(643)

№7

газета

нитературная Л.

КОН

Троцкистский мародер выползок… Пушким. «Плютавый

ЭРЛИХ

А.

литературе *) спе- детей село, шутливо, с юмором» - ако ное требование, Но когда оно пре вращается в непременное услови для всякой детской книжки, нез висимо от ее тематики и содержа ния, когда смех навязывается в вид принудительното ассортимента и сателю и читателю, это требовани становится опасным. Нельзя в угоду пресловутой ди скости» умышленно искажать в дел ской литегатуре дейстительность Мы не думаем, чтобы тов, Пант леев представлял себе жизнь в вид этакой забавной, веселой шутки, которой нельзя говорить без смеха. Отстаивая необходимость омеш просто как «свойственной всяком здоровому человеку потребности тов. Пантелеев заягляет: «Не сво временно ли нам подумать об сейчас, когда на планете налей ве на, когда человечество молодо, хочи жить, петь и смеяться». Мы не сомневаемся в том, что то Пантелеев подразумевает под шей планетой» ее шестую часть, нимаемую нашей страной, и под че ловечеством» - население этой ст ны. Однако, трудно понять, почем собственно, тов. Пантелеев так стре мится при помощи литературы вое питать в наших детях беспредельн беззаботное отношение к жизни, по добное отношению трех поросят, ко- торым «не страшен серый волк». Наши дети должны уметь не толь- ко смеяться, они должны уметь не навидеть наших врагов, любить дру. вей, скорбеть и преклоняться. Эти чувств не воспитаешь одними теми веселыми шутливыми книжками, о которых мечтает тов. Пантелеев. Книжку о Гавлике Морозове нель- зя писать «весело, шутливо, с юмо- ром», и если книга «Пионер Павел Морозов» не совсем удалась А. Яко- влеву, то отнюдь не потому, что в его Паклике мало смешного, а пото- му, что в нем мало жизни. Это две вещи разные, а тов. Пан- телеев путает их. Он не только де- лает юмор неотемлемым условием реализма, но просто подменяет геа лизм юмором, «Юмор,--пишет он,- предполагает в предмете или чело- веке, против которого он направлен, какую-то погрепность, какое-то не- совершенство. Несовершенство жа как мы знаем, извечное свойств че ловеческой природы. Юмор придае человеку человечность. Без юмор невозможно полное завершение об  раза». 3

детской В

Юмор 1

Литература

в

в газете о другом голубчик, спрашиваю, этого рода писателям, Его стихия- газетные колонки, но он дезертиро- вал с газетного поля. Не мало уже лет прошло--чита- тель не видит больше его замеча- тельных очерков, так красноречиво раскрывавших внутреннюю сущность и особенность советской техники, Он повегил, видимо, бездумным, род- ственным попугайному скрипу вос- клицаниям о второсортности газетно- го творчества, о неизбежной безгест- ности тазетных авторов, об эфемер- ности их связи с читателем. Мы знаем еще одного автора, рож- денного газетой и появляющегося в ежедневной печати редко. Но автор этот, К. Паустовский, выпускает кни- гу за книгой почти ежегодно. Его «Кара-Бугаз» угаа», его «Черное море», его «Колхида» это расширенные очерки, вышедшие из берегов газеты и охва- тыгаемые уже переплетом большой книги. Паустовский не изменил ово- ей природе и не смалодушествовал перед клеветой, Просто он обемно не помещается в газете. А Борис Агапов - боимся мы - от былого творчества все глубже уходит в ре- месленную трясину, он давно уже не пишет больше очерков.

Главный атент Троцкого в США, он же присяжный переводчик «трудов» своего фюрера, Макс Истмен - автор бездарного английского перевода «Гав- риилиады» (издан в Нью-Йорке в 1929 г.). Сам по себе этот факт не за- служивал бы упоминания (мало ли буржуазных халтуриков подвизается на литературном поприще!), если бы не удивительно развязное предисло- вие, которое троцкистский бумагомара- тель предпослал своему переводу. Начинает Истмен предисловие с весьма лестной оценки… овоего же собственного перевода. И дух у него в переводе пушкинский, и мысли пушкинские, и чувства пушкинские, и образы пушкинские, и ритм пуш- кинский, а ежели подгуляли рифмы («Гавриилиада» поэма рифмованная, а Истмен рифмует через пень-колоду), так для переводчиков больших риф- мованных поэм рифмы, оказывается, вовсе не обязательны (!), за исклю- чением тех, которые составляют не- отемлемую часть «духа» оригинала (7). Поэтому он и ограничился этими рифмами плюс те, которые «стихийно его посетили» (!!!). , Вся эта чушь, возроядающая давно забытые времена литературного маро- дерства в художественном переводе, заканчивается наглой выходкой по адресу Пушкина. Единственная «вольность», продол- жает Истмен, которую он себе позво- лил, - это из ятие первых двадщати строк поэмы. Оказывается, его эти отроки не заинтересовали, мало того, он нашел их «неуклюжими» (clumsy) и «к теме не относящимися» (irrele- vant). Короче говоря, даже Пушкин не всегда достоин гениального пера по- наторевшего на переводе фюреровских «трудов» троцкистского литературного

обсуждения к той

порядке и по изготовленной их

Гражданская лирика, поэтически выраженная публицистика считают- ся второразрядными и малопочтен- ными явлениями литературы, Таков молчаливый уговор критики. Правда, существует глубское раз- личие в оценке произведений, воз- никших из-под пера уже скончав- шихся авторов и тгоримых еще жи- выми и здравствующими поэтами. Живые вправе завидовать мертвым. Критика с похвальным усердием со- действует популярности гражданской поэзии прошлого. Но многие стихи Ник, АсееваМих. Голодного, А. Суркова, А. Безымен- ского, Виктора Гусева, подсказанные текущими политическими событиями и опубликованные в газетах, очита- ются как бы несущеструющими и ненаписанными до тех печальных я надеемся, далеких времен, когда ав- торы их отойдут в мир мертвых и всесторонне признанных. Так или не так рассуждает крити- ка--судить с полной уверенностью трудно, но приходится отметить сти- хов в газете публикуется много, а посященных им критических высту- плений не было ни единого в про- должение долгих-долгих лет. Как будто стихи эти не голос сердца, не страстная потребность, одинаково ощутимая и авторами и миллионами читателей, а скучная ремесленная подделка, случайный и унылый от- хожий промысел. -Давненько что-то вас не слы- хать, встретил маститый критик та- лантливого поэта, кризис переживае- те, а? В укоризненном и сладеньком тоне реплики, в сочувственном выражении глаз и бородки в суетливости и мягкости жестор почтенного критика было столько радушия, искренности, даже нежности. Но с поэтом вдруг случилось нечто необяснимое. В ко- роткий миг щеки его явили всю гамму возможных красок от пыла- ющих до землистых, Он выхватил газету из кармань и, потрясая ею и задыхаясь, пытался что-то сказать. - Милый мой, да что же такое? Что случилось?--вопрошал изумлен- ный критик. И когда поэт, овладев собой, с не- годовьнием, силой и гордостью заго- ворил не о кризисе, а о расцвете овоего творчества, о тысячах новых стихов, в каждом из которых шумит жизнь, критик воскликнул: … Да ну! Коздравляю!… Что же вы не печатаете? Почему вы их пря- чете? - Как не печатаю! Очень часто печатаю… Вот здесь печатаю! -- и он показал своему собеседнику одну из лучших газет страны со своим по- следним произведением. - Ах, вот это?-критик посмотрел разочарованным и скучающим вагля- дом на строки стихог, как будто это были безвкусные украшения из ти- пографских знаков, наивные винье- точки, сотворенные фантазией про- винциального метранпажа, чтобы сгладить серость газетной полосы.-

Я,

Еще не делеко отошло то время, когда юмор был совершенно изгнан педатота ко- из детокой литературы. Кодозрительный взгляд книжку, на всякую устремлялся

Большая ваша, столбовая дорога меня интересует, а это… а «Это», по его мнению, не работа, легкий заработок на отхожем про- мысле, «Это»почтенный наш кри- тик, не замечает, не читает, не знает и знать не хочет. «Это»- свидетель- ство упадка, кризиса, лени, легко- мыслия, глубокой летаргии чувств и мыслей поэта, доказательство чуть ли не полной и постыдной его бездея- тельности, 

отношению

этом

для

циально юмористической стрялне которой пытаются пополнить недостаток юмо- ристики, например, детиздатовские недо-«веселые» листки: блаженной памя- ти «Ванька-Встанька» и новорожден- ный «Оверчок». Дети прочтут эти листки с таким же равнодушием, как и взрослые. Если автор не сме- ялся, работая над своим произгеде- нием, то и читатель не засмеется, хо- тя бы этим читателем был самый мале ький ребенок. Дети любят юмогистику, но на- стоящую, талантливую, остроумную, дающую пищу уму и воображению. литературе не в в Но, может Есть юмор выделен отрасль насквозь конечно, быть совершенно юмористику. пронизанные

торая вызывала у ребят смех или хотя бы улыбку. Начинался тщатель- ный анализ «качества смеха», и это «качество» всегда оказывалось статочно высоким. «Не наш» смех вызывался у ре- бят не только «Приключениями Мюнхгаузена» и Марк Твона, но да- же сказками Чуковского. «Нашего» смеха не существовало, Это было тяжелое время, но оно миновало, Сейчас ребята имеют це- лый ряд хороших веселых книг. Здесь и «Приключения Мюнхгаузе- на», и «Веселое купанье» Буша, и «Три поросенка» Диснея и «При- ключения Буратино» Алексея Толсто- го.отдельную Наши ребята весело хохочут, чи- тая эти книги, и радостно слышать этот веселый ребятий омех. Широко распространено мнение, что детям доступен лишь юмор низ- шего порядка: нарушенные пропор- ции человеческого лица и фигуры (всевозможные дминные носы, круг- лые животы и т. п.), внешний ко- мизм положения (погони, падения, разбитые предметы и т. п.), комизм нелепости (переряженные животные). Это глубоко неверно. Даже ма- ленькие дети ищут в юморе элемен- та сатиры на явления, вызывающие их порицание, и на людей, внушаю- щих им антипатию. Такого рода юмористику дети любят. Любят они и веселую шутку и остроумный анеждот. Об отсутствии у детей любвю и кммористике пол по ведениям для взгослых, где сатира запостую папраллена на явления, мало анакомые детям или мало ин- тересующие их. Нельзя судить об * См. статью Л. Нантелеева «Юмор и героика в детской книге», 1 5 № г. от 1937 газ.» января

Не раз уже приходилось выслуши- вать горькие сетования поэтов и пи- сателей, работающих, главным обра- зом, в газете, на незаслуженное пре- небрежение к их труду. В самом деле, издательства выби- ваются из сил в поисках отменных художественных произведений. По- оредственные повестушки сомнитель- ных агторов они охотно выпускают многократными повторными издани- ями, Никаких возражений с их сто- роны не вызывают, как известно развязные сборники матров стиха, составленные из бредовых звукосо четаний и лабораторных, часто аль- бомных, упражнений в ритмике. В оправдание издатели и редакто- гы любят ссылаться на некий «кри- анс» творчества, на недостаток све- и полноценных рукописей. жих Но очень неохотно они выпускают избранные стихи гражданской лири- ки. Даже поэты большой заслужен- ной репутации с трудом проводят сквозь ваграждения из издательских предрассудков и вредоносных вкусов эстетствующих редакторов книжки, составленные из лучших публицисти- ческих стихов.

--

книги,

юмором, которые все же нельзя на- звать юмористикой: те же книги Марка Твэна о которых говорит т. Пантелеев, некоторые рассказы Че- хова, произведения Диккенса и т. п. Есть книги, в которых юмористи- ческие моменты икраплены в очень далекое по существу от юмора про- изведение, точно так же как в дей- ствительности комические эпизоды часто вплетаются в совсем не весе- лую жизненную ситуацию. Имест ли юмор прадю на сущест- рование в героической книжке бо- вование в героической килке, лее тото, в произведении о герой- ских подвигах? Конечно, имеет. Лучшим доказа- тельством этому яеляется налисан- ный самим же тов. Пантелеевым «Пакет», где бывший партизан в юмористическом путливом поо ты юмора встречаются и в лучшей ты юмора ской войне «Школе» Гайдара, много юмога и в прекрасной книжке для детей о 1905 годе «Белеет парус одинокий» Катаева. Но можно ли на основании всего этого делать юмор неотемлемым эле- ментом эсякой детской книги, не- пременным условием существования книги как детской? Тов. Кантелеев говорит: «Книга без юмора может су- ществовать и именоваться книгой, но книгой для детей она не будет». Это по меньшей мере необдуманное заявление. Неужели тов, Пантелеев не знает, какой любовью детей поль- зуются такие произведения, как «Детство» Горького, «Железный по- ток» Серафимовича, «Как закалялась сталь» Островското, «Метелица» Фаде- ева. А много ли в этих книгах юмо- ра? 2 Тезис тов. Пантелеева о необходи- мости юмора во всякой детской кни- ке, о неотделимости героики от юмо- ра, о неприемлемости в детской ли- тературе такого героя, о котором «нельзя товорить весело, шутливо, с юмором», как мы видим, легко опро- вертается фактами, и на нем по су- ществу не стоило бы подробно оста- навливаться, если бы он не был столь симптоматичным для все более четко намечающетосявпоследнее время в детской литературе опреде- ленного течения. Это течение стре- мится представить детям всю жизнь как веселую шутку, как анекдот. К чему приводит эта тенденция, будучи последовательно доведена до конца, показывает рассказ Л. Кас- силя «Трехглавая судьба», напеча- танный в журнале «Молодая гвар- дия» № 2 за 1936 г. В своем рас- сказе Кассиль ухитрился весело, шутливо, юмором» расоказать о фашистском застенке. Требование писать для детей «ве-

Такие гиганты литературы, т тры, как Мо- пассан и Бальзак во Франции, как Чехов и Горький в России, публико- вали лучшие свои произведения в га- зетах. Никогда и нигде ежедневная пресса не имела такого распростра- нения и такого авторитета, как у нас, Автор общается со страниц га- зеты с миллионами читателей. Учтет ли это, након аконец, критика, чтобы вни- мательно и любовно следить за от- ответственнейшей практикой совет- ских писателей и поэтов в газете? «мэтра». Наглость, развязность и бандитский нахрал, как известно, - главные мо- ральные качества троцкистских пиг- меев. Выходка Истмена - блестящее тому доказательство. E. Е. B. И. Суриков «Бой бынов» (Испания) 

«Лит.

Точно такое же положение и с прозой. Алексей Колосов, автор многочис- ленных и высоконачественных очер- ков и новелл из колхозной жизни, гобко путешествовал по всем изда- тельствам. Он побывал всюду. Он но- сил с собой папку произведений, с великой любовью и тщанием подо- бранных за полтора десятка лет творчества. Здесь было только из- бранное, только самое яркое, живое и бесспорное. Ему отказали всюду. Очерки! Из газеты!… Вот, если бы какая-нибудь «Нафта», или «Беруны» или «Этлан- дия», или мало ли что еще!… Алексея Колосова знает и любит советский читатель--независимо от пренебрежения издателей и равнодушию критики, лишенной лю- бопытства настолько, что 15-летней, полноценной, художественной прак- тики в самых видных газетах стра- ны оказалось совсем недостаточно, чтобы расшевелить ее хотя бы для маленького, хотя бы для сдержанно- го выступления. Малодушные отступают. Неспособ- ные противостоять толстошкурой косности уходят из газеты, Они со- знательно отказываются от аудито- рии, которую нельзя получить ни в одном журнале. Борис Агалог, ду- мается нам, принадлежит именно к

У нас почему-то повелось мирить ся с тем, что положительные черы и поступки героя выписываются ча сто по шаблону, лишь бы этот ша- блон был сдобрен парочкой недостат- ков и промахов, лишь бы автор до- тадался снабдить своего героя соот ветствующим ассортиментом «челое ческих слабостей», «доказывающих что «это настоящий, живой человек ему не чуждо ничто человеческое», Тов. Пантелеев, очевидно, сопласе с таким подходом и лишь требуе чтобы ассортимент «человечески слабостей» был подан в юмористиче- ском соусе. Юмор -- вот по его мнению чудес- кая панацея от всех вол для дет ской литературы. «Не надо же бояться смеха» восклицает тов. Пантелеев. Смеха бояться действительно н надо, но то, что проповедует тов. Пантелеев, очень страшно. Кропове- дуемое им безраздельное господство юмора в детской литературе обедня- ет ее не меньше, чем запрет юмора. Как то, так и другое лишает дет- скую литературу многогранности глубины, разнообразия, делает для нее запретными широкие област жизни, превращает ее в кривое зер кало действительности.

ведении невнимания к слову. Вот словесный состав одного описания: «Ночь уже совсем приступила. Она быстро шла к опустевшим крест- цам и улицам, к расторговавшимся наконец, колокольницам, принимав- шимся по всякому поводу переблям- киваться в хрипловатые свои била. Изнемогшеа за долгий летний день небо отдыхало там вверху в синеве и прохладе, выпустив из какого-то своего закута первую стайку пере- мигивающихся звезд». другой пример: «Царетичева рать шла теперь открытой путиной, привитаемая (?) колокольным зво- ном, предводимая даже и годунов- скими воеводами, передавшимися на Димитриеву сторону, добившими ца- ревичу челом» (или «бившими»? - М. С.). Ощущение от этих строк такое (& подобных им не мало), что автор, попадая в колею одной какой-то гла- гольной формы речи, не может уже из нее освободиться. Этим об ясняет- ся бедность словаря, его стилисти- ческое однообразие, отяжеляющее роман. бога-Зиновий Давыдов - автор и дру- гого, более удачного, романа «Бе- руны» -- молодой и не лишенный дарования писатель. Но с темой сво- его второго романа он не справился. «Дикий камень» ошибочен историчес- ки и неудачен художественно. 2

Возницын влюбился не в крепост-Рядом ную ( это произошло весьма случай- но), а в дворянку, то ообще ниче- го не было бы, Любовь к Софье аб- солютно ничего не изменяет в отно- шении калитана к крепостному пра- ву и крепостному народу вообще. Он и не думает об этих вопросах, продолжая спокойно оставаться хоть и несколько благодушным, но кре- постником, Даже Софья не думает об этом, а уж ей-то хорошо как будто известны страданья народа. Где же тут взяться пафосу, истин- ным страстям, борьбе за личную боду в настоящем смысле этого сло- ва и прочим прекрасным и действи- тельно героическим вещам, смысла которых автор романа и ето критик в данном случае абсолютно не по- чувствовали? Возницын трагически погиб в ре- зультате нелепото обвинения и интриг. Но смерть капитана только несчастный случай, именно случай, частнов происшествие, и в рассказе о нем нельзя воспроизвести правди- вую картину всей эпохи. Конечно, случай с калитаном трагичен при всей своей жестокой нелепости и случайности, но не в нем, а в на- родной жизни и борьбе той эпохи только и надо было искать матери- алы для романа и соответствующих действующих лиц. Ко существу ис- тория калитана мотла бы войти только как деталь, как эпизод в на- стоящий революционный историчес- кий роман. В книге Л. Раковского все планы смещены, и в гегон веден дворянин-обывательЧтоСофьи этом может быть интереспого советской литературы - совершенно непонятно. чурствуостается Критик И. Эвентов, авторстатьи о кните Л. Раковского, сам ет, что с главным героем что-то ладно и что «пафос» втого гомана тоже не бог весть какой. Поэтому он и делает такую отоворку, что, мол, капитан «ограничен лишь заботой о собственной судьбе» (и то критичес- кое достижение!), и что «обраа Возницына недостаточно осмыслен (1?-М. C.) в свете той картины страданий русского нагода которая составляет содержание ряда эпизодов романа». С этой замечательной формулиров- кой можно было бы согласиться, ес- ли бы ее уточнить, и к словам «со- ставляет содержание» добавить от- рицание «не», ибо страдания русско- то народа не являются содержанием наиболее ответственных эпизодов ро- мана. Да, в романе есть несколько эпизодов, рисующих народную жизнь (например, в начале, где матрос волочит труп своето товарища), но эти роли эпизоды существенной

со статьей И. Эвентова на печатана редакционная статья. В ней сказано, что «наши исторические ро манисты должны начать работу над более глубоким разнообразным осво- ением тематики «торжеств и бед на- родных»; «должно произойти расши рение круга народных героев». Слова правильные, ничего не скажешь. а- чем же рядом в статье И. Эвентов подведена «идеологическая база под «героя»-обывателя, который не является подлинным исторических героем? сво-«В романе показан двор Анны Иоанновны», - восхищается критит Эвентов. Эти несколько эпизодов, рисующие двор императрицы, сдела ны действительно не плохо, но они не снимают основного порока проиа- гедения и ничето в нем не изменя- ют. рядаНалисан роман неровно. Историй любви Софьи и капитана рассказава тятуче и вяло, темпы романа убыс ряются только к концу в связи обвинением, возведенным на Возин цына, Изображение психологии роев тоже не всегда убедительно, в образах ряда действующих лиц (того же калитана, Софьи, Галатьянова немало схематических черт.Сюжет романа разгертывается также не гла удачно и не всегда в зависим сти от характеров и поотушков ден ствующих лиц. Случайность вообще играет в ро- мане слишком большую роль. На возслучайности построены все встречи и Возницына, случай сталки вает Софью с Галатьяновым. очень ясны из романа и личностя Софьи и Галатьянова. Кто Софья (полька, цыганка, еврейка?) - тык неясным, Галатьянов тож наочень случайная и мутная фигура ба они не совсем понятны читаго Леонтий Раковский - опособн писатель. Он добресовестно рабол над материалом, но, к сожален над таким материалом, который представляет большого интереса для читателя и литературы. Опибки ковского и Давыдова весьма поў тельны для наших исторических манистов. Выбор исторического героя - дело серьезное и ответственное, следует понять, что главным том изображения должны статьт исторические лица и такие собн через которые можно с наиболь полнотой показать действитель картину определенной эпохи, борющиеся силы, народных героев народные массы, действия и хо теры людей, художественное опне ние которых может стать настой средством воспитания и образовы читателей.

но об яснить, что в центре романа поставлен капитан Возницын, и не менее удивительно, что выбор та- кого героя оправдывает и защищает юритик И. Эвентов (см. «Лит. Ленин- Основное содержание романа зак- лючается в том, что влюбленный в крепостную графа Шереметьева не- известного происхождения девицу Софью капитан Александр Возницын хочет уйти из армии, бросить воен- ную службу, жениться на Софье и зажить своим домком. Вот в чем собственно заключается жизненный идеал героя и основная коллизия «Изумленното кашитана». Шестнад- цать лет тянется эта, надо сказать, скучныя и неудачная любовь. Софья все эти годы остается крепостной, Возницын придумывает десятки спо- собов уйти из армии. Хлопоты и просьбы не помогают; тогда Возни- цын придумывает отрубить себе па- лец. Но сделать этого не пришлось, Не хотелось уродовать себя и с дру- гой стороны - «указы строго кара- ли за умышленное членовредительст- во» («Звезда», ки. VIII, стр. 74). Тогда Возницын изобретает новый способ и разыгрывает роль безумното т. е. «изумленного». Из этого тоже ничего не получается, Оклеветанный нелюбимой женой и обниненный в переходе в иудейство (чето на самом деле не было), Возницын приговорен к сожжению и гибнет. Но несмотря на этот трагический финал «Изум- ленного калитана», ни ето судьба, ни его характер и мещанские идеалы не заслуживают того, чтобы сделать его главным героем революционното ис- торическото романа. Критик И. Эвентов в своей статье «Уважение к прошлому» пишет, что «пафос Возницына, его долготерпенне и воля заключаются в стремлении составить свое счастье с Софьей», что основная коллизия романа зак- лючается в борьбВозницына и о- фьи за личную свободу; Возницы- на - за освобождение от службы во флоте, Софьи от крепостной за- висимости». Смеем заверить читателя (и крити- ка Эвентова), что такие понятия, как пафос и борьба за пичную свободу совершенно здесь неуместны и из- лишни, Пафоса роман совершенно лишен, да и не может быть пафоса там, где действуют обывательский идеал и обывательская поихология и все дело именно в том, что герой «Изумленного калитана» - чистей- ший обыватель дворянского проис- хождения и положения. Конечно, в желании Возницына выкупить свою возлюбленную есть безусловно и порядочность и даже известное блатородство. Но тем не мож-менее это ничего не меняет. Если бы

М. СЕРЕБРЯНСКИЙ

сторический роман 1 авантюрист и проходимец, он выве- ден на страницах романа как друг и руководитель восстания крестьян- ских масс. в романе много сцен и энизодов рисующих авантюриста Дже-Дмитрия человеком весьма мократическим, чутким к народным скорбям и настроениям (вспомним сцепу на улице, котда Дмитрий за- просто помотает кожемякам, и т. д.). но в романе не видно тото, что вся история краткого царствования пер- вого самозванца была чистейшей авантюрой и жесточайшим обманом народных масс, Автор исказил кар- тину исторического прошлого и в том отношении, что польские войска и шляхетство, пришедшие с первым самозванцем, изображены не как грабители и насильники, а даны в качестве людей, приносящих свет культуры в дикую Московию и пы- тающихся сдвинуть с места Москов- скую Русь - «дикой камень». дал неудачную, вымученную стили- зацию. В этом отношении язык «Изумленного капитана» Л. Раков- ского выгодно отличается от языка «Дикого камня». Автор «Дикото камня», очевидно, де-Странная вещь, но эту ощибку упорно совершают многие историчес-Или кие романисты, которым автора «Пе- тра Первото» надо поставить в при- мер. А. Толстой совершенно справед- ливо держится иното принципа. Ре- чевые особенности рисуемой им эпо- хи он использует только в той ме- ре, в какой это необходимо для пра- вдивости образов, (Об этом же прин- ципе говорил и A. М. Горький ав- торам романов о деревне), Во всем же остальном Толстой верен себе, т. е. пишет тем же современным рус- ским языком, кажим написаны его другие ( не на исторические темы) произведения. Он поступает правиль- но именно потому, что более тыми современными словесными средствами можно горавдо точнее и лучше описать прошлое, чем бес- плодно пытаясь восстановить это прошлое такой стилизацией, которая только затрудияет чтение романа и портит впечатление от нето. науки и литературы. Два момента должны быть главны- мн в критике исторических романов считает, что путь к исторической правдиности - стилизация. Это - ошибочное мнение. «Дикий камень» романа следовало бы показать, в со- ответствии с историей, не «демократа на троне», а проходимца, старавше- капитан» Л. Раковското - произве- дение в некоторых отношениях про- трудно читается еще и потому, что некоторые герои его говорят на ка- ком-то омешанном русско-польско- латинском языке (отчасти Иван Хво- ростинин, затем царь Димитрий, па- тер Андржей, Феликс Заболоцкий); ломанным русским языком,что так- же не обязательно, - говорит ры- царь-кабатчик Косс фон Дален; и вся эта стилистическая мешанина совсем не способствует «украшению» романа. Другая беда заключается еще и в том, что даже там, где ав- тор говорит от себя, он повествует тивоположное «Дикому камню» 3. Давыдова. «Изумленный капитан», правда, не отличается значительны- ми художественными достоинствами, но он написан глаже, чише по язы- ку, читается легче «Дикого камня». Л. Раковский, в отличие от Зин. Да- выдова, не гонится за тем, чтобы в точности передать, т. е. стилизовать язык эпохи и заставлять читателя мучительно продираться сквозь не- проходимые стилистические дебри, каких много в «Диком камне». Л. Раковский пишет своим языком -историческая правдивость в изоб- гося в союзе с ражении прошлого и художествен- ность выполнения. Как и вообще в искуостве, и в историческом романе эти стороны неотделимы одна от другой. Хороший исторический ро- ман, прежде всего, факт художест- венной питературы, а не истории, но отсюда не следует, что со второй можно обращаться как угодно или удобно писателю. С друтой стороны, художественное чувствование исто- рин, т. е. умение выбрать историче- реакционных целях и в польской шляхтой. В романе Зин. Давыдова самов- ванец выведен как положительный, прогрессивный исторический герой, полный великих замыслов о преоб- разовании Руси. Самозванец Давыдо- ва своими рассуждениями о европей- ских реформах часто напоминает Пе- тра Первого, и эти страницы романа особенно фальшивы и неправдопо- добны. Словом, в этом романе все

Без всякого преувеличения можно сказать, что исторические романы начинают в советокой литературе за- нимать очень крупное место и что работа писателей над историческими темами становится все более важной и значительной в общем развитии советокой литературы. Лишь ва пос- ледние полгода было напечатано в журналах или отдельными книгами больше десяти произнедений. Но многие из этих книг на исто- рические темы, за некоторым исклю- чением, дают достаточно доказа- тельств того, что далеко не все благо- получно в этом жанре советской ли- тературы. Грубейшие политические ошибки «Богатырей» Д. Бедного … не единичный случай, они сигнализи- руют о той путанице, заблуждениях и искажениях исторического прошлого, которые отмечены в постановлении Комитета по делам искусств и о ко- торых еще больше двух лет назад было сказано в известных ниях тт. Сталина, Кирова и Ждано- ва по поводу учебников по новой

указа- истории и истории СССР, в указа- ниях, являющихся основополагающи- ми для марксистской исторической Можно допустить, что другой ге- рой романа, один из первых русских западников, «латынщик» князь Иван Хворостинин, личность действительно незаурядная, ошибался относитель- но персоны и замыслов самозванца но автору советского исторического

ски и художественно благодарную тему, играет огромную роль. почему-то языком своих действующих лиц, Отсюда идет неубедительная противоречит истории, все противопо- ложно тем указаниям, которые сде- ланы в известных замечаниях и лишь в меру необходимости ис- пользует язык документов начала В рамках газетной статьи нет воз- можности подробно остановиться на каждой из вышедших за последние месяцы книг. Мы остановимся толь- ко на двух произнедениях этой груп- пы - «Диком камне» Зин. Давыдо- ва («Красная новь» № 10) и «Изу- мленном кашитане» Леонтия Раков- ского (Евезда» №№ 2 - 10 1936 г.). «Дикий камень» вещь очень сла- бая, в корне ошибочная и художест- венно и исторически. Основной по- рок романа Зин. Давыдова в том, что Лже-Дмитрий показан не тт Сталина, Кирова и Жданова. Роман слаб и в художественном отношении. Мастерством психологи- ческого рисунка автог владеет в ма- лой степени. Поихология действую- щих лиц и в первую очередь князя Ивана Хеоростинина описана очень схематично и во многих случаях просто бесцветно. Особенно плох ро- ман стилистически. Язык «Дикого камня» на редкость тяжелый, неук- люжий. Стремясь воспроизвести какрусокую речь XVII века, автор соз- фразеологическая выдумка, неудач- ное словотворчество, например: ло- шадеха, дороговь (т. е. дороговизна), домовь (т. e. домой почему домовь - совершенно непонятно), собацкий люд (т. е. собачий). Есть архаизмы и другого тица - ланиты, леповитые скакуны, фиал гнева, огнепальчивый -слова и понятия совсем из другого века и другой ореды. Можно привести немало примеров простой неряшливости стиля, недо- пустимого в художественном XVIII века. И хотя авторская речь ничем не отличается от обычного, т. е. так называемого среднего лите- ратурного языка, каким написано много произведений, это все же луч- ше в сравнении с трудным и сме- шанным языком «Дикого камня». Но «Изумленный капитан» харак- теризуется друтим и очень крупным недостатком - крайне неудачным выбором исторического героя. Только слабо развитым художественным и произ-историческим чутьем писателя

не играют.