КРИТИКА Статьи E. Усиевич самые пуб стические статьи во всей нашей критике. Как это ни страд этом иногда усматривают их недст И по поводу того, что сейчас было сказано, могут ваметить: все это у цистика; может быть даже мораль; же литература, «художественная опец ка», искусство? большого реалистического ства, которое не утверждало бы выс гуманистических начал. И наоборот, свинства не возникает художества тели-апологаты капитализма, «сознательно ставившие своей защиту эксплоатации и угнетения века человеком», ничего значительно литературе несоздалии могли. («Мужество». 1938. № 12). К литературе и искусству «публад стика» и «мораль» имеют ближайше ношение И здесь еще один из техп ципов, которым следует в своей ра E. Усиевич. Выше шла речь о «личной» и общественной жизни;св ностими этой жсизни - полигическаи человеческими - неразрывно связ ценности художественные. правду» критик», «Литерату всего не осовнанное) влияний литературы Так вот: прежде чем опорить об оцен- ке конкретных явлений современной ли- тературы, нужно договориться по этому основному вопросу - иначе опорящие просто не будут понимать друг друга, Ес- ли и вы признаете (и не на словахтоль- ко, а и на деле) обязательность для вас этой традиции, тогда можно говорить о том, что из этого следует, какие примене- ния, какие обязательства вытекают отсю- отношении конкретных оценок. Вас, например, приводит в восторг «ОпасныйНет поворот» Пристли; вместе с тем, по ва- шим словам, вы «очень любите» Щедрина. помните что Шедрин писало соильно действующих торсах»? Не имеет ли это какого-нибудь отношения к пред- мету нашего спора? буржуазно-упадочной. Тов, Усиевич (в первом ее сборнике этой теме была посвящена специальная статья) считает эту традицию (Щедринтурной Горький) обязательной и обязывающей; именно отоюда возникает та определен- ность этой критической работы, о кото- рой было сказано выше. И принимая основные ее положения, , можно спорить с E. Усиевич: действитель-

«ИРИНА

ГОДУНОВА»

ТРАДИЦИЯ Одно из достоинств работы Е. Усиевич в том, что на эти вопросы здесь дается ответ продуманный и определенный. О Горьком, Николае Островском, Маяковском Критики часто упрекают писателей йза неумение изобразить положительного ге- неумение изобразить положительного ге- роя, Между тем, некоторых критиков нужно было бы в свою очередь спросить: а кто ваш положительный герой --- в ли- тературе и жизни? И кого среди писатв- лей вы могли бы назвать своим положи- тельным героем? Вы предпочитаете писатьвы о таких литераторах, которые в ваших статьях выступают как «отрицательные персонажи»; это легче. Но ведь в критике существует своя проблема «положитель- ного образа». Как вы ее решаете? Будем надеяться, что эта книга вызо- вет споры, Спросят: неужели вам мало того, что происходило при появлении от- дельных статей, вошедших теперь в сбор- ник «Пути художественной правды»? В том-то и дело, что тогда это были не споры, а нечто совершенно иное. Для на- стоящих же споров, серьезных и принци- пиальных, оонования в нашей критике асте ном постатоо, ках того или иного произведения. Нужно попытаться осознать исходные пункты этих различных оценок. оя обоуточнение не для того, чтобы обижать кого-нибудь несоответственными сопоставлениями (как, к сожалению, это кажется некоторым пи- сателям): «куда уж тебе до Для критика это - выразители тех жиз- ненных ценностей, которые должны быть руководящими началами нашей литера- Теория и история. Вопрос должен быть поставлен в историческую перспективу. За A. M. Горьким стоит огромное прош- ое, критически переработанное и усвоен-А ное им: Глеб Успенский, Щедрин, Некра- Добролюбов, Герцен, Белинский, Пушкин; Горький отчетливо сознавал и высоко ценил эту преемствен- ность. Вне этой связи нельзя правильно и глубоко понять творчество Горького. Эта преемственность: Пушкин - Горький приОборомном анаеворчества Гор кого, Маяковского, Островского никто, ра- зумеется, спорить не будет; но одно это признание еще не исключает очень су- щественных разногласий - даже в по- нимании самого этого творчества, не го- воря уже об оценке других литературных турной деятельности. Образы трудящихся во всей их глубокой человечности, геро- ических борцов партии, рабочего класса; образы вождей партии и народа, вождей, в которых воплощено все лучшее, благо- роднейшее, что есть в народе; и те пи- сатели, которые могут все это отразить. Вот чем предопределяется и та высокая оценка, которую критик дает «Хлебу» H. Толстого и «Стране Муравии» Твардовского, и отрицательная оценка большинства стихотворений в сборнике - «Молодая Москва». - Во всек этих вопросах шагу ступить нельзя без марксистско-ленинской теории, до недавнего времени недооценивавшейся некоторыми нашими критиками, без изу- чения высказываний Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина о культуре и искусстве. Высказывания Ленина и Сталина о Мая- ковском в статье т. Усиевич не просто цитируются; они становятся руководящей идеей, дают возможность, в частности, ос- ветить эволюцию Маяковского, связанная, конечно, со всем лучшим в мировой литературе, предполагает при- знание целой системы ценностей - поли- тических, эстетических, этических, жи- вых и исторически развивающихся. Цен- ности эти ко многому обязывают и кри- тика и писателя. Они помогают ответить нам на вопрос, чем дорог нам Маяков- ский, и на многие другие вопросы; за- щищают от всех антиреалистических и антигуманистических влияний, Междуна- родное, всемирноисторическое значение этой линии развития, этой нашей национальной гордости, нашей вели- кой литературы бесспорно и очевидно; мы должны как можно чаще и энергич- нее указывать на это значение нашим товарищам-писателям-антифашистам. В нашей литературе и критике встре- чаются иногда люди, не помнящие род- ства. Но то или иное родство всегда ос- тается, помнят о нем или не помнят; ес- ли не эта традиция, то усвоение (чаще E. Усиевич. Пути художественной прав- ды. Критические статьи. «Советский

«Пятнадцатого апреля, ночью, Годунов проспулся от стука», - такой тревожной Фразой начинается повесть А. Митрофано- ва «Ирина Годунова». Стук… Ночь… Точная дата… Читателем сразу овладевает беспокойство. Наверное, произошло что-то значительное, быть ио- жет даже страшное, Дальнейшие пояснения автора превраща- ют это смутное предположение в твердую уверенность. «Стучали в стену тревожно, настойчиво, будто внезашно вспыхнул по- жар и все выходы отрезаны пламенем». Что же случилось? Может быть в деле пожар? Нет, ничего страшного, оказывается, не случилось, Годунов оделся, прошел в со- седнюю комнату и увидел там Ирину. Не- сколько часов назад она стала его женой,Но Сейчас Ирина сидела у стола и, как без- умная, колотила в стенку. Увидав Годуно- ва, она об яснила: «Я спала и видела какой-то стремитель- ный сон. Проснулась и - вдрут испуга- лась - не смейся! (Годунов и не дума смеяться). Мне показалось: все произо- шло только во сне. Потом опять поверила, потом опять не поверила, потом зажгла свет и стала стучать». эта вычурнал, налисанпая мансре Пшибышевского сцена не раскрывает, . скорее, затемняет характер героини, Исте- рический припадок, открывающий собой повесть, так же как внезапные переходы Ирины от слез, смешанных «со злостью», к «смеху с ненавистью» или к «дикому хохоту», нисколько не подготовляют чита- теля к финалу произведения, в котором Ирина разоблачает врагов народа. Еще затейливее раскрывается характер пентрального персонажа повестии нера Ордынца. Ордынеп ненавидит Году- нова за то, что тот отнял у него Ирину. Мы узнаем, что «по совести, он мог бы, при случае, убить его…» Неразделенная любовь и ревность дово- дят Ордынца до состояния, близкого к ду- шевному расстройству. Днем он не может избавиться от ощущения смерти, по но- чам его угнетают мучительные кошмары и какие-то «трехярусные сны». Он плачет, заговаривается, склонен поддавать- ся необ яснимым порывам рабского сми- рения. «…Ты, кажется, любил Ирину. Ты любишь ее? - спросил его Годунов. Ор- дынеп положил папиросу перед собой. Сле- зы подступили к его глазам. Пальцы его лежали на коленях, он смотрел на папи- росу, но не смел ее взять -- из смире- ния». Утратив душевное равновесие, Ордынеп не находит себе места, не может принять какого-либо определенного ршения, Ино- гда ему кажется: «Годунову и мне - нам опасно подходить друг к другу слиш- ком близко. Из этого ничего хорошего по- лучиться не может». Однако эту мысль тотчас же вытесняет другая: «Нет, надо быть ближе к Годунову и его Ирине пусть унижают, пусть милуются при нем, только бы ближе к ним: глядишь, что- нибудь и выйдет». В конпе концов Ордынец убивает Году- нова. Но романтическая подкладка убий- ства приобретает и политический харак- тер. Ордынец никогда бы не решился под- нять руку на своего соперника, если бы не влияние директора завода, замаскиро- ванного вредителя, догадавшегося о его личной ненависти к Годунову. Попутно автор раскрывает и тайники души Ордынца. Оказывается, этот обезу- мевший ревнивец способен на всякую га- дость и подлость. Но он слишком труслив, чтобы дать волю своим человеконенавист- ническим порывам. Он мечтает до- жить до полной победы коммунизма и предвкушает, кажие выгоды сулит ему уснувшая бдительность и безграничное взаимное доверие будущих коммунаров. Он останется единственным преступником («Я стану своего рода монополистом») в обще-

Персонажи Митрофанова без всякого по- вода говорят друг другу дереости или ла- сковые слова, бросаются из крайности в крайность. Поведение их в большинстве случаев иррационально, мотивы их по- ступков большей частью непонятны, их слова и жесты лишены непосредствен- ности, B атмосфере неискренних разговоров, бредовых сновидений и маниакальных по- ступков развертываются основные события повести. дачных частностей; В повести немало удачв описаны и рассказаны второстепен- ные детали и эпизоды, Писатель обладает острым зрением художника и унеет пере- давать свои впечатления. Но впечатления его беспорядочны, Подробности, яркие, но поверхностные, детали, заметные, но не- глубокие, заслоняют от него существенное и характерное. «Ирина Годунова» оставляет впечатле- ние незавершенного, рыхлого по компози- ции, лишенного внутреннего единства про- изведения. Характеры героев Митрофанова раскрываются не на главной слжетной линии, образующей драматический узел произведения а на ее побочных ых ответиле- чных ответвле- пиях. Движущей силой поступков Ирины служит ее любовь к Годунову. Движущаяе сила поведения Ордынца - его ревность к сопернику. Тем самым значительный и напряженный эпизол классовой борьбы приобрел многие существенные черты обычного уголовного происшествия. Разумеется, повесть не стала менее правдивой и жизненной оттого, что Ирина любит Годунова, а Ордынец любит Ирину, Но, уделив так много внимания и придав столь большое, даже решающее значение интимным переживаниям и чувствам своих героев, писатель уклонился далеко в сто- рону от темы, которую он развивает в своих публицистических отступлениях. И те общие выводы, какие он делает якобы на материале своего произведения, всей их оправедливости, подтверждаемой житейским опытом каждого читателя, оста- ются механическим привеском повести, Публицистическим высказываниям Ми- трофановпсвящает целую главу. Эта глава - лучшая глава в повести. Вся она написана как бы одним большим и вовренним порывом сердца. Общеизвестные истины и лозунги писатель сумел развер- нуть здесь в яркой и свежей форме. Стра- стность обращения подсказала ему и но- вые слова и выразительные образы. Особенно показательны в этом отноше- нии примеры, которыми Митрофанов аргу- свои положения. Он черпает их не в созданных им образах, а в впизо- дах из собственной жизни! эти эпизоды очень удачно и очень к месту перебивают патетическую напряженность авторской De- чи, чтобы придать ей новый взлет и еще большую силу. Но в истории жизни Ири- ны Годуновой они не становятся от втого менее чужеродным телом. Но при всей поэтичности публицистиче- ских отступлений автора, само включение их в сравнительно небольшую повесть свидетельствует о том. что писатель не смог свои мысли и чувства выразить до конца на языке художественных обра- 30В.



 А. РАГОЗИН уголовных законов, «Играючи, я сумею стравить друзей, сыграть на таланте од- ного… на смешливости другого, Может быть - убить, кто догадается? Они ни- чего не будут знать, я - все». Несомненно, что враг, изображенный А. Митрофановым в лице Ордынца, весьма самомхорошо какие нередко встречаются в литературных проповедениях последних лет. Ордынец - живой человек, а не расплывчатый сим- вол вероломства и предательства. писателю изменило чувство меры. Страх перед банальностью и боязнь обыч- ных положений завели его слишком дале- ко. Упования Ордынца на безнаказанность при новом общественном строе, будто бы открывающем необ ятные перспективы іля преступной деятельности, делают его сов- сем непохожим на тех врагов общества, которым пенавистна даже мысль о воз- которымненавистна даеыпроизведения можности осуществления коммунизма. Ордынепслишком парадоксальная фигура, чтобы его манизкальное поведение, больное воображение и совершенное на личной почве убийство могли подсказать читателю какие-либо общие соображения о политической бдительности. Между тем идейная направленность по- вести Митрофанова не вызывает никаких сомнений. Да автор и не скрывает, что «Ирина Годунова» - произведение поучи- тельное. Он неоднократно прерывает пове- ствование, чтобы предостеречь читателя: «…Берегись, товарищ, будь зорче и вни- мательней!». Иногда он раз ясняет: «Лишь мы, работники всемирной, великой армии труда, имеем право владеть землей!». Ино- гла напоминает: «Эти предатели хотят вернуть старое, Но оно никогда не вер- нется». Писателю не пришлось бы прибегать к публицистике, если бы эпизоды, положен- ные в основу повести, и характеры пер- попитичны, тобы покотавать читатело необходимые общие частоментирует шие себя в типичных условиях, - это первое требование реализма. В «Ирине Годуновой» нет типичных ха- рактеров, так же как нет типичных усло- вий. Истерическая спена, начинающая со- бой повесть, служит ключом к тональ- ности всего произведения. С первой же страницы читатель вступает в нездоровую атмосферу, одинаково окружающую и от- рицательных и положительных персонажей повести. По-настоящему здоровых и нормальных подей в «Ирине Годуновой» почти нет. Го- дудов, правда, еще здоров, но над ним на- висла утроза безумия. По временам у него начинаются головокружения, немеют ноги, и от отчаяния он готов покончить с собой. О странностях в поведении Ирины и Ор- дынца мы уже говорили. Инженер Баишев (положительный персонаж), по впол вполне справедливому замечанию Ирины, юродствует,

Остроумне здесь -- не парочито но ли при чтении «Страны Муравии» вопоминается, например, Глеб Уопен- исчезнут. Но Как налисаны эти статьи? этойНужно читать эти статьи подрад лыми абзацами, не останавливаясь отдельных шероховатостях, которые трудно было бы устранить, Иногда вот чаются такие фразы; «мы видим Дубх уже окончательно равложенным эт чувством»; фрава с каким нибудь ловесным оборотом вроде «не бул политически сознательным»; или слор «безусловно», попавшее туда, где пра но можно было бы обойтись и ба У многих других авторов мы всегоэт го не заметили бы, Но здесь этомон помешать восприятию особенностей ик ли, эмоциональной, всегда живой и ч вычайно далекой от бюрократизма. таемост оно сстоственно вырастает н до-х явлений др другом и с жизнью. Так, остроуи сопоставления, показывающие, что нез торые писатели считают представителаю интеллигенции и интересными об перевоспитания такие существа, в в рых при ближайшем рассмотрении узнаем людоедку Эллочку и Васпсул Лоханкина.  высшуюсиенич, пишет о «Хлебе»: «Сб сй вом «Хлеб» прочно связана привычня мысль о жизненно необходимых, хот элементарных вещах. В повести речьи действительно о вещах, на первый взг весьма элементарных: об удовлетворни первых потребностей обеспечения во ных операций, о выработке соответствть щих хозяйственных и организационны форм, о коллективной выработке первыл основных начал новых форм отношениі междулюдьми, о первых проявления тех человеческих чувств, которые был прежде подавлены или скрыты… На сами деле в простых, «элементарных» и обы новенных явлениях жизни кроется неш меримо большее человеческое содержата чем во многих формах культуры, утеря- ших связь оо своим «простым»иреальны горьков-жизненным основанием, Классовое общ ство в последний период своего сущест вания породило множество изысканны суррогатов, которые не опособны насы тить настоящих людей, обрекая их в моральное голодание». Существуют разные подходы к титере Существует литературный снобии. Существуют люди, которые очитают себа любителями и знатоками искусства, тогда как оно для них нечто вроде никотнна, Здесь критик характеризует не толы повесть А. Н. Толстото, но и некоторы из своих собственных симпатий и ани патий. B разбираемой книге литература раз сматривается как предмет жизненнй необходимости. На анкету о статьях литературно-кри- тического журнала один из читателей ответил: журнал шомогает ему разбирать- ся нетолько в литературе, но из жизни. Это высокая похвала, Не знаю, можно ли о ком-нибудь из наших критиков сказать, что он в полной мере такую похвалу заслужил, Но статьи Е Усиевич в рецензируемом сборнике ближе всего соответствуют тем требованиям, которые вытекают из этого понимания так тесно политики, ли- ский»? Споры, конечно, не думается, что на этом пути некоторое позиций все же может быть 2. Маяковского».Партийность, теоретический уровень, сеа- нательное следование определенной тради- ции придают этой критической работе большую цельность и внутреннюю связ- Вот одно из этих положений, В своей оценке изображаемых персонажей и си- туаций и отношения к ним писателя т. Усиевич всегда помнит о неразрывной связи «личной» и общественно-политиче- ской жизни. «Личная», «житейская», «бы- товая» сторона человеческого поведения не может расоматриваться, как нечто вне- общественное, социально безразличное, по- литически нейтральное. «Нарождающийся, уже народившийся социалистический че- ловек отличается от представителя капи- талистического мира не только своими, вытекающими из классового положения, поливысю жизненные оферы он вносит «ту человечность, которую мы называем соци- алистическим гуманизмом». Вот один из героев Николая Островского, «В отноше- нии Артема к матери и маленькому бра- ту сказывается не просто родственная привязанность, а родственная привязан- ность, основанная на чувстве товарище- ской, рабочей солидарности». Вот тот же Артем в сфере политической борьбы, вот его героизм, его самоотверженность, «Чи- татель чувствует, что Артем такой, каким он его видел в семье, не мог поступить иначе, что тут-то и сказался основной, ведущий и всеопределяющий принцип его жизненного поведения». ность. Размеры статьи не позволяют под- робно остановиться на всех звеньях работы, даже на тех общих положениях, которые критик отстаивает. вот образы врагов (цитируем статью о «Климе Самгине»; это статья одна из лучших в книге и одна из лучших работ, нацисанных о гениальном ском романе). «Иногда и до сих пор при- ходится слышать такого рода характери- стики: да, этот человек карьерист, ин- триган, в личных отношениях не искре- нен и готов за грош продать родного от- ца; но уклонов у него никаких нет и в политическом отношении он вполне наде- жен вполе наде- Вот этого-то и не бывает». Хотя они и «повторяют наши слова, мысли и форму- лировки», эти люди «органически враж-туре. дебны социализму, и враг всегда уверен- но ищет и находит в них опору, узнавая их по «второстепенным» признакам, кото- рые мы часто упускали из виду». Критик безжалостен к тем авторам, ко- торые прощают своим персонажам эгоизм, карьеризм, бездушие и даже любуются этими качествами. Отрицательные оценки и резкость, с ко- торой они высказываются, предопределе- ны тем значением, которое имеют для критика отстаиваемые им положительные начала. А если в произведении «чувст- вуётся дыхание подлинной социалистиче- ской действительности», то ни неумелость начинающего автора, ни засоренность штампами не помешают критику найти и показать заключающиеся в этом произ- ведении «сложную и богатую жизнь»,



На заседании президиума ССП 29 марта 1939 г. в члены союза советских писа- тридцать товарищей. На снимке (слева направо) - писа- тт. Д. Кедрин. А. Лаврецкий-Френкель, К. Липскеров

стве, не знающем ни судов, ни тюрем, ни и Шнейдер. писатель». М. 1939, стр. 252, ц. 5 р. «серьезную, глубоко прочувствованную связанных друг с другом тературы и жизни. В. АЛЕКСАНДРов Так одна называлась Мих. ЛОСКУТОВ для писателя. Она дала ему точку зрения.  крепкое и самостоятельное отношение к жизни и к литературе. Поэтому пропорции у него правильны, поведение людей есте- ственно. Книга «Цвет пустыни» была книтой очерков-рассказов. В ней Козин отдает некоторую дань своим литературным при- вязанностям, некоторой традиции, подра- жательности; в ней не все стало на свои и голос звучит иной раз несколько налыщенно, однако, книта и тотда уже обратила на себя заслуженное внимание. В ней было немного этнографии, некото- рое количество истории и нынешние люди: Восток, как его знал Козин. Очерк, ему, как и многим другим, помогал по-своему решать «восточный вопрос» в формировал материал и стиль на пути к настоящей, полноценной беллетристике о Средней Азии, и сейчас он пока разре- шил его, пожалуй, лучше других.   Новая книта В. B. Козина - «Путешест- вие за стадом» входит как очень интерес- ный и значительный вклад в советскую литературу вообще; она вырывается из круга литературы «местного» значения и «краеведческой тематики», оставаясь цели- ком на конкретной и «местной» почве. геоло-Площадка действия в ней узка, но тема- тика широка: это - работа, радость жиз- ни и трудности борьбы советских людей, в этом случае - работников далекого ов- певодческого совхоза в песках: русских, туркмен, белуджей. Материал художест- венно опосредствован, нет первичного и позитивного изумления экзотикой, но она входит в книгу, как входит в этих людей, - как пустыня, входит вжи- со-лища воотехников и ветеринаров; она ос- вещает книгу ровным светом, как лунный свет освещает овечьи стада, шалаши чоба- нов, саксауловые варосли, колодцы, - все то, среди чего разворачиваются сюже- ты рассказов. У директора совхоза от нелепой слу- чайности погибает сын, В молчаливом мужском горе директор мечется по пу- стыне. На коне, без видимой цели, он мчится через барханы и в конце концов проводит ночь у пастушечьего костра. Одинокий старый чобан здесь рассказы- вает ему, как потерял он четырех сыно вей и как пятого убил он сам. Потом выясняется, что никаких сыновей никог- да у него не было, - он их придумал. («Ночь»). Зоотехник проводит ночь у ко- стра того же чобана, - выдумщика, вздорного и умного чудака; они делятся поразительными историями своей жизни; дела одного шли запутанными тропами жизньЗоотехник возвращается из долгой и тяжелой поездки по пескам; он истоско- вался по полотенцу, по дому, по жене. Но совхозные дела поминутно рвутся в двери и окна. Они отрывают от желанно- го. Песок на зубах и волосах, постылая жизнь в седле - дошли до предела. И когда вдруг входит директор и предла- гает сейчас же отправиться в срочную командировку, опециалиот вврывается: к чорту! отказываюсь от работы! Под суд так под суд; есть грани усталости, за ко- торыми человеку становится все безраз- лично. Но находится выход: два билета на поезд - командированному и его же- не. Покой и ласки будут на ходу. Но  литературе,Экспедиция, составленная из приезжих научных работников совхоза, собирается отправиться в дальние, малоизвестные пески, которые нужно изучить и освоить. Но выход каравана задерживает провод- ник, который запил и исчез, Его разыски- вают в ночи совхоза, на улицах поселка, находят и привязывают бесчувственного к верблюду; ехать надо - задача ответ- ственна, трудна, значительна, Однако ни- кто здесь не произносит пышных фраз; дело есть дело. Рассказ наполнен чим цветом луны, нетерпеливыми крика- ми верблюдов, гудками автомобиля, вожным миганием поселковых огоньков. Восклицательные знаки тут стоят лишь после обыкновенных крепких человече- ских выражений, и заголовок только бро- сает общий свет на идею рассказа. рый путь!»). Востока, другой пришел к этому колодцу через Фронты Севера. Молла При и Ку- дагин. Восточный бродяга, - неудачник, мудрецсазиатското базара и специалист,У европеец, кадровый военный и парти- зан И вот они, люди с таким разным прошлым, теперь сидят и беседуют, пьют зеленый чай; над ними, над их общим совхозом - звезды пустыни. Они не мо- рализируют, и в рассказах их - никаких притч; говорят о женщинах, о базарах, о выстрелах, о страданиях, Однако рассказ полон внутреннего смысла; тень эпохи незримо стоит за спинами двух мирных собеседников у одинокого костра, забро- шенного в далеких песках. («Беседа у ко- лодца»). тре-Но ут-Секрет книги Козина заключается в продуманности и литературноммастон. стве. Книга читабельна, и в этом с она - событие на книжном рынке; как часто говорят у нас, что книг миом читать тех, в ко- за сто лет, обеспеченный брезентовыы плащом и рабочкомовским вниманием, тиши-бросается на двух волков, чтобы опаст совхозных овец. Волки его погрызли, Ста- рый Реджеб Джума, туркмен тавой же неудачной в прошлом жизнью, вак когда приходит долгожданная минута - купе закрыто, за окнами уходят куда-то в сторону совхоз и огни пустыни, на, - и воотехник заснул мертвецким сном («Минута покоя»). Как будто такая просто «человеческая» тема и несколько даже фривольный сюжет, но стоит за ни- ми нечто большее и быть может даже «героическое», как героична жизнь людей, брошенных работой в бескрайние будни окраин. у Белудж-хана, везет его на осла в больницу. Но на высоком бархане, от- куда видна как бы вся родина двух от риков,туркмена и белуджа, кода жется, разных, иноплеменных людей н врагов, а ныне - двух работников сов- хоза,тут, на вершине своей жизни, умирает столетний Белудж-хан, ке изнеся ни одного слова из газеты, потону что он никогда ее не читал. четливо становится видно, как измени человек за наши годы, как изменися Козина - хорошее уменье говорить многое между строк, за пределами види- мого текста. Здесь … широкое поле для раздумья читателя, Его герои не фразеры, а практические работники, Они в брезен- товых плащах, и на сапегах их лежитИ пыль пустыни, они не умеют говорить как полагается в столичной гостиной. Но на обветренных их лицах глаза хитро прищурены: что же. - будем деклами- ровать или говорить о жизни? Козин верждает органическую советскую сущ- ность своих героев во всех их функциях: от радости до горя включительно; они ра- ботают на будущее, на коммунизм как они умеют и как понимают. с вершины этого бархана вдруг даже в таких глухих закоулках истори как гератские и тегеранские базары нечего. Эта книжка из торых полезность и назидательность ва находятся в разительном противоречни Сюжеты книги Козина удивительно про- «Просты» и ее герои; они лишены их читабельностью. сты, вояческого кокетства. Герои этой книги вовсе не подозревают, что они - ратурные герои, поэтому они поступают и разтоваривают, каклюди, сошедшиеся перекурить у костра, чтобы через мину- лите-Загадка притятательности книти, ное, ваключается в том, что в ней м солнца, изначальной жизни, настя запахов; Вар- отправиться снова по своим делам; рабо.заопоринаром, за овцами, за горючим, заюбовью. иногда - это одеколон вары Константиновны, интелли тещи воотехника, иногда - лошади пот и овцы, Овцы, каракулевые и мяс- ные, жирные и больные, проходат вся «жизненность» здесь - от боль- книжку, как извечное и присущее стыне. ли-«Ночью через пустыню шли волки чица. Навстречу им вставала большая красная луна. Из-под луны тянуло пастух,C хом овцы». точки зрения волка здесь ве точно Такой, очевидно, должна кази ему пустыня, прочелЛитератор описал все это скупо, ко помощи богатых средств опыта. наби тельность и живописность вдесь со лись с литературной выдержкой п нием. Эту книгу нужно читат». Отоут вие места, мешает приводить выде на Но недостатки книти при этом тоже ются за бортом И это к лучшему, хуже книти, которую литературная да тщательно взвешивает на двух ках … достинства и пороки, Настоят искусстве нужно принимать или гать. шого искусства. В книге есть рассказы глубоко содержательные, с большой идеей. Одако идеи их не висят в воздухе, шенные плоти и крови. ва всей ста- («Доб-Рассказ, который дал название книге, называется «Путешествие Потомственный и старый бедняк и

ЦВЕТ ПУСТЫНИ ди Влади- из сто борясь друг с другом в душе одного и того же автора. Первые пугали читателя тиграми и фа- лангами, они ласкали его журчанием ары- ков и красотою восточных женщин, Это они заставляли его верить в смертельные укусы скорпионов и в самумы, якобы гу- ляющие по Кара-Кумам. Это была литера- тура простодушная и непретенциозная. Но очень многие быстро сообразили, что самумы и скорпионов «нужно поставитьместа, на службу нашей действительности». Пер- выми взялись за это дело газетчики; так появились радиорепродукторы, повешен- ные на мечетях, столетние старцы в чал- мах, читающие в красной чайхане сочине- ния Энгельса; все сразу изменилось в старой Азии, … никакой экзотики нет. Однажлы были напечатаны стихи: «Ко- неп Востоку». В Ленинграде была даже издана книжка, которая называлась «Кру- шение экзотики». Автор ее полагал, что если он наполнит Восток одними будия- ми, то этим он сделает полезное дело. Эк- зотику он выгнал, и книжка действитель- но получилась вполне будничная, как го- довой бухгалтерский отчет. Однако стояли минареты, стояли вели- кие, древние города, вокруг них простира- лась пустыня, По пустыне ехали ги, зоотехники, шоферы, шерстезаготови- тели, погонщики верблюдов. Это были действительные будни; ни геологи, ни ка- раванщики не декламировали стихов Са- ади и не рассказывали про ханскую кра- савицу-дочь; однако они не читали также и стихотворения «Конец Востоку». Они много работали, спали, любили, глотали пыль, пили вино - жили, как люди Сто- яли советские дни на всем огромном ветском Востоке, от степей Актюбы до предгорий Копет-Дага. Однако в этии буднях рождались праздники. И осмыс- лить их, синтезировать должен был ху- дожник наблюдательный, точный и живу- щий в среде, не как инородное тело, а умеющий впитывать в себя окружающее и сам растворяться в нем. Владимир Козин пришел в литературу из зоотехников и знал, каков цвет пусты- ни. Писательский путь В. Козина - лиш- нее подтверждение полезности внелитера- 20турной, вернее, долитературной профессии 

книжек мира Козина. Она вышла лет семь тому назад: о Средней Азии тогда писали мно- го и дружно: о чайханах, о паранджах, чалмах, о самаркандских минаретах и бухарских водоемах. Страну открывали второй раз. Революционные годы смахну- ли записки генералов и альбомы самоот- верженных художников, пробиравшихся некогда на верблюдах в таинственную сто- тицу эмира. Мемуары Вамбери оказались древностью. Советские годы сократили расстояние между далеким Туркестаном и Россией. Города Востока налолнились со- ветскими инженерами, гидрологами, слу- жащими, - молодежью. Однако минареты Регистана и медрессе Бухары продолжали стоять, облупленные, дряхлые и великолепные. Небо висело над этим - голубое и вечное, азнатское небо, лежащее над городами и пустынями. Как преодолеть цвет пустыни, эту эк- зотическую густоту окружающего воздуха, эту страшную немоту азиатской ночи, этот говор восточного города и шелест садов и запах фруктов; как преодолеть всетда обнаженную и мудрую контрастность во- сточной жизни, где город и пустыня, жизнь и смерть, смех и слезы,- все как бы от природы насыщено философич- ностью и поэтическими реминисценциями? И нужно ли преодолевать?

Вопрос об экзотике не раз служил пред- метом полемики между литераторами. Он решался и в теоретических высказыва- ниях и в практике. В годы становления и развития советского очерка, в описании всяческих «эквотик» существовали две ос- новные струи, два «направления» в бес- конечном потоке беллетристики, очерковой литературы и газетных корреспонденций «на окраинную тематику»: о одной сто- роны стояли «традиционисты», с другой- «ниопровергатели экзотики». Эти течения существовали условно и, не будучи друг с другом резко разграничены и часто сли- ваясь, все же существовали отдельно, ча-

дом».

белудж,

человек

полуслепой,

чобан с пышным именем Белудж-хан, бродит по свету. Он никогда не ни одной буквы, ни на вывесках Кабула и Герата, ни на валонах Кушкинокой же- лезнодорожной ветки. Он перешел совет- скую границу так же незаметно и без волнения, как переходил он много рек и ручьев, как на своем веку отправил семь жен на тот свет, как видал сильных и слабых, богатых и бедных, -- вечное, пан- теистическое, почти буддийское солице человек освещало его пастушьи тропы. И взволновался впервые, по-настоящему, он, закате бледной своей жизни,

4 Литературная газета №

впервые