Р И С Я Г А 

Есть пинуты в жизни красноарменца, простые и величавые, которых никогда не забудешь… Помню, как вручали нам оружие. Мы стояли на плацу у полковой шко- ы, выстроившись в карре, и ждали. На ближних холмах лежали ласковые блики ноябрьского солица. Дальние горы чужие торы - уже синели от снега. Мы стояли и ждали. Наши шинели то- порщились, от них еще пахло цейхгаузом; наши сапоги были еще новыми, они не топтали горных дорог. Мы были безоруж- ные новобранцы, парни, еще не привык- шие к строю, еще не воины. И вот из склада принесли винтовки. Обильно смазанные, они жирно блестели на солнце и лоснились; по стеблю затво- ра текло золотое ружейное масло… Командир роты сказал: - Товарищи, вам вручается революци- днное оружие, Клянитесь владеть им C честью, не изменить ему, не опозорить. И мы горячо ответили: - Клянемся! Но прежде чем дать мне винтовку, командир роты привычным движением вскинул ее и посмотрел на свет. В ка- нале ствола плавали серебристые эмейки… - Хорошую винтовку получаете, Тор- батов, - сказал комроты. • Мы стояли в строю, бережно прижав свое оружие. Синели на юге чужие го- ры… Теперь мы глядели на них с новым чувством. Мы были вооруженными бойца- ми. Мы стали воинами Рабоче-Крестьян- ской… А я трепетно сжал цевье потной рукой и подумал: теперь комроты будет часто- поверять мою винтовку. Из нее нельзя плохо стрелять. Эта винтовка не может быть грязной. Не помню, что пробормотал я в ответ… А винтовку свою помню - помню золотистую кожу деревянного ло- жа, маленькую заусеницу на штыке, в ко- торой повинны и я и торы, твердо помню номер. Помню присяту. Мы шли на площадь по солнечным ули- цам пограничного многоплеменного городка и жители этого города - грузины, армя- не, тюрки, курды - восторженно привет- ствовали нас, молодых, здоровых, ладных парней - москвичей, вятичей, армавирцев, кубанцев, степных ребят, попавших в го- ры. На горячей от зноя площади мы дава- ли присягу. Блестели штыки… Эхо греме- ло в развалинах нах старой крепости, в ущелье, в торах… Горы повторяли нашу клятву. Этого никогда не забудешь. Двадцати- двухлетние парни, мы давали Родине клят- ву верности не только на время службы в армии, - то была клятва на всю жизнь. Потом, встречаясь с ребятами в шумной житейской сутолоке, на перекрестках улиц, в вагоне сибирского экспресса или в палатке на учебном сборе, мы узнавали друг друга, парни одного полка, товарищи по присяте. Ты призыва девятьсот тридцатого года? Служил в Горном кавказском? Чу- десный полк, не правда ли, товарищ… -Да. Чудесный пюлк. Чудесное вре- мя… Но вот через несколько дней … 23 февраля - мои товарищи по армии, те, которые сейчас в строю, будут прини- мать новую, особую присягу. Каждый за себя, Старые и молодые. Будет присятать родине мой старый полковник, тот, что вел нас через горы; он ныне комбрит и орденоносец. Будут присягать мои товарищи по строю, с ко- торыми, бывало, делили табак на перекур- ках, - они ныне старшие лейтенанты и калитаны. Немного обидно, что в этот день я не буду с вами, товарищи. Коман- дир запаса, я буду скромно ждать своего срока. Она не остынет от ожидания, моя клятва верности… Но я хотел бы быть с вами в этот день, товарищи, у подножья гор, на гра- нице. Этот день… Во всех гарнизонах необ ятной нашей родины, на дальних заставах, на снежных на плацах военных училищ

Село Сухоречка под Бузулуком. Пло- щадь. Деревенский майдан. Из-за леса слышен дальний гром артиллерийской ка- нонады, Командир полка Михайлов снимает фу- ражку и говорит бойцам и народу: - Товарищи, поклянемся перед граж- данами села Сухоречки и всей Республи- ки - разбить Колчака. Не дадим врагам, подлецам топтать нашу землю. Постоим за родные поля и фабрики с заводами, за жен своих и детей, за матерей и отцов- стариков… Клянемся! - отвечает полк. И с этой великой клятвой идет в бой. Ныне снова принимает присягу старый воин, Отчего же волнуется он? Отчего ж, как и у молодых, горят его глаза гордо- стью и счастьем? Отчего? Я не опрошу его об этом - разве сам я не буду так же взволнованно повторять слова присяги, когда придет мой черед? …На сопках будут принимать присягу герои Хасана. Они повторят слова священной клятвы красноармейца, которую они уже сдержали в боях у легендарных сопок. -Я клянусь,-скажет краснознаменец, младший комвзвода Балашев, - добро- совестно изучать военное дело… И разве не добросовестно изучали ха- сановцы военное дело: пулеметы без про- маха косили японские цепи, самолеты без устали бомбили японские колонны, танки безотказно преодолевали непреодолимые подступы, штык в руках пехотинца был грозным и верным оружием. - Я клянусь, - скажет Балашев, - защищать родину мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами… Кто скажет, что в боях у Заозерной на- ши бойцы не держали клятвы? Нет, не щадил своей жизни лейтенант Глотов. Сраженный японской пулей, он продолжал кричать бойцам: Вперед, на Заозерную! - и умер с этими словами. …До последнего дыхания быть пре- данным своему Народу, своей Советской Родине и Рабоче-Крестьянскому правитель- ству… Лейтенант Глотов сумел и свое послед- нее дыхание отдать народу. …И вместе с тероями Хасана в этот же день будет принимать присяту молодой московский парень, шахтер метрополитена Николай Степанов, комсомолец, никогда не бывавший в бою. Ему не посчастливилось попасть на тра- ницу. Он не дрался за сопку. Не задер- живал диверсантов в пограничных кустах, Не ходил через горы походом. Но доведись ему быть на границе, раз- ве не дрался бы он, как Левченко, как Глотов, как комиссар Пожарский? Вот готовится он к присяге, немного волнуется… Хорошее, настоящее волнение… Этому парню можно верить. Если же по злому умыслу, чи- тает он текст присяги и голос его чуть дрожит, - я нарушу эту мою торжествен- ную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся… - Если я нарушу… - шепчет он про себя, - пусть плюнет мне тогда в бес- стыжие глаза мой старый отец, пусть от- вернутся от меня и не подадут руки ре- бята с метро, пусть пройдет мимо меня и не глянет девушка Галя с седьмой шах- ты… Если я нарушу… 23 февраля 1939 года. Он навсегда останется памят амятным, этот день, в который Армия присягала Родине, партии и народу. И вслед за бойцами каждый из нас - воином какого бы рода оружия он ни был: пехотинец, танкист или военный коррес- пондент, - повторит: «Я всегда готов по приказу Рабоче- Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик, и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения пол- ной победы над врагами».

Б. ГОРБАТОВ встанут в торжественный строй сотни ты- слч вооруженных сынов народа. B Минске и Владивостоке, на Балтике и на Мурмане, на далеком Сахалине и в горах Кавказа сотни тысяч бойцов, коман- диров и комиссаров скрепят свою клятву личной подписью, чтобы затем, если на- до, скрепить кровью. Каждый за себя даст клятву, все вместе - ва армию и за народ. Этот день… Старый богунец, соратник Щорса, при- нимая присяту, вспомнит «революционную клятву богунцев», которую он давал не- когда, в огне гражданской войны, перед боем. Текст этой клятвы составил Николай Шорс. «Я совершенно добровольно вступаю в ряды 1-го Украинского повстанческого полка и обещаюсь, не щадя своей жиз- ни, бороться против капиталистов и по- мещиков за освобождение Украины», - торжественно произносили богунцы у сто- ла, осененного красным знаменем, И Щорс внимательно выслушивал, как произносится клятва. -Жизна не пожалеешь за революцию? - спрашивал он каждого. Нет, не пожалею,-отвечали богун- цы, Шахтеры. Металлисты. Беднота. И не жалели. Вместе с старым богунцем будут при- сягать родине молодые бойцы - наслед- ники неувядаемой славы красноармейского оружия. Станут рядом четыре брата Душкиных. Старший из них уже показал себя в бо- ях с японцами. Младшие завидуют ему и ждут своего срока. Один за другим подойдут принимать присягу братья Михеевы - экипаж пат- риотов. Боец Котельников, вставший на место убитого брата, даст клятву верности и мужества. Подойдет принимать присягу старый, седоусый командир Игнат Терентьев. Он помнит еще царскую присягу, ту, о которой у Брокгауза и Ефрона сказано: «Присяга - клятва именем божиим, про- износимая в установленной законом фор- ме, пред св. крестом и Евантелием, с под- нятием правой руки кверху…» Клятва именем божиим производилась под флагами и штандартами воинской ча- сти, в полевой артиллерии - перед фрон- том орудий, в крепостной артиллерии - на валганге главной крепостной ограды и так далее, и так далее… Торжественно и угрожающе. Нарушившего присягу ожидали царев суд и божья кара. Все было организовано так, чтоб «се- рая порция» ощущала трепет… Трепет, страх - больше ничего не требова- лось. Но на клятву именем божиим солдаты отвечали старой солдатской пословицей: «Нуженая (вынужденная) присяга не наш грех. Нуженого и бог прощает». «Стужа, да нужа, да царская служ- ба», - горько говаривали солдаты. «Недовернешься - бьют, и перевер- нешься - бьют». «В рекрутчину - что могилу». в Терентьев помнит горькие солдатские частушки: Ни из чести, ни из платы Не пойдет мужик в солдаты, Пальцы рубит, зубы рвет - В службу царскую нейдет. Только в Октябре 1917 года «мужик» добровольно взял ружье в руки. «Не из платы», не во имя божье, про- тив царя, бога и капиталистов, против ми- ра насилия и утнетения, против интервен- тов-завоевателей, набежавших на нашу землю из четырнадцати государств, под- нялись и взялись за оружие рабочие и крестьяне. Не нуженую, а добровольную, от горя- чего сердца, клятву произносили они на верность родине и революции, Ее текст рождался стихийно, подсказан- ный революционными чувствами бойца. Старый командир вспомнит присягу пол- ка имени Степана Разина.

Рисунок художника IП. Соколова-Скаля»

-

Ш - Може це якась нахальна свадьба? Може ти силою взяв цю бідну крисиву дівчину, - разсердився Чиж, гляда на жениха. - Може ти її не любиш зов- сім? Га? За що воюемо, я тебе питаю? За що кров проливаемо? За любов? За ува- женіе? Товарищі, порвалась связь вре- мен, как сказал поэт. Жениться надо по любви, а не крутити дівчат попом, чи приданим… Товарищі! Поверте мне! I тотда жизнь будет прекрасна, от їй же ти богу правда! - и богунец ударил се- бя в грудь. - Ой, правда, синку,-заголосила вдруг подпившая Ткачиха. - Вишла я замуж за своего сукиного сина, - и баба удари- ла в плечо своего Ткача, - занапастила я свое життя, висохла вся, і мозок мій ви- сох у роботі, у лайці, у темряві, І все я думала… як же краще на світі жити… Ось так, як він говорить… А, прокля- тий… - и Ткачиха еще раз толкнула своего повелителя. - Хлопці, розстріляй- те його. - Поздно, - засмеялись богунцы. - Так, може хоч побили. Хоч йодин раз. И я щоб бачила. Або на війну взяли. - Так він же у вас нейтральний, Бий- тесь вдома. Вот какие высокие разговоры пришлось услышать невесте, прекрасной дивчине Насте, уже повенчанной и привезенной к своему чубатому на веки вечные вместе со скрыней, наполненной вышитыми руш- никами и полотном. - Вот она, наша правда, - сказал Щорс, войдя в хату с тремя командира- ми. - Вышли в поход, сколько нас бы- ло? Сколько боев выдержали. А, смотри- те, сколько у нас? В десять раз больше! А сколько еще будет друзей впереди… Доброго здоровья… - Пусти! - обратилась Настя к свое- му жениху и встала из-за стола -Візьми мене з собою і будь моїм мужом. Я полюбила тебе зразу, як тільки побачила коло орудія. Я буду битися ра- зом з тобою до смерті. Як тебе звуть? - Петро, - ответил Чиж. Петро… от. И Настя, как была в лентах и цветах, так и поцеловала артиллериста. - Это нахальство! - закричал жених. - Геть, нейтральный Не жінка я тобі. Ти… ніякий. Не холодний и не горячий. І шов би хочь до Петлюри, стерво. Богунцы засмеялись. Засмеялся и Щорс. Растерявшийся Чиж стоял перед Щор- сом с невестой на шее. - Бери, хлопче! Бой-дівчина! Узнаю кров! - Беріть і нас, закричал здоровый па- рубок с большим чубом и цветами. - А ви хто? - спросил Щорс - Бояре, - ответил парень, показы- вая на пятерку таких же парней. - Хорошо. Но помните, биться, так биться до победы. Жалованья не платим, мяса нет, хлеба по полфунта. A за грабеж и водку - расстрел, - сказал Щорс. Бояре перепугались. Один из них тут же поспешно выпил рюмку водки, считая ее, повидимому, последней в своей не- обыкновенной жизни. - Ви тільки скажіть, батьку Щорс, обратился к Щорсу один из бояр. батько? Що за батько. - Який я тобі 3 ким ти говоришь?… Командир полку товарищ Щоре! - Пробачте… - Стоять смирно! В чем дело? - По морді їх, сукиных синів, - по- советовала Щорсу Ткачиха. - Ач, по- від ідались. Бояре застыли, - Ото мій круглопикий змій стоїть. Так ти його бий прямо моею рукою, - розсердилась Ткачиха. - Ви, товарищу командир, розкажіть нам ясно, і тоді ми для вас зробимо все, тільки матері не слухайте, - сказал мо- лодой змей Ткаченко. - Не для мене, а для революції. Сто- ять вольно! Помните, ребята. Фронт боль- шой. И каждый день неожиданности. Быть настороже. Опасности подстерегают пов- сюду. Каждый городишко, что мы будем брать, готов превратиться в осажденную крепость, каждый дом - в засаду, ка- ждый чердак - в пулеметное гнездо. Это и есть лицо гражданской войны. Поняли? Поняли! - Но все равно мы Петлюру и панов уничтожим. Мы этото хотим. Понятно? - Понятно. - И мы это сделаем. Понятно? Понятно. - Это говорю вам я, товарищ Щорс. А мне сказал Ленин, великий наш учи- тель. Понятно? -Понятно, батьку. - Товарищ командир,-поправил коман- дир. - Поэтому не бойтесь смерти. Ва- ши героические имена никогда не забу- дутся человечеством. Понятно? - Так. - Но если вы когда-нибудь обидите бедного, украдете, ограбите, изнасилуете, если вы будете пьяницами, трусами или дезертирами, - я уничтожу вас, как пре- дателей, Понятно? Понятно. - Изменников и негодяев. Понятно? Понятно. - Все. Проститесь хорошо с батьками, Мы выступаем через час, Литературная газета № 10 3

АЛЕКСАНДР ДОВЖЕНКО

ми мосту. … Годі бігаи! Мені осточерті- ло за вами гнатися! Давайте або битися, або расходьтеся по домах к чертовій ма- тері! - Та скільки ж вас там е, злодияки?- кричали гетманцы Скільки е? Eге! - Зараз покажу! Давай, - и Щорс махнул рукой. Шестьсот богунцев бросились в Десну и быстро побежали по льду. Гетманские пулеметы, расположенные на высоком бе- регу за буграми, не могли обстреливать наступающих. Двадцать километров гнались богунцы за бегущими гетманцами. Устали страшно. Артиллерия оботнала пехоту и первая ворвалась в село. На полном карьере вы- летела богунская батарея на сельскую площадь и, быстро установив орудия, на- чала крыть врагов почти в упор. Пехотные цепи выскочили из-за плет- ней на улицу и заняли дворы. Конная разведка неслась вдоль улицы с криком и рубила убегавших врагов, увязших под плетнями в снежных сугробах. и Некоторым удалось перелезть в огороды, они бежали из села вдогонку отсту- пающим главным своим силам. - Кавалерия! Кавалерия! - кричал командир пулеметного звена Несвяченый. Пулемет! Пулеметчики быстро подкатили пулемет и приготовились встретить кавалерию. - Огонь! - кричал Несвяченый. Ло- шади мчались прямо на пулеметчика. Некоторые хлопцы уже прыгали в огоро- ды, уступая место лошадям. Пулеметчик с пулеметом собрался уже тоже посторо- ниться. - Почему не стреляешь? - потрясая наганом, кричал Несвяченый. - Так це ж весілля… - ответил пуле- метчик. - Ох, и народ же, бисової души. Четыре пароконки с колокольчиками на дугах, с рушниками, привязанными к оглоблям саней, переполненных народом, искали себе выхода, летя мимо пулемета на площадь. - Ой, коні, коні - ведмеді, ли бабы, Чи надіетесь на силу? пу-Наша довезете княгиню? княгиня неважка. Восьмеро коней ледве йдуть, - пе- Калинові мосточки в землю гнуть… - Годі вам воювати! - кричала весе- лая молодица. - Повбиваетесь - дивча- та зачахнуть. - Не зачахнуть! Готуйте подушки! кричали богунцы. - - Трубка семь ноль! - увлекался командир батареи Петро Чиж. - Стій, не стріляй! Дай проїхати он до тіеї хати! - кричал дружка. Обоз стал. Невеста сошла с саней: - Просили батько й мати, і я про- шу, і весь рід наш просить, не цурай- тесь одвідати наше весілля, - и невеста трижды поклонилась командиру батареи. - Придем обязательно… Огонь… - ве- село закричал Петро. Шарахнула батарея. Свадьба рванулась, как проклятая, и помчалась чорт знает куда. - Ура-а! - бросилась кавалерия в атаку на другую улицу. * Щоб налі підківки бряжчали! Щоб наші вороги мовчали… Жених и невеста, и дружки, и почтен- ные соседи сидели за столом. А кому нехватало места за столом, те сидели на лавках, на скрыне, на полу и даже на запечке. А дети сидели на печке и ло мното. Мать подносила гостям горилку. Жадные до горилки гости отказывались по доброму украинскому обычаю, а мать ласково упрашивала, - а как же ина- че, - и пела с Ткачихой: - Ой п яна, я п яна. На порозі впала, Ой, одчини, друже, Бо йду п яна дуже… Вдруг в хату влетел вихрь … втанцова- ли прямо с улицы через сени восьмеро богунцев. Это был не тот гопак, что теперь тан- пуют на разных астрадах и танцульках. Испортили гопак неудачные учителя тан- цев почти во всей нашей доброй Совет- ской стране. Слов нет, прыгают высоко и сейчс и навприсядки бросаются не- плохо, - как говорится, сердца крепкие, и ударить есть чем. А вот когда богун- цы стукнули гопака прямо с боя, да когда начали откалывать самые неожидан- ные колена, с мокрыми еще шашками, да бряжчать шпорами так, что на столах сама горилка захлюпала, да когда с ги- ком и саблей один налетел на семерых, отбивая все семь сабель, и когда и див- чата этого не выдержали, - тогда даже Павло Ткач, первый скептик и невера на селе, сказал соседу: - От тепер і я бачу, що Петлюрі кінець. - Поздровляемо молодих и весь чесний народ. Однак дозвольте спитати, за яку таку власть ви п ете на цьому ве- сіллі? Одвічай, молодий! - обратился по- сле танца к жениху комбатареи богунец Чиж. - Ми люди центральні, - ответил ва молодого дружко Ткач. Нас казав той, хто завоюе, того и будемо. - Так, - ответил богунец. - Пони- маю. - А може ви куркулі? - Ні, - закричало весілля. - Які ж ми куркулі, коли у нас гайдамаки пів села спалили,

Снежные чернитовские равнины были особенно нарядны в прекрасное морозное утро, когда Богунский полк мчался по ним прямо к самому Чернигову, старей- шему городу Украины. Кружились села справа и слева. По- крытые инеем сельские сады и рощи искрились на солнце, как в цвету. Иней выровнял масть на богунских ко- них. Они мчались бодрой рысью, все ча- лые, и только клубы белого пара над ни- ми говорили о долгом пути. Обоз был большой. Его хвост уходил далеко-далеко в снежную сирень, а впе- реди мчались всадники. И еще две большие группы всадников мчались на параллельных курсах. Конная разведка петела крупным галопом. На снежных буграх стояли темными статуя- ми конные связисты, И где-то совсем впереди уходили чу- жие всадники, припадая к седлам. Щорс любил верховую езду и хороших коней. Его радовали и быстрая езда, и мо- розное утро, и какой-то особый бодрый ритм, ощущавшийся в каждом скрипе и в каждом дыхании товарищей. - Предупреждаю еще раз, - весело и немного по-мальчишески говорил Щорс командирам, - в Чернигове у врата си- лы громадные. * Щорс стоял у дороги, и мимо него проносились вперед, вправо и влево, бо- гунцы. - Поздравляю с Чернитовом! Бойцы, героической смерти не бойтесь! Не бой- тесь героической смерти, хлопцы! - Ура! - кричали богунцы, проносясь мимо дорогого командира. У коней дыми- лись ноздри. И хлопцы тоже дымились, казалось, не от мороза, а от сильного внутреннего накала. В руках у них бли- стали сабли. Зазвонили сто пятьдесят черниговских колоколов. Стаи перепуганных ворон кру- жились над золотыми крестами, а по глав- ной улице шла синежупанная дивизия, огромная и уверенная. По случаю именин архиерея генерал вывел синежупанников на солнышко. Играл оркестр. Пятнадцать всадников летели навстречу дивизии, И, остановившись неожиданно, буквально скатившись с лошадей, удари-Чи ли по дивизии из пятнадцати ручных леметов, и этого никто не мог вынести, так как нервы дивизии были расстрое- ны в одно мгновенье. - Пане отамане, дивізія в мішку! До- звольте кинути резервні полки! -- кричал растерянный полковник генералу Терешке- вичу. - Дозволяю! - заревел Терешкевич - Полковник Кучеренко! Кинути бронема- шіни в отонь! - Панцерники, вперед! - закричал Кучеренко, подбежав к машинам. - Вперед! - гремел Кучеренко, видя, что броневики не движутся. - Панцерники, вогонь! - Кучеренко посинел от крика и бросился навстречу броневикам. - Огонь! - закричал пулеметчик из од… шого броневика, и вдруг все четыре бро- иевика ударили по своему резервному полку.



аэродромах, НИКОЛАЙ ПАНОВ О трЕх БАллаДа ШАЛВА ДАДИАНИ РОДИНА Обездоленные народные массы до ре- ТАНКИСТАХ

На улицу ворвалась ботунская кавале- рия и врезалась прямо в синежупанни- ков. - Ложись, ложись, ложись! - кричал Щорс группе богунцев, выскочивших на пустую улицу. Пулеметчики упали. - Пожарники, поливай! - крикнул Щорс, и все десять «люйсов» шарахнули по гетманцам, напиравшим густой волной из-за угла. - Стойте, стойте! Остановитесь!-крик- нул генерал Терешкевич и, оторвавшись от отряда, бросился навстречу ботунской роте. - В чем дело? -- крикнул Иванов. - Панове, що ви робите? - и генерал осадил коня. - Панове! Ми ж разом з вами б ємося за Україну: i ви петлюрівці, і ми - гетьманці. Панове, ми рідні, рідни! Ми хочемо об еднатися з вами і битися про- ти більшовиків. - Так ми ж більшовики, - зареготали богунцы, - Не может быть? - побледнел гене- рал. - Ви ж далеко? - Ну, как сказать, - ответил Иванов. Вдрут вблизи затрещал пулемет. Гет- манский оркестр, церебегавший тут же до- рогу, мгновенно припал к мостовой. Дро- жали трубы. - Отставить, - сказал Иванов пуле- метчику. - Оркестр, встать, - крикнул он ор- кестру. Оркестр поднялся. -«Интернационал», сукины сыны! Впе- ред! Оркестр грянул «Интернационал». - Ай-ай-ай! - сказал Иванов генера- лу. Генерал упал убитый. - Всем, всем, всем! - кричал ярост- ный Щорс, ворвавшись с группой коман- диров на телеграф. - Последний оплот гетманщины - Чернигов взят Богунским полком. Кор- пус генерала Терешкевича разбит и унич- тожен! Отдельные части, однако, прор- вались на Киев, потеряв на мосту сотни убитых… Гетманцы бьются вяло. Много пленных. - Слухайте! Гей ви, панове гетьман- ці! - вскричал Щорс кучке гетманских парламентеров, стоя на заваленном трупа- Отрывок из сценария.

Ну что же кусайся, стальная гадюка, Лишь в сердце мне жало свое не вонзай! Моторные части в глазах заблистали… Но камни поплыли, как зыбкие кочки… Вот рвется граната… Вот тявкает гоч- кис… Он стискивал зубы, стонал, напевал. Он виделему улыбается Сталин! И вот-перевязана рана мотора. И вот-от земли и от света оторван Он падает… Ранен? Убит наповал? Он крикнуть команде успел: «Заводите! Газуйте… Меня подберут санитары!» Он медленно падал, цепляясь за бивни У жесткой, горячей, шершавой брони. Но песни о дружбе поются недаром! И вышел из нижнего люка водитель, И прыгнул стрелок в пулеметные ливни, И подняли командира они. Он обнял друзей за широкие плечи, Пытался помочь им, старался быть легче, И выпрямилсяокровавлен, изранен. И в башню, шатаясь, шагнул командир. Он шлем свой поправил движеньем всегдашним, Склонясь под щитом бронированной башни, Вращая орудия грозные грани, И триплексы призматических дыр… И снова, форсируя серые скалы, Сквозь линию обороны бетонной, Давя блиндажи, пулеметные гнезда, Откуда бежит обезумевший враг, Через фонтаны огня и металла Наверх пробивается танк многотонный, Чтоб, споря с ветрами Японского моря, Опять заалел с высоты Краснозвездный Бойцами над сопкой воздвигнутый флаг. Красноармейскую волю-измерьте! Красноармейскую дружбу-измерьте! Шагая за грани и боли и смерти, Боец большевистский непобедим. Он всюду победно сражается, зная, Что счастьем страна расцветает ро- дная, Которой ни пяди врагу не дадим!

волюции были лишены родины, хотя на Сквозь линию обороны бетонной,  Сквозь пламя летя, Как снаряд многотонный, Давя блиндажи, пулеметные гнезда, Как давит подошва гнилые грибы. Через фонтаны огня и металла, Форсируя серые дымные скалы, Ворвался на соцку Наш танк краснозвездный И, парализованный, встал на дыбы. B броне раскаленной двух смежных коробок, Среди рычагов Три танкиста - бок о бок, Безусые, белозубые парни. Стрелок и водитель и лейтенант. Они увидали сраженье впервые, Впервые свинцовые ливни кривые Над ними гремят. Все черней, все угарней Над ними встает дымовая стена. Бледнело в кабине лицо лейтенанта, Но мысли работали четко и ясно: - Не медлить… Разрывами танк опоя- сан… Быть может, в моторе ничтожный затор… Сейчас же, сейчас устранить его надо! Водитель, стрелок - два товарища рядом. Кто выйдет из танка под огненным градом, Чтобы снаружи проверить мотор? Нахмурены брови и холодны руки: - Товарищи, не подпускайте японцев. Да здравствуют Сталин и Родина наша! …Он стиснул гранату и пистолет. Блеснули в квадратном откинутом люке Туманное небо, багровое солнце… - Ты будешь машиной командовать, Саша! Прощайте, ребята, живите сто лет! Смертельной прохладой подуло из люка. Он взял инструмент и, под выстрелы, вылез. Мгновенья как будто остановились… Далекие, хриплые крики: банзай! Вот бьют по врагу пулеметы из танка… Рука онемела-пустяшная ранка… протяжении веков во имя родины пролива- лись океаны народной крови. Кровь наро- да обильно лилась во имя родины в древ- нем Вавилоне, в садах Семирамиды, на бе- регах Евфрата и Нила, на Средиземномор- ском побережье, и этот кровавый след тянулся через всю среднюю и новую исто- рию человечества. Реки Грузии - Кура и Рион - не раз окрашивались «во имя родины» кровью нашего народа. Великое чувство родины, оскорбленное и задавленное в народных массах при ка- питализме, вспыхнуло и разгорелось ярким пламенем в сердцах советского народа, освобожденного от ярма эксплоатации, Неизгладимое, волнующее впечатление произвели на меня собрания в грузинских колхозах, посвященные народному певцу Украины Тарасу Шевченко. Колхозная мо- лодежь не только знает прекрасные стихи Шевченко, но она искренне любит его и горда тем, что приобщилась не только к своей родной грузинской литературе, но и к литературе и культуре всего великого многонационального Советского Союза, Недавно я провел три месяца в одном из полков нашей доблестной, непобедимой Красной Армии, живя все это время од- ной жизнью с его бойцами, Мы, литераторы, несколько виноваты перед нашей Красной Армией. Пожалуй, до сих пор из всех видов искусства толь- ко кино наиболее ярко отразило рожденное сталинской эпохой новое чувство родины советских народов. Проблему эту ставит перед собой и наша грузинская художе- ственная литература в целом ряде новых Чеишвили, произведений «Лело» «Кровь» Лео Киачели, «Имеретия» Лордки- панидзе, «Лицом к лицу» Кутатели и др. Высокая награда, которой правительство СССР удостоило лучших наших писателей, воспринята всей грузинской литературой, как обязательство ответить новыми мону- ментальными произведениями. Мы не сом- неваемся, что в них во весь голос зазву- чит великая тема любви к Родине,