Литературная газета № 33 (669) 3 ПОСЛЕ ЛЕНИНА СМЕРТЬ ГОРЬКОГО-САМАЯ ТЯЖЕЛАЯ УТРАТА ДЛЯ НАШЕЙ СТРАНЫ ДЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА крatоsqiae азonoadду хidнаnsтиpoing (В. МОЛОТОВ) М. Горький в фото М. ГОРЬКИЙ И. БАБЕЛЬ М. Горький в фото  1910 год. Pазрье Середина 80-х rr. и го выбор беллетристического или пуб- лицистического жанра. Это обстоятельство влекло за собой существенную особенность творчест- ва Горького, все его своеобразие и его величие как писателя: подобно тому, как в своей художественной прозе Горький был прекрасным пуб- пицистом, подобно этому в своей пуб- лицистике он был великолепным ху- дежником. В том-то и дело, что, пере- ходя от беллетристики к публицисти- ке, Горький не переставал быть ху- дожником. По богатству образов, по яркости выразительных средств, по тонкости отделки и вместе с тем по истинно художественной простоте изложения публицистика Горького со- перничает с его художественными произведениями. Наибольшего расцвета и по богат- ству тематики, и по силе выражения, и по задушевности изложения пуб- лицистика Горького достигла в пос- ледние годы его жизни. Примерно с 1927 года идет длинный ряд публи- торых он откликается на те или иные крупные полутические события, до- стижения социалистического строи- тельства, успехи культурной револю- ции. Прежде всего Горький выступает на защиту социалистической родины против всех врагов страны социализ- ма. Он, как никто знал все житей- ские улицы и закоулки царской, бур- жуазно-помещичьей России, всю ее скверну и мерзость, весь гнет, тяго- тевший над народом, Поэтому-то он обрушивался с такой поистине ги- гантской силой на всех врагов социа- лизма. С другой стороны, видя изу- мительные успехи социалистического строительства, меняющие не только но и всю социальную природу продадут, вы в стному вас затормошат, усыпят, и увянете, притворившись деревом цвету… Честному же человеку, че- литератору и революционеру пройти по этой дороге - великая честь, на каковые нелегкие действия я вас, сударь, и благословляю… ло Надо думать, в моей жизни не бы- часов важнее тех, которые я про- вел в редакции «Летописи», Выйдя оттуда, я полностью потерял физиче- ское ощущение моего существа. В тридцатиградусный, синий, обжигаю- щий мороз я бежал в бреду по гро- мадным пышным коридорам столицы, открытым далекому темному небу, и опомнился, когда оставил за собой Речку и Новую Деревню… Прошла половина ночи, и тогда только я вернулся на Петербургскую сторону, в комнату, снятую накануне у жены инженера, молодой неопыт- ной женщины. Когда со службы прч- шел ее муж и осмотрел мою загадоч- ную и юную персону, он распорядил- ся убрать из передней все пальто и галоши и закрыть на ключ дверь из моей комнаты в столовую. Итак, я рернулся в свою новую квартиру. За стеной была передняя, лишенная причитавшихся ей галош и накидок, в душе кипела и заливала меня жаром радость, тиранически требовавшая выхода. Выбирать было не из чего. Я стоял в передней, чему- то улыбался и неожиданно для себя открыл дверь в столовую. Инженер с женой пили чай. Увидев меня в этот поздний час, они побледнели, особен- но у них побелели лбы. - Началось, - подумал инженер и приготовился дорого продать свою жизнь. Я ступил два шага по направлению к нему и сознался в том, что Максим Горький обещал напечатать мои рас- сказы. Инженер понял, что он ошибся, приняе сумасшедшего за вора, и по- бледнел еще смертельнее. - Я прочту вам мои рассказы, -- сказал я, усаживаясь и придвигая к себе чужой стакан чая, - те расска- зы, которые он обещал напечатать… Краткость содержания сопернича- ла в моих творениях с решительным забвением приличий. Часть из них, к счастью благонамеренных людей, не явилась на свет. Вырезанные из жур- налов, они послужили поводом для привлечения меня к суду по двум статьям сразу -- за попытку ниспро- нортотаносующий строй и за соотобул ноло мной должон восставший в конце февраля народ сжег обвинительное заключение, a вместе с ним и самое здание Окруж- ного суда. Алексей Максимович жил тогда на Кронверкском проспекте. Я приносил ему все, что писал, а писал я по одному рассказу в день (от этой си- стемы мне пришлось впоследствии отказаться с тем, чтобы впасть в про- тивоположную крайность). Горький все читал, все отвергал и требовал продолжения. Наконец, мы оба уста- ли, и он сказал мне глуховатым своим басом: - С очевидностью выяснено, что ничего вы, сударь, толком не знаете, но догадываетесь о многом… Ступай- те-ка посему в люди… И я проснулся на следующий день корреспондентом одной неродившей- ся газеты, с двумя стами рублей под - емных в кармане. Газета так и не родилась, но под емные мне пригоди- лись. Командировка моя длилась семь лет, много дорог было мною исхоже- но, и многих боев я был свидетель. Через семь лет, демобилизовавшись, я сделал вторую попытку печататься и получил от него записку -- «Пожа- луй, можно начинать»… И снова, страстно и непрерывно, стала подталкивать меня его рука. Это требование увеличивать непре- станно и во что бы то ни стало число нужных и прекрасных вещей на зем- ле - он пред являл тысячам людей, им отысканных и взращенных, а че- рез них и человечеству. Им владела неослабевавшая ни на мгновенье не- виданная, безграничная страсть к че- ловеческому творчеству. Он страдал, когда человек, от которого он ждал многого, оказывался бесплоден. И счастливый, он потирал руки и под- мигивал миру, небу, земле - когда из искры возгоралось пламя… за, же ным ке», были но А. была Свою публичную писательскую де- ятельность Горький начал с расска- помещенного им в газете. Вскоре он стал профессиональным газет- работником, но его заметки, очерки, статьи, корреспонденции в газетах - и в «Нижегородском лист- и в «Самарской газете», и в «Одесских новостях» - не были ре- месленничеством без души, хотя и обусловлены элементарной пот- ребностью заработка для жизни; на- против, они шли от жизни, прелом- ленной в социально крайне воспри- имчивом уме Горького и прочувство- ванной в его горячем и отзывчивом на человеческое страдание сердце. Мож- сказать, что хроникерские заметки Пешкова, фельетоны Иегудиила Хламиды, вся эта газетная работа, требовавшая постоянного , беспре- рывного кипения в горниле жизни, дорогой Горького в большую Горький настолько сроднился с га- зетными столбцами, что когда впос- жизни чувствовал необходимость го- ворить с читателем срочно, немедлен- сейчас же, ибо не говорить уже мог, - он всегда откладывал пе- беллетриста и брался за перо пуб- лициста. но, не ро В публицистике он видел равно- правный литературный жанр, имею- щий свое основание и необходимо обуславливаемый конкретными обсто- ятельствами. Часто возникали такие мысли, которые могли найти наиболее адэкватное выражение и дать наи- больший эффект только в том случае, если они были выражены именно в публицистическом плане. Вот эта наи- большая адэкватность формы идей- ному содержанию и наибольшая эф- фективность и определяли у   Горько- лицо, Лет двадцать тому назад, находясь в весьма нежном возрасте, расхажи вал я по городу Санкт-Петербургу с липовым документом в кармане и - Публика олоqяНачало Неопубликованный отрывок из повести его прозе. И в этом, независимо от других особенностей пьес Горького, их достоинство. Горький-публицист говорит со сцены не обязательно сло- вами того или иного своего персона- жа, он товорит пьесой в целом, на какую бы тему она ни была написана и кого бы он в ней ни выводил. Романы Горького - еще большее доказательство этого замечательного единства искусства и публицистики. Популярнейший среди рабочих чита- телей всех стран роман «Мать» дает незабываемый образ революционер- ки-матери рабочего. Но сюжет ро- мана не исчерпывается художествен- но рассказанной историей одной ра- бочей семьи. Его сюжет революция 1905 года в целом. Весь публицисти- ческий стержень романа, усиливая его познавательное и революционно- действенное значение, привлекает к горьковской «Матери»сердца рабочих В романах Горького налицо тесней- В романах Горького налиновником- публицистом - перекличка, при ко- торой разными голосами, т. е различ- ными срздствами, художник и пуб- лицист делают одно дело - разобла- чают контрреволюционные социаль- силы, вселяют к ним ненависть в умах читателей. А это дает еще но- вый аспект всему литературно-худо- жественному творчеству Горького в его связи с публицистикой. Речь в данном случае идет не о публицисти- ческом плане художественных произ- ведений, а о выполнении художни- ком, его средствами, того, что своими средствами выполняет публицист. Еще в конце 1901 - начале 1902 года В. И. Ленин в своей знаменитой брошюре «Что делать» писал: «Чтобы стать социал-демократом, Душная летняя ночь, без звезд и луны, властно окутала город и как большое, утомленное животное он глухо рычал, погружаясь в сон. Медленно и зловеще двигались черные облака, опускаясь тяжелым покровом все ниже и ниже к земле, тюкрытые пылью деревья городско- го сада стояли неподвижно, точно они задохнулись и умерли в душной тьме. В темный, густо заросший угол сада, где я лежал, доносилась воен- ная музыка, - играли марш, в нем был слышен топот лошадей, плач женщин, чья-то прощальная песнь, и эти звуки, сливаясь с ними, за- глушало тяжелое дыхание паровой машины на осветительной станции. Где-то далеко, во тьме среди де- ревьев тревожно сверкали огни, и казалось, что они хотят оторваться от земли и улететь в печальное, темное небо. Я лежал на старой, расшатанной скамье, под кустами акации, при- слушивался, как голод сосет мое те- ло, у меня кружилась голова от слабости, и острое чувство злобы на жизнь - еще недавно терзавшее меня так же мучительно, как голод теперь, - это чувство умирало во мне. Из-за поворота аллеи показалась маленькая круглая фигурка женщи- ны. Неторопливо и качаясь с боку на бок, она подходила ко мне все ближе, вполголоса напевая, и скоро я разобрал слова ее песни. Просидела день без дела, Капитал свой весь проела… Мелодия звучала задумчиво и грустно, но когда женщина замети- ла меня на скамье, она весело, заигрывающим тоном проговорила: Батюшки, кто-то лежит… ай, страх какой. Я не ответил, не пошевелился. И она прошла мимо, зорко при- сматриваясь ко мне, а пройдя, запе- ла снова, но уже громче и с удаль- ством: Мил дерется, коль не сыт, Милый сытый только спит… Эх, я ушла бы от него, Да нет на свете никого. Ее песня оборвалась. Мне показалось, что если я сяду и крепко сожму живот руками, то не буду так сильно чувствовать сухую боль голода. Тяжело повернув- шись, я сел. Скамья жалобно за- скрипела, и этот стонущий, тонкий звук заставил женщину оглянуться, Одинокая, тяжелая капля дождя упала мне на руку, и я зачем-то слизал ее языком. Женщина незаметно воротилась и встала против меня. … Ты что тут сидишь? -- спро- сила она. -- Пьяный, что ли? Уйдите, - ответил я. Я не пьян… и… вам не нужен… - Да мне и никто не нужен, - спокойно и звонко сказала она. ＿ Наплевать мне на всех вас. Она подошла к скамье, села ря- дом со мной, зажгла спичку и, осве- тив мое лицо, протянула насмешли- Bо: Н-ну и рожа… Она закурила папиросу и ста- ла раскачивать корпусом, ска- мейка от этого скрипела, а мне ка- залось, что этот жалобный скрип раздается в моем теле. Папироса, вспыхивая, освещала лицо моей со- седки. Это было миленькое круглое русское девичье лицо, с голубыми ясными глазами и еще не погасшим румянцем на полных щеках. Из неопубликованного питератур- ного наследия Горького большой ин- терес представляет повесть «Публи- ка», написанная в начапе 900-хгодов, Она состоит из пяти новелл, одну из которых мы публикуем.

- Больной, что ли? - спроси- в лютую зиму - без пальто, Пальто, ла она. Да, - ответил я Я пошла бы к свому краю, Да родилась где - не знаю… пропела девушка тихонько и в нос. Потом, не глядя на меня, спросила: - Ночевать негде? Негде… Ну, вот. А я… всегда найду себе место… только захотеть… Ну, однако, не хочу… И она, упрямо тряхнув головой, отшвырнула папиросу в кусты. - Не хочу… Ты -- голодный? Да, - тихо сказал я. A я сытехонька… час назад - щи ела в трактире и кот- леты… с луком… Горячие котлеты… вкусно. Чай - поел бы котлет? Она засмеялась, звонким смехом, похожим на холодный звук разби- ваемого стекла. Мне захотелось уйти, но, встав …на ноги, я пошатнулся и понял, что лучше уж сидеть здесь, чем валять- ся где-нибудь на улице. Не деркат ножки-то! … за- метила моя соседка и в ее голосе - ине мне показалось прозвучала какая- то радость. я C минуту она молчала. Музыка перестала играть, и теперь в возду- хе было слышно только усталое, тяжелое дыхание машины. -Слушай! - вдруг, ласково и негромко, заговорила девица, - Хо- чешь я тебе дам… … близко на- клоняясь ко мне, -- двугривенный? а? Хочешь, ну? - Дайте… - тихо сказал я, - вам отдам… потом… От предвкушения возможности поесть я даже задрожал всей жадной дрожью голодного. -Видишь? Вот он двугривен- ный… вот! Сколько на него можно купить, Ты подумай!… два дня сыт будешь! Ну, дать? Я молча протянул руку. - Значит, дать? Бдруг она громко засмеялась, уда- рила меня по руке, широко размах- нулась и кинула монету в кусты. Я слышал тихий металлический вал звон - это двугривенный задевал ова ветки, падая на землю, во тьму. Не понимая ее поступка, я мол- ча смотрел на нее. А она, отступив на шаг от меня, наклонилась и злым громким голо- сом заговорила: -Видишь? Ты думал и вправ- ду -- дам я тебе на хлеб, Как же, нашел дуру… И если бы вас тут сотня с голоду издыхала - все равно… Прощай… Она цинично выругалась и пош- ла прочь от меня. Но шагах в пяти снова остановилась и дрожащим го- лосом, в котором мне почудились слезы, глухо заговорила: … Может ты и невинен, может и хороший человек… а - на вот! Терпи, за товарищей терпи, -- по- нял? А я буду знать, что и сама тоже… Хоть один раз… одну соба- ку прищемила… Голос ее обрывался и звучал все глуше. А мне казалось, что в лицо мое бьют тяжелыми, липкими комья- ми грязи, и я дрожал от боли, ос- корбления, болей голода… и оттого дрожали… еще, что я понял боль и муку ее сердца, отравленного грязью жизни. Она пошла дальше, и ее малень- кая фигура растаяла во тьме. Но издали, из густой тьмы до меня еще раз донесся ее голос: - Скажи им… подлецам… коли не издохнешь тут… Вокруг меня стало мертвенно ти- хо, только машина все вздыхала тяжелыми вздохами измученного жи- вотного, да огни вдали испуганно И земля подо мной кружилась, качалась, как будто пытаясь сбро- сить меня куда-то с груди своей, загрязненной людьми. надо признаться, у меня было, но я не надевал его по принципиальным соображениям. Собственность мою в ту пору составляли несколько расска- зов -- столь же коротких, сколь и рис- по го кованных. Рассказы эти я разносил редакциям, никому не приходило в голову читать их, а если они кому и попадались на глаза, то производи- ли обратное действие. Редактор одно- нз журналов выслал мне через швейцара рубль, другой редактор сказал о рукописи, что это сущая че- пуха, но что у тестя его есть мучнойЧерную лабаз и в лабаз этот можно посту- пить приказчиком. Я отказался и по- нял, что мне не остается ничего дру- гого, как пойти к Горькому. В Петрограде издавался тогда ин- тернационалистский журнал «Лето- пись», сумевший за несколько меся- ковсуществования оделаться лучшим его был горактром му на Большую Монетную улицу. Сердце мое колотилось и останавли- ралось. В приемной редакции собра- лось самое необыкновенное общество из всех, какие только можно себе представить: великосветские дамы и так называемые «босяки», корейские революционеры и арзамасские теле- графисты, духоборы и большевики. Прием должен был начаться в 6 ча- сов. Ровно в шесть дверь открылась, и вошел Горький, поразив меня своим ростом, худобой, силой и раз- мером громадного костяка, синевой маленьких и твердых глаз, загранич- ным костюмом, сидевшим на нем меш- ковато но изысканно Я сказал: дверь открылась ровно в шесть, Всю жизнь он оставался верен этой точности, - добродетели старых, умелых, уверен- ных в себе рабочих. Посетители в приемной разделялись на принесших рукописи и на тех, кто ждал решения участи. Горький подошел ко второй груп- пе. Походка его была легка, бесшум- на, я бы сказал - изящна, в руках он держал тетради; на некоторых из них его рукой было написано боль- ше, чем рукой автора. С каждым из них он говорил сосредоточенно и дол- го, слушал собеседника с всепоглоща- ющим жадным вниманием. Мнение свое он высказывал прямо и сурово, во выбирая слова, силу которых мы уз- нали много позже, через годы и деся- тилетия, когда слова эти, прошедшие в душе нашей длинный, неотврати- мый путь, сделались правилом и на- правлением жизни. Покончив с авторами, уже знако- мыми ему, Горький подошел к нам и стал собирать рукописи. Мельком он взглянул на меня, Я представлял тогда собой румяную, пухлую и непе- ребродившую смесь толстовца и со- циал-демократа, не носил пальто, но был вооружен очками, замотанными вощеной ниткой. Дело происходило во рторник. Горький взял тетрадку и сказал: - За ответом в пятницу. Неправдоподобно звучали тогда эти слова… Обычно рукописи истлевали в редакциях по нескольку месяцев, а чаще всего - вечность. Я вернулся в пятницу и застал но- вых людей: как и в первый раз, среди них были княгини и духоборы, рабо- чие и монахи, морские офицеры и гимназисты. Войдя в комнату, Горь- кий снова взглянув на меня беглым своим мгновенным взглядом но оста- опостодок. Все ушли. Мы остались одни, Максим Горький и я, свалившийся с другой планеты, из собственного нашего Марселя (не знаю, нужно ли пояснять, что я го- ворю об Одессе). Горький позвал меня в кабинет. Слова, сказанные им там, решили мою судьбу. - Гвозди бывают маленькие, - сказал он мне, - бывают и большие, с мой палец, - и он поднес к моим глазам длинный, сильно и нежно вы- лепленный палец, - писательский путь, уважаемый пистолет (с ударе- нием на d), усеян гвоздями, преиму- щественно крупного формата, Ходить по ним придется босыми ногами, кро- ви сойдет довольно, и с каждым го- дом она будет течь все обильнее… Слабый вы человек - вас купят и ликого писателя. рабочий должен ясно представлять себе экономическую природу и соци- ально-политический облик помещика и попа, сановника и крестьянина, студента и босяка, знать их сильные и слабые стороны, уметь разбираться в тех ходячих фразах и всевозможных софизмах, которыми прикрывает каж- дый класс и каждый слой свои эго- истические поползновения и свое настоящее «нутро», уметь разбирать- ся в том, какие учреждения и законы отражают и как именно отражают те или другие интересы, А это «ясное представление» не почерпнешь ни из какой книжки, его могут дать только живые картины и по горячим следам составленные обличения того, что происходит в данный момент вокруг нас». Такими «живыми картинами», та- кими «по горячим следам составлен- ными обличениями» и являются рас- сказы и романы А. М. Горького.литературу. Разоблачение звериного быта капи- талиома, внедрение в души читате- революционную борьбу как на един- ственный путь преодоления капита- листической мерзости, обоснование того, что только революционный ра- бочий класс может быть руководите- лем в этой борьбе и освободителем человечества, -- все это и составляет идейно-публицистический план худо- жественного творчества А. М. Горь- кого. Но если Горький пронизывал свое художественное творчество острой публицистической мыслью, то, конеч- но, для него было вполне естественно и самому браться непосредственно за перо публициста. Эта непосредствен- ная деятельность публициста сопро- вождает весь литературный путь ве-  

1895 год.

1915 год.

1919 год.

Конец 90-х гг.

страны, Горький переживал новую юность. Он не мог молчать, и на столб- цах газетных статей спешил поде- литься со старыми и новыми поколе- ниями читателей своей радостью. Публицистические статьи Горько- го последних лет - это гимн социа- лизму, который из мечты, идеи ста- новится и уже стал действительно- стью, и притом гимн, слагаемый ста- рым борцом, который сам не только мечтал о социализме, но и боролся за него. Немудрепо, что для него бы- ли радостны и достижения в области промышленности, и успехи коллек- тивизации в сельском хозяйстве и укрепление Красной армии, и реаль- ные свидетельства освобождения жен- щины, и чудесные поколения моло- дой поросли -- пионеры, и расцвет культуры в СССР. Этим темам посвящены многие и многие статьи Горького В малых и больших темах своих публицистических статей перед на- ми все тот же Горький -- великий друг трудящихся, гениальный худо- жник слова, вдохновитель в борьбе за коммунизм. В статье «Десять лет» в 1927 году Горький писал: «Всю мою жизнь я видел настоящими героями только людей, которые любят и умеют рабо- тать, людей, которые ставят себе целью освобождение всех сил чело- века для творчества, для украшения нашей земли, для организации на ней форм жизни, достойных челове- ка». В первом ряду таких людей и шел в своей жизни и литературной дея- тельности - художественной и пуб- лицистической - друг Ленина и Ста- лина, великий русский писатель Алексей Максимович Говький.

И. ЛУППОЛ

 Идея в литературно-художествен- ных произведениях Горького облека- ется в художественный образ, сли- вается с ним. И все же идеи худо- жественных произведений А. М. Горь- кого предстоят пред нами в опреде- ленном плане. Это идейно-политиче- ский, публицистический план. Разнообразие художественных жан- ров, бывших доступными Горькому, необычайно, но в каком бы жанре он ни писал, публицистическое ост- рие всегда налицо, и это-то и состав- ляет великое достоинство его пера. Поззия Торгкого, нак известно, не. многочислениа, но тот поэт, которо великого, а между тем разве не эти поэтические шедевры пуб- Чтолицистического жара, гражданствен- ной силы, политической остроты? По- втичоскоо прные революции были для Горького нераз- дельными понятиями. Новеллы и рассказы А. М. Горько- го первые доставили ему славу. Он любил и культивировал форму крат- ких и вместе с тем художественно- завершенных рассказов. В них всег- да необычайно ясно, ярко и выпукло представлена основная, в большин- стве случаев значительная социаль- ная идея. В драматургии Горького публицис-  тический план не менее силен, чем в Я y y. d o Великие писатели - не только ма- стера художественной формы, но и мастера идей. При оценке того или иного писателя богатство идей и их направление играют важнейшую роль. казалось бы, в литературно-худо- жественном произведении идеи авто- а выражаются только в художест- внных образах. Это, конечно, так, и овнадение идеи и образа издавна очитается одним из критериев худо- жественности, одним из секретов ис- кусства. Тем не менее у каждого крупного вода чувстнуется идейнк смы чувствуем определенние иически толстовский плполны иозный план, Читая Чернышевского или хуложест- внную прозу Герцена, мы ясно чув- ствуем их четкий идейно-политичес- кий план и притом революционного направления. Великий русский писатель А. М. орький стоит в первом ряду имен- иокрупнейших идейных мировых пи- елей. Идея любого произведения М. Горького всегда ясна и доход- чива. Она никогда не подавляется ни жетом, ни стилем, ни словесной оболочкой. Напротив, сюжет, стиль, иык - все это поистине помогает уразумению идеи произведения.