лишерашурная T a a3e

ПУШШКИН

-

СЕРГЕЕВИЧ К. ЧУКОВСКИЙ

АЛЕКСАНДР Л. НИКУЛИН

ТИХОНОВ

H.

вдохновенья Мы удивлены и подавлены. Так работать мы не умеем и не можем. нас напри- Таким раскрытием для мер является чудо Болдинской осе- ни 1830 года. Не в богатой вилле у теплых вод, окруженной волшеб- ной природой, среди друзей и пиров находился поэт. Жил он в маленьком, нищем селе, питаясь щами и кашей - народа, - окруженный холерными карантинами, в дождливые октябрь- ские и ноябрьские дни, Какая-то не- истовая сила, какое-то бешенство труда овладели поэтом. Стихи как будто пишутся сами, рвутсл из рук воображение свой «пестрый мечет фараон». Стихи ухо- дят - является дух прозы, день за днем возникают повести Белки- на. Первая русская реалистическая проза. Мещане, крестьяне, чиновни- ки, гусары, авантюристы толпят ся на тесных страницах. Маленькие люди, о которых никто не писал, начинают жить в лите- ратуре, получают свой голос. «Станционный смотритель», «Гро- бовщик», «Барышня - крестьянка», именно так: коротко, ясно, просто. Даже стихи этото периода изобража-ни ют пейзаж, не радующий глаз, но как бы созданный для фона повестей. ужеДа, все мрачно, но он работает в восторге. «Восторт есть напряженное состоя- ние единого воображения, вдохнове- ние может быть без восторта, а вос- торг без вдохновения не существует». Здесь в Болдине восторг и новение вместе. Планы многих лет хотят быть осуществленными именно сейчас - без передышки, без отды- ха. Здесь кончен «Евгений Онегин». Кончено фактически описание соб- ственной жизни за все годы от из- гнания на берег теплого моря до псковской глуши, от Москвы и Пе- тербурга до Болдина. Заново в вось- мой главе, позже переменившей ну- мерацию, отправляется Онегин в пу- тешествие по знакомым маршрутам. Многое изменилось. Воспоминанья - спутники этого путешествия. Какие б чувства ни таились Толда во мне -- теперь их нет: Они прошли иль изменились… Мир вам, тревоги прошлых лет! Нет, еще вспыхивают эти тревоги, перо дышит гневом, память стано- вится судьей, родится новая песнь романа, которой не жить. Перо па- дает. Этого нельзя печатать. Россия присмирела снова, И пуще царь пошел кутить, Но искра пламени иного Уже издавна, может быть… Нет, это даже хранить опасно - и огонь пожирает десятую главу ро- мана. Конец романа вспыхивает в синеватых отоветах камина. Буквы еще черны, потом они становятся красными и падают пеплом, - и только зашифрованные осколки строф остаются среди бумаг на столе. Но дальше мчится подвиг вдохно- венья. Одна за другой пишутся ма- ленькие пьесы в стихах. Вся печаль, все несовершенство мира - в картинах иных веков, так безопасней; но все такое сегодняш- нее - как будто человечество не может покинуть темных ловушек, расставленных роком,и если ло- вушка меняется, то это только хит- рость для продления мучений. Скупой рыцарь стоит перед Аль- бером, отец и сын готовы вце- питься друг в друга, поразить на- смерть один другого, «Ужасный век - ужасные сердца»-это можно ска- зать и ему в Болдине, и не будет ничего странного в этом. Сальери, завистник, отравляет Мо- царта в расцвете его таланта, и Ка- менный гость убивает восставшего против людей и неба Дон-Гуана,

НАШ ВЕЛИКИЙ СОВРЕМЕННИК «Слушая его рассуждения об иностранной политике или о политике его страны, можно было его принять за мужа, со- старившегося в общественных делах, ежедневно читающего прения всех парламентов. «Друг Пушкина» (Адам Мицкевич). «Le globe» 25 мая 1837 г. Поэзия и проза Пушкина сохрани- ли всю свою прелесть и глубину до наших дней. Это утверждение, разу- меется, не вызывает сомнений. Ге- ниальные произведения сохраняюг воздействие на читателя в течение столетий. Но особое внимание чита- теля вызывают и те работы гения, существование. Для литератора нашего времени мысли Пушкина о драме, о поэзии, некоторые размышления, касающиеся истории России, социального строя чужих стран, представляют великую ценность. «Что развивается в трагедии? Ка- кая цель ее? Человек и народ. Судь- ба человеческая, судьба народная почему Шекспир велик, несмотря на неравенство, небрежность, уродли- вость отделки». Эти строки взяты изстатьи «О драме» (Разбор «Марфы Посадницы» Погодина). В этих нескольких стро- ках драматург нашего времени нахо- дит кратчайшее и самое правильное определение трагедии: «судьба чело- веческая, судьба народная». «Что нужно дгаматическому писа- телю? - продолжает Пушкин. Философию, бесстрастие, государст- венные мысли историка, догадливость, живость воображения, никакого пред- рассудка любимой мысли. Свобода». Как бы в подтверждение своей мы- сли о том, «что нужно драматиче- скому писателю», Пушкин в статье «О Викторе Гюго» пишет: «Бомарше влечет на сцену, разде- вает донага и терзает все, что еще почитается неприкосновенным»… …«Общество созрело для великого разрушения. Все еще спокойно, но уже голос молодого Мирабо, подобно отдаленной буре, глухо гремит из глубины темниц, по которым он ски- тается». Так определяет Пушкин время Бо- марше. Разве это не «государствен- ные мысли историка», которые он требовал от драматического писате- ля? В «Путешествии из Москвы в Пе- тербург» (представляющем как бы полемику с Радищевым, автором «Пу- тешествия из Петербурга в Москву») Пушкин дает картины эпохи, которую переживала Англия его времени: «Прочтите жалобы английских фаб- ричных работников: волоса встанут дыбом от ужаса. Сколько отврати- тельных истязаний, непонятных му- чений! Какое холодное варварство с другой, какая одной стороны, страшная бедность! Вы подумаете. что дело идет о строении фараоно- вых пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян, Совсем нет: дело идет о сукнах г-на Смита или об иголках г-на Джаксона. И заметьте, что все это не злоупотребление, не преступление, но происходит в стро- гих пределах закона». Разве эти строки, написанные Пуш- киным, не показывают нам образо- ваннейшего человека своей эпохи. совершенно отчетливо представляю- щего себе социальный строй Англии, передовой по сравнению с отсталой Россией страны? Разве это не «госу- дарственные мысли историка» и вели- чайшего драматического писателя, со- здавшего «Бориса Годунова»? В той же статье Пушкин как бы мимоходом обнаруживает ясное по- нимание того, что происходит у него на родине, в России. «… Москва, утратившая свой блеск 1 аристократический, процветает в дру- гих отношениях: промышленность, сильно покровительствуемая, в ней оживилась и развилась с необыкно- венною силою. Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, по- кидаемых дворянством». Рукопись Пушкина, помеченная 2 августа 1822 г., написанная в Ки- шиневе, в период дружбы с декаб- ристами Южного общества, содержит в себе характеристику эпохи Екате- рины II. Вряд ли можно найти бо- лее справедливое и точное изобра- жение этой эпохи: «От канцлера до последнего прото- колиста все крало и все было про- дажно. Таким образом развратная го- сударыня развратила и свое госу- дарство, Екатерина уничтожила звание (справедливое название) рабства, а раздарила около миллиона государ- ственных крестьян (т. e. свободных хлебопашцев) и закрепостила воль- ную Малороссию и польские провин- ции. Екатерина уничтожила пытку, а тайная канцелярия процветала под его, перешел из рук Шешковского * в темницу, где и находился до самой ее омерти. Радищев был сослан в Си- бирь; Княжнин умер под розгами. Фон-Визин, которого она боялась, не избегнул бы той же участи, если б не чрезвычайная его известность». Эти строки были написаны в то время, когда царствовал любимый внук «развратной государыни», Алек- сандр I, когда ода, начинающаяся словами «Богоподобная царица Кир- гиз-Кайсацкия орды», считалась пер- лом русской поэзии. Не по адресу ли Державина писал тогда же Пушкин: «Простительно было фернейскому философу превозносить добродетели Тартюфа в юбке и в короне; он не знал, он не мог знать истины, но подлость русских писателей для меня непонятна».

Пушкин и некрасовский Минай ник того строл, который защищает цензура. Но Некрасову образ Пушкина как цензурной жертвы был роднее всего, потому что сам Некрасов тысячи раз испытывал такие же приступы гне- ва, когда цензор кромсал корректуры его «Современника». «Возмутительное безобразие, в ко- торое приведена (цензором) ваша ста- тья, испортила во мне последнюю кровь», - писал, например, он неза- долго до того Льву Толстому, когда цензура искалечила «Ночь в Севасто- поле». «До сих пор не могу ду- мать, об этом без тоски и бешен- ства». Тоска и бешенство. Выразителем этих некрасовских чувств Некрасов в своих стихах сделал Пушкина. В то время, к началу шестидеся. тых годов, в критике установились вульгарные штампы: «Некрасов поэт-гражданин», а «Пушкин - пе- вец красоты». Изображая Пушкина, задыхающим- ся в цензурных тисках, Некрасов тем самым разрушал эти штампы. Можно не сомневаться, что эпизод ский свидетельствовал о его умении с максимальноюточностью водить в стихах услышанные им чу- жие слова. Типографский рассыль- ный Минай существовал в самом де- ле. Этот темный, малограмотный ста- рик понял и по-своему выразил са- мую сущность характераПушкина. Пушкин в его рассказе - вспыль- чивый, благородный и щедрый. Щедрость Пушкина он прославляет не в каких-нибудь выспренних фра- зах, a по-простонародному, очень конкретно: Походил я к Василью В начале шестидесятых годов в близких к Некрасову литературных кругах пачался поход против Пушки- на. Модный в то время писатель Нико- лай Успенский выразил очень рас- пространенное мнение этих обшир- ных кругов, когда заявил в разговоре с Тургеневым, будто Пушкин всю жизнь только и делал, что барабанил в стихах: На бой, на бой, за святую Русь! Это враждебное отношение к Пуш- кину было до такой степени типич- но для некоторых кругов молодежи шестидесятых годов, что Тургенев, со- здавая Базарова, вложил ему в уста ту же самую фразу о Пушкине, как о барабанном поэте. Некрасова в этих кругах ставили гораздо выше Пушкина. Некрасов был смущен их поклонением. Еще в 1856 году он возразил одному из неумеренных своих почитателей: Так, я, по-твоему, великий, Повыше Пушкина поэт? Скажи, пожалуйста!? И когда тот стал доказывать ему, что его поэзия выше пушкинской, личайшим глупцом». Перед Пушкиным он всегда прекло- нялся, и достаточно прочитать его «Княгиню Волконскую», чтобы уви- деть, как обаятельна была для него личность Пушкина. Именно в то время, когда в неко- торых крутах передовой молодежи имя Пушкина вызывало одно лишь презрение, Некрасов счел своей обя- занностью прославить его, и даже не от своего лица, а от лица простолю- дина, «мелкой сошки», типотрафского рассыльного Миная. В разговоре Минай упомянул меж- ду прочим журнал «Современник». Этот журнал был звеном, непосред- ственно связывавшим Некрасова основателем «Современника» Пушки- ным, так как через десять лет после гибели Пушкина редактором его жур- пала стал Некрасов. Потому-то рас- сыльный и говорит между прочим: С «Современником» няньчусь То носил к Александру давно: Сергеичу, А теперь, уж тринадцатый год, Все ношу к Николай Алексеичу - На Литейной живет. «Николай Алексеич», живущий «на Литейной». - он сам, Некрасов. Конечно, рифмуя свое имя-отчество с именем-отчеством Пушкина, он иронизирует по адресу профессиона- ла-рассыльного, у которого для пи- сателей своя собственная табель о рангах. Но из дальнейшего явствует, что в одном отношении «Алек- сандр Сергеич» и вправду представ- ляется «Николай Алексеичу» близ- ким собратом: собратом по тем бес- численным пыткам, которым обоих подвертала цензура. Тут была преемственность полная. В стихах Некрасова рассыльный рассказывает что когда он приносил Пушкину корректуры его сочинений, тот, видя, что они перемараны крас- ными чернилами цензора, приходил в исступление и обрушивался рань- ше всего на рассыльного: …попрекал все цензурою. Если красные встретит кресты, Так и пустит в тебя корректурою: Убирайся, мол, ты! Глядя, как человек убивается, Раз я молвил: сойдет-де и так! - Это кровь, говорит, проливается, Кровь моя, - ты дурак! Пушкин, как жертва цензуры, этот образ шел совершенно вразрез с тогдашними представлениями о ве- ликом поэте, ибо в ту пору, как это ни чудовищно, считали, что он - за одно с цензорами, - опора и побор- колхозе Но когда мысль созвать конферен- цию в своем клубе и сообща потол- ковать о поэте оформилась, то ока- залось, что на селе есть и местные силы. Заведующий избой-лаборато- рией, колхозник Александр Дмитрие- вич Аверьянов, уже не первой моло- дости человек, на досуге читал Пуш- кина, знаком даже с книгой Тыня- нова. С детства его тянуло на книгу, и колхозники поставили его заведы- вать избой-лабораторией. Молодой талантливый Синявин поглощал на посуге десятки книг. Но и самые за- нятые колхозники: председатель кол хоза Егорычев и председатель совета Вятсков - тоже оказались в числе пушкинистов. Те зачитывались и на- бирали знанья на досуге, а эти ра- ботали, организовывали людей на селе и полевом стане и тоже копили опыт. Как дошло дело до конференции, им оказалось очень легко взять тему и обдумать доклад. На конференции в Кременках мы, таким образом, встретились не с од- нородной и безликой группой «сель- ской интеллигенции», а увидели сре- ди докладчиков представителей раз- ных оттенков этой интеллигенции. Надо еще прибавить, что первые до- кладчики (Аверьянов, Синявин и др.) были беспартийными, а вторые (Его- рычев и Вятсков) -- партийцы. Чуть не за день до конференции к ним прибавился старый колхозник Кар- пов. Этот пожилой человек со слегка встрепанным и лукавым лицом му- жичка (остальные выбриты, стриже ны, одеты по-городскому -- пиджач- ная пара, брюки в валенках, свите- ры) обнаружил вдруг особый дар. Пришел в избу-читальню, оперся на палку и тут же продекламировал чуть ли не всю пушкинскую «Пол- таву» наизусть. С «Полтавы» пере- шел на другие стихи и незаметно за- говорил собственными ямбами. Его тотчас включили в конференцию, и он на ней читал своего сочиненья стихи, посвященные Пушкину. Так составилась программа: пять доклад- чиков-колхозников, мальчик Шура Маврин из колхозных ребят и двое

Подвиг Любовь поэта и народа взаимна. Народ на своих бескрайних полях, среди горя и нищеты, носивший не- изменную мечту о грядущем цавстве счастья, народ, ввергаемый в катор- гу невольничьей жизни, имел душу борца и мученика, душу богатыря и неутомимого работника. Немногие, в то время отнеслись к нему, как к брату. Многие отвернулись от него и его горестей, не поверив в него, стыдясь его, не понимая. Пушкин любил народ преданной и умной любовью. Народ не хогел душить поповским ладаном свою жа- жду воли. Народ искал не попа в рожди, он искал Разина. Пугачева. Он сокрушил сам иноземцев, стре- мившихся его вдвойне поработить. Он внал ляхов и армии двунадесяти языков и ливонских рыцарей-граби- телей. Народ победил при Полтаве, народ выгнал Самозванца из Кремля, народ сложил сам предания и были- ны и песни и сказки о своих трудах и подвигах, С детства Пушкин был согреваем его дыханием. И сейчас свободный народ встречается со сво- им бессмертным сыном. одного взгляда не постигнешь. воспроиз-Доживем мы до мирового комму- низма, как дожили до социализма, и в расцвете своих сил и побед ро- дит народ русский нового гения, по-другому неисчерпаемого и по-дру- В это время как особое видение возникает вдруг период, раскрываю- щий как будто все напряжение поз- та во всех его устремлениях и на- мерениях, как будто мы допущены присутствовать при самых тайнах его творчества, как будто именно в этот период он представляет всю совокупность своих возможностей, гому многообразного. Ныне, когда мы погружены в вос- поминания исторические, мы день за днем читаем жизнь, прерванную пре- дательским выстрелом. Мы заново в нее входим. Не сразу мужает даже гений. Пе рисд ученичества, юности, буйства сил, еще не организованных, но уже удивительных, сменяется трудами зрелого мастера. сверхтитаническим напряжением до- казывая нам свое почти беспредель- ное могущество.

встаетенью над миром чума мрачные карантины тамнедалеко уже за Болдиным - душа тоскует Спой, Мери, нам, уныло и про- как никогда: тяжло, Чтоб мы потом к веселью обра- тились пищейБезумнее, чем тот, кто от земли Был отлучен каҡим-нибудь вич деньем. Да, стоит только оглянуться - вот он «дикий рай страны твоet родной», и тишина ночи не о нихли говорит зловеще: о друзьях, которых надо вспомнить: И мрачный год, в который пало столько Отважных, добрых и прекрасных жертв… Там, в столицах, споры, литератур- ные враги готовят пасквили - надо им ответить. И вот ответ критикам- статья, которая наделает шуму, чтоб враг по когтям узнал его в минуту, как он однажды написал. Снова к стиху - но бес полемики еще тут, вдох-сатира просится в атаку. Пусть это будет только шуткой, и великий Байрон - черный вождь меланхо- лии - шутил подчас изрядно, он «Беппо» написал. Нашишем русскую городскую сказку. Нужны новые сло- ва для стихов такого порядка - не будем очень в претензии на стихи и на слова простые. А рядом тихий, утнетенный, нищий народ со своей вековечной мулро- стью и силой непонятного ожидания и с языком, на книжный не похо- жий. Он не дурак, этот народ. Он притворяется Балдой, но никакой чорт его не проведет. Вот она, сказка о попе и работнике его Балде, на- болдинской осени, золотому време- труда, но все еще мало напи- сано. В пять дней воздвигнут причуд- ливый и пестрый «Домик в Коломне», Это там происходит действие на кон- це империи - в далеком Петербур- ге, а здесь, за окном,пустынная Россия. От ямщика до первого поэта Мы все поем уныло… Будет конец этой старой Россин, улегшейся тысячами таких Болдиных по всей шири между семи морей? Надо, чтобы опять заговорил сми- ренный Белкин - пусть пишет он: в сей крайности пришло мне на мысль: не попробовать ли самому что-нибудь сочинить? Чудесные записи из списка источ- ников, особенно одна, отличается ясностью и краткостью слога, напри- мер: 4 мая. Снег. Тришка за груч бость бит. 6 - корова бурая пала, Сенька за пьянство бит. 8 - по- года ясная. 9 - дождь и снег. Тришка бит по погоде. «Страна не имеет столицы своей Горюхиным называемая…» 0, дни н ночи благословленного поэзией Бол- дина, Никак не поймем мы, как можно было в два месяца так бота- тырски обогатить нашу словесность. Кто анает, не повторилась бы еще раз такая осень в жизни позже, если б он остался еще жить. Нет, все дальше шло, как по нитке, в том лабиринте, где путь вел только к гибели. «Страна по имени столицы своей Горюхиным называемая…» Придет ли ей конец? -- спрашивал он, - слу- шая в бессоницу жизни мышью бе- готню. Конец пришел. Нет больше Горю- хинской страны - есть могучая цветущая страна Советов, надежда народов всего мира, оплот трудящих- ся, которая сегодня празднует в славе и любви своего первого и не- превзойденного поэта - Александра Сергеевича Пушкина.

Андреичу, Да гроша от него не видал, - Не чета Александру Сергеичу: Тот частенько на водку давал. Словом, в двух поэмах, где у Не- красова выведен Пушкин в качестве живого персонажа, ему придан ча- рующий облик человека щедрого, простого, горячего, свободолюбивого, любящего, вдохновенного, мужествен- ного - то-есть именно такого, каким ощущает его наша эпоха. 

Кончаются эти «Исторические заме- чания» (так они были названы редак- торами в те тоды, когда уже Пушкина не было на свете) следующими сло- вами мадам де Сталь, в переводе са- мого Пушкина: «Правление в России есть самовла- стие, ограниченное удавкою». Как известно, «удавка» ограничила самовластие Павла I. Так писал двадцатитрехлетний вольнодумец Пушкин. В главе «Русское стихосложение» (из статьи «Путешествие из Мооквы в Петербург») мы находим поучи- тельные строки Пушкина-критика: «Думаю, что со временем мы обра- тимся к белому стиху. Рифм в рус- ском языке слишком мало. Одна вы- зывает другую. Пламень неминуемо тащит за собой камень. Из-за чувства выглядывает непременно искусство. Кому не надоели любовь и кровь, трудный и чудный, верной и лице- мерной, и проч.». Когда перечитываешь стихи В. Маяковского, чувствуешь титани- ческую борьбу поэта, борьбу за риф- мованный стих. В «Разговоре с фин- инспектором о поэзии» Маяковский писал о том, что может быть только в Венецуэле найдутся две, три но- вые рифмы. Маяковский выходил из этого трудного положения поистине с виртуозным блеском. Если он и не обратился к белому стиху, то во вся- ком случае понимал всю трудность поисков новой, своеобразной формы стихосложения. В повседневных трудах Пушкина- публициста, Пушкина-критика мы слышим голос нашего великого со- временника, хотя этот наш современ- ник и жил более ста лет назад. * Домашний палач кроткой Ека- терины, Примечание Пушкина.



Портрет А. Пушкина работы

Павла Соколова

же колхозники, большею частью пи- томцы ульяновского Педаготического института. 3

явил совершенно другой интерес: ка- кие силы, какое доброе вмешатель- ство не дали погибнуть Пушкину, сделали его тем, что он есть, -- вот о чем повел речь колхозный доклад- чик. Обороты его против воли сма- хивали местами на эпос: «Готовили из него крушного чи- новниика, а хвать - вышел на- родный поэт. И не знал царь, что теперь делать с Пушкиным». И невольно встает перед вами то, о чем вы раньше как-то меньше думали - встает хоть и спящая, но великая сила народа, встает русская деревня, добрая сморщенная ладонь как будто слабенькой старушки, но ты не смотри, что она слаба, - это «наша»; и цыгане у костра … это «наш брат» и чеченка, и чеченец в своем ауле работник, - это ведь тоже «наш брат». А на той сторо- не - французское чванство, господ- ские фасоны, царь. И борьба пред- стает уже в другом свете: наносное, чужое мешает Пушкину, а свое, родное, помогает Пушкину насыщает его, встречается ему на каждом шагу его жизни, подобно разным веточкам, ручейкам и львиным головам в сказ- ках которые помогают спастись и выбраться. И думаешь, как же бо- гато и счастливо жил Пушкин по сравнению с тем, как жил другой какой-нибудь человек его круга. Сколько мест изездил народу пере- видал, и какая же силища был этот Пушкин. «Царь пытается так и этак сжить Пушкина. А Пушкин пи- шет и пишет. Видя, что ссылками не покорить Пушкина, царь при- нялся с другого конца. Вызвал его к себе и говорит: я тебе про- щаю вольность твоего юношества. Буду сам твоим цензором. Думал царь - перейдет поэт на его сторону. Но Пушкин и на эту удочку не пошел. Хоть он и был дворянин, хоть царь и пожаловал зму чин, но не удалось заполо- нить поэта, направить ето мыс- ли». Другой не трагический, а ве- селый и сильный Пушкин. И слушая речь докладчика, смутно, каким-то тайным проблеском думаешь. что ведь Пушкин и действительно был отчаянно веселый человек в жизни, почему же мы, люди моего круга, перестали это в нем ощущать? Но как же смерть? Аверьянов и про нее нашел совсем другие слова: «Тут царь Николай разгневался, но прямо напасть на Пушкина не решался, А царские прислуж-

М. ШАГИНЯН

«Помещик аккуратно записывал в дневник, какая нынче погода и какой из крепостных был на сегодняшний день бит. Картина яркая, товарищи». Откуда это? Из «Истории села Го- рюхина», А Егорычев идет дальше, он раз ясняет, что такое дворовые крестьяне, работавшие на помещиков, «при их дворах». «Об их положении можно судить по «Капитанской дочке». Там описан тип слуги, Савельич. По натуре человек он хороший, ду- ша-человек. А что же с ним сде- лали хозяева? Поехал Савельич со своим хозяином в Оренбург. Там оба попали в плен Путачеву. Стал Пугачев вешать его хозяина. a. Савельич предлагает Пугачеву вешать себя вместо него. Это хо- луйство - тоже результат по- мещичьей власти, На месте Са- вельича каждый из нас пошел бы   c Пугачевым, а он вступился за помещика». Няня Татьяны «спокойшо повест- вует, как ее двенадцати лет просва- тали». А какая же у нас старуха станет об этом «спокойно повество- вать»? Но вот Егорычев от Пушкина переходит к проигрыванью крестьян целыми деревнями в карты, к об- мену их на собак, к тому, как за- ставляли женщин кормить грудью щенков, как «в порядке издевки давали своим крепостным какие хо- тели фамилии», да что далеко ходить: «Вы должно быть знаете, что дед нашего предсельсовета был сослан в Вятку. Его настоящая фамилия Кузьмин, а с тех пор за ним закрепилась кличка Вят- сков». Егорычев заговорил о родном селе, о людях этого села, о социалистиче- ском труде, и ккак мы раньше, пом- ните, товарищи, батрачили на своих кулаков, Ершова и Рябова», - а те- перь «труд стал иным», «Мы позо- ром считаем, что у нас еще 38 не- грамотных, а ведь раньше потоловно вся деревня была неграмотная!», И какие выросли люди: «Вы знаете тов. Завороткина. помощника, командира полка по политчасти? Он кончил высшую политическую школу. Мог ли раньше крестьянин мечтать об этом? А Миша Сазонов? Был бат- рак, а теперь учитель средней школы, А помните рассказ няни Окончание см. на 7 сто.

ники наняли проходимца, при- емыша бельгийского посла, тот и побился с Александром Серге- евичем на дуэли… Так по-глупому сто лет назад тридцати семи лет отроду и погиб человек». Это было сильно, искренне, убеж- денно рассказано колхозником, а консультант сидел в зале и разво- дил в растерянности руками («не по конспекту!»). Было ли правильно старое чтение биографии Пушкина? Да. Судьба поэта, загубленного царизмом, была трагична, и мы, жившие при цариз- ме, видели его судьбу именно с этой е трагической стороны. Правильно ли передал биографию Пушкина колхозник? А почему же неть Ее передал тот, кто свергнул и раздавил царя, свергнул и разда- вил частную собственность, кто от- праздновал новый закон, право на труп и дояг труда. Судьба Пуш- кина не только трагична. И разве этот новый человек в его собствет- ном новом мире не смеет увидеть великого народного поэта с той сто- роны, с какой он ему понятней? И разве Пушкин все же, несмотря на царизм, не стал Пушкиным? Био- графия, данная колхозником, тоже правильная. Но это новая биография  и более полная биография. Когда Аверьянов под град апло- дисментов ушел о эстрады, ему на- встречу оживленно и радостно под- нялся другой докладчик, тоже имею- щий что «сказать от души». 4

И вот мы сидим в зале колхозного клуба и готовимся слушать. Клуб бревенчатый. Лампы под потолком маленькие, керосиновые. Места мало. На дворе мороз 15 градусов, холод течет в щели, а в клубе жарко: си- дят и стоят плечо к плечу шестьсот человек. Пришли гости и из сосед- них колхозог, приехали городские. Слово принадлежит первому до- кладчику, Александру Дмитриевичу Аверьянову, «Жизненный путь Пушкина». Честно признаюсь, мы с соседкой, слушая эту первую речь, не могли удержать глаза на сухом месте. Реакция была эмоциональная, сразу на все - на это лицо с на- чесом, бритое, городское (но спусти волосы, остриги их скобкой, спусти бороду, натяни зипун, - и вот он, старый забитый, излукавившийся от горькой нужды некрасовский мужи- чок. А мужичка и нет! Стоит, смот- рит на вас прямым взглядом, говорит свободною речью. без текста, без всякой бумажки в руках, рассказы- вает жизнь Пушкина, знакомую вам до оскомины, но рассказывает, пре- вращая ее почти в легенду, - совер- шенно уже новый человек) Аверь- янов начал: родился там-то и там-то родители такого-то роду, «между собой говорили только по-французски, Родной свой язык считали подлым. Если б не нянь- ка, Арина Родионовна, из наших, из крестьян, - пропал бы Пуш- кин Александр Сергеевич для на- рода. Нянька обучила его пра- вильной речи, дала ему понятие, как народ живет и чем дышит». Уже с этого лейтмотива началось расхожденье у Аверьянова с тем, как мы, русские читатели, сто лет читали и читаем биографию Пушкина. Пер- вым прочел ее для нас в своем над- гробном слове Лермонтов, и на сто лет именно это чтенье и звучало правильно. По этому чтению мы давали выход горечи, искали, как шаг за шатом поэт погибал, видели и находили, исследовали и называли все темные силы, служившие его гибели, загонявшие его в смерть Биография Пушкина была для нас биографией трагической. И отавуки того, как читали ее мы, у Аверьяно- ва тоже остались, но остались в чу- жих, взятых у консультанта и легко,

Пупкин в

не замечательный, устроил и провел  в ночь под 1937 год конференцию, посвященную памяти Пушкина. Из газет нам известно, что такая конференция не новость, их уже устраивали в нескольких деревнях, Но кременской посчастливилось: местные газетные работники. чере- дуясь, с карандашом в руках успели ее почти всю записать дословно. Мы поэтому можем уже изучить ее ма- териалы. И если раньше газеты, со- общая о факте, делали ударенье на нем самом, то есть на том, что кол- хозник читает Пушкина, Пушкин во- шел в колхоз, - то сейчас, благода- ря кременской конференции, мы уже видим, как читает колхозник Пуш- кина и что именно он в нем схватил и выделил. Ведь не только книга, а и самое чтение может быть законсервировано. Есть замечательное русское выраже- ние: «за семью печатями». Чтение, его установившийся обряд, может за- печатать любую книту семью печа- тями. Для того, чтобы наше время смогло сказать о Пушкине свое слово, нам надо не умножать бесконечно во всех видах и жанрах старое чтение Пуш- кина, обряд, законсервировавший нам  его тексты, а прислушиваться к то- му, как эти тексты читает новый в нашей стране человек, что он из них вычитывает и как он ими жизненно пользуется. Скажут, - нельзя слу- шать Пушкина с голоса малограмот- ного человека, мы призваны учить этого человека, ставить ему голос, раскрывать ему глаза на Пушкина. Но я спрашиваю: видели вы этого малограмотного пушкиниста? Слыша- ли его? Нет? Так посмотрите и по- слушайте. 2

Город Ульяновск замечателен тем. что в нем очень много старой исто- рии и с него начинается новая ис- ория. Новая начинается с дома на Стрелецкой улице, где родился Владимир Ильич, а старой сколько хочешь на каждом шагу, Здесь и дворянский особняк Языковых и красный купеческий дом Гончаро- вых, и минаевские, тургеневские ка- рамзинские места вокруг, и жили масоны, и гостила царица Тамара, и приезжал Петр Первый, и приез- жал Пушкин, Если начать рассказы- вать об Ульяновске, можно три дня не кончить, Так вот, в двадцали вер- стах от него стоит по косотору не- большое село Кременки, а в нем колхоз «Первенство». Село, если при- ехать зимой, - голая пригоршня ве- ликорусского типа изб. хмуроватых прямоугольных, со скалной крышей никак не похожих на южные «ма- занки» с их глиняными побеленными заборами и вишней в саду, Кременки ничем решительно не знамениты. Правда, сюда в восьмидесятых годах приезжал на долгушах инспектор на- родных училищ. Но этот человек ез- дил по всем деревням своей губер- ии, а в Сенгилеевском уезде помнят  его десятки сел, помнит и Бело- ключье, и Лукино, и Подячево, и сам Сенгилей Есть старики, которые рас- сказывают, как он вылезал у ямской избы из саней, собирал сход, как занемелыми от мороза губами кар- тавил быстро, горячо, убедительно, и тут же постановляли всем сходом от- крыть школу, - этот человек был Илья Николаевич Ульянов. Но Кре- менки, хотя он и ездил туда, Ильи Николаевича не помнят. Колхоз «Первенство» тоже ничем особенно не выдается. Хоть он и считается передовым, но многие дру- гие вокруг тоже считаются передо- выми. На трудодень выдают в нем, кроме всего прочего, яблоки. - уль- яновский край - яблочный край, и в каждой избе их мочат и угостят вво моченым яблоком. Еще в Кре- менках имеется неполная средняя школа, директором школы - комсо- молец Алексей Михайлович Круглов. И вот этот колхоз, ничем особенным

Темой овоей Николай Иванович Егорычев, председатель колхоза, взял сравненье «Деревня пушкинских вре- мен и социалистические Кременки». Егорычев - партиец. Он воспитан на чувстве разницы двух миров; привык сопоставлять. И первое вре- мя кажется, будто его речь только вводит обычный корректив в речь Аверьянова и ничего больше: наместо аверьяновской народной силы, обе- регавшей веселого богатыря Пушкина, опять появляется «рабство «заклейменное Пушкиным», «описан- ное поэтом во всем его бесправин», время пере- доски до дос- сидящая ря- «Больно уж его бригадир, и не каждый город». Но даже заглянув в выискивает в нем све-  жие примеры, толкуя их по-своему: и Егорычев вряд ли имел листать Пушкина «от ки», Его жена Нюра, дом с нами, говорит: загрузили: и парторг, и председатель, чуть ли день вызывают в в такой спешке, едва Пушкина, он

Идея пушкинской конференции в Кременках родилась через школу. Ребята «проходили в классе Пуш- кина»; они вздумали «читать вслух родителям»; на чтенье «стали схо- диться соседи», для удобства «читку перенесли в избу-читальню», - вот краткая схема развития колхозного пушкинизма, вероятно и не в одних только Кременках.

местных учителей, один - ордено сразу же распознаваемых фразах. А носец. А местные учителя - это те там, где он говорил от себя, он про-