70

(706)

№

газета

Литературная

руставели 

шота

ВитягbeTurовой * Окончание, Начало см. стр. 3. * Подступ к замку охраняет рать, испытанная в брани: Десять тысяч ратоборцев, как один, вступают в бой, Трое врат в каджетских стенах, по три тысячи в охране… 0, какие испытанья сердцу суждены судьбой! Автандил, стараясь не выдать сокровенных дум, спраши- вает о каджах: правда ли, что они духи, оборотни? Нет, они люди, «но скалистый их оплот несокрушим». «Сплоченность и сила каджев кажутся затадкой, - Эти люди в совершенстве знают чары колдовства. Каджев рать непобедима, и в неравной с ними схватке Смертный гибнет неизбежно, - так о них гласит молва. Чудеса творить умеют: слепотою очи тушат, Ими поднятую бурю кораблю не превозмочь, По волнам ступают смело, захотят -- моря осушат, День заполнить могут мраком и сияньем ярким - ночь. Каджами их называют лишь за колдовскую силу, От людей, они обличьем отличаются едва». Витязь молвил: «Муку сердца ты рассказом погасила. Как я счастлив, что услышал столь правдивые слова!» Он открывает ей тайну свою, он умоляет помочь ему и другу его, Тариэлю. Нестан-Дареджан пишет возлюбленному Слугам Фатьмы удается проникнуть в неприступную баш- ню к пленнице. Она дает им письмо к Тариэлю. «Милый, ты прочтешь посланье обо всем, что пережито. Мне пером служило тело и чернилом желчным - жизнь, А папирусом --- то сердце, что с моим навеки слито. Сердце сумрачное, с сердцем цепью вечною свяжись! Видишь, милый, что творится?! Сколько в мире горькой были! Как бы ни сияло солнце, мне не может быть светло. Мудрецы, познав земное, жизнь недаром осудили. Мне не выразить словами, как в разлуже тяжело. Нас етторгли друг от друга мир глухой и злое время. Мне не суждено увидеть радость на лице твоем! Я тебе открыла тайну, мною скрытую пред всеми; Как же быть, о милый, с сердцем, раненным твоим копьем?? Мертвым я тебя считала и, охвачена тревогой, Дни влачила, словно бремя, обессилев от борьбы. Но теперь от счастья плачу, прославляя милость бога, И не тяжко больше горе на весах моей судьбы.  В замке я. Проклятой башни досягнуть не сможешь взором, И у входа в подземелье, бодрствуя в ночи и днем, Ратники стоят посменно многочисленным дозором И несут врагам погибель, поражая их огнем.    Пусть, отринув мира тяжесть, бог избавит от слиянья С воздухом, огнем, землею и текучею водой, Даст мне крылья для полета, утолив мой желанья,- Буду днем и почью видеть облик солица золотой. Без тебя не быть и солицу, ибо ты его частица! И, как лев, что в зодиаке, будешь связан с ним века. Лишь тебя увижу с солнцем, сумрак сердца озарится. Если жизнь была горька мне, смерть да будет мне сладка!  Ты мне дал чалму в подарок. Вот обрывок этой ткани, Скрасившей мою неволю в дни, котда постыл мне свет. Это все, что остается от былого упованья… Нам грозят смертельным гневом сферы всех семи планет!». Еще нет победы, но уже совершился к счастью поворот судьбы. Нестан-Дареджан найдена. Автандил доставил письмо Тариэлю Увидев друга, Тариэль склонился без сил, ресницы его свер- кали, как стрелы. Какую весть привез Автандил? Автандил утешил друга, претерпевшего страданья, И сияла при улыбке светлых перлов белизна: «Слушай, о царевне пленной поведу повествованье. Роза сохла, осыпаясь, вновь цветет теперь она!». Тариэль ему ответил: «Ты пришел, очей отрада, И душа моя восторга несказанного полна. Ты приносишь исцеленье, - мне других лекарств не надо. Сказано, что нет услады, если свыше не дана!». И в волнении умолк он, верить вести той не смея. Автандил тогда поспешно, не седржав невольных слез, Развернул посланье девы -- той, что губы роз алее. Тариэль кайму расправил и к губам ее поднес. Штурм Каджетской крепости Три верных друга, три витязя, столь прекрасных, что для еравнения годны лишь тополя в раю, и столь могучих, что льва убивают они, как козленка, - Тариәль, Автандил и Фридон отправились в страну каджей. Будто путники, сначала ехали они нестройно. Их ни в чем не заподозрив, не тревожима ничем, Стража сонная взирала на воителей спокойно, Но, к стенам приблизясь, каждый быстро надевает шлем, Витязи, коней принипорив, вихрем понеслись бесстрашно; Слышат гул, смятенье, вопли из открытых тяжких врат. И, рискуя жизнью, трое с трех сторон несутся к башням. В городе трубят тревогу и ударили в набат. И Каджетии достался в этот день тяжелый жребий. Заслонил светило Кронос, низошла на землю мгла. И, как выгнутая сфера, тяжело висело небо. Громоздились груды трупов, на тела легли тела. С.

На врага наводит ужас Тариэль громовым криком. Он кольчуги разрывает, рубит латы и щиты; С трех сторон вломились в город в ликовании великог; Рушат стены, бьются в брешах, валят камни с высоты. Победа! Теперь уже ничто не разделяет возлюбленных. Витязи подземным ходом вышли к башне Дареджаны; Над Луной, обретшей Солнце, не имеет власти Змей! Тариэль стоит без шлема, вьются локоны Желанной, И она с него не сводит очарованных очей. Трепета полны об ятья, льются радостные слезы. Так с возлюбленным Муштаром в небе встретилась Зуал. В солнечных лучах алея, нежно пламенеет Роза, И в сердцах, пюзнавших беды, свет навеки воссиял, Тариэль к Нестан склонился и приник к устам любимым, Лепестками алой розы как во сне заворожен. Зов услышав, вышли оба к верным дружбе побратиман, И соратники-счастливцы деве отдали поклон, Две свадьбы

Мы нашли на прибережьи путника едва живого, Привели его в сознанье и затоворили с ним: «Странник, о своем несчастьи молви нам хотя бы слово!» Он ответил: «Трудно верить, что остался я живым! Ехали мы из Египта по дороте многолюдной, А потом с богатым грузом пересели на суда. Вдруг натрянули пираты, и, тараня наше судно, Потопили всех… Не помню, как добрался я сюда! Лев, с лицом солнцеподобным! Мы в мучительном сомненьи Если будем ехать с грузом, что скрывать, боимся бед, Повернуть назад -- убытки и, возможно, разоренье. Морем плыть весьма опасно, дальше ждать терпенья нет!» Витязь отвечал: «Ничтожен, кто отчаялся и стонет, Предначертанного свыше --- никому не обойти! Я поеду выесте с вами, вас тотда никто не тронет: От любого нападенья буду защищать в пути». Тут воспрянули торговцы, и водитель каравана Восклицает: «Вот защитник! Для чего унынье длить?! Что для нас теперь пираты? --- с нами верная охрана!». И они подняли парус, чтоб к морскому царству плыть. В море Автандил дал бой пиратам. Он уничтожил их. Купцы в благодарность предлагают ему все свои богатства. Автандил отказывается и просит лишь, чтобы они снабдили его нарядом торговца и свято хранили его тайну. Так, под видом купца, прибывает он в столицу морского царства, в Гуланшаро. Фатьма, жена старейшины торговцев, пленилась им. Она пишет ему страстное письмо, Автандил смущен, но он готов испробовать все средства, чтобы выведать тайну Дареджан, известную в стране морской. Фатьма, влюбленная и доверчивая, рассказывает о Дареджан. Чернокожие гребцы причалили однажды к берегу с пленницей столь прекрасной, что нельзя было отвести глаз от чудесного ее лица. Фатьма пыталась купить пленницу, чернокожие отказали ей. Убедясь, что мало толка в бесполезном разговоре, Слугам кракнула: «Убейте!» Вмиг исполнили приказ: Обезглавленные трупы были выброшены в море, А захваченную деву привели ко мне тотчас. Чтобы пленную восславить, во вселенной песен мало! Я клянусь, что даже солице стало б рядом с ней темней! Нет руки, чтоб образ девы верной кистью начертала… Жизнь свою была готова принести я в жертву ей! Солнцеликая стала близка сердцу Фатьмы. Полюбив ее, как дочь, он берегла чудесную пленницу от жадных глаз. Но муж ее, болтливый Усейн, разгласил тайну во дворце у вла- дыки, и царь приказал доставить ее к себе. Царь был так ослеплен красотой незнакомки, что тут же назвал ее невестой сына, благородного, храброго, стройного во- дителя ратей. Как только вернется царевич из похода, будет отпразднована пышная свадьба. И уже для соперницы светил готовят ложе из литого золота, уже выткали ей одеяние, усы- панное самоцветами. Девять евнухов стерегут ее покои. Страже молвила: «К удаче не приводит воля злая! Чем достаться чужеземцу, верьте мне, скорей умру. Пусть хлопочет ваш властитель, обвенчать меня желая, Ни к чему и труб призывы, и веселье на пиру! Что мне царский трон? Иная мне предрешена дорога. Пусть прекрасен ваш царевич, не доверюсь я врагу! Что мне царское желанье? - О другом моя тревога, Я под этим чуждым кровом оставаться не могу. Острый нож вонжу я в сердпе и навеки успокоюсь; И властитель в гневе выдаст вас для казни палачам. Вот вам все мои богатства, что хранил потайный пояс! Окажите помощь в бегстве, а иначе горе вам!». Уступила страже перлы, дратоценные каменья, Отказалась, не жалея, и от царского венца И сказала: «Умоляю, укажите путь спасенья, Возвративши мне свободу, вы обяжете творца!». Помутили разум стражам драгоценные каменья. Позабыв о наказанье, жадностью ослеплены, Приготовились к побегу, из дворца скользнули тенью… Вот. что золото свершает. - жезл из корня сатаны! Золото, лаская взоры, смертному не даст отрады, Алчностью томит до смерти, равнодушное к слезам. Множась или убывая, ничему оно не радо, Приковав к земному душу, путь закроет к небесам. Евнухи не колебались, пленной оказав доверье. Дали ей свою одежду, царекую сняла она, И, минуя залу пиршеств, ускользнула тайной дверью… Так избегла пасти Змея ясноликая Луна. Она бежала к Фатьме, та вывела ей лучщего коня, Солнце скрылось. Но вскоре узнала Фатьма, что каджи захватили деву. Укрепленный город каджев, не подверженный невзгодам, Окружен стеной высокой, и, как каменный оплот, Высится могучий замок, путь к нему подземным ходом, В башне дева и, как солнце, яркое сиянье льет. 

Автандил воссел на троне повелителем венчанным, Рядом -- Тариэль прекрасный, украшение земли, Для очей отрадой были Тинатин и Дареджана: Мнилось, ближе купол неба, и два солнца низошли. И для свадебного пира, по веленью властелина, Агнцев и быков дородных закололи без числа. Принесли гостям сановным царские дары по чину. Двух цариц затмить сиянье и луна бы не могла, На посуде и на чашах в драгоценном обрамленье Изумруды и рубины блеском радужным зажглись. Кто б сумел достойно свадьбе этой вознести хваленья?! Каждый мог бы молвить сердцу: «Здесь останься, веселись!» Музыканты оглашали залу эвуками кимвалов , И холмами вырастали золото и алый лал. Лились, как птоки, вина ростевановых подвалов. Длился пир с утра до ночи, но и ночью не смолкал. Месяц длилось пированье, и, наконец, Тариэль, подобный  в эту минуту розе, нежно раскрывшей лепестки, признается другу, что наступила пора новых испытаний. Разлука неиз- бежна -- «Пала Индия и стала пастбищем для вражьих стад». Он победил врагов и он отпраздновал на родине свадьбу с Нестан-Дареджан, и для друзей его - Автандила и Фридо- на - «были приготовлены два трона», и они оба явились к нему на іразднество и воссели рядом. Стол обильный обносили слуги в одеяньях ярких. Справили по-царски свадьбу, не забыть ее вовек! И со всех концов державы для гостей везли подарки; Из сокровищ отделяли часть для нищих и калек. Царедворцы величали Автандила и Фридона. «Вы нам дали радость жизни!» -- возглашали за столом, Им елужили, как владыкам, чтя их волю, как законы, И спешила отовсюду знать в обширный царский дом. Царь сказал: «Асмат, я знаю, ты болела нашей болью, И того, что ты свершила, смертный в мире ше свершал. Отдаю тебе в подарок Индии седьмую долю - Управляй и будь послушна нам, как преданный вассал! Избери свободно мужа. Правь подвластною страною И в согласье с нашей волей царствуй долгие года!» Ниц упав, Асмат рыдала: «Осчастливлена тобою! Верною твоей рабыней я останусь навсегда!» Три могучих побратима проводили дни с гостями. Итры играми сменялись, были трое, как один. Одаряли их богато жемчугами и конями, Но спаспет домой стремился к несравненной Тинатин. Заключение

Завершился круг сказаний… Поэт посвящает свой великолепный труд грузинскому царю Давиду:

Завершился крут сказаний, как виденье сна ночного. Мир покинули владыки. Знайте бренность бытия! Перед вечностью --- мгновенье даже долгий срок земного. Месх безвестный из Рустави, - создал эти песни я. Божеству грузин - Давиду, чей всегдашний спутник солнце,

Я слагаю песнопенья, чтя двора его устав, От восхода до заката он, как грозный бихрь, песется, Прямодушных укрепляет, вероломных разметав. Пел Хонели Амирана, а торжественный Шавтели Подвиги Абдул-Мессии славил мастерским стихом, Дилартета неустанно возвеличивал Тмогвели, Тариэля - Руставели, горько плачущий о нем.

Мы даем отрывки из поэмы «Вепхис Ткаосани», об единен- ные прозаическим изложением сюжета с тем, чтобы пред- варительно ознакомить широкие массы читателей с бессмертной поэмой Шота Руставели в новом переводе Г. Цагарели. 

Иллюстрация художника М. Зиче.

Иллюстрация

художника

Майсашвили.

Что, сердца рассечь способных, слов составить не сумел. Словно слабый лук подростка, перед хищником не смел, Лишь на мелкую дичину тратя мелочь робких стрел. Есть еще род песен, годный для забавни- ков пустых, Для любовных об яснений, для пиров и шуток злых; Эти песни нам любезны, если ясность их, Но поэт лишь тот, кто в песнях величавости достиг… В этом поэтическом манифесте звучит Виргилиево сознание силы поэта, свободы его суждений. Руставели указывает поэзии выход из дворцовой сферы на свежий дух служения народу и этим опережает на- дежды и чаяния поэтов итальянского гума- низма. Как всякое гениальное «Вепхис Ткаосани» складывается из не- скольких тем. Это не только поэма любви, нет, это поэма доблести и чести, поэма дружбы, поэма пабратимства, верности и мужества. Пафос мужества был присущ и иранской поэзии, но мужество, основанное не только на силе физической, а на духовной чистоте и духовном превосходстве, мужество, как воспитание индивидуальной добродетели, мужество, в борьбе за справедливость и добро - впервые зазвучали у Руставели. Перед нами два типа рыцарей - дил и Тариэль. Автандил - менее сильный физически, тем не менее без Автандила, энтуанаста дружбы, человека более нравственного и мудрого, чем Тариэль, последний никогда не добился бы счастья. Автандил берет не силою, как древнеиранские богатыри, но внутренним своим содержанием, интеллек- том, Он побеждает, потому что он передо- вой человек,о несущий в мир идеи нрав- ственного идеализма.

ПАВЛЕНКО

П.

ми тревоги кочевой жизни. Другой такой героев лоэмы и по сей день привлекает к себе сердца читателей. Поэзия Шота Руставели, сохраненная гру- зинским народом до сталинской социали- стической эпохи, - бесценный духовный дар всем братским пародам СССР. Страна социализма - истинная родина гениев прошлого и гениев будущего. Руставели не случайно так любим в Оо- ветском Союзе. Нравственное благородство человека, первые ростки которого с титани- ческой силой воспел Руставели, именно в наше время расцветает с особой силой в стране социализма и становится нормою поведения каждого. Анд-Голос Руставели, пронесшийся в феодаль- ном обществе первыми заповедями возрож- дения, не умер ни в пожарах, зажженных монголами, ни в пожарах, зажженных по- пами. Сохранившись в глубинах народной души, он выжил семь с половиной столетий, дож- давшись дня, когда над человечеством, да- леко ушедшем от феодализма, занимается заря нового, социалистического возрожде- ния. в беззакатном свете, А мой прах земля засыплет, падая Как бы непосредственно к нам обращены его слова: Дети! Вашу жизнь пусть мерят мерою тысячелетий, Пусть вам счастье улыбнется, и не знаец больше мук, Пусть над вами воссияет небо из ваших рук. Об единяя в себе все духовные сокро- вища, стоит Союз Советских Республик, самая могучая, самая благородная страна в мире, не только провозгласившая первые человеческих отношений, но и осу- ществившая их в жизни на одной шестой вемного шара, Поэтому мы, народы СССР, - законные наследники Руставели. Искра, когда-то высеченная им, давно уже превра- тилась в пламя. Огонь социализма закалил нас, выплавил из нас единый монолит, синтез всех куль- тур, всех народов. Социалистическое возрождение начато партией Ленина Сталина, То, что некогда влекло поэтов, осуществлено политиками, вождями народов Советского Союза. Для поэтического гения открываются необозри- мые горизонты -- петь о коммунистическом обществе, к которому мы уже идем и за ко- торое боремся под руководством Сталиць  женщины-рыцаря, притом из народа, нет ни укого, даже из поэтов позднего Ренессан- са. Давления церкви в поэме не ощущается, она свободна от ее схаластических пут. Божество очерчено крайне смутно - не- то бог огнепоклонников, нето высшее су- щество греков!… Религиозный индиферан- тизм, полнейшее равнодушие к церковной краситобрядности делают Руставели гораздо бо- лее близким нам, чем Данте или даже Пе- трарку. Там попытки приспособиться, здесь презрительное равнодушие, родственное по духу тому могучему порыву, который позд- ее мы видим в творчестве Микель жело. воз-Религиозно-обрядовый индиферантизм «Бепхис Ткаосани» покоится на базе космо- политизма. Герои Шота не знают нацио- нальных разделений, они не захватчики, а произведение,рука онределлется ве ре лигией или национальной принадлежно- стью, а только общностью взглядов и целей. Ключ к этому надо искать в положении Грузии XII века, как государства многона- ционального. «…знаменитая грузинская поэма, - го- ворит Марр, - возникла в онределенной Христиане-грузины и армяне рука об ру- ку с мусульманами, населявшими простран- ства Закавказья, в конце XII века создали свою культуру, гораздо более передовую, не- жели культуры Ирана или средневекового Запада, истощаемоге бессмысленными кре- стовыми походами. У мусульман появи- лись Низами, Физули, Гургани, у армян -Давид Сасунский. Но первым плодом междунационального культурного содруже- ства закавказских народов явилась «Вепхис Ткаосани» - скрижаль нового гуманизма. Бессмертие Руставели --это бессмертие певца высоких чувств, певца долга, чести, не только национальной, но и племенной среде в фокусе общекавказских культурно- исторических течений, в частности мусуль- манского и христианского живого, народно- го взаимодействия. И возникающая в связи Автан-м повая проблема состоит в необходи- мости раз яснить факт культурного в древ- ности содружества в крае мусульман христиан, которые ныне по усиленному ев- ропейским односторонним христнанским влиянием убеждению всех образуют два культурно-непримиримых, взаимпо исклю-законы чающих друг друга лагеря». дружбы, дюбви. Нравственный идеализм

Манифест раннего гуманизма из Рустави, создал идеологический мани- фест своего времени. Это была поэма «Вепхис Ткаосани». Она была именно идеологическим манифестом, а не просто зеркалом тогдашнего грузин- ского общества, как думают некоторые историки. В поэме нет твердо обусловленной реаль- ности общественно-бытовых отношений, как это мы видим в «Одиссее», откуда можем даже узнать, как сделано оружие героев, или в «Кольце Нибелунгов», где описаны подробно явства и распорядок дня рыца- рей. Здесь именно декларация идей высо- кого нравственного идеализма, который на- вревал грузинском обществе. Поэма Шота Руставели книга новой этики и морали, и, следовательно, книга борьбы со старыми традициями арабо-иран- ской поэтики. реалистические основания для развития личности, разрушая иранскую традицию во имя новых гуманитарных веяний. «Вепхис Ткаосани» - первое реалистиче- ское произведение средних веков, посколь- ку оно переводит рыцарскую героику из сферы сказочной символики в реальную бытовую обстановку и рисует живые чело- веческие характеры. Сам Шота выступает, как правдоискатель и сознательный воин- ствующий моралист. Во вступлении к поо- ме он по-новому рисует призвание поэта в обществе. Он ждет от поэта служения высо- кой страсти и свободе творчества. Он говорит (цитируем по переводу Пет- ренко): Есть в поэзии теченье слов премудрых Сер-То и святых, Счастлив, кто благоговейно высоту ее постиг Весь простор могучих мыслей заключает краткий стих, Тем прекрасна речь поэта, тем отлична от иных. Коль по длинным перегонам проверяют скакуна, отКоль по взмаху и размаху ловкость мячника видна, То лишь тот поэт, чья песня, словно конь ему верна. Осадить ее он должен, коль исчерпана она. редка. Что же речи не обрежет и словам не даст щелчка, Если больше нет чогана для мяча у игрока? Кто случайно два-три слова склеит Приглядись к певцу и песне: если речь его мелка, и рифма у бедняги неприглядна и рифмой тут и там, Тщетно чтит себя поэтом, к славным тянется певцам тов.Сложит стих, другой приложит, хоть нескладность видит сам, Но твердит: «Всех превзошел я и затмил»В как мул упрям. Есть иного рода песни - дара малого удел, Существует не мало книг, насчитываю- щих многовековую историю, но очень немно- гие из них сохранили свое значение поныне как образцы живой поэзии. Одна из таких книг -- «Вепхис Ткаосани» Шота Руставели. Книга эта, в течение многих веков опре- делявшая судьбы грузинской поэзии, жива, как мы знаем, и поныне в грузинском наро- де своими афоризмами, метафорами, стихо- творной певучестью и тем большим, полно- кровным, жизненным общечеловеческим со- держанием, которое, не старея, переходит из века в век в качестве ценнейшего духов- ного наследия. Перестав быть об ектом вторжений му- сульманских завоевателей, отвлеченных к Средиземноморью крестовыми походами, Грузия на рубеже XII и XIII столетий дале- ко расширила свои границы на восток и на юг. Бурный расцвет сельского хозяйства и международной торговли обогатил страну. Строительство дворцов, крепостей, мостов и храмов дало работу многим тысячам бедня- ков. Грузия эпохи Руставели была наиболее передовым государством феодального мира. Грузинское феодальное общество, гораздо менее связанное путами церковных схола- стов, чем западноевропейские государства, и сильное своими связями с иранско-араб- ской культурой, было носителем самых про- грессивных тенденций эпохи. Поэтической декларацией этих тенденций и явилась поэма «Вепхис Ткаосани». В былинном эпосе героями и неизменны- ми обладателями счастья на земле являлись физически сильные, храбрые, бесстрашные люди. К ХП веку былинный эпос снижается, пе- реходя в низший жанр -- в оду по адресу многочиоленных мелких государей. Идеализация и гиперболизация физиче- ской силы героя, как единственного усло- вия его успехов, стала пережитком. Другие идеалы встали перед передовыми людьми феодальной эпохи, и потребовалась иная поэзия. Поэт, известный нам под именем Шоти 



Шота в своей поэме заявляет, что оп «перелагает» некое иранское сказание. Од- пако историки не находят в сокровищнице иранского эпоса ни одного произведения, которое хотя бы отчасти могло послужить подпочвой для Руставели. Мы должны от- правляться от единственно точного бессмертных образов «Вепхис Ткаосани». В них, в их душевном строе, в круге их чувств и их идей мы только и можем по- черпнуть материал для творческого пони- мания самого Руставели, Есть ряд фабуль- ных совпадений в «Вепхис Ткаосани» «Амирандареджиани». Руставели поступает примерно так же, как позже поступил вантес с канонами рыцарского романа. Поэма Руставели должна была стать ко- дексом морали и чести для рыцаря конца XII века. Руставели воспевает борьбу за новые человеческие идеалы, за брат- ство, любовь - в этом его отли- чие от иранских предшественников. «Иранский героический эпос не знает любви, а иранские романы не знают герои- ки», - совершенно верно замечает Адейшвили. Любовь -- несчастье по иран- ским литературным взглядам. Влюбленный - это безумец, бродяга, неудачник. А Руставели истолковывает и героику и любовь по-своему, доказывая иные, более 

этом отношении интересен образ Асмат, Любовь облагораживает его героев, напол- няет добродетелями. Тему любви Руставели также перелагает по-своему. Из такого толкования любви вытекает и новое отношение к женщине. верной сестры и друга Автандила и Тариэ- ля, которая паравне с ними выполняет обет верности, переносит невзгоды, делит с ни-