Я. ВАРШАВСКИЙ

 Мих. ЛОСКУТОВ B. ШКЛОВСКИЙ Между тем с кадрами в издательстве не все благополучно, а партийный коми- тет ни разу даже не обсуждал этого во- проса. Партийному комитету, повидимому, «не- когда» было заняться не только кадрами, но и другими серьезными делами. Пропа- гандистская работа в издательстве запу- щена, Партийная ортанизация почти не растет за счет лучших комсомольпев и беспартийного актива. Все это до последних дней мало тре- вожило партийный комитет, Кстати, о со- ставе партийного комитета. Создалось та- кое положение, когда из шести работаю- ших членов парткома - тт. Ржанов, ба- болотнов и Серебрянский стали замести- телями директора, а четвертый - секре- тарь парткома т. Тумановконсуль- тантом при директоре. Таким образом, хо- тя дирекция и партком заседают в разных комнатах, но люди все те же Очевидно. именно поэтому парткому весьма трудно видеть недостатки дирекции, критиковать и бороться с ними. Так получилось и в деле с т. Пень- ковой. Партийный комитет 17 декабря вынес решение просить дирекцию пересмотреть прика об увольнении т. Пеньковой из издательства, как неправильный. Постановить -- постановили, а в жизнь не провели. Пока члены парткома набра- лись мужества, чтобы протестовать про- тив приказа, одобренного ими же, как заместителямидиректора, - директор т. Лозовский уехал в отпуск. Отменить приказ стало некому. Пеньковой предложили подождать еще месяц. Через месяц директор вернулся, и вопрос даемых в Гослитиздате». К сожалению, в парторганизации Гослитиздата за вто вре- мя ничего не изменилось. Там попрежне- му с самокритикой неблагополучно. Об этом с достаточной убедительностью ови- детельствует хотя бы то, как принима- лась резолюция на собрании 26 января по поводу ситналов печати. Выбранная на прошлом партсобрании комиссия предложила собранию составлен- ную на основе прений резолюцию, в ко- торой об ективно хотела осветить положе- ние в партийной организации Гослитизда- та, а также оценить пеправильное пове- дение тт. Лозовского и Туманова в вопро- се об увольнении т. Пеньковой. Однако т. Лозовский пытался боль- шинство фактов отрицать и представить дело так, что в издательстве все обстоит благополучно и выступление печати по этому вопросу не заслуживает внимания, Тов. Лозовский пытался также на со- брании во что бы то ни стало «спасать» «оберегать» секретаря партийного ко- добросо-метаих стов. Партийный комитет Гослитиздата и ето секретарь т. Туманов вместо того, чтобы внимательно прислушаться к голосу ком- мунистов, по существу глушат попытки критиковать недостатки, придираются к отдельным неудачным фразам, как было с выступлением т. Кузнецова. Не пожелав внимательно разобраться в гом, права ли т. Пенькова в отношении гт. Маневича и Лосьева, и вообще заин- тересоваться состоянием и подбором кад- ров в издательстве, здесь поспешили «призвать к порядку» в первую очередь г. Пенькову.



премьеры

Три дня, 19, 20 и 26 января, в Гос- литиздате происходило партийное собрание, которое обсуждало выступления «Литера- турной газеты» и «Комсомольской правды» положении в издательстве. Напомним кратко, о чем писала «Лите- ратурная газета», В номере от 5 января редакция опубликовала письмо сотрудницы Гослитиздата т. C. Пеньковой «За что меня уволили». Пенькова была уволена за то, что возражала против направления на работу в массовый сектор, которым она руководила, тт. Лосьева и Маневича, по ее мнению не могущих выполнять рабо- ту литературных консультантов. Поводом для увольнения, однако, послужило дру- гое. На заседании дирекции издательства т. Пенькова в тяжелом нервном состоя- нии допустила нетактичную фразу по зд- ресу присутствующих. Этого было доста- полно оов помодтонню понвился при- каз об увольнении т. Пеньковой. Кроме того, мы сообщили тогда мне- ние ряда товарищей из издательстваи . Пеньковой, как о честном, вестном, преданном делу партии работни- ке и привели примеры безграмотной лите- ратурной консультации, которую давали вачинающим авторам тт. Маневич и Ло- сьев. Касаясь положения в парторганиза- ции и роли секретаря парткома т. Тумано- ва, редакция писала, что «в парткоме боятся критиковать, невзирая на лица, и слепо преклоняются перед авторитетом и «непогрешимостью» руководящих работ- ников Гослитиздата. Такая позиция сек- ретаря парткома по меньшей мере не спо- собствует развертыванию самокритики в Гослитиздате. А самокритика там необхо- дима. Снятие т. Пеньковой с работы сви- детельствует о нездоровых нравах, насаж-

Две

о Пеньковой был парткомом пересмотрен в присутствии т. Лозовского, но… в от- сутствии т. Пеньковой. Причем принято было уже новое решение: Просить дирекцию пересмотреть формулировку приказа, как противореча- щую советскому законодательству. - А как же с ее восстановлением на работе? - спросили Тумалова на собра- нии. - Увольнение мы считаем правиль- ным, ответили тт. Туманов и Серебрян- ский, И пояснили: комиссия установила, что Пенькова работала плохо. Между тем незадолго до ее увольнения партком и дирекция признали работу Пеньковой удовлетворительной, и на этом основании она была переведена на должность завелующейсотором долакность заведующей сектором массовой она не справлялась этой работой, то ведь ее можно было переве сти на другую? Чем об яснить, что с возвращением из отпуска т. Лозовского партийный коми- тет поспешил отказаться от собственно- го мнения? Нежеланием ссориться с ди- ректором? Вопрос о т. Пеньковой парторганиза- пией Гослитизлата решен неправильно.сторожились. Честный, преданный работник т. Пень- кова должна быть воестановлена на рабо- те в издательстве; состоянием работы парткома должен немедленно заинтересо- ваться Куйбышевский райком ВКП(б). и чем скорее, тем лучше, ибо это поможет развернуть в парторганизации Гослитизда- та настоящую большевистскую критику и самокритику, невзирая на лица. И. КРОТОВА. B. КАПЛУН

«Марина Страхова» и «Павел Греков»

«Марина Страхова» и «Павел Греков» появились на афишах Камерного театра и Театра Революции почти одновремен- но- две пьесы о современниках, два сце-C нических портрета, написанных «почти с натуры». Две пьесы о действительных происшествиях, герои которых присутство- вали на премьерах и аплодировали акте- ра Глядя такую пьесу, как «Марина Стра- хова», испытываешь прежде всего острый интерес к тому, что принято называть «материалом» драматурга. Хочется рас- спрашивать авторов пьесы и ее «прототи- пов о том, как все это происходило в нассовдействительности, проводить параллели - «жизнь» и «пьеса». Хочется узнать все подробности замечательного подвита на- шей патриотки женщины-врача, открыв- шей противочумную прививку и испытав- шей ее на себе… После весьма наивной экспозиции, цель которой об яснить терминологию про- тивочумных экспериментов, на сцену вы- ходит Страхова - Коонен, Лица ее не видно - она в маске. На глазах - тем- ные очки, на руках - перчатки. Мы на- Нас хотят напугать. Страхова - Коонен медленно роняет слова. Речь, впрочем, идет о сугубо прак- тических вещах - об Ученом совете, об опытах над животными, об отпуске, Вслед за этим начинается романтическая харак- теристика героини Страхова садится у микроскопа и читает стихи - «Есть упое- ние в бою…», конечно до слов - «И в аравийском урагане, и в дуновении чумы». Мы, признаемся, ждали, найдут ли в се- бе драматурги мужество отказаться от этой цитаты. Нет, не нашли. И нетрудно понять, почему - других средств описать чувства, настроение, силу Страховой уних нет. Но раз пушкинские слова прозвуча- ли - все остальное, очевидно, будет ил- люстрацией к ним… A. Коонен пытается оправдать эту ци- тату, она читает ее как-то «между про- чим», будто Страхова думает совсем о дру- гом, будто она не декламирует. Все рав- но. Шесть пушкинских строк перевесили трехактную драму. Для исчерпывающего, окончательного испытания противочумного препарата Страхова решила сделать прививку самой себе. Решение это пришло, очевидно, дав- но - нам предлагают следить лишь ва его осуществлением. На чем же строят сюжет своей пьесы I. Жаткин и Г. Ве- чора? Недавно вышла из печати пьеса П Жат- кина «Высокое чувство». Это, повидимому, ранний вариант «Марины Страховой». Здесь героиню тоже зовут Марина Павлов- на, но фамилия ее - Покорская. Она то- же испытывает противочумный препарат. Директормикробиологической станции Фролов весьма приятный, достойный человек, всей душой сочувствует ее опы- там, Он только просит сделать прививку ему самому. Муж Покорской - Геннадий Михайлович, побанвающийся за жизнь же- ны, вяло протестует против намерения Марины Павловны сделать себе укол. Она, однако, не послушалась ни Фролова, ни мужа, заперлась с асоистенткой в изоля, торе и ввела самой себе в кровь чумные бактерии. том дело и кончилось. Пьесы при этом не получилось, хоть автор, види- мо, старался описать все «как в жизни». Вдесь нет ни ни острого сюжета, ни характеров. Потому помощью Г. Вечоры П. Жаткин перерабо- «Высокое чувство» и сдал Камерному театру новый варашмерному Откуда взять драматическую коллизию? Фролов из энтузиаста превращается в службиста и бюрократа - он пытается теперь противодействовать мерами «адми- нистративного нажима» опыту Страховой. Его «положительные» реплики передаются новому действующему лицу - профессору Аккуратову, который, впрочем, тоже про- тестует против «самоубийства» Страховой. В пьесу вводится целый сонм бюрокра- тов - Ученый совет. «Семейная» драма усугубляется - муж и дочь устраивают Марине Павловне драматическое об ясне- ине, и только парторг Снежко всячески приветствует… Никаких «внутренних» коллизий по- прежнему нет. Авторы не могут допу- стить, что для Страховой существует про- блема жизни и смерти, мир чувств, раз- думий, тревог, что зрителю интереоно оле- дить не за шприцами и микроскопами, а ва тем, как пришла Страхова в своему подвигу. Повидимому, они не могли ра- шили не мудрствовать. В восьмой сцене, не добившись согла- сия на опыт (которое ей в общем ни к чему), Страхова делает себе укол. Темпе- ратура резко повысилась. Может быть, хоть сейчас мы увидим Страхову другой? Нет, она и в бреду пов- торяет все те же несколько слов, кото- рые авторы дали ей на всю роль. Но ведь надо создать атмосферу тревоги - же, как-никак, речь идет о жизни и смер- ти человека… Поэтому авторы снова ци- тируют: «Царица грозная чума теперь идет на нас сама». На этот раз Страхова сби- лась, забыла стихи. Но ассистентка Лиза услужливо подсказывает: инам в окошко… Она в своей наивности полагает что женщине, стоящей на пороге смерти, уместно напоминать эти страшные сло- ва. Вскоре все кончилось Страхова выздоровела, Но Жаткинх и Ве- чоре всего, что с ней произошло, мало. Может быть, зритель все-таки подумал хоть на минуту, как это много - при- вить самой себе чуму, рискнуть собствен ной жизнью. Поэтому авторы дают Стра- ховой реплику «под занавес»: «Знаете, я вовсе не ощущала никакой опасности, Так было вое просто, обыкновенно». Далась на- шим драматургам эта простота и обыкло- венность! В первом ряду партера на премьере си. дела т. Покровская - та самая замеча- тельная современница наша, о которои идет речь в этой пьесе. Сначала хотелось расопросить ее обо всем поподробнее, потом стало ясно, что в этом особого смы- сла нет. Важно не то, что здесь «от жиз- ни», а что - сочинено. Важно, что вся эта пьеса, в которой искренность стала фальшью, а правда - вымыслом, ничего общего с искусством не имеет. Камерный театр оделал рискованный шаг, взяв в работу «Марину Страхову». Он понадеялся, повидимому, на Алису Коонен, наH. Асланова (Аккуратов) и, по- жалуй, на остроту ситуации, которая лег- ла в основу пьесы, Расчеты театра в ка- кой-то степени оправдались - Коонен приковывает внимание зрителя драматиа- мом своей игры, Асланов играет Аккура- това просто превосходно - с тонким юмо- ром, озорством, в высшей степени теат- рально. История доктора Покровской лекает даже в этом скверном полудрама- тическом изложении. Однако едва ли этот успех может удов- летворить театр. Мы слишком уважаем Коонен, чтобы хвалить ее за эту новую работу, слепленную из обрывков старых ролей,A. Я. Таиров также не нашел и не мог найти - для себя, как режис- сера, большой творческой задачи в этом спектакле. Вопрос о советской пьесе в ре-№

пертуаре Камерного театра остается, как принято говорить, открытым. * Павлом Грековым мы знакомимся в решающую минуту его жизни. Вместе Ковалевым, Мир-Ахмедовой, Сартышевым ему предстоит распутать сложный узел. 1930 год, пограничный район Средней Азии, Здесь орудуют баи, националисты, подпольщики-троцкисты, авантюристы, вра- ги всех мастей. Борьба. в которую всту- пил Греков, тем сложнее, что враги еще пока тонко замаскированы, имеют высоких покровителей, действуют ловко и нагло. Греков начинает большую, настоящую жизнь - ему придется испытать свою во- лю и энергию Театр Революции сделал то, что он дол- жен был бы делать всегда и что, увы, делал не так часто, - он поставил остро- злободневную пьесу. Напрасно будем мы искать причины успеха пьесы Б. Войтехо- ва и Л. Ленча в высоком совершенстве литературной формы, в оригинальности характеристики героев. Пьеса написана будничным, «деловым» языком, многих героев ее мы видели, может быть, в дру- гих спектаклях. Трудно поручиться за ее долголетие - да она на это и не пре- тендует. Она хочет жить и живет сегод- ня - настоящей, «грековской» жизнью. Она честна, как Греков, и столь же энер- гична. Секрет громадного воздействия этой пьесы на зрителя несложен, но его так часто забывают драматурги и театры. На сцене - мы сами, наше сегодня. Пусть завтра появится другая пьеса о Грекове. изобилующая тонкими стилистическими приемами, своеобразными и неповторимы- ми психологическими деталями, - сегод- ня мы аплодируем авторам за своевре- менное и смелое слово. Характер Павла Грекова раскрывается во взаимоотношениях о другими героями спектакля Вот чего не хватает «Марине Страховой», пьесе, героиня которой дейст- вует как бы в пустом пространстве. Страхова рискует жизнью из-за любви к людям, a людей-то в пьесе и нет. Судьба Грекова, исключенного из партии стараниями ее врагов и возвращенного к жизни партией, это великолепное воп- лощение самого понятия «драматизм». Пьес о борьбе с врагами народа нали- сано немало. «Павел Греков» отличается от них не только тем, что адесь почти ни- какой роли не играют детективные трюки и всякие поблекшие эффекты. Пьеса Вой- техова и Ленча серьезно рассказывает о серьезных вещах. Образ героя приобретает черты благородства и достоинства. На Грекова, вернувшегося из Средней Азии в Москву и разоблачившего боль шое вредительство на стройке, обруши- вастся удар, тщательно подготовленный троцкистокими заговорщиками. Секретарь парткома Рыдай, получивший клеветниче- ские анонимки и спровоцированный троц- кистами, пред являет Грекову самое тяж- кое обвинение, какое только можно пред - лвить коммунисту, - обвинение в обма- не партии, в двурушничестве. Рыдай не вредитель - он просто трус и дурак. Что же поделаешь? Иногда именно такие слеп- цы и трусы, как Рыдай, решали судьбу исключавшихся из партии людей. И вот Греков исключен из партии. Мы видим его в самые тяжелые минуты жиз- .Драматурги не побоялись показать, чего стоило Грекову доказать свою право- Здесь Страхову. Героиню спектакля Камерного театра мы не успели полюбить, хоть вся- чески к этому стремились. Может быть, потому, что драматурги забыли о том, чего Страховой стоил ее подвиг. Благородство и сила Страховой подразумеваются, а не раскрываются, они скрыты в самом жиз- ненном факте, который лег в основу пье- сы. Поэзия действительности здесь выше поэзии спектакля. Драматурги в чем-то изменили жизненной правде. испортили законченное произведение искуоства, соз- данное самой жизнью. А может быть, они ничего «от себя» и не прибавили, но от- сутствие фантазии оказалось еще более гибельным для произведения искусства, чем протокольная точность повествования. За каждым шагом Павла Грекова мы следим с наприженным вниманием. Его встреча в Ковалевым (эту роль превос- ходно, хотя и несколько «аскетично» играет Д. Н. Орлов), который оказался неожиданно секретарем того самого рай- кома, в котором разбирается дело Греко- ва, воспринимается не как счастливая случайность, а как нечто неизбежнов эти два большевика обязательно должны были встретиться, их соединила снова партия М. Ф. Астангов в роли Грекова старается сплавить «лед» и «пламень». Греков дело- вит, спокоен, часто даже слишком. Впе- чатление такое, что Астангов еще только копит, сдерживает силы, еще только берет прицел… Так проходит первая половина спектакля, в лучшей спеле спектаклято- всеГодо Астангова звучит резко. взволнованно. Здесь решается судьба Павла Грекова, здесь он проходит самое суровое испыта- ние под сомнение взята его партийная честь, его совесть большевика. Астангов только в этой сцене - только один раз в спектакле - позволяет Грекову обнару- жить свой темперамент, свою молодую страсть. O. Н. Абдулов играет в «Павле Грекове» роль Нарзулаева. Роль эта написана не- сколько «прямолинейно». и в чтении да- же пугает - как актер спрячет, стушует эту прямолинейность? у 0. H. Абдулова «прямолинейность» националиста Нарзулаева выглядит, как игра в прямодушие человека, не боящего- ся упреков в национализме, У врагов на- рода, занявших высокие посты в респу- бликаиских инстанциях. Нараулаев поль- зуется поддержкой и поощрением. Наг- лость его смягчена добродушным юмором, он посмеивается над Ковалевым и Гре- ковым, и если выходит из себя, то обя- зательно мотивирует это своим энтузиаз- мом знатока местных условий. Во втором акте, в сцене заседания парт- кома, мы видим другого Нарзулаева. Его уже выгнали из Средней Азии, но он еще член партии. Теперь он скромен, сговор- чив, по-восточному любезен. Он позво- ляет себе лишь едва заметную усмешку по адресу оклеветанного Грекова. Прием маскировки резко изменился. Но маскиру- етоя он с тем же совершенством - он спекулирует даже на соботвенном выгово- реполученномзанационалистические ошибки. И, наконец, v Звонковой, где собирают- ся оподвижники по вредительству, Нарау- лаев предстает перед нами в своем нату- ральном виде - беспредельно самодоволь- ный, циничный до последней степени, ув-Постановщики спектакля М. Ф. Астан- гов и М. Лишин обнаружили в работе над пьесой Войтехова и Ленча тонкую на- блюдательность, большое чувство жизнен- ной правды. Люди и нравы наших дней вот тема этого правдивого и остро совре- менного спектакля. Литературная газета 8 5

Двадцать

Ч Е Л О В Е

Ч Е С К О Е

пять лет ветских бытовых вещей «Третья Мещан- ская». Кинематографии меня учил Лев Кулешов, вместе с которым я писал спе- нарий «По закону». Кино ввело меня в советские хозяйст- венные заботы. Они так переплелись с моей личной жизнью, что появилась книга «Третья фабрика». Фабрика эта и сейчас стоит около Киевского вокзала, фабрика маленькая, мы ее очень любили, в кино много, написал несколь- ко десятков пошедших и не пошедших сценариев и принимал творческое участие, вероятно, в очень многих советских сце- нариях. Писал я в это время книгу «МатериалНа и стиль «Войны и мира» Толстого», о ко- торой тоже надо было бы написать от- дельно, сделал веселую книгу «Гамбург- Вы-С Михаилом Чиаурели, которого все зна- ют, и с автором комедии «До скорого сви- дания» Макаровым, сейчас больным, с Ма- каровым, которото недооценивают. Работал в Грузии, был очень близко связан с рождающимся грузинским кино- искусством. ский счет». Работал дальше, дружил с Сергеем Ми- хайловичем ЭйзенштейномЭсфирыотал ский счет».ет Шуб, писал книги. РАПП ссорил меня с Маяковским, РАПП требовал выдачи меня головой, а Влалимир Владимирович меня не выда- вал. Потом распался ЛЕФ. Маяковский ушел, потом мы разбрелись, потом умер Владимир Владимирович, Занялся русской историей. Сперва обра- батывал мемуары, сделал книгу о Болотове и другую книгу-«Архиерейский служка». Вторая книга интересная. В ней есть своеобразный Жиль-Блаз попович. написал очень прустную инигу «По- иски оптимизма». В ней воспоминания о Маяковском. Я приведу отрывок: «Светает. Кажется, весна.

ДО С Т О И Н С Т В О

Дваддать пять лет назад, в 1914 го- ду я издал в Ленинграде маленькую 16- страничную брошюру. Она называлась «Воскрешенье слова». Это была брошюра студента-филолога футуриста. В ней были задирчивый тон, академи- ческие цитаты, Двадцать пять лет назад я начал впер- вые выступать. Выступил в Театре ми- ниатюр вместБладимиром Балимирови-Работал чем маяковским, который тогда носил еще черную бархатную блузу, и с Давидом Бурлюком, После этого пебольшая группа филоло- гов начала издавать сборники по теории поэтического языка. Мы организовали ОПОЯЗ, общество по изучению теории поэтического языка. Опоязовпы, борясь с поэтикой симво- листов, старались создать научную поэти- Очень пустили два сборника и целый ряд книт. ОПОЯЗ нельзя отождествить с тем, что называется формализмом, хотя, конечно, формализм- соседнее с нами течение, во многом от нас зависящее, рано в ОПОЯЗ начал рабо- рано вопначо вабо- тать Юрий Николаевич Тынянов. Опоязов- пы читали в Инстатуте истории искусств в Ленинграде, и очень многие молодые ли- тературоведы, сейчас имеющие книти, бы- ли тогда нашими учениками. Я много раз писал о формализме и сей- час не буду писать о всех опибках фор- малистов и о том, что было положитель- ного в их работе. В то время я работал в «Летописи» Горького, и Алексей Максимович рассмат- ривал нас с пристальным и веселым вни- манием. Во время революции мною была издана книга «Революция и фронт» и сборникЯ «Поэтика». Помог мне его издать Влади- мир Владимирович Маяковский, книга вы- шла одновременно с «Мистерией Буфф». По не совсем последовательному своему ха- рактеру я принадлежал тогда к «Серапионовых братьев», дружил с моло- ым Всевалодом Ивановым, в которого тогда очень верил, так, как верю сейчас. Зощенко, Михаил Слонимский, Федин, Тихонов, Лев Лунц, Етизавета Полонская, Николай Никитин принадлежали к брат- ству. Мы умели говорить друг другу правду и интересоваться не только своей книгой, но и чужой. В то время работал я в газете «Жизнь искусств», печатался в «Искусстве ком- муны». Это были заполненные, большие, молодые годы. Мы называли тогда Алек- сея Максимовича стариком, а ему было 46 лет, молодых 46 лет. Он писал тогда книгу о Толстом. Тогда я написал пьесу о Парижской Коммуне. Ее хвалил Блок. Александр Блок говорил мне, что он в первый раз слы- шит, слушая меня, как об искусстве го- ворят правду, или говорят правильно я уже не помню - и одновременно го- ворил, что поэту знать то, что я говорю, вредно. Это потому, что моя правда была не- полная правда, выдающаяся за полную правду. В 1923 году я оказался за границей. Печатался в «Беседе», издал книжку «Сантиментальное путешествие» и «Пись- ма не о любви». Я очень люблю книгу «Письма не о любви, или Цоо». В 1924 году я вернулся в СССР, из- дал «Теорию прозы», примкнул к ЛЕФ, Опоязовпы стали теоретиками ЛЕФ. Здесь я работал с умным и мало пишу- шим Осипом Бриком, исследователем рит- мики стиха. Здесь Борис Михайлович Эй- хенбаум, Тынянов, Борис Казанский, и я напечатали свои статыи о языке Ленина. Кое-что из этих статей интересно и сейчас. Кинематография тогда только начина- лась. У меня про кино был целый ряд статей и даже книжки «Кино литературы» и книга о Чаплине. Я думал, что кино вто монтаж аттракционов, что сюжет име- ет минимальное значение. С этими мыслями я вошел в советскую кинематографию, а работал в ней иначе. Теоретически я должен был отрицать тера, практически я боролся за советско- то актера и защищал в своих статьях его значение. Теоретические установки тянули меня на своеобразный язык иероглифов, кото- рый оказал в свое время влияние не на одну только советскую кинематографию. Олновпеменно я слелал олну из первых со-

В гениях у нас состоит не так много то, варищей. Конечно, всегда было так в искусстве: одним удалось выйти в первые шеренги, другим - нет, третьим еще неизвестно, что будет написано на роду. И обидно, и горько, конечно, быть не гением, однако привыкнуть можно, чепуха, можно доволь- но даже сносно жить и хорошо работать. Нужны не только одни выдающиеся. Другие делают тоже свое полезное дело; одни - маленькое, другие - большое. В этом - отпечаток величайших мораль- ных, гуманистических изменений, которые принесла Октябрьская революция в отно- шения между людьми. Вот писатели. Вот поэты, переводчики, критики, рецензенты, комментаторы, лите- ратурные секретари - большая семья, де- лающая общее культурное дело. Среди них были и сейчас есть люди чуждые и примазавшиеся, Временами их было больше, временами меньше. Их ра- зоблачали и в печати и устно. В литерату. ре были серьезные и большие прорывы. Однако некоторые товарищи делали и делают из этого неправильный огульный вывод. Для них звание «писатель» вообще звучит не слишком почетно, и его чуть ли опасно Вот тер- его прокзност в грамвае тер мины, которые наиболее употребительны в бранном лексиконе: пенкосниматели, кал- турщики, богемщики и просто «некие». Необходимо поставить очень значитель- ный принципиальный вопрос: чести профессии как таковой, о чувстве меры и о человеческом достоинстве вообще. Его нужно «поставить», этот вопрос, перед некоторыми товарищами, которые его ча- сто забывают. Главным образом - перед теми, кото- рые, собираясь помочь овдоровлению ли- тературной среды, не могут это делать иначе, нежели в порядке каких-то «похо- дов» или облав. Делается это, например, так, Сотрудник «Вечерней Москвы» Вл. Рудный отправ- ляется в группком работников печати № 1. Нужно сказать, что группком этот - комбинированного типа. С «литературным профилем», как о нем говорят. Дело в том, что не все писатели, насколько известно, состоят в союзе писателей. Многие об еди- нены лишь по профессиональным призна- кам в группкомах при издательствах. Но и не все состоят в этих группкомах. Потому что есть солидная прослойка людей лите- ратурного труда, органически не связан- ных о определенным издательством. Они об единены в группком № 1. Здесь внештатные журналисты, переводчики, се- кретари, авторы технических книг и мно- гие писатели. Тут есть и видные имена и скромные труженики, Все они имеют право на место под советским солнцем и право на трудовое и профессиональное об . единение. Однако иначе думает Вл. Рудный. Он го- тов одним своим движением смахнуть всех 214 человек «со счетов истории». Бодрый журналист долго роется во всех делах и анкетах группкома, разыскивает компрометирующие данные. Рецепт извес- тен; два дворянина, два сына генерала, некая завязка для политических инсину- аций. Правда, один «дворянин» оказывает- ся автором солиднейших и важнейших технических трудов и премирован на важ- нейшей стройке как лучший ударник, а другой - престарелая женщина. У обоих генеральских сынов отцы честно служили в Красной Армии, один из них умер на посту, и семья его получает персональную пенсию. Но всех этих обвинений против коллек- тива оказывается еще недостаточно. В ис- ключительно развязной манере автор ста- тейки осыпает людей оскорблениями, по- дозрительными намеками и просто пош- постями. Например, один литератор упре- кается в том, что в анкете его написано, что он «еще в 1922 году перевел Бар- бюсса» (очевидно, упрек в неграмотности). Попутно журналист лягает «таких масти- тых представителей» высокоодаренной бо- гемы», как Алексей Крученых. Знает ли Рудный, что Барбюсс может писаться рез два эс, а Крученых имеет полное во состоять в профсоюзе? Соображает ли автор фельетона, что означает «высокоо- даренная богема»? И соображает ли он во- обще - что пишет? Фельетон пазывается «В таборе диких» (даже без кавычек). В нем группком ли- тераторов живописуется в виде какого-то притона преступников и проходимцев. На- чинается он «литературно-художествен- ным» образом молодого человека, который находится в раздумьи: вернуться ли ему к своей старой профессии карманника или устроиться танцмейстером в «Метрополь», Хочется надеяться, что - нет. ельетон грязен по стилю, Нелеп по до- водам, Но главное, дик по выводам. Про- нзведение Вл. Рудного наредность ос- корбительно по отношению к большому коллективу советских граждан. Итак, бездумно лягнув еще одну челове, тескую профессию (танцмейстера), автор устанавливает далее, что для карманников 

лучшее место - в групикоме писателей, Этому уделена почти половина фельетона. Посмотрим, кто состоит в этом вертепе «диких», в этом «таборе». Вот перечень некоторых имен из литературно-художест- венной части группкома. В. Курочкин А. Кипренский - члены ССП, Н. Атаров, E. Босняцкий, В. Матов - молодые лите- раторы, часто печатающиеся в толстых и тонких журналах, К. Ананьев автор биографий Ворошилова, Пархоменко других книг, Ю. Севрук - критик, А. Та ланов - драматург, автор «Таинственного острова» и других пьес детского театра, Игорь Шпарро - молодой писатель, ком- сомолец, И. Горкин - переводчик Г. Рег- лера, E. Герасимов автор книги Щорсе, и т. д. и т. д. Здесь - поэт К. Липскеров, критик B. Никонов, литераторы Бор. Оленин, Еф. Дорош, М. Ершова, В. Длугач, 8, Остров- ский. Здесь - много и плодотворно работаю- щне во всех журналах фольклористы Н. Комовская, Н. Рождественская, С. Жис- лина. Здесь, наконец, - литературные секрета- ри писателей, очеркисты, переводчики, де- лающие ежедневно полезное дело. активной В они занимаются большой и общественной делтельностью. Эта разносторонняя и инициативная жизнь группкома № 1, находящегося у профсою- за на отличном счету, привлекает и мно- гих товарищей, вполне имеющих право со- стоять в других группкомах. И вот приходит Вл. Рудный и пишет, что «эта никому не нужная и попросту вредная организация давно уже стала пристанищем всяких проходимцев, хал- турщиков сомнительных…» и т. д. и т. п. Тут опять начинаются эпитеты. Но эпи- теты пугают не всех. Мы призываем нерв- ных товарищей к спокойствию. Разберемся по существу. Площадной брани в фельетоне Вл. Руд- ного нет. Но зато про одного живого человека со- общается, что у него в руках «старорежим- ная трость» и «на серо буро-малиновой сорочке» -- «официантский бантик». Поче- му старорежимная трость? Почему офици- антский бантик? Ничего непонятно. Таков стиль фельетона. Вот автор, о резвясь или по злобе, уже переливается за рамки одного группкома, выходя на плоскость, так сказать, общели. тературную: «итти к драматургам: Надо иметь протекцию если не у самой Мель- помены, то по крайней мере у коменданта Дома Герцена». «Небывалый в уголовной практике случай перековки мелкого жули- ка в писатели». И тому подобное. Это пошло, низко, и копаться в этои грязи вовсе не стоило бы. Но вот двести советских лподей оболга- но, оплевано и еще вдогонку им пущен гогот. пра-Существует организация, в которoft, по- мимо чуждых и сомнительных людей (с такими, церемониться нечего), несомненно есть также много талантливых, полезных и хороших людей. Мы не считаем, что всех их нужно разогнать. Очевидно в ре- дакции «Вечерней Москвы» что-то недоуч- ли, что-то упустили. Произошла, опять- таки выражаясь мягко, какая-то неувязка; употребляя же точную политическую тер- минологию, -- произошел совершенно без- прецедентный случай махаевского, хули- ганского отношения к целому отряду со- ветской интеллигенции. Однако советские законы защищают труд право и челове- ческое достоинство каждого труженика. Ре- цакция «Вечерней Москвы» и Вл. Рудный пытаются пожать лавры на каких-то сом- нительных «разоблачительных» походах, вселяя в людей озлобление и раздраже- ние. Это очень дурно пахнет. По меньшей, мере это просто неумно. Мальбрука нуж- но во-время остановить. Люди приходили на общее собрание и со слезами на глазах, с дрожью и возму- зму- щением в голосе говорили о годах работы, о незаслуженной клевете, рассказывали о безобразных фактах, Кое-где в связи фельетоном началось уже быстрое реагиро- вание: кого-то, где-то не пускают, кого-то подозревают, о кем-то не здороваются: остыдная возня людей, опошляющих бди. тельность. Работы некоторых товарищей печатаются, но без указания авторства, «до выяснения». Единодушно возмущенно выступали на собрании как «затронутые», так и «незатронутые». Так же единодушно собрание постановило: просить ЦК союза произвести обследование состава и работы групикома. И привлечь автора к судебной ответственности за клевету на коллектив. Один из оклеветанных ходил в редак- цию «Вечерней Москвы» и там будто бы ваявили ему, что, во-первых, … «да, все двести проходимцы» и, во-вторых, «нужно разогнать все группкомы». Мы этому не верим, Этот «поход» был бы, мятко выражаясь, не к месту и довольно подозрителен по методам. Во всяком слу- чае здесь фактическая сторона дела нам недостаточно известна. че-Но зато совершенно ясно одно:

группеШумят красного дома. Небо уже расступилось. Пошли розоветь, голубеть облака. Дома стоят, как пу- стые, Идем. Маяковский, простой, почти спокойный, идет.

Стихи. Кажется, мрачные. Про несча- стную любовь. Про ту несчастную любовь, сперва ко многим, потом к одной. Любовь, которую нельзя заесть, нельзя запить, нельзя запивать стихами. Идем, Кажется, посередине у улицы. Про- сторно. Над нами небо. Посмотри, - говорит Владимир, небо совсем Жуковский». В это время я работал на кинофабри- ке. Шумяцкий не пропускал мои сцена- рии. Меня не приглашали на сценарные совещания. Это было очень трудно. Я занимался историей, интересовался русским лубком, написал книжку «О лу- бочном писателе Матвее Комарове», а по- том большую книту «Чулков и Левшин». Эта книга одновременно говорит о рус- ской литературе XVIII века и об экономи- ке XVIII века. Книта эта до сих пор не я которую тоже очель люблю, «Штабс-капи- тан Фелотов». Книга эта вышла и была прорецензирована через три года Борисом Левиным, У критиков было мало времени. В рукописи из-за осторожности редакторов осталась книга «Признаки делимости» и книга «О советской прозе». Лежит у меня работа по теории романа, Работа над иоторией продолжалась, я занялся XVII веком, заинтересовался Ми- ниным и Пожарским, нашисал о них по- весть, напечатал в «Знамени». Предложил Мосфильму написать спенарий. Сперва по- лучил отказ, потом со мной подписали до- говор. Долгая работа, долгая жизнь, опыт, ко- торый мне дала окружающая меня жизнь, позволили, мне кажется, понять правду об этой эпохе. Сценарий исторически достоверен, мне кажется, что в нем есть характеры. Сейчас я продолжаю работать над ро- маном из этой же эпохи. ак-Путь долгий, он непохож на список одних побед. Я шел к пониманию своето времени, изучая искусство, изучая историто народа. Я благодарен советской стране, прави- тельству, партии, товарищу Оталину, я благодарен революции за то, чему она меня научила, за то, что она сказала мне, что мой труд не был бесполезен.