АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ШУПКИН A. ФАДЕЕВ B. ГЕРАСИМОВА ПУШКИН ПИСАЛ ПРОСТО   «Точность и краткость вот первые достоинства про- зы. Она требует мыслей и мыслей, без них блестящие выражения ни к чему не служат». A. ПУШКИН. Сейчас, когда имя Гушкина окру- жено множеством разнообразнейших прилагательных, хочется отметить и это, как будто «простое», обстоятель- ство: он писал просто. Удивительно живуча склонность простоту художника, точность, сжа. тость принимать за его бедность, и, напротив, художественное косноязы- чие, ложное глубокомыслие невнятной речи или в поте лица сконструиро- ганные метафоры - за подлинное проявление несметного художествен- ного богатства. «Кирджали был родом булгар. Кирджали на турецком языке зна- чит витязь, удалец. Настоящего име- ни его я не знаю», - начинает рас- сказ Пушкин. Или: «Чарский был один из коренных жителей Петербурга». Или: «Однажды играли в кагты у конногвардейца Нагумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; се- ли ужинать в пятом часу утра, Те, которые остались в выигрыше, ели с большим аппетитом; прочие, в рас- сеянности, сидели перед пустыми своими приборами», начинает Пушкин свою гениальную повесть «Пиковая дама». И так разрешал себе писать Пуш- кин в ту пору, когда изгергались ро- мантически-выспренние стенания Марлинского, когда оглушительно гремел фальшивый и пустой голос Озерова, или процветал нравоописа- тельный язык «лубочной» прозы, вы- даваемый за подлинно народный. Не потому ли Пушкин, именно как прозаик, был менее всего оценен современниками? Об ясняя причину недостаточного успеха Баратынского у критики Пушкин сам дает ответ на это. «Не от того ли, что верность ума, чувства, точность выражений вкус, , ясность и стройность менее действу. ют на толпу, чем преувеличение модной поэзии?» Ум, точность выражений, ясность, стройность, - вот что труднее всего не заметить Булгариным, Гречам и Ко Но, последовательно борясь за под- линную простоту в искусстве, Пуш- кин оговаривал, что никоим образом следует смешигать, как он выра- жался, «просторечие с простомыспи- ем». Эти вещи глубоко различны. Точный, язный, отчетливый язык пушкинской прозы являлся прежде всего послушным и гибким орудием его глубокомыслия. Это ничего, что небольшая повесть кал будто сухо и протокольно начи- нается с описания гечера после кар- точной игры у конногвардейца На- румова, - дальше все тот же от- четливый голос ввергнет вас в ад индивидуализ- зом дойдет до читателя. И эту творческую, но насыщенную мыслью и эмоцией, трезвость при- ветствовал Пушкин: «Критик смеши- вает гдохновение с восторгом. Нет, решительно нет, - Восторг исключа- ет спокойствие - необходимое усло- вие прекрасного. Восторг не предно- лагает силы ума, располагающей ча- стями в отношении к целому. во- сторг непродолжителен, непостоянен, H, следственно не в силе произвести истинное великое совершенство». Этот человек с отненным темпера- ментом, с неукротимой мыслью не- редко признавался представителями «восторгов» малоэмоциональным, без- душным, сухим писателем. Великий Стендаль, геликий мастерна. стиля, того самого, незамечаемого стиля, который состоит в ясном, простом способе   выражения при глубине мышления страстей бунтующего ма инженера Германа; это ничего, что повесть о простодушном станци онном смотрителе начинается с по- луулыбки: «Кто не проклинал стан- ционных смотрителей, кто с ними не бранивался?» - дальше этот скуч. ный, этот смиренный станционный смотритель Самсон Вырин вырастает в фигуру, которой суждено будет иметь долгий век в русской литега- туре, госкреснув и в поруганном Акакии Акакиевиче и в кротком Ма каре Девушкине. Видимое спокойствие, точность фразы, доказывающая полное и не- изменное самообладание Пушкина, есть лучший залог того, что подлин- ное кипение его чувств, подлинная напряженность его мысли, самым верным, самым впечатляющим обра-  же участь. - «Я испытывал отвращение к «скакуну» вместо «лошади», я назы- вал это лицемерием», - об яснял он причину неуспеха своей прозы. Горжеством ясности, точности, сжатости является проза Пушкина. И все же именно у него «на крас- ных лапках гусь тяжелый», у него мальчишки «коньками звучно режут лед» у него «младой и свежий по- целуй», у него «стакан шипит», у не- го «кибитка удапая», у него «люд- ская молвь и конский топ», - весь тот яркий мир метафор, смелых сло- вообразований, которые, не противо- реча смыслу и точности, усиливали их, чувственно закрепляли, напол- няли дыханием конкретности. Правда. это не были бесплодные, вымученные, кабинетные мудрство- вания; недаром Пушкин, обосновы- вая свои новшества, ссылался на речь «народную», которая служила для него неисчерпаемым творческим источником. Однако при яркости и богатстге языка, при неограниченной возможности пользоваться блеском и игрой слов, не в «словотворчестве», как таковом, видел Пушкин подлин- ную смелость, подлинные дерзания художника. В заметке «Есть различная сме- лость» Кушкин так определяет под- линную творческую смелость: «Кальдегон называет молнии ог- ненными языками небес, глаголющих земле. Мильтон говорит, что адское пламя давало токмо различать веч- ную тьму преисподней… Мы находим эти выражения сме- лыми, ибо они сильно и необыкно- венно передают нам ясную мысль и картины поэтические. Французы доныне еще удигляют- ся смелости Расина, употребившего слово pave, помост. Et baiser avec respect le pave de tes temples. И Делиль горлится тем, что он употребил слово va- сhe. Презренная словесность, по- винующаяся таковой мелочной и своенравной критике! Жалка участь поэтов (какого-б достоинства они, впрочем, ни были), если они при- нуждены славиться подобными побе- дами над предрассудками вкуса! Есть высшая смелость. Смелость изо- бретения, создания, где план обшир- ный об емлется творческою мыслию такова смелость Шекспира, Dante Milton, Гете в Фаусте, Молиера в Тартюфе». и силе эмоции, наиболее родствен- ный Пушкину прозаик, разделял ту художественной мощи, Гигант Пушкин не был крохоборчески-ме- лочным борцом с «предгассудками вкуса» Он счатал «жалкой» участь поэтов, которые славились только подобными победами. Он был яг- чайшим выразителем той «высшей смелости», где обширные замыслы, планы «обемлются творческой мы- слью», где смыслу, идейной глуби- не и смелости. отведена решающая и Именно произведения такого по- рядка могут позволить себе роскошь быть свободными от ужимок и узилранла от вазойливой озности, от рсех форм лицемерия «презренной словесности». Именно произведения подлинной художественной мощи могут позво- лить себе роскошь быть просто и ясно выраженными, ибо им не гро- зит участь того короля, который на проверке оказался просто голым! Эпоха социализма чтит Пушкина как страстного борца с деспотиз- мом, тиранией, удушливым неве- жеством парской России, и как ве- личайшего мастера художественной Формы, прародителя великолепного русского реализма от Гоголя, Тол- стого до Чехова и Горького. Эпоха социализма вознесла его как знамя своего искусства. И это закономерно. B стране огромной социальной правды, в стране, где уничтожено ве- ковое общественное лицемерие, в стране, где искусство общенародно, а следовательно должно быть и об- щепонятно, в стране, где восторже- ствовало научное, целостное и глу- бочайшее мировоззрение, в стране, где пришел конец краснобайству, на- дутой фразе, мистификаторскому глубокомыслию, эстетскому крохобор- честгу и грубой лубочности, выда- ваемой за народный язык, - закон- но и радостно торжествует глубокий и ясный гений Александра Пуш- сты И благоговейно лобызать помо- твоих храмов. Корова. разум Рисунок В. Тропинина (1827 г.). Светлый

лишшерапурная a 3 e t a r

-

3



К.

ФЕДИН



ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПУШКИН C. МАРШАК Пушкин был главным, обильней- шим потоком русской реалистической литературы XIX века, давшим ей направление и полноту мощи. Он присутствует и в нашей поэзии, рус, окой советской литературе, которая возникла из величайшей социальной революции Октября. Наша литерату- ра проверяет себя на Пушкине жиз ненно и художественно, корректирует свой труд Пушкиным. Создатель язы- ка, Пушкин «истинной его жизнью» считал мысль. И мы помним и раз- деляем это. «Точность и краткость вот первые достоинства прозы, она требует мыслей и мыслей; блестящие выражения ни к чему не служат».… писал Пушкин. И мы стремимся ни- когда не забывать его завета. После Пролетарской революции, рожденный ею и возросший до де- сятков миллионов советский читатель свободно наслаждается гением Пуш- кина. С каждым годом все больше новых - молодых и старых - рук тянется изо всех концов великого Союза народов за книгой с этим прекрасным, по слову Александра Блока, - веселым именем. Как в любимом существе, народ ищет в Пушкине самые лучшие, самые за- ветные свои черты - свободомыслие, ненависть к рабству, жизнерадост- ность, поэтичность, то-есть любовь к песне и сказке. И еще никто не об- манывался в Пушкине. Он всегда мужествен, прозрачен, неисчерпаем в своем блеске ума и богатстве сердца. Мы горды тем, что Пушкин при- надлежит народу. Эти слова теперь наполнены правдой, потому что ре- волюция явилась живой водой для народа и вместе с грамотой дала ему все сокровища его истории. Глядя в свое прошлое без всяких повязок на глазах, счастливые, что в нем воз- вышается такая вершина, как Пуш- кин, мы видим также всех виновни- ков его трагического конца. Гибель Пушкина - один из самых потря- сающих обвинительных актов, пред - явленных историей царизму. Когда преступление уже совершилось, и Пушкин был мертв, царское прави- тельство не отступило перед поку- шением на его память, Россия долж- на была бы возвести Пушкину гроб- ницу в пантеоне величайших своих людей; а гроб с телом поэта «скакал» без остановок, украдкою, в глухую деревню, подальше от славы и почестей народа. Этого оскорбле- ния народного чувства к мировому поэту новый хозяин мира - «младое племя» нашей великой страны никогда не позабудет и никогда не простит. Это племя предает позору и през- рению всех, кто виновен в смерти Пушкина. И это племя восклицает:  да здравствует бессмертный Пушкин!

Право на



высокое

искусство

Не помню, когда впервые я услы- шал и произнес имя Пушкина. В том раннем возрасте, когда худо- жественное слово мгновенно вызы- вает у нас живое, чуть ли не ося- ваемое представление, мы читаем «Руслана» и «Кавказского пленника», «Царя Салтана» и «Сказку о рыбаке и рыбке», Кажется, что при первом знакомстве с этими стихами мы не читаем их. а видим сквозь них, ви- дим сквозь прозрачное пушкинское слово некую сказочную и поэтиче- скую реальность. И потом надолго сохраняем мы четкое, зрительное вос- поминание о плывущей по морю бочке, в которую заключены князь Гвидон с матерью, о тридцати трех богатырях, выходящих из морской пены, о коте ученом, который ходит по золотой цепи. Мы впервые раскрываем «Евгения Онегина», «Русалку», «Моцарта и Сальери», еще не пережив тех слож- ных чувств, которыми проникнуты эти вещи. И все же мы понимаем, о чем говорит Пушкин. Мы жалеем дочь мельника -- русалку, мы влюб- ляемся в Моцарта, а заодно - в ис- кусство. Иной перечитываешь в эредые раз годы какую-нибудь из поэм Пушки- на или один из его драматических отрывков и с удивлением думаешь: неужели весь «Моцарт и Сазьери» увладывается на девяти страницах, надцати? Читая эти вещи в юности, мы еще не умели ценить их благо- родную лаконичность и потому не обратили внимания на то, как мало места они занимают. А ведь каждая из этих вещей давала нам новые представления о мире, о больших человеческих чувствах, об истории, об искусстве. Да, трудно даже сказать как мно- то дает каждому из нас Пушкин.

Мы узнаем его тогда, когда нам еще не с кем его сравнивать. Незаметно для нас самих он приобщает нас к мировой поэзии, к Гомеру и Данте, к Шекспиру и народной сказке. Он создает наш вкус и помогает нам от- личать простое и величавое от вы- спреннего, ходульного и фальшивого. Мы чуть ли не с детства начинаем понимать, что сила Пушкина заклю- чается не только в совершенстве его стихов и прозы, но и в том, что он остается для нас не книгой, а живым человеком, которого мы как-то узнаем по голосу, по смеху, по характеру почерка, Мы с неутолимым интере- сом читаем все воспоминания о нем, с жадностью разглядываем его авто- графы и рисунки на полях. Каждая эпоха, каждое поколение по-своему оценивает Пушкина. Сейчас перед его памятником про- ходит - подобно колоннам, идущим по Красной площади - наша совет- ская эпоха. Мы получили поэтическое наслед- ство Пушкина, испещренное штемпе- лями и печатями царской цензуры, а передадим его будущему таким, ка- ким оно вышло из-под пера поэта. Мы восстановили вычеркнутые и со- хранившиеся только в черновиках (а иной раз даже в шифре) строки, строфы и нелые гиавы его позм. о посвяили много снл и трудов его среды и эпохи. Никогда еще Пушкин не видел во- круг себя такого числа почитателей, какое он увидит в февральские дни 1937 года. Поклониться ему придут на этот раз миллионы людей. на Их привела к Пушкину великая революция, которая освободила наро- ды нашей страны и дала им право высокое искусство.

A. С. Пушкин

Я думаю, не будет претенциозно- стью сказать, что я всю жизнь лю- бил Пушкина, - тем более, если я оговорюсь, что большую часть своей жизни я любил Пушкина не полно- го, т. е. не настоящего, и любил его в достаточной мере неосмысленно. Писателей-моралистов, то есть пи- сателей, рассматривающих мысли, дела и чувства людей с точки зрения «хорошего» или «дурного», таких пи- сателей, как Диккенс, Толстой (а не- много позже для меня и Стендаль), я научился понимать довольно рано, и особенно тогда, когла мне стало ное понимание моральных вопросов. А Пушкин, несмотря на кажущуюся его простоту, долгое время был для меня недоступен. В детстве, например, я очень лю- бил скавки Пушкина, но я любил их просто за то, что это хорошие дет- ские сказки. В отрочестве я увлекал- ся «Полтавой», «Капитанской доч- кой», «Дубровским» и отчасти «Бо- рисом Годуновым», но, как я теперь понимаю, увлекался только элемен- тами героического в них. В юности мне открылся «Еггений Онегин» на всю жизнь стал для меня одним из самых лююбимых произведений ми- ровой литературы. Но, как я теперь понимаю, «Евгений Онегин» пленил меня тем же, чем пленяли произве- дения Толстого здесь мысли, дела и чувства людей так же рассматрива- ются с точки зрения «хорошего» и «дурного». Позже всего открылась мне лири- ка Пушкина. Она помогла мне по- новому осмыслить и все его творче- ство, хотя, конечно, я не настолько стар, чтобы утверждать, что постит и Пушкина до конца. Что же пленило меня в лирике Пушкина? Это - полная свобода, естественнность выражения всех чело- веческих эмоций, всего многообразия мыслей и чувств человека и утвер- ждение их, этих чувств и мыслей, как совершенно естественных, зако- номерных и правомерных проявле- ний человеческого духа. Пушкин ма-

нявшийся на высочайшую ступень национального самосознания, он и вышел за пределы одной нации. И это ощущение и сознание давало ему силу говорить обо всем, что он переживал, говорить во весь голос. Если учесть к тому же, что Пуш- кин был человек европейски образо- ванный и знал мировую поэзию, то моя мысль станет еще более понят- это. от- ко- это ли- пе- вы- мым. На лирической палитре Пушкина свободно умещались большие обще- ственные, политические страсти и самые интимные и тонкие личные пе- реживания. ной: Пушкин не был национально ограниченным, но за его строками стояла часто несознаваемая им сила своего народа. Может быть, яенее всего он осо- Я памятник себе воздвит нерукотворный… Замечательно то, что предсказание Пушкина в этих стихах осуществи- лось. Чемууже удивляться, что свои переживания Пушкин считал достой- ными обнародования, как драгоцен- ные сами по себе? Он имел право на Гораздо удивительнее, что многие из нас, современных литераторов, в своих неудачах склонны обвинять кого угодно, но только не самих бя. А между тем время наше дает возможности гораздо большие, чем какие были предоставлены Пушкину. Не ясно ли всякому, что (простите за грубость!) недостаток ума и сутствие хотя бы самых мелких решков в своем народе, именно не дает многим из современных тераторов не только поднять свои реживания на высоту общенародных, по даже решиться их правдиво явить. Переживания важны только тогда, когда они являются общена- родной ценностью. В противном слу- чае они только доставляют неприят- ности автору и его хорошим знако- се- те,

ло анализирует - хорошо это пере- живание или дурно. Даже когда его грызет раскаяние, он не «смывает печальных строк». Он утверждает все как ценное и законное. Характерно, что Толстой, любимым стихотворе- нием которого было «Воспоминание» (я использую здесь еще неопублико- ванную работу т. Дурылина «Чтецы Пушкина», - пусть он извинит ме- ня), читал последнюю строку так: Но строк постыдных не смываю… Между тем у Пушкина сказано «печальных». Потому что само рас- каяпие, даже отвращение к прошло- естественное, человеческое пережива- ние. Этого было достаточно для того, чтобы поделиться им с человече- ством. Однако на свете много мелкого и суетного, Почему же Пушкин, без- боязненно выражая все, никогда не был в лирике своей мелким и сует- ным? Все дело в том, что пережи- тое высту выступает у Пушкина очищенное и поднятое на высоту очень ясным и светлым разумом. Трудно найти другого поэта, настолько лишенного рассудочности. Наоборот, все сохраняет у него фор- му непосредственного переживания. Но это всегда - переживание, осоз- нанное и очищенное очень ясным, светлым большим разумом. Поэтому поэзия Пушкина исключительно це- ломудренна. Но еще важнее то, что переживания Пушкина, пройдя сквозь это горнило, приобретают качество общности для людей даже других классов и других поколений. Иные из чувств, выраженных Пушкиным, только мы, творцы коммунистическо- го общества, в состоянии понять и утвердить на земле. Большой, ясный и светлый разум Пушкина сочетался с подлинной на- родностью. Эта народность не огра- ничивалась знанием народного язы- ка. Нет, Пушкин был в полном смыс- ле слова национальным поэтом, т. е. таким поэтом, корни которого уходят в глубокую толщу народа данной на- циональности. Именно как поэт, под-

лЮбимый поэт ЛЕНИНА Пушкин был любимым поэтом Вла- димира Ильича Ленина. Еще в 1900 году в письме из Мюнхена своей ма- тери М. А. Ульяновой он пишет: «В каком положении Манино*) дело? Кстати, забыл передать ей, что Пуш- кина получил - очень благодарю»… В своих воспоминаниях Надежда Константиновна Крупская рассказы- вает: «Я привезла с собою в Сибирь Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Владимир Ильич положил их около своей кровати, рядом с Гегедем, и перечитывал их по вечерам вновь и вновь. Больше всего он любил Пуш-  *) Мария Ильинична Ульянова. кина». этом В дровне тиновна кова: даем часть вили русской читаем томах Надежда Константиновна об говорит не раз. одном из писем Марии Алексан- Ульяновой Надежда Констан- пишет в 1913 году из Кра- «Без чего мы прямо тут голо- - это без беллетристики… Мы беллетристику нашу (ничтожную того, что было в Питере) оста- в Париже, а тут негде достать книжки. Иногда с завистью обявления букинистов о 28 Успенского, 10 томах Пушки- на и пр.пр.» Обратившись в 1918 го- ду постать к В. Богушевскому с просьбой ей для Владимира Ильича что-нибудь почитать, H. Крупская подчеркивала, что Ленин «особенно Глюбит Пушкина и Беранже».

И никогда нет ощущения, что это многими разными людьми: всегда отчетливом, создано это - он, великий пельный Пушкин.

И. ЛУППОЛ 

Так было, но так не должно быть. Народ - правдоносец, смиренно- мудрец, смирение и всепримирение есть правда народная. Нужно при- ять эту правду, смирить, сломить се- бя, - в этом свобода. Вот подлин- ная точка зрения тех «народолюби- вых» реакционеров, которые утвер- ждали, что Пушкин принадлежит им, и что они поведут за собой народ, народную массу, всю Россию по «кондовому», самобытному, сиречь все тому же буржуазно-кулацкому пути. Нужды нет, что при таком ис- ходе простой народ попрежнему бу- дет гол и нищ, ведь нашу нищую землю «в рабском виде… исходил, благословляя», Христое. В конечном счете, при различном обосновании, как видим, и Тургенев и Достоевский не так уж далеки друг от друга. Первый не допускает и мысли, что от «простого народа» придут «опасительные учреждения», второй считает социализм болезнью и нацело исключает его из души рус- ского народа. Вместо того, чтобы искать и до- биваться действительной свободы в реальных общественных отношениях, первый переносит свободу в творче- ство, второй - во внутренний мир человека, оставляя в самом обществе все по-старому. Но главное, что их обективно соединяет, - их общая историческая неправда. В 1880 году при открытии памят- ника спор о наследстве Пушкина шел без участия его единственного законного наследника. Тяжба осудь- бах России велась за спиной подлин- ного исторического судьи. Вопрос о свободе решался в отсутствии геге- мона освободительного движения Обе стороны, мнившие себя знатоками ду- ха русского народа, этого народа не ненормально.  знали. Одни полагали душу его в

ца. в эпоху сталинской Конституции, он обрел навсегда своего великого пев- В эти торжественные дни нет в Со- ветском Союзе ни одного завода, ни одного колхова, ни одной красновр- мейской части, ни одной школы, в которых не звучало бы и не отдава- лось бы могучим эхом в сердцах всех советских народов слово Пушкина. Душа Пушкина в заветной лире пережила его прах и убежала тленья, ибо была народной душой, и к не- рукотворному памятнику Пушкина нас привепа народная тропа социа- пизма. Достоевский говорил. что «нищая и неурядная земля наша», «может быть, в конце концов скажет новое слово миру», укажет «исход европей- ской тоске в своей русской душе» и это-де уже было заключено в худо- жественном гении смиренномудрия Пушкина. Да, земля наша говорит уже новое слово миру, она указывает исход европейской тоске, но не «нищая и неурядная» земля Достоевского, а бо- гатая, изобильная, крепкая телом и духом советская земля, и указывает она исход европейской тоске не хри- стианским путем Достоевского и мо- литвенным призывом «смирись» а сталинской Конституцией и бодрым кличем «гордись, гордись, трудящий- ся человек, познай свое достоинство». Этой гордости человека, этому по- знанию своего достоинства учил нас на заре нашей питературы великий Пушкин. Этой чести, этой доблести, славе и геройству социапистического труда, в котором вся наша чеповеческая гор- дость и все наше чеповеческое до- стоинство, в горнипе Великой социа- пистической революции научил нас вепикий Стапин.

вечной восприимчивости и косности, другие - в смиренномудрии и тер- пении, а она оказалась в вольнолю- бии и революционности, что понимал уже великий русский поэт Пушкин. Достаточно вспомнить перечисление Пушкиным тех, кто шел за Пугаче- вым: русские господские крестьяне. заводские крестьяне, казаки, татары, башкиры, калмыки, и наконец, как обобщение: «Весь черный народ был за Путачева… Одно дворянство было открытым образом на стороне прави- тельства». Таким образом, непрошен- ные пестуны народной души про- считались Окрепший рабочий класс, плоть от плоти и кровь от крови трудового народа, лучше их знал душу рус- ского народа, ибо она была и его ду- шой. Он воспитал эту душу, зака- лил ее в длительной и упорной борь- бе с буржуазно-помещичьим строем, поднял трудовые массы народа про- тив его вековечных врагов и увлек за собой в последней борьбе против помещиков, капиталистов, кулаков. Под руководством большевистской партии иго тунеядцев свергнуто на- всегда, нерушимые узы братства свя. зали свободные советские народы, и вот уже не нужно трех слов - на- род, нация общество, они едины в социапизме. Пути России оказались и путями пушкинского наследства. Вопреки Тургеневу, народ во главе с рабочим классом дал стране спасительные учреждения; вопреки Достоевскому, в социализме народ нашел свою и внешнюю и внутреннюю свободу. И если раньше, загнанный на задворки культурной жизни, лишенный эле- ментарных средств просвещения тру- довой народ был отторгнут от своего поэта и не читал Пушкина, как в Германии оп не читает Гете, то ныне

Вот подлинная точка зрения тех либералов, которые считали, что Пушкин принадлежит им, и что они поведут за собой народ, народную массу, всю Россию по цивилизован- еному, западноевропейскому, сиречь буржуазно-капиталистическому пути. Нужды нет, что при таком исходе народ попрежнему не будет читать Пушкина, ведь и на Западе народ не читает Мольера, Гете, Шекспира. в Достоевский видел этот отрыв тур- геневской «нации» от народа. На своем языке он называл это отрывом общества от народа, от народной си- лы, и в том, что общество поставило себя выше народа, видел глубоко не- нормальное явление. С его точки зре- ния, Пушкин первый отметил эту болезнь в лице Алеко из «Цыган» и «Евгении Онегине». кин ты ном нует дит ее есть всего дишь нешь Современные Достоевскому Алеко, видите ли, если и «не ходят уже в наше время в цыганские таборы…, то все равно ударяются в социализм»! И вот по Достоевскому, Пушкин указал от этой «болезни» целебный источник в правде народной; Пуш- дал художественный тип красо- русской, почерпнув его в народ- духе. То, что Тургенев называет восприимчивостью, Достоевский име- всемирной отзывчивостью и ви- положительное содержание во всепримирении. Это всепримирение и русская «правда народная» и первый к ней шаг смирение: «Смирись, гордый человек, и прежде смири свою гордость… Побе- себя, усмиришь себя и ста- свободен, как никогда и не во- ображал себе». Вывод Достоевского не менее ясен: общество не совпадает с народом, об- щество поставило себя выше народа.  И это неестественно,

наследники Пушкина Пушкин, давший в своих произве-  дениях художественную «энциклопе- дию русской жизни», после смерти своей оказался пред лицом истории, которая только в октябре 1917 года рассудила, наконец, долговечную тяжбу о судьбах этой русской жиз- ни. После смерти Пушкина появились, однако, претенденты, которые вместе с иском на будущее России претен- довали и на ее художественную эн- циклопедию, на творческое наслед- ство Пушкина. Иначе и не могло быть: судьбы пушкинского наслед- ства теснейшим образом сплелись с судьбами России. Ворьба за пушкинское наследство началась еще между западниками и славянофилами, но наибольшей си- лы и выразительности, до выхода единственного исторически законного судьи - российского революционно- го рабочего класса, - эта тяжба до- стигла в 1880 году, в дни открытия в Москве памятника Пушкину. В этой связи две произнесенные тогда речи не могут не приковать ныне нашего внимания, а именно ре- чи Тургенева и Достоевского. Оба они, отправляясь от Белинского, а правильнее сказать, еще от молодого Гоголя, утверждали за Пушкиным звание первого русского националь- ного художника-поэта и создателя русского литературного языка. Одна- ко различными установками и приходи- ли оба при этом руководствовались к различным выводам. Для Тургенева Пушкин воплотил в своем искусстве душу, суть русского народа Эту душу, как впрочем и ду. шу каждого народа, составляют два начала - восприимчивость и само- деятельность. Русская же, а стало быть и пушкинская душа, по Тур- геневу, характеризуется двойственно- стью; «восприимчивость ее двойст- венна - и на собственную жизнь и на жизнь других западных наро- дов со всеми ее богатствами и родчас горькими для нас плодами»; само- деятельность ее, неравномерная, по- рывистая, иногда зато гениальная, также двойственна: «ей приходится бороться и с чуждым усложнением и с собственными противоречиями», в Тургенев характеризует самодея- тельность Пушкина как свободное творчество. Это звучит парадоксально, но «сво- бодное творчество» выглядит у Тур- генева, как свобода от народа. Мы не состоянии разделять мнения тех, говорил Тургенев, - которые утвер- ждают, что русский литературный   язык нам «даст один простой народ вместе с другими спасительными учреждениями». Тургенев предвидит возражения: «если поэт в своих тру- дах не будет постоянно иметь в ви- ду, иметь целью родной народ, он никогда не станет его поэтом: народ, простой народ его читать не будет». Но это мало смущает Тургенева, и, верный своей концепции, он продол- жает: «но, милостивые государи, ка- кой же великий поэт читается теми, кого мы называем простым народом? Немецкий простой народ не читает Гете, француаский- Мольера, даже английский не читает Шекспира. Их читает их нация. Всякое искусство есть возведение жизни в идеал: стоя- щие на почве обычной, ежедневной жизни остаются ниже того уровня». Вывод ясен: нация не совпадает с народом, нация выше народа, на- ция - верхушка народа, националь- ное вытесняет народное. Свобода в творчестве; творчество должно быть свободно от народа. Народ - это косная масса, погрязшая в обычной, ежедневной жизни. Народ не читает Гете, Мольера, Шекспира, Пушкина, потому что ему недоступен художе- ственный уровень, идеал искусства. Это естественно, нормально, так было, так будет…