономерно, что в таком обзоре
он не останавливается на лирике Твардов-
ского, не упоминает об Исаковском и о дру-
гих наших значительных поэтах. Само собой
разумеется, что критик, назвав в оптовом
порядке почти сорок молодых лириков, о
большинстве из них отозвался пренебрежи-
тельно. Ведь ему надо было доказать «об-
щее усиление... интимности в нашей поэ-
зии».
3.
Как могло случиться, что Зелинский,
критик серьезный, не первый год работаю-
щий в советской литературе, мог дойти до
такой поразительной путаницы? Разумеется,
литературное обозрение — жанр, в крити-!
ке нелегкий, ответственный. Читая того или
иного обозревателя, мы прекрасно понима-
ем, что у него возможны «просчеты» в
оценке конкретных произведений или авто-
ров. Мы не ждем от обозревателя бухгал-
терски точного подсчета всего положитель-\
ного и отрицательного, что попало в сферу
внимания критика. Но от советского крити-
ка-обозревателя мы обязательно ждем, что-
бы он, при всех промахах своих вкусовых
оценок, судил о литературных явлениях по
тому единому, большому и принципиально-
му счету, который пред’являет нашему ис-
кусству история, народ и ‘его авангард —
партия большевиков.
Порочность статьи Зелинского — не в
том, что он «просчитался», переоценив од-
ни произведения, недооценив другие, или
не упомянул о третьих. Зелинский мог бы
механически вычеркнуть из своей статьи.
десятки абзацев, вставить в нее новые —
более подходящие абзацы, а обзор его ос-
тался бы таким же путанным. Порочен са-
мый «метод» Зелинского — метод политиче-
ского обывателя в критике, который не’
поверяет литературу жизнью, запросами на-
рода, а, формально расшаркиваясь перед.
этими запросами, в то же время ведет дру-.
гой «счет» будто бы вечного искусства, а на.
самом деле — счет узкого мирка эстетов,
оторванных от действительности большого
искусства,
Когда-то, в 1928 году, Виктор Шклов-
ский пустил в оборот словенке «гамбург-
ский счет», ставшее ходким среди некото-
рых литераторов. В своей книге «Гамбург-
ский счет» Шкловский сравнивал писате-.
лей с борцами, которые, «когда борются —
жулят и ложатся на лопатки по приказа-
нию антрепренера». Он заявлял, что только
раз в году в гамбургском трактире «при
закрытых дверях и завешанных окнах» «уета-
навливаются истинные классы борцов». В.
Шкловский требовал, чтобы о литературе
судили только по этому гамбургскому сче-
ту. Он утверждал, что по такому счету
Серафимович и Вересаев не существуют для
литературы, а только Хлебников — чемпи-
он.
a
Сила литературы никогда (ни в какие
времена!) не проверялась «при закрытых
дверях и завешанных окнах». Когда-то ‘в
Испании тогдашним эстетам казалось, что
формально изощренный и пустопорожний
Гонгора, а не Сервантес является чемпио-
ном искусства, Что осталось существенного
от Гонгоры? Писатели, не служившие широ-
кому читателю, передовым идеям века, не
существуют и для так называемого «вечного
искусства», Это уже начали понимать и быв- о
шие формалисты. Все же остались еще кое-.
где в нашей литературной среде тайные по-
клонники «гамбургского счета», для KOTO-
рых писатель это — не инженер человече-
ских душ, а борец, проверяющий свои бицеп.
сы вдали от читателя «при завешанных
окнах». И они-то занимаются «двойной бух-
галтерией» в литературе.
Только беспощадно разоблачая этот
«двойной счет» в оценке литературных яв-
‚ лений, решительно борясь с политической
обывательщиной, наша критика выполнит
свою почетнейшую задачу — поможет ли-
тературе оплатить по тому большюму счету,
который пред’являет к писателям наш народ
и все прогрессивное человечество.
BOLD LLLP LOAD ALAD AL ALLL ААА Алу или АЛЬ LPL
них людей надо писать снова и снова. Но
глядеть в прошлое надо из сегодняшнего
дня, глазами живого человека, а не вмерз-
шего в лед, пригвожденного к виденью
военных лет. Наша жизнь, наша борьба да-
ют нам перспективу и для нового раскры-
тия пройденного пути.
Та же «пригвожденная» нота, хотя и
по-иному, звучит и у некоторых других
поэтов.
В № 5—6 «Знамени» Сергей Орлов пишет:
Кто говорит о песнях недопетых?
Мы жизнь свою, как песню, провБеели...
Пусть нам теперь завидуют поэты, —
Мы вее сложили в жизни, что могли.
Как самое великое творенье,
Пойдет в века, переживет века
Информбюро скупое сообщенье
о путь-дороге нашего полка...
Да, путь-дорога полка Красной Армии
в Отечественной войне — это великое
творенье, и оно переживет века. Вы прз-
вы, Сергей Орлов. Но разве это все, разве
ва этом вое кончено? И вы «все сложили
в жизни, что могли»? Что же вы будете
делать дальше? Или вы уже больше ниче-
го не можете? Но оглянитесь вокруг, ваши
однополчане трудятся, строят коммунизм.
Одни из них остались в Красной Армии и
продолжают укоетлять ее, другие Бозвра-
тились к гражданскому труду. А вы уже
«сложили в жизни, что могли», и хотите,
говоря это, утвердить свое право почить
на лаврах? Ваша песня допета, и пусть те-
перь вам поэты завидуют? Так, что ли?
Нет, не так, не выйдет так! «И вечный
бой, покой нам только снится». Настали
новые времена, нужны новые дела, под-
виги, песни.
Нельзя жить вчерашним днем или лаже
сегодняшним,
А надо рваться в завтра.
вперед,
Чтоб брюки трещали в шагу.
Мы не забудем прошлого; неповтогимо-
го льда Ленинграда, путь-дороги нашего
полка, мы всегда будем помнить и напо-
минать о них. Но мы не хотим вмерзать в
лед, мы не все сложили в жизни, что мог-
ли, мы рвемся в завтра, мы строим ком-
мунизм, мы готовы снова и снова бороть=
ся за него. И дело поэтов-звать за собой,
вдохновлять и стлачивать людей в этом
великом нашем деле вокруг партни и по
ее прелначертаниям.
Надо вырвать радость у грялуптах
. дней,
Литературная газета
№ 41
3