жан кассу

Ромэн Роллан

ДЕЛО НАРОДА к человеч- моменты, всеоб емлющей исторические ствительности, ности.

А Л М И История - не сборник анекдотов и ро- Это сумма че- иар, Шампионе. Гош был произведен в лейтенанты Бона- ловеческого опыта, где точное знание ос- вещает не только прошлое, но и настоя- щее, и должно руководить каждым нашим шагом. История Франции времен французской революции имеет много общего с нынеш- ней историей Франции, России и Испании. Пусть же она нас учит и вдохновляет! Революционный взрыв прогремел во всем мире. Он наполнил трепетом энтузиазма народы и вселил тревогу в принцев и ко- ролей, Три великие монархии Европы - Австрия, Пруссия и Россия - враждебно следили за Францией и с нетерпением вы- жидали момента, чтобы вторгнуться в ее пределы. Но если бы их настойчиво не призывали король и королева Франции, они все же не стали бы торопиться с этим, рассчитывая, что Францию ослабят внутренние распри и революционная анар- хия. Нас пытались растрогать трагической судьбой Людовика XVI и Марии-Антуанет- ты, которых Конвент позднее судил и приговорил к смерти. И, конечно, искуп- ление было горестным. Они поплатились. Но они стократ заслужили приговор. Ко- роль и королева Франции предали страну самым преступным образом, развязывая войну и призывая неприятельское наше- ствие. Они писали всем державам и их се- кретным агентам- барону Бретейлю, шве- ду Ферсену, они распаляли ненависть против Франции во всех дворах Европы. Марию-Антуанетту поддерживал австрий- ский император, ее брат. Он не жалел са- мых свирепых угроз, когда провалилась попытка Людовика XVI и Марии-Антуа- нетты бежать из Франции и укрыться в Рейнской области, где они могли бы при- нять командование армиями, наступавши- ми на Францию. Все дворянство Франции оказалось со- средоточенным вокруг Кобленца и Майн- ца, под начальством двух братьев Людо- вика XVI и двух маршалов Франции, Брольи и Кастри. Весь «королевский дом», мушкетеры, всадники легкой кавалерии, гренадеры и жандармы, все «рыцари ко- роны», провинциальные дворяне из Лан- гедока, Оверни, Бретани, где служил Ша- тобриан, три линейных полка, множество эскадронов, водрузивших белое энамя, самые пышные фамилии Франции - все они, как волки, окружили кольцом гра- ницы Франции, обезумев от бешенства и жажды мести, выжидая мгновение, чтобы ринуться в бой. Они клялись все уничто- жить огнем и мечом. И если бы Франция была предоставлена их ярости, «от нсе бы вскоре осталась, - сказал один свидетель- очевидец,-лишь отромная могила».Их неистовство внушало ужас даже пруоса- кам, которые имели достаточно благоразу- мия, чтобы держать эмигрантов позади своей армии. А генералиссимус, герцог Брауншвейгский, нисколько не скрывал презрения, котороа питал к этим преда- телям. Во все времена белые армии одиньковы. * В ученых спорах многие старались и сейчас стараются исказить взгляды Ро- беспьера на войну, которая начиналась между революционной Францией и евро- пейскими монархиями. Он действительно сдерживал тогда общее увлечение. Но смысл его взглядов полностью фальсифи- цирован. В своей большой речи 18 декабря 1791 г. в Обществе друзей кон- ституции Робеспьер вовсе не говорил, что он против войны. Он сказал, что не сле- довало бы ее об являть «в настоящее время» (он подчеркнул эти слова). Он считал нацию плохо подготовленной; и, полностью признавая смертельную угрозу нашествия пруссаков и армии эмитран- тов. он сказал: «Прежде чем ринуться на Кобленц, подготовьтесь к войне!». Он ясно видел, что двор Франции и враги револю- ции делали ставку на войну, чтобы овла- деть положением и истощить революцию. Он требовал, чтобы революция прежде всего пред явила обвинительный акт пра- вительству двора и разоружила внутрен- них врагов, Он осуждал всякую завоева- тельную войну; но тем более он превозно- сил «спасительный и внезапный взрыв негодования французского народа при на- падении на его территорию». Нападение же это неминуемо должно было произойти веспой 1792 года. У гра- ниц собирались австрийские войска. Когда французский министр иностранных дел Дюмурье потребовал у Австрии подтверж- дения ее невмешательства во внутренние дела Франции, венский двор ответил реля, что он будет продолжать действо- вать в согласии с другими монархиями, «пока кровожадная клика во Франции бу- дет стремиться к ограничению свободы ко- роля и посягать на монархию». С 3 апре- ля император возложил на герпога Браун- швейгского общее командование силами, предназначенными «спасти Францию и Европу от анархии». Итак, у Франции не не было другото вы- хода, кроме войны; и ее правительство можно упрекнуть лишь в том, что оно об явило войну прежде, чем отрана была вполне к ней готова. Совершенно ясно, что Людовик XVI, 20 алреля предложивший Национальному Учредительному Собранию войну, спекулировал на предвидимых им поражениях французской армии. Терез своих секретных агентов он сообщил вра- гу, что едва будет об явлена война, семь восьмых буржуазии, две трети националь- ной гвардии Парижа, вся кавалерия и швейцарцы будут за него. Но депутаты- жирондисты Собрания, тоже хотевшие вой- ны, ожидали, что она будет победоносной и позволит им свергнуть монархию. Уже самое начало военных действий, казалось, подтвердило правильность расче- тов короля и его планов измены. Фран- цузская армия обратилась в бегство при первых же столкновениях в Бельгии и в панике перебила своих начальников. Как могло быть иначе? В армии царила изме- на. Из девяти тысяч офицеров регулярной армии шесть тысяч перешли к врагу, Оставшиеся стали жертвами слишком ва- конных подозрений солдат по отношению к людям, которые ими командовали. Ук- репления сорваны. Волонтеры плохо оде- ты и плохо вооружены. Нехватало ружей, фабриковали пики. Казалось невозможным держаться против старых армий Австрии и Пруссии, -- последняя была самой про- славленной в Европе и считалась до тех пор непобедимой Но оказалось, что Франция располагала моральными силами, о которых не по- дозревали ее враги и даже она сама. Бур- жуазия, поднявшаяся к власти, изобило- вала талантами и силами, которые нико-Он гда не имели возможности проявить себя и которые старый режим держал в утне- тении. Сама эмиграция, избавив армию от кичливых, невежественных и недисципли- нированных дворян, заставила всплыть на поверхность сотни унтер-офицеров, преис- полненных рвения и таланта. Достаточно напомнить, что среди начальников, из- бранных волонтерами 1791 года, находи- лись почти все будущие генералы рево- люции и империи: Марсо, Даву, Журдан, Моро, Лекурб, Сюше, Удино, Су, Брюн. Массена, Ланн, Дезэ, Гувион-Сен-Сир, Ле- февр, Аксо, Бессьер, Виктор, Фриан, Бель-  2 Литературная газета № ＿ парт в капитаны - 11 сентября 1792 года. У этих волонтеров было не больше 8-10 месяцев для обучения, Они соеди- нились с тремя маленькими регулярными армиями, которыми Франция еще обла- дала, и все вместе составило армию, о ко- торой Дюмурье сказал, что она «пылает храбростью и гражданскими лоблестями». Она имела счастье найти генералов, ко- торые создали для нее новую тактику, приспособленную к ее силам и даже к ее слабостям: гибкость и маневренность в противовес геометрической строгости ста- рых армий Фридриха П, применение огне- вой завесы на широком фронте, конную артиллерию, уклонение от боя в открытой местности и практику множества мелких изолированных стычек, жалящих против- ника, как рой пчел. *

Человек в ето высшей форме, самой живой, самой действенной и самой дей- ствительной - это народ. Ибо народ - это тот, кто страдает и кто стремится вперед. Народ это страсть и действие это самое знамение мысли. вать себя на всю жизнь связаншым сс мым величественным в мире, в сегодняш- нем трагическом мире, - значит быт связанным с народом, с идеями истинной гуманности. Это значит чуюствовать себя неотделимым от той реальности, которую воплющает борющийся народ, пусть как в СССР, он завоевал уже власть и старает- ся ее защитить и упрочить, пусть, как в Китае или в Испании, он защищает да- же не свою власть, но свое право сохра- нить плоть и кровь, момент, когда советская интеллиген- ция обращает свои сердца и помыслы к памяти Ленина, свершившего самую вели- кую народную революцию в истории, мы призываем интеллигенцию всего пира в тому, чтобы вернуть культуре ее истинное человеческое содержание. Против фаши- ма борются два врага, которые в конеч- ном счете составляют одно целое - на- род и цивилизация, Париж, январь.

пережи-Бывают Я не знаю, в точности ли представляют себе наши товарищи - советские интел- лигенты - характер внутренних ваний интеллитенции Запада, которая с давних пор испытывала нечто вроде от- вращения к тому, чтобы определить свои позиции, взять чью-либо сторону, при- нять решение. Принять решение! При этой мысли что-то в них всегда восстает. И однако, если исследовать историю раз- вития литературы и искусства нашего беспокойного Запада, постоянно жаждуще- го свободы, то окажется, что истинный художник всегда принимает чью-то сторо- ну, всегда принимает решение. И разве в решении не принимать решения не бы- ло уже решения? Да, даже требование чи- стой поэзии и автономии искусства уже есть протест против чего-то; и утвержде- ние чего-то. спрашиваю себя, в чем заключается нашей западной культуры, и прихожу к выводу, что культура, которая некогда провозглашала себя, в сущности, абстрактной, чистой, боскорыстной, на- сколько возможно незаинтересованной в жизни, теперь долгим, обходным путем пришла к самой пирокой и глубокой дей-

поручено притти ему на помощь, грози- ли дезорганизовать армию. Но Дюмурье вновь овладел ею. Он писал Собранию, что держит в руках Фермопилы Франции и будет счастливее, чем Леонид. Фермопилы были обойдены. Брауншвейг- скомудалось провести Дюмурье своими пе. редвижениями и пробить брешь вАргоннах через ущельеКруа-о-Буа. Дюмурье, пред- видя возможность окружения в Гранпре, провел в ночь с 14 на 15 авгу- ста замечательное отступление за Эн. Но хотя жирондисты в Париже потеряли са- мообладание и говорили о переезде пра- вительства в Тур и даже в Овернь и дальше и несмотря на инструкции ми- нистра, предписывавшие отступить на Марну, Дюмурые отказался отступать и смело обосновался перед Сент-Мену, под- няв гвардию на левый берег Эн и на Шалонскую дорогу. Он встретился здесь c Бернонвилем и Келлерманом - пер- вый из них командовал подкреплениями фламандцев, второй - армией центра.Я Оба долго отказывались ему внять; они возражали против того, чтобсвоеобразие шел на поражение, и хотели увести его с собой. Они присоединились к нему только в последний час, совсем накануне Валь- ми. Келлермана нужно было заставить итти в бой, буквально навязать ему сла- ву, которая в будущем украсила его имя титулом герцога де Вальми. Келлерман был удивительным контра- стом Дюмурье. Большой, атлетически сло- женный, шумный, полный самохвальства, надутый мелким тщеславием, очень неве- жественный, но храбрый, как Дюмурье, деятельный и преданный своей службе, горячий патриот и якобинец, он хвастал тем, что был «первым подлинным гене- ралом-санкюлотом». Он обосновался на холмике Вальми, ко- торый называли тогда Пригорок мельни- цы - узком и крутом гребне, за Ов, увенчанном ветряной мельницей. Дюмурье занимал параллельную - вторую - ли- нию возвышенностей, отделенную от пер- вой болотами; а с горы Иврон его вели- колепная артиллерия под начальством д Абовилля прикрывала сбоку войска Келлермана, Внизу проходила большая дорога из Сент-Мену в Шалон, подымав- шаяся на плато де ла Люн, где напротив Вальми обосновались ночью пруссаки. Глубокая ночь. Свирепый ветер дул с огромных, мрачных степей Шампани. Ночь и туман способствовали продвиже- нию врага, * Двадцатое сентября 1792 года. Полдень; а утро прошло в военных действиях и артиллерийских дуэлях под покровом не- проницаемого тумана. Вдруг вавеса упа- ла. Сильный ветер в клочья разорвал ту- ман. Король Пруссии, герцог Брауншвейг- ский и их штаб жадно устремились впе- ред, чтобы разведать позиции противни- ка. Они были поражены… С двух боков высоты Вальми, господ- ствовавшей над участком, в образцовом порядке, развернули фронт французские войска, в полном спокойствии ожидавшие врага, - два крыла армии, изогнутые в центре, - и впереди - кавалерия… Так силен был моральный эффект этой картины, что прусский король и герцог Брауншвейгский целый час ни на что не могли решиться, несмотря на бешеное воз- буждение эмитрантов. Наконец король дал приказ итти в ата- ку, Был час пополудни. Под барабанный бой, парадным строем, прусская армия двинулась на две линии, Тучи рассеялись. Солнце палило. Келлерман на высоте построил свои войска в три колонны; он приказал, что- бы они, не стреляя, ждали, пока враг взберется на холм, и только тогда по- шли бы в штыковую атаку. Он надел на конец сабли свою большую шляпу с трех- цветным султаном и воскликнул: «Да здравствует нация!». Вся армия повтори- ла этот возглас; и солдаты также воздели свои шапки на острия штыков. Обе армии были отделены друг от дру- га не более чем на 2200 метров. Француз- ские пушки с горы Иврон опустошали первые линии прусских полков. А по- прежнему неподвижные солдаты Келлер- мана с пением «Са ира!» ждали сигнала… Смятение обуяло прусскую армию… Каков был этот вооруженный народ, который ей рисовался готовым к бегству или к сдаче при первом залпе? Он высился, как сте- на, и бросал ей в лицо свою вызывающую песню, как грозный смех. И сверху до низу гора отражала этот крик нации Прусская армия открыла революцию!… Герцог Брауншвейгский скомандовал: «Стой!» Пробежав двести шагов, полки Фридриха II остановились. Наступление неприятеля было остановлено. Но враг не думал больше о наступле- нии. Его моральная сила была разбита. Он остался на месте еще неделю, не спо- собный действовать, И зо сентября, терия во всем недостаток, больная, изможденная неприятельская армия отступила к Рейну. A между тем, в те самые дни, когда мир был разбит у Вальми, в Па- риже открылись заседания Национального Конвента. Монж заявил, что Собрание «узаконило волю всех французов, освобо- див их от гнета королевской власти». А Дантон овоим мощным голосом бросил миру грозное заявление, что, назначая но- вое Собрание, нация «создала великий Комитет всеобщего восстания народов». В действительности здесь не было ора- жения. Только артиллерийская дуэль, продолжавшаяся до конца дня, залившая кровью две неподвижные армии, с обеих сторон подвергавшие опасности своиходи-Я наково храбрых начальников: здесь Келлерман и Дюмурье, там - король и наследный принц Пруссии и с ними ве- ликий Гете, чьи ясные глаза охватывали всю картину. Произошло нечто большее, чем сражение: лицом к лицу столкнулись два мира, И охваченный оцепенением ста- рый мир слышал, как внутренний голос говорит ему: «Ты не пойдешь дальше!» Он был побежден, не будучи разбит. Между пятью и шестью часами замолк- ли последние выстрелы. Едва прекрати- лась канонада, разразилась страшная бу- ря. (Природа продолжала брать сторону народа), Прусская армия отступила на плато де ла Люн; а потоки дождя и ле- дяной ветер почью завершили деморали- зацию армии. Беспорядок был полный, как после поражения. Удрученный Бра- уншвейгский провел ночь в горьких размыш- лениях. Всех охватило оцепенение; и ни- кто не понимал, что произошло, Но Гете сказал: «С этого места и о этого дня да- тируется новая эпоха истории мира». Побежденные это почувствовали чем победители. Удивительно, что послед- ние совсем не знали, что они победили. Ночью обеспокоенный Келлерман покипул Вальми со своей армией, чтобы соеди- ниться с Дюмурье. Он боялся назавтра быть отрезанным от дороги на Париж. А Дюмурье также ждал, что завтра его ата- куют, меня под руками его письмо к Келлерману, налисанное на заре 21 сен- тября, в котором он приглашает Келлер- мана присоединиться к нему. «Теперь ваша очередь притти на мое сражение и помочь мне…» × Нынешние сыны революции, способны ли вы слушать без волнения и страха гордое вхо канонады Вальми?

такие когда реальные требования жизни стано- вятся для всех очевидными и явными. тех областей культу- Тегда деятели даже ры, которые кажутся наиболее далекими от жизни, не могут не проявлять своего интереса к действительности. В своей выс- шей форме это - интерес к человеку, к вселенной, к жизни, т. е. ко всему тому, пад чем сейчас на Западе нависла смер- тельная угроза. И об этом надо заявить во всеуслышание. Человек! Жизны! Вселенная! Это боль- ше не абстрактные слова. Они требуют от нас конкретных решений, они требуют реального дела. Фашизм хочет уничтожить человека, жизнь, вселенную. Мы всегдаВ будем помнить возглас фашистского гене- рала, брошенный в лицо моему несчастно- му и незабвенному другу, великому Ми- талю Унамуно: Viva la muerte! Да здрав- и приняла народа решение. народов. ствует смерть! Она Да, стала интеллигенция на сторону

Наступление пруссаков сопровождалось актом неслыханной провокации, вызвав- шей негодование всей Франции: надлым манифестом от 25 июля, так называемым манифестом Брауншвейгского. Он требовал, чтобы француаская армия немедленно подчинилась королю, a национальные гвардейцы охраняли бы его безопасность; он возлагал ответственность за всякий ущерб, причиненный королевской персо- не или члену его семьи, на всех членов Собрания, директории департаментов, му- ниципалитеты, и грозил им военной ка- рой. Если дворец Тюильри будет взят си- лой или королю будет нанесено оскорб- ление, Париж будет подвергнут полному разгрому. Та же участь постигнет все го- рода Франции, которые совершат акт не- подчинения королю, Все французы, осме- лившиеся защищаться от неприятельских войск, будут считаться мятежниками, их дома будут сожжены. Никогда еще столь отвратительные и безрассудные угрозы не были брошены в лицо великого народа, И самым невероят- ным было то, что под ними стояла под- пись генералиссимуса, герцога Браунш- вейгского, старого человека, умного и счи- тавшегося во всей Европе, даже во Фран- ции, видным государственным деятелем, философом, способным понять новые идеи и не одобряющим в глубине души анти- якобинский крестовый поход. Но Браун- швейгский был слабохарактерным челове- ком и вассалом прусского короля, с без- рассудным пылом ставшего во главе кре- стового похода. И в самом деле, манифест был полностью отредактирован француз- скими эмигрантами под диктовку принцев и агентов французского двора. Королеваи король инспирировали его текст и торопи- ли с опубликованием. Эти безумцы вообра- жали, что посеют страх в народе Франции и низринут его к ногам его суверенов! Ни один из этих королей, принцев, дворян не имел ни малейшего представления о гор- дости французского народа! Это вызвало взрыв ярости всей Фран- ции. «Нация встала, как один человек, получивший пощечину, и вооружила мил- лион рук», Манифест ускорил крушение монархии. 3 августа Людовик XVI тщетно пытался отмежеваться от манифеста. Его ложь была слишком явной, и это поняла вся Франция. Семь дней спустя Тюильри был взят приступом, и король был сбро- шен со своего трона. Враги слишком поздно поняли свою ошибку. Герцог Врауншвейгский всю жизнь испытывал утрызения из-за бесче- стия, нанесенного его имени подписью под манифестом. Но неприятельское наступление было начато, и весть о парижском восстании 10 августа ускорила его ход. 19 августа 1792 г. пруссаки вступили во Францию близ деревни Реданж. В тот же день подул резкий ноябрьский ветер; небо разверзлось, начался дождь, не пре- кращавшийся в течение двух месяцев, за- топлявший лагерь неприятеля, заставляв- ший его вязнуть в зловонной, ледяной грязи, сеющий среди него болезни. Гово- рили, что стихия вмешалась в дело и ка- кой-нибудь Моисей накликал на врага египетские казни. Начало войны, однако, было отмечено потрясениями для Франции, 23 августа Лонтви был сдан без боя. Затем Верден. Предатель, маркиз де Бийе, быв- ший комендант города Меца, начертил для пруссаков план атаки и похода на Париж. А лучший французский генерал, командующий армией Севера, Лафайет, после 10 августа пытался поднять свои войска против Парижа и, получив отпор, перешел границу со всем своим штабом в самый день вступления во Францию пруссаков. Час был трагический. Франция и рево- люция были в опасности. *

В этом ее дело, явное и открытое, с ко- торым она неразрывно связана. Думать, писать, творить -- это значит чувство-

КОНСТАНТИН ПАУСТОВСКИЙ ОТРЫВКИ ИЗ БИОГРАФИИ стоянный шум вязов над дедовским куре-  нем. Дед весь день сидел в курене, сторо- жил пасеку. Но потом оказалось, что он ничего не сторожил, а отсиживался на па- секе от дурного характера моей бабки-тур- чанки, женщины черной, гневной, проку- ренной до костей едким фракийским таба- ком. Вместе с дедом спасался в курене от бабкиного гнева и рябой пес Чертополох.уводпла «По прошествии многих времен», летом 1931 года я, внук этого болтливого безот- ветного деда, сошел со старого каспийского парохода на берег в Александровском форте (бывшем Новопетровском укреплении) на полуострове Мангышлак, в месте Тараса Шевченко. зем-вспомнил рассказы деда и разыскал в пустынном, пришибленном поселке не- сколько жалких деревьев. Тусклый свет поблескивал на их выгорающих листьях. Пыль лежала над горизонтом - пыль ссыльных пустынь, мертвых солончаковых пространств. По дворам ревели облезлые верблюды, Солице казалось глазом слепого. Я пошел в степь. Желтоватые грязные земле очень редко, в ста шагах друг облака стояли на небе. При первом взгля- де на них было ясно, что они стоят здесь неделями, месяцами, как бы прилипнув к этому сухому небу. от друга, росли кусты горькой солянки. За холмом я наткнулся на казахскую могилу. Около выветренного камня стояла пиала с теплой водой, Напиале сидели, покачива- ясь, маленькие птицы. Я вспомнил взволнованные слова Шев- ченко в его дневнике о киргизских детях. Они приносят на могилы своих родных чашки с водой, чтобы птицы, залетающие в этимертвые земли, не погибали от прутаЗдесь, в этих местах, бродил постарев- ший поэт в пыльном солдатском мундире. здесь по приказу Николая у него отобра- ли единственный карандаш, чтобы он не мог ни писать, ни рисовать. Здесь он ду- мал о детях, жалеющих маленьких тосковал о своей «прекрасной, бедной Ук- раине во всей ее непорочной и меланхо- лической красоте» Я возвращался на пароход. Я торопился. Мне казалось, что пароход может уйти раньше времени и оставить меня на этих надрывающих сердце пустырях. Я понял все великое отчаяние Шевченко, томивше- гося здесь семь лет в ссыльной казарме, отчаяниенародного певца, которому за- ткнули железным кляпом горло. * * В старое время на полях Украины ча- сто можно было встретить пугливых мальчиков-пастухов, - босоногих, в хол- щевых рубашках и штанах, с торбами за спиной. В торбы полагалось прятать кра- юху хлеба и кусок сала, Но в них боль- шей частью ничего не было, кроме черст- вой корки и щербатого ножа, чтобы вы- резать из вербы свистки и свирели, Ино- гда в такой торбе попадались сухие жуки, сломанные подковы и кремни - нехитрый запас игрушек для непонятных взрослым удивительных игр, где главным героем было воображение. Вот таким хлопчиком-пастушонком со старой торбой на веревочной перевязи и был в детстве Тарас Шевченко. Детство его ничем не отличалось от дет- ства сотен таких же боязливых, погружен- пых в свои детские раздумья пастушат. Детские әти раздумьи были горькими, как судьба детей, как печально было их дущее - рекрутчина, батоги, бедность, вечный труд и, наконец, лишний рот - постылая старость. Напрасно девушки га- дали о будущем по оракулу сотника Чега- нова, напрасно видели счастливые сны. Все знали, что эти сны редко сбываются в такой клятой стране, как николаевская Россия. Родился Тарас в семье крепостного кре- стьянина Григория Шевченко в селе ринцах, Звенитородского уезда, Киевской губернии. Родился в 1814 году, когда русская армия утверждала могущество им- перии Александра на полях Европы, и сум- рачным крипакам-украинцам остались на долю только воспоминания. И они вспоми- нали при свете каганцев Железняка и Гон- ту, уманскую резню, колиивщину - ук- раинскую жакерию, когда их отцы подня-B лись на панов, вооруженные деревянными кольями. Среди этих рассказов о ной вольности, среди гнева на панщину и вырос Шевченко. хо-Когда Тарасу пошел девятый год, умер- ла мать, Отец женился на вдове с деть- ми, и у маленького Тараса началась си- ротская жизнь, полная обид и невыпла- канных слез. Семья Шевченко принадлежала помещи- ку Энгельгардту - «напыщенному и нич- тожному животному», по отзывам беспри- страстных современников. Об этой жизни было сложено много пе- сен в тогдашней сирой России. сиротах гнусавили рваные люди на папертях сельских церквей, о сиротах пели слепцы- 





Единственной утешительницей малень- кого Тараса была старшая сестра Катруся - его терпеливая, нежная нянька. Она его, плачущего, в леваду. Она рас- сказывала ему сказки о том, что небо стоит над землей на высоких синих стол- кобзари по ярмаркам. И пели недаром. Песни о сиротстве детей выдавали потаен- ные думы о сиротстве народа. Слепые певцы, может быть, сами того не зная, пели грозные и мрачные песни о великой народной обиде. бах. Если итти и день, и два, то пойдешь к этим столбам и увидишь небо так близ- ко, что его можно будет потрогать рукой. ссылкиМальчик затихал, слушал, а на утро убегал в степь искать эти синие небес- ные столбы, сбивался с дороги, засыпал, обессиленный, в бурьяне, и его привози- ли домой чумаки. Через два года после смерти матери умер отец, и Тарас остался круглым си- ротой, Когда перед смертью Григорий Шев- ченко делил между детьми свое нищенское наследство (должно быть, черную солому, холсты и казаны), он сказал, что Тарасу не надо оставлять ничего, потому что Та- рас - мальчик не такой, как все. Вый- дет из него или замечательный человек или большой негодяй, - ни тому ни другому бедняцкое наследство не понадо- бится. Мачеха, чтобы избавиться от пасынка, отдала его в пастухи. Пастухом Тарас был плохим. Пасти овец и свиней ему меша- ло живое воображение. Мальчик часами могилах, разглядывал лежал на старых не-ни бо, рассматривал украденную у дьячка книгу с картинками или играл сам с со- бой в тихие игры. жажды.Пришлось взять его из пастухов и от- дать в ученье к сельским дьячкам. Их было несколько - этих грязных учителей грамоты. Они заставляли Тараса таскать им водку и читать псалтырь над покойни- ками. птиц,Двенадцатилетним мальчиком Тарас уже узнал всю невеселую повесть крепостного от рождения до последней гробовой его све- чи. Смерть казалась отдыхом. В прибран- ной пустой хате лежал восковой человек. Его черные заскорузлые руки впервые в жизни были бездельно сложены на груди. Ему не надо было вставать до рассвета, итти на барщину, подымать сохой неподат- ливую землю, думать одпу унылую ду- му о том, чтобы прокормить жену и детей. Потрескивала свеча. Воск капал на тон- кие страницы псалтыря, привычно вздыха- ли женщины, и голос Тараса бормотал неясные утешения о светлых местах, где будет покоиться рядом с умершими пана- ми душа крипака, потому что, как учила церковь, все люди после смерти становят- ся братьями. Пустыня сторожила Новопетровское ук- репление. В самой монотонности ее гори- зонта, бесплодности земли, в мутном небе была заключена, огромная тоска, По вечерам Шевченко часто ходил во- круг стен укрепления. Сонные волны на- бегали на берега. Перекликались часовые. Звездное небо, такое же, как на родине, сверкало над головой, и от этого было еще горше, еще труднее на сердце. Шевченко облысел, глаза его сузились и потеряли блеск, похолка стала тяжелой и медленной. Жизнь как будто кончалась, но не кончалась каторга. бу-Шевченко подолту смотрел на запад, где за ночной мглой, за шумом тусклого мо- ря лежали блещущие росой, цветистые от радуг степи и небеса Украины. Ему сни- лись томительные сны -- дрожацие песни кобзарей, деревни, пестрые, как писанки, гром днепровских порогов. Но наступало пробуждение, и поэт с горечью призна- вался; Сердце старое черствеет, Мо-очи не видят Ни хатенки этой белой Под синью небесной, Ни долины приветливой У темного леса… В Новопетровском Шевченко не написал за семь лет ни одного стихотворения. Ка- залось, что воображение иссякло, проли- лось, как вода на сухую землю. 1855 году до глухого форта дошла радостная весть: Николай умер. потерян-Говорили, что Николай отравился, не выдержав исхода Крымской кампании, что огромный его труп, надушенный и обло- женный цветами, был так страшен, что придворные дамы от одного вида мертвого императора падали в обморок. Шевченко ждал освобождения, ждал ам- нистии со стороны нового царя Александ- ра. Александру Второму были поданы спис- ки ссыльных, подлежавших освобождению. Он прочел их и тщательно вычеркнул из списков имя Шевченко. Он вежливо улыб- нулся и сказал: «Этот слишком сильно ос- корбил мою бабку и моего отца, чтобы а могего простить».

«О, край мой милый! Моя судьбина!» Шевченко. Дед мой -- старый николаевский солдат -любил поговорить о Тарасе Шевченко. -Было это в давние времена, … го- ворил дед, - когда служил я, хлопчик, в Оренбургском крае… Эти давние времена казались мне похо- жими на рисунки в старых побуревших журналах. Они были тусклыми, выторев- шими, от них тянуло горькой плесенью. Было это в давние времена, - пов- торял дед и тщетно старался выбить тря- сущимися руками искру из кремня, что- бы закурить трубку, - еще при царе Ни- колае. Стояла наша рота в Гурьеве-город- ке, на реке Урале. Кругом, куда ни кинь глазом, степь да степь, одна соленая ля, одна пустынная местность. И от ве- ликой сухости пропадали в той местности солдаты. Я смотрел на деда и удивлялся, как это у него за столько лет жизни не сошти с лица ожоги от каспийского солица. Щеки у деда были черные, шея жилистая, при- выкшая к красному солдатскому воротни- из-а И прогоняли в то время через Гуръ- ев, - неторопливо говорил дед, - вестного впоследствии человека, бывшего крипака Шевченко. Забрил его царь в сол- даты за мужицкие песни. Гнали его, хлоп- чик, на Мангышлак, в самое киргизское ку, и только в глазах поблескивала голу- боватая вода - спутник дряхлости, при- знак недалекой смерти. пекло, где тухлая вода и нет ни травы, ни лозы, никакого, даже ледащего, дере- ва. Рассказывали старослуживые солдаты, что подобрал рядовой Шевченко у нас в Гурьеве сухой прут из вербы, увез на Мангышлак, а там посадил и поливал его три тода, пока не выросло из того шумливое дерево. В наше время солдата гоняли сквозь строй, били беспощадно мо- крыми прутьями из вербы. Называлось это занятие у командиров «зеленая улица». Один такой прут и подобрал Шевченко. В память забитого тем прутом солдата он его посадил, и выросло на крови солдатской да на его обидных слезах веселое дерево в бедняцкой закаспийской земле. И по ны- нешний день шумит оно листами на Ман- гышлаке, рассказывает про солдатскую до- лю. Да некому его слушать, хлопчик. Шевченко давно лежит в высокой могиле, a слышно тот разговор только пескам, да сусликам, да пыльному ветру. Дует он там день и ночь с бухарской стороны. День и ночь порошит глаза, сушит горло, тоску прибавляет. А теперь, по прошествии мно- гих времен, может, на том месте, где сажал Шевченко вербу, уже вырос сад, и какая- нибуль птица сидит в том саду и свире- стит в тени, в холодке, про свои птичьи небольшие дела. мог слушать деда весь день. В коно- плянике жужжали зеленые мухи. Горох на горячем плетне рассыхался, трещал, и струилась, шумела за плетнем по камням быстрая река Рось. Я знал от деда, что она несла свою во- ду сначала к Белой Церкви, а пютом в степи, где «мрияла» голубая жара и за- дувал с Босфора, шевелил бурьян тепло- ватый черноморский ветер. После солдатчины дед чумаковал в сте- пях, возил из Крыма на волах перекоп- скую желтую соль и сушеную рыбу. С тех пор осталась у него привычка петь дре- безжащим голосом заунывные, как скрип чумацких возов, запорожские песни, 10 были песни о сиротах, о злых мачехах, о сказочных маленьких реках, текущих из вишневых садов, о могилах и ястребах. «Засинели издалече старые курганы». По- том я узпал, что это были любимые песни Шевченко. лучше,Детство мое прошло на Украине, в ма- заной мелом хате, где пахло глиной от чистых полов. По вечерам моя тетка, Фео- досия Максимовна, вытаскивала из камо- ры, из сундука растрепанный том «Кобза- ря», читала его мне нараспев, замолкала на полуслове, снимала нагар со свечи и вытирала глаза чистой «хусткой».смо- трел на нее с удивлением. Я не знал тог- да, что она плакала о своей женской до- ле, похожей на долю шевченковской Ка- терины, о судьбе девушки, обманутой лю- бимым. Иногда она водила меня в леваду, на маленькую могилу, заросшую выше по- яса колосистой травой, и рассказывала, что под этой травой лежит такой же ма- ленький хлопчик, как я, только серогла- зый, и зовут его Петрусь. Много лет спустя я узнал, что в ле- ваде был похоронен «незаконный» сын Феодосии Максимовны- «байструк», как говорили по дворам, злые завистливые зяйки. Что может быть пленительнее раннего детства, прожитого на Украине! Оно оста- лось в памяти, как светлая роса на синих и желтых ползучих цветах портулака, как дым соломы, застилавший осенние дни, как застенчивые грудные голоса дивчат - моих двоюродных сестер и нянек, как по-

В генерале Дюмурье не было ничего от чистого героя республиканца, какими были Гош, Дезэ или Марсо. Этот ма- ленький смуглый 53-летний человек, не- красивый, очень подвижной, с огненными глазами, был авантюристом; в нем текла смешанная кровь Прованса и Фландрии, он об ездил свет в качестве кондотьера и тайного агента. Очень смелый, исполнен- ный ума, с проблесками гения, но интри- ган и честолюбец; после попытки быть заодно с королем и убедившись, что ко- роль проиграл партию, он надел красный колпак, поцеловал Робеспьера в Якобин- ском клубе и предложил лишить короля прав. Его назначили на место Лафайета главнокомандующим армией Севера; и в несколько дней он осуществил единство командования по всему фронту; он был единственным начальником, осуществляв- шим дипломатическую и воепную дикта- туру, не заботясь об инструкциях, кото- рые ему присылали из Парижа. Это могло бы быть крушением, - это было спасе- нием Франции. В течение сорока дней судьба Дюмурье отождествлялась с судьбой революции; и человек, который впоследствии позорно изменил Франции, был в августе- сентя- бре 1792 года живым выражением гения революции в армии. Он обладал легкостью ума, которая в некоторые часы крайней опасности есть форма самой высокой от- ваги, Он нисколько не пугался ответ- ственности, Он отважно вел в огонь свои молодые, неопытные войска против вете- ранов Фридриха II. Французские солда- ты впали в уныние после измены Ла- файета. В несколько дней он оживил их своим пылом, огнем и веселостью. Он из- лучал вокруг себя веру в победу. мечтал завоевать у Австрии Нидер- ланды, Вынужденный покинуть Фландрию из-аа. стремительности неприятельского наступления, 1 сентября, он принял ре- шение: он предоставит Монмеди, Седан и Мезьер их участи, чтобы преградить до- рогу на Париж, «-Спасти ствол, - ска- зал он, - не цепляться за ветки!…».старый Нужно было спешно овладеть естествен- ными укрытиями Аргонны, лесистые пла- то которой разделяли бассейн Мезы от долины Эн, Дюмурье провел дерзкий по- ход на Гранпре, где он расположил свой лагерь, 3 сентября, между Эр и Эн. Ча- стью его авангарда командовал креол Миранда, из Каракаса, который впослед- ствии мечтал быть освободителем Испан- ской Америки Капитуляция Вердена и беспорядочное бегство его гарнизона, се- 5явшего панику в войсках, которым было