в. шкловский



и 3 н Рассказы Всеволода Иванова - это рас- сказы о семенах жизни, рассказы о борь- бе нового и старого в душе самого чело- века, рассказы о том, как человек отка- зывается - отказывается потому, что он вырос - от древнего чувства собственно- сти. Меняется любовь. Человек остается жи- вым, он желает не меньшего, а большего, чем желал прежде. Литературное произведение кончается не на первой странице. Нельзя показать победу, не показав борьбы, и дать под ем, не давши трудности под ема. Вещи Всеволода Иванова не переизда- вались долго, потому что многие люди, отвыкшие от смелости, рассматривали пи- сателя как аккомпаниатора к кинокарти- не жизни; бегут на экране меняющиеся кадры, а иллюстратор играет вальсы под- ходящего темпа. Всеволод Иванов в своих вещах иссле- довал жизнь. Величайшей заслугой его является то, что, показав тину мелочей, их холодный, раздробленный повседневный характер, он показал и вдохновение сегодняшнего дня, вдохновение, делающее и слабых силь- ными тогда, когда они попадают на дорогу времени. Старому наборщику надо набрать прок- ламацию. Наборщик слеп. Из-за его бес- помощности погибнет город. Вдохновение посещает наборщика. «Горло у него пересохло; губы далеко ушли в рот, тогда мозг его запылал, не- обычайная радость, такая, какой он не испытывал с детства, да и то воспомина- ния об этой детской радости были и по сие время неясны и необ яснимы, - эта радость вдруг выпрямила его. Слезы по- катились у него из глаз! Литера из ладо- ни опять вернулась в пальцы, в упругие пальцы, и он увидал теперь, и он вспом- нил только теперь, как давно он не ви- дал морщин на своих пальцах… Как дав- но!… Но ему некогда было вспоминать, потому что он явственно разглядел, что из кассы он взял не литеру «Т», а ли- теру солежащную радом: твердыми пальцами, описывая полукруг над верстаткой, принес литеру «Т», за ней «О», за ней «В» и так далее…» Мы недостаточно ценим нашу советскую литературу. Когда-то Достоевский писал, что он ка- ждый год читает статью о том, что рус- ская литература пала, а между тем за время жизни его, Достоевского, был целый ряд преспособных людей. За 20 лет писал Блок, работал Хлеб- ников, русский стих изменился, обогатил- ся чрезвычайно. Писал Горький, писал Маяковский. Мы можем перечислить целый ряд имен, из которых одни уже совершенно бес- спорны, другие во всяком случае очень значительны. Изменился исторический роман, и об этом мы писали тоже очень мало. Изменилась новелла. Ее изменили Зощенко, Всеволод Иванов и Бабель. Современная литература - это не хо- лодное расписывание тем, не изображение благополучной жизни и маленьких семей- ных трагедий. Человек иногда кажется слабым в срав- нении с временем. Но никогда хорошее было так хорошо, а плохое так пло- хо, как в наше время. Всеволод Иванов сумел написать книгу о времени трагическом, убивающем одних и возвращающем другим зрение для под- вига. ＿

M E H ж Столбы, вкопанные в углы доисториче- Вких землянок, оставили следы: в том ме- сте, где выгнили они, иная плотность вем- ли. На дне могил людей «ямной культу- ры», живиих в нижнем Поволжьи, сохра- нились следы инструмента, которым рыли ямы: это узкая, вероятно, деревянная ло- пата. Земля хорошо сохраняет следы, сохра- няет на мпого тысяч лет. Но еще лучше сохраняется слово. Над прочностью шутки смеялся своеоб- разный историк Марк Твэн. Его герой, американец, попадал в VI век и сидел ва столом короля Артура. Здесь он слышал анекдоты. «В жизнь свою я не слыхал такого мно- жества старых, затасканных, избитых шу- ток: это было хуже песен бродячих пев- цов, хуже клоуна в цирке. Было ужасно трустно сидеть здесь, за тринадцать сотен лет до своего рождения, и снова слушать жалкие, плоские, из еденные червями при- баутки и шуточки, над которыми я в дет- стве надрывал животики, тринадцать ве- ков спустя. Это почти убедило меня в том, что в области шуток нет возможности вы- думать что-нибудь новое». Конечно, сам Марк Твэн не был в VI веке, но его замечание любопытно как свидетельство юмориста, который знал юмористическую литературу. Анекдот существует долго, существует, перевоплощаясь. Не нужно думать, что он не изменяется. Он живет, как язык, изменяя свой смысл. Он превращается так, как кривошипный механизм, созданный для станка точиль- щика был превращен Уаттом в часть па- ровой машины. Он превращается так, как насос для под- нятия жидкости был превращен тем же Уаттом в универсальный двигатель. Очень легко, или по крайней мере срав- нительно легко понять, как рождается произведецие искусства, и сравнительно трудно понять, как оно переживает об- становку, его создавшую. Рассказы, которые слышали рыцари круглого стола, - это последние новости сравнительно с теми вещами, которые бы- ли созданы в вавилонском эпосе или даже в эпоху Троянской войны. А между тем, те рассказы свежи и по- нятны, Толстой читал куски из Гомера учени- кам яснополянской школы, и, правда не все, но многое доходило до них. Плачет Ярославна на стене Путивля, прошло 700 лет - и стен нет, может быть, остался только след в земле, - а «Слово о полку Игореве» живо. Оно живет и само по себе, оно нам по- по- нятно, оно живо в Задонщине, оно живет в Гоголе, в Блоке. Оно бессмертно и само и в детях. Искусство как бы имеет собственное время, собственный возраст, но иногда оно предваряет события, в нем время первый раз ощущает свое будущее. Искусство, говоря языком, созданным прошлым, отражает настоящее. Художнику приходится бороться с про- шлым, приходится добиваться изменения смысла слов. У Чехова есть рассказ о том, как писарь пишет старухе письмо, Старуха говорит живые слова, а писарь пишет мертвые, пошлые формулы, Ста- руха не понимает, куда исчезло ее горе. лакировщик. Этот писарь - Пересматривая многие толстые романы, видишь, что написано в них о полезных вещах. Географические названия нам зна- комы: вот Днепрострой, а вот Магнито- строй, и фразы как будто знакомы из газет, а события похожи на другие ро- маны. Романы эти похожи и на старые рома- ны, и на новую жизнь, как будто бы, но это не романы о новом. Это анекдоты с новыми именами, те анекдоты, которые слышал бедный амери- канец за круглым столом короля Артура. Греки создали свои драмы на основе мифов, на основе рассказов, в которых сталкивались системы верований - куль- турные эпохи. Может быть настанет время, когда боль- шинство романов, сейчас написанных, бу- дут спокойно забыты, а эпоха наша будет неисчерпаемым источником для создания рассказов и драм. Надо сейчас искать, что жё нами соз- дано нового. В историческом романе как будто нам удалось увидеть человека работающим. В рассказах Зощенко и Иванова нам удалось показать новые коллизии жизни. В лучших рассказах Чехова человек об- наруживает себя, но себя он не изменяет. В эпохе Чехова человека можно раз- бить, но нельзя его переделать, Люди ра- стянуты, привязаны к жизни. Писатель писал правду. Необходимость писать правду была как будто несчастьем Гоголя. Есть рассказ Всеволода Иванова, напе- чатанный во 2-м томе его «Избранного», под названием «Фотограф». В этом рассказе художника обвиняют в том, что он пишет правду. В городе II. грязной осенью ночью бан- диты убили ответственного работника Ву- ранцева. Он умер мужественно, он защищался. В город послали фотографа Николая Ни- колаевича, который снял похороны, графом этим были недовольны. Фото-вичу, Городок П. был украшен кремлем и Волгой, одна из улиц городка имела бульвар, были в нем корявые лицы и желто-бурые груды опавших листьев, и ржавые ворота кремля, обсиженные го- лубями настолько, что ворота сверху ка- зались покрашенными белилами. Bo Во всем этом была спокойная, уверен- ная в себе, вызывающая гордость, красо- та. Вокруг гроба суетились, а плакала одна кухарка. Она сказала: «Вот и плачу, что никто не плачет». Люди суетились около аппарата, лезли в кадр. Люди хотели быть знаменитыми. Шел дождь. Под дождем ждали парохо- да, чтобы на снимке получился и пароход с дымом - красивее будет. Снималось несколько жен покойного, ко- торые не плакали. Речь за суматохой забыли сказать. Николай Николаевич вернулся домой. «Со влостью и грохотом прошел он в свою лабораторию, поспешно проявил, на- печатал, - и сразу же на душе стаВот тише, и даже слабость, мучившая его, про- шла, Секретарь Шазарев, не отрываясь от стола, сунул к тусклому и хмурому свое- му носу карточки и неразборчиво пробор- мотал: «У вас за последнее время скеп- тицизм появился. Тут, во-первых, покой- ника нету, а, во-вторых, вы что же мне рож тут каких насбирали! На киноопе- ратора готовитесь!» Шазарев кино считал низким удовольствием, потому-то он и

дает новые сюжеты, выражающие новые жизнеотношения. Есть в книге рассказ «Б. М. Маников и работник его Гриша». Жил Маников, имел семейные бани, бы- ла у него племянница. Племянницу опо- зорили. Надо было ее выдать замуж. Вы- дали ее за работника Гришу и дали две c половиной тысячи приданого. Пришла революция. Маников разорился, осталась у него ценность: кровать, укра- шенная редкими миниатюрами. Он эту кровать закрасил и прибеднил. Жил Ма- пиков и боялся фининспектора, и как-то раз увидал около своего дома чужого че- ловека. Борис Митрофанович испугался. Он думал, что это новый фининспектор, a потом узнал Григория Гущина. И Гриша рассказал Борису Мирофано- что был у них с женой сын, и сын уплыл по Волге матросом. И плыл он по Волге на подводной лодке и по- сылал родителям об ясняющие письма. По- гиб сын. Остался Григорий Гущин с женой, той самой Верой которую он взял когда-то за две с половиной тысячи. У них чай- ная и кони, они сидят на берегу Волги и перечитывают сыновьи письма. «Рассуждаем мы и дальше: вот, мол, Вера Ивановна, сын-то наш шел правиль- но, за спасение погибающих, а мы живем как-то неточно, и вот ведь и женился- то я на тебе, говорю, Вера Ивановна, тоже неточно, не по любви, а потому что банщик Борис Митрофанович дал мне за тобой в приданое, или лучше сказать, чтобы успокоить свою банную гадость, две с половиной тысячи рублей. Купил, од- ним, словом, говорю, мужа тебе, Вера Ива- новна!». Умерла Вера. Гриша собрал деньги, ко- торые он копил с женой, заранее зная, на что копят, и принес Борису Митро- фановичу. это выкуп прошлого. Как хорошо это сделано, вы увидите, когда прочтете рассказ сами. Рассказы Всеволода Иванова написаны в стремительные годы. Многие литерато- ры тогда, стараясь поспеть за событиями, не писали книги, а раскладывали сюжет- ные пасьянсы, разверстывали перед геро- ями отдельные части проблемы, нисали о людях только плохих и только хороших. Медленное и в то же время быстрое.

К открытию Всесоюзной выставки «Ленин и Сталин в народном изобразитель- ном искусстве», «В. И. Ленин в Смоль ном среди красногвардейцев». Картина Гребеньщикова, 19 пет, учащегося Казахской ССР. Мурзиди Хорошие мысли и темы превращаются в сусальщину, они погублены, несмотря на лучшие намерения авторов. Следовало подробно остановиться на этой балладе Мурзиди потому, что часто и в других его вещах встречаются раздражаю- щие строки, вроде Флагманы поднимут Гром на крейсерах (!). Евг. ДОЛМАТОВСКИй Стихи К. Маленькая книжка стихов К. Мурзиди «Отчизна», вышедшая в Свердловске, под- купает своей искренностью. Талантливый поэт говорит о вещах, близких и дорогих читателю. Но между чувством поэта и читательским восприяти- ем порой стоит преграда, которую неволь- но ощущают читатели. Умение бойко писать стихи часто ме- шает глубине и оригинальности. Это бо- лезнь, свойственная не одному Мурзиди. Уверенность в больших возможностях К. Мурзиди, поэта молодого и серьезного, позволяет нам остановиться на основных недостатках его поэзии. Мурзиди, зачарованный голосами бимых поэтов, порой старается восстано- вить в свеих стихах их мироощущение,А подчиняет себя чужим образам: Затрепетала капля, Жемчужина-роса, И отразились в капле Цветущие леса… Начиная с Багрицкого, сколько раз уже трепетала эта знакомая капля, в которой отражался мир. Прелесть первой капли да- вно уже заштрихована серым и скучным дождем подражаний. В ряде стихотворений Мурзиди целикомОт в плену литературщины. В стихотворении, претенциозно названном «Баллада о солн- це, женщине и ребенке», рассказывается о том, как женщина, рискуя жизнью, спа- сает ребенка, играющего на железнодорож- ных рельсах. Казалось бы, тема позволяет нарисовать живой образ. Но Мурзиди, ви- димо, решил, что нельзя просто написать об этом. Нужна «поэтичность», нужен «многогранный» показ мира и прочие ло- жнопоэтические приемы. Женщина вспо- минает своих сыновей: Они носили прямо, По зарослям тайги, Подкованные солнцем Сухие салоги, Ходили в легендарный, Прославленный поход И поднимали ружья Стволами на восход.

Стихи теряют конкретность, превраща- ются в пачку строф, из которых автор представляет читателю возможность скла- дывать изображение мира. Нельзя так не- брежно и так безразлично писать: лю-Смеется радостная мать И что-то говорит… где-то в громе и огне Сражается Мадрид.

После этих строк не воспринимаются и хорошие строфы. Это тем более обидно, потому что Мурзиди показывает себя в других стихах поэтом вдумчивым и способ- ным, Настоящим гневом полно стихотворе- ние «Матерям моих друзей». …вижу я: Как из разгромленной Кордовы Идут, мужьям своим верны, гнева дрогнувшие вдовы; Но трусу нет средь них жены! На время радости утратив, Через окопы и костры Они идут по следу братьев; Но трусу нет средь них сестры! Идут-и каждая в надежде Увидеть сына поскорей; Но жалким трусам, как и прежде, Средь них не будет матерей! Речи Пасионарии, полные поэтического огня, переданы поэтом благородно и ясно. Вообще стихи испанского цикла наиболее удались Мурзиди. Интернациональная те- ма, видимо, глубоко прочувствована поэ- том. Интересны стихи о пленном итальян- це-однофамильце великого Данте. Глубо- кая мысль лежит в основе стихотворения «Ботатыри». Мурзиди умеет найти интересную тему, оригинально развить ее в стихах. Однако поэт заслуживает серьезного упрека. Мур- види живет на Урале, но о своем интерес- нейшем крае он не говорит в стихах ни слова, Хорошо, что он пишет об Испании и о Средиземном море, но нам кажется, что уралец Мурзиди мог бы написать об Урале лучше, чем кто-либо другой. Это не пустая придирка и не навязывание темы. Но конкретность поэзии глубоко связана с жизнью поэта. Поиски своей те- мы помогут вырваться из душной ложно- поэтической атмосферы к чистому воздуху настоящей поэзии, близкой народу, живу- щей его чувствами и мыслями, Это удает- ся немногим, наиболее способным и упор- ным, Прочитав книгу «Отчизна», хочется верить, что Мурвиди это удастся.

промолвил с наслаждением: «Не пойдет», и его отпечатки». драматическое в своем супестве превраще- ние старого человека в нового человека, изживание республики, столкновение новой нрав- ственности со старой казалось в описа- нии многим пессимистичным. Мы прожили очень серьезные годы. Ста- рое отходило и отходит совсем не так просто, и книги, хорошо обставленные ме- тафорами, книги со стремительно бегу- щим сюжетом оказались хуже, чем плохи- ми. Оказалось, что книги эти лгут. Всеволод Иванов легко и просто вошел в советскую литературу, читатель его по- любил за партизанские повести. Но в пар- тизанских отрядах шли вместе люди, ко- торым часто потом надо было разой- тись. Путь от партизанских повестей к рассказам 30-х годов был труден для Все- волода Иванова. Не многие в литературе смогли вместе с ним взойти на высокую гору новой темы. Всеволод Иванов в своих рассказах не искал новых сюжетов, не пытался также просто написать современный рассказ. Оне увидел и записал жизнь в ее превра- щении. Он показал сильных людей, не всегда счастливых. Он показал рост и превра- щение их. час в нашей стране только красоту реки и скучных людей, добивающихся места на фотографии рядом с гробом человека, которого они не любят. Можно подумать, что рассказы Всево- лода Иванова пессимистичны. Люди в этих новеллах живут трудно, и вкус жизни для них горек. Но Иванов изображает не горечь жизни, в изменение жизни. Старый уклад, по-своему богатый, кон- чился для всех. Об этих людях человечество должно знать, но не только о них пишет Ива- нов. Старое прошло, прошло навсегда, изу- мительно прошло. Есть рассказ у Иванова «Сервиз». Жи- ла старуха, жила столько лет, сколько может жить человек. Жила вокруг чужих вещей и их охраняла. Старый буфет и фарфоровые тарелки с бледными цветами на них были важнее ее жизни. Она эти тарелки охраняла. Звали старуху Кате- рина Алексеевна. Но сервиз, хотя и не имел имени, был ее важнее. Умирая, старуха послала девчонку, ко- торая ей прислуживала, за двумя тарел- ками. «И тогда старуха, преодолевая нестерпи- мую сонливость и стараясь как бы вы- прямить свое стянутое в судорогу лицо и думая, что это ей удается, - разомк- нула медленно слипавшиеся свои руки, взяла вв каждую руку по тарелке, и, ко- гда она взяла эти тарелки, она ясно по- чувствовала - теперь ей бояться нечего, она взмахнула яростно руками, и веселая и легкая бодрость овладела ею, и сон ду- нул сухим ветром на ее глаза. Она уже не слышала, как стукнулись и разбились в ее руках тарелки…» Мир изменился чрезвычайно. У людей привязанность к старому оста- лась как любовь к старым вещам, кото- рые являются центрами жизни. Но люди сами не знают, насколько из- менилась их душа. Всеволод Иванов в своих рассказах соз-о

Когда же выйдет сборник Маяковском?

Эти псевдозначительные строки отвле- кают внимание от основной темы баллады, Автор теряет ориентировку и в кульмина- ционном пункте стихотворения, когда по- езд приближается к мальчику. И женщина под поезд Метнулась, чуть дыша, И теплыми руками Схватила малыша…

ленной. Издательство Академии наук до сих пор не удосужилось оформить свои отношения с авторами сборника и выпус- кающим эту книгу Институтом литерату- ры. На все запросы, на все письма изда- тельство отвечает невозмутимым молча- нием. Не лишне напомнить руководителям из- дательства слова товарища И. В. Сталина: «Маяковский был и остается лучшим, та- лантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям - преступление».

ЛЕНИНГРАД. (Наш корр.). Весной 1938 года Институт литературы Академии наук СССР принял решение выпустить первый сборник научно-исследовательских трудов о великом поэте Владимире Маяковском. Был организован большой авторский кол- лектив из ученых Ленинграда, Москвы, периферии. Разработан план сборника, рас- пределены темы и т. д. Прошел год. Хотя многие ученые начали работу, а некоторые свои статьи и иссле- дования уже закончили, судьба сборника Маяковском остается крайне неопреде-

один эпитет «теплые» обдает читателя па- токой, делает все стихотворение фальши- вым. Конечно, дальше следуют рассужде- ния о том, чтомальчик вырастает и «бу- дет капитаном, пилотом, иль бойцом». Таких стихов много можно найти на страницах журналов.

 Г. МУНБЛИТ «ПРОКЛЯТОЕ НАСЛЕДИЕ» Если бы героем этой книги был настоя- щий молодой человек, с реальной биогра- фией и определенным, верно понятым ха- рактером, - его история могла быть ти- ством. Им ничего не стоило оболгать че- ловека, смешать его с грязью… Если по- являлась книга молодого писателя из ра- бочих, они презрительно щурились, как бы говоря, что, конечно, рабочих нужно пе- чатать, но где им создать настоящую ли- тературу…» Здесь да будет позволено задать В. Ло- севу два вопроса. Первый: какие у него основания считать описанных им людей-интеллитентными? И второй: почему он думает, что нена- висть этой групны воинствующих пошля- ной мере все, чему на протяжении четы- рех частей учил его В. Лосев, пишет кни- гу. Ее содержание тут же изложено. Это история двух мальчиков - Миши и Же- ни, из которых первый «сын наборщика-- обитал в подвале», а второй - «сын про- фессора - в бельэтаже». родителях этих мальчиков сказано следующее: «Ми- шин отец был всегда бледен, часто каш- лял, ругался Нередко он нашивался и и плакать… Женин отец, высокий, чистый, в волотых очках, никотда не ругался и был таким важным,

Реальному Ордынскому пришлось бы гораздо труднее, если бы жизнь столкну- ла его лицом к лицу о предателями и ди- версантами. От него бы потребовалось го- раздо больше твердости, проницательности и мужества, чем это оказывается доста- точным для героя Лосева. В целом ряде случаев ему было бы труднее распознать врагов, И вместе с тем он никогда бы не попался на их удочку так наивно, как это произошло о его литературным собра- том. И наконец период его биографии, опи- санный Лосевым, в реальных условиях никогда бы не завершился таким мирным, идиллическим апофеозом, каким он за- вершается в этой книге, Рано бы еще в его жизни раздаваться столь торжествен- ным финальным аккордам. Рано еще ему так бездумно предаваться покою и сча- стью,чудодейственно разрешив все му- чившие его дотоле сомнения. ведь продолжается, и точка, по- ставленная в конце романа, - лишь услов- ный значок, прерывающий рассказ, окон- чание которого неизвестно. Не следует этот значок сопровождать виньеткой, изоб. ражающей счастливое завершение всех треволнений, забот и бед. *

Шутка сказать! Эти слова обращены к молодому человеку выросшему в сове- ских условиях, к человеку умному, чест- ному, работящему, талантливому. И по ут- верждению Лосева, он, слушая их, «…чув- ствовал, что Зайцев прав». Этого неумного и напыщенного резонера мог превратить в учителя жизни лишь до крайности своенравный автор, не склон- ный делать своих героев настолько жи- выми, чтобы они могли оспаривать егоза- блуждения. Будь Ордынский в романе Ло, сева сколько-нибудь более реален, он бы вытеснил из романа эту условную и лож- ную схему положительного героя, которую автор навязывает ему и читателю в каче- стве человеческого идеала. Нет, реальный Ордынский не нуждался бы в подобных нравоучениях. Ему бы не потребовалось сообщение о «поющих кам- нях», чтобы увидеть совершающееся во- круг. Он бы не попал как желторотый юнец с дурными наклонностями, в лапы диверсантов, заманивших его при помощи стандартной приманки из бульварных ро- манов, - роковой женщины с «золотыми искорками в синих глазах». Он бы не пришел к необходимости ехать в Аркти- ку, чтобы очиститься от интеллигентской скверны, как это уже однажды сделалге- рой другого романа. Его жизнь сложилась бы иначе. Другие бы были в ней трудно- другио пеи, друтие пути. И уж во всяком случае он не выбрал бы себе в учителя жизни редактора газеты Зайцева,лизнь который произносит в романе тирады о поющих камнях, но не умеет наладить свою собственную жизнь, и жене, упрекаю- щей его за это, говорит: «Поедем на море. в Гагры хочешь? Или в Новый Афон? Кипарисы, луна, виноград. Хочешь?». Он бы не стал любить тех женщин ко- торых выбрал ему Лосев. Не женился бы на Нине так скоропалительно, не успев рассмотреть в ней безвольное и глупое существо, столь легко увлеченное впослед. ствии предателем и негодяем, беззащит- ным в своей видимой невооруженному глазу мерзости. Не влюбился бы в Евге- нию Аркадьевну, потому что знал бы, по скверным романам, все о женщинах этого типа. Не полюбил бы наконец Галину Павлову - бойкую девушку из редакции, все достоинства которой, исчисленные в романе, ограничиваются тем что она «по- стукивает каблучками» и бойко пишет. А если бы и полюбил, скажем, эту нюю (мог ведь и легкомысленно поступитьидеей». в этом случае), то вряд ли поцеловал бы ее впервые на площадке трамвая так, чтобы ей «совестно было перед окружаю- щими» и чтобы она вынуждена была крикнуть ему: «Это нахальство!»

дином, лысым, с мертвенно-бледным ли- цом», всегда разительно отличались от вы- ходцев из интеллигенции буржуазной, И если вторые потомки столичных адвока- тов, заводских директоров или крупных чиновников-многое в революции потеря- ли, то первые сыновья земских врачей, рядовых инженеров, мелких служащих или учителей очень и очень многое при- обрели. Это правда, что земских врачей и мелких чиновников было немного в рядах людей, с оружием в руках ниспро- вергавших старый порядок. Но значит ли это, что их сыновья не будут отстаивать новый порядок наряду с сыновьями ра- бочих и крестьян? Нет, глубоко неверно и политически вредно подсказывать читателю эти мысли сегодня, когда в тезисах т. Молотова о третьем пятилетнем плане черным по бело- му значится; «Социалистическое общество в сССР состоит теперь из двух дружественных друг другу классов-из рабочих и кресть- ян, грани между которыми, а также меж- ду этими классами и интеллигенцией, стираются, постепенно исчезают». Сегодня в нашей стране борьба ведется отнюдь не между потомками «старой ин- теллигенции» и новыми, советскими ин- теллитентами. Им не из-за чего бороться, у них одна жизнь, одна работа. И все мо- лодое и жизнеспособное поколение в на- шей стране выступает в этой борьбе еди- ным сомкнутым фронтом. Разумеется, жизненный путь Дмитрия Ордынското, если принять данную ему Лосевым генеалогию, возраст, профессию и склад ума, в реальных условиях выгля- дел совсем не так, как в этом романе. Трудности, стоявшие перед молодым чело- геком этого типа и поколения, были ме- нее мучительными и роковыми, но борьба его с ними протекала далеко не так про- сто, как это происходит в жизни героя Лосева. Реальному Дмитрию Ордынскому не нужно было мучительно преодолевать в себе «интеллигентскую мягкотелость», гипертрофированное себялюбие, отчужден- ность от своего времени. К реальному Дмитрию Ордынскому никакой Зайцев не посмел бы обратиться с такой тирадой, какую смиренно выслушивает Ордынский из лосевского романа: «Вы терзаетесь и не находите себе ме- ста… Если хотите знать, ваше положение тяжелее, чем вам кажется. Дело в том, что вы постоянно думаете о себе, как будто интереснее этого нет ничего на све- те. Кончайте с этой изнурительной душев- ной возней. Очищайте мозги от мусора. Посмотрите, что кругом делается -- кам.

что даже городовой козырял ему». Этих достаточно, что- ков к людям пролетарското происхожде- ния времени? Онведь исходит из того, что дрянные людишки, описанные им,достаточно рас- пространенная у нас категория. Больше того, он беспрестанно толкает читателя к мысли, что Ордынский чудом выбрался из этой среды. Между тем ни к старой, ни к новой интеллигенции этих людей при- числить нельзя, распространены они у нас мало, а Ордынский, если принять его биографию и характеристику, данную са- имим Лосевым, никак на них не похож. Лосев думает иначе. По его мнению, смысл существования Ордынского состоит именно в том, что ценой жесточайших усилий он порывает с этой средой, близ- кой ему органически, и связывает свою судьбу с жизнью новых людей, Ведь если бы Лосев этого не думал, он бы не посвятил свой роман борениям и мукам предположенного героя, в смерт- ном поту и ужасе преодолевающето позор своего происхождения и с чем-то порыва- ющего, чтобы иметь возможность приоб- щиться к новой жизни, созданной руками «простых людей». Он бы изобразил его полноправным чле- ном нового общества, старающимся приме- нить на деле как можно лучше то, чему его научили, Он бы понял, что между этим юношей, дед которого был революционе- ром, отец журналистом, в последнюю по- ру своей жизни сочувствовавшим больше- викам, а старший брат-участником гра- жданской войны и коммунистом,что ме- жду этим юношей и людьми, строящими новую жизнь, нет никакой пропасти. И он наконец не стал бы утверждать, как он это делает в своем романе, что роди- мые пятна капитализма-исключительное достояние людей, вышедших из интел- лигентиой среды. Нет, В. Лосев недостаточно ясно пред- ставляет себе социальный смысл слова «интеллигент» и неверно понимает суще- ство конфликтов нашего времени. Люди, вышедшие из среды мелкобуржу- азной интеллитенции, к которой он причи-

пичной. Тогда в рассказе о нем отрази- бы сделать первого мальчика хорошим, а лось бы многое из того, что его окружа- ло. И эта книта стала бы одной из не- многих книг о героях нашего времени. Но все это пустые мечты, и роман B. Лосева может служить для них лишь поводом. все без исключения люди, второго скверным. Дальше каждый из них идет своим путем, описанным весьма крат- ко. И вот финал этой книги-притчи: «Однажды инженера Евгения Лайко вы- ввали по какому-то делу к заместителю наркома. Когда Лайко вошел в кабинет, из-за стола поднялся ему навстречу Миш-

Потому что населяющие этот роман, и все события, ка Ильин. Лайко похолодел. Он почувст- вовал, что ему нанесен тяжкий удар. Он воспринял эту встречу как оскорбление вышел из кабинета врагом Михаила Ильина. Дальнейшая их история была историей падения возвышения Михаила Ильина и его дру- вей, А в общем, это была книта о героях эпохи». Как видит читатель, - волотые очки и городовой-подхалим оделали свое влое дело. - Но здесь приведено содержание кни- ги Ордынского, - может сказать чита- тель, … Лосев ведь может думать иначе. Чтобы рассеять эти сомнения, следует рассказать об одной из центральных кол- лизий, происходящих в романе Лосева. Речь идет о борьбе, какую ведут в ре- дакции большой московской газеты, где Ордынский работает корреспондентом, мо- лодые представители «старой интеллиген- ции» с представителями интеллигенции новой. Следует заметить, что возрастного раз- личия между первыми и вторыми нет. И причиной для антагонизма служит опять все та же пресловутая наследственность, Плоды этой наследственности у «старых интеллитентов» Лосева таковы: «Эти люди судили о жизни с таким ви- дом, как будто уже ничто не может их удивить. Ко всему они относились скепти- чески и насмешливо. На летучках шуме- ли о том, под этим предлотом старались подсунуть дешевые заметки, претендующие на сен- сацию. Писали фельетоны, в которых по- литическая острота заменялась зубоскаль происходящие в нем, выглядят так, буд- то они изображены не на основании опы- та, а в результате предположений и к тому же тредположений не слишком ве- роятных и недостаточно обоснованных. И еще потому, что В. Лосев не стремится в своем романе следовать истинному тече- нию событий, а направляет их весьма своенравно и всякий раз так, как ему кажетоя нужным для доказательства мыс- ли, которая кажется ему правильной. В романе рассказана биография юноши из интеллигентной семьи, в революцион- ные годы ставшего взрослым. Его похож- дениями, мыслями и чувствами полна эта книга. Формирование его характера и со- ставляет ее главную тему. Дмитрий Ордынский, по замыслу ав- тора,умный и честный юноша, обреме- нен в романе проклятой наследственно- стью интеллигентского круга, в котором он родился и вырос. Вся его сознатель- ная жизнь отдана стремлению победить в себе эту наследственность. И надо от- дать справедливость автору, - он делает все, чтобы помочь своему герою. Повидимому, для этой цели главный смысл всех коллизий, в которых участ- вует Ордынский, состоит в борьбе людей, имевших неочастье родиться в интелли- гентных семьях и получить образование, c людьми, образования не получившими. Причем неизменно оказывается, что пер- вые - гораздо злонравнее и глупее вто- рых. В начале пятой части романа Ордын- ский, к этому времени усвоивший в пол- B. Лосев «Молодой человек». Роман. «Новый мир» №№ 10, 11, 12. 1936 г.

О романе В. Лосева можно было бы еще многое написать. С одной стороны, пото- му, что, бродя в потемках, спотыкаясь и путаясь, автор, сам не помышляя о том, иногда касается в своей книге очень важ- ных и интересных вещей. С другой, по- тому, что этот роман являет собой какую- то энциклопедию литературных неумений, ошибок и заблуждений. Подавляющее большинство представлений, образов, си- туаций перенесено сюда нө из жизни, а из книг, без разбора, без самостоятельно- го отношения к вещам, даже без особой надобности. Беспомощна в романе компо- зиция, заставляющая читателя путаться в месте действия, во времени, в предполо- жениях о том, что чему предшествует, бледен и вял диалог, неумелы и несамо- стоятельны описания, беден язык. Все это можно было бы разобрать подробно, снаб- дить примерами, обсудить. Вместо этого мы ограничимся тем, что приведем в назидание автору великолеп- ное и краткое изречение Флобера: послед-«Слово всегда найдется, если владеешь № 9 Литературная газета 3

сляет своих редакционных реакционеров,  возглавляемых «молодым сутулым блон- ни поют, создается заново мир, а вы тер- ваетесь».