80 ЛЕТ СО

ДНЯ РОЖДЕНИЯ КЛАССИКА ЛИТЕРАТУРЫ НАРОДОВ СССР ШОЛОМ-АЛЕЙХЕМА  Рисунок М. Горшмана. К моей биографии * * ШОЛОМ-АЛЕЙХЕМ ** * За каждую красиво написанную вещь отец давал один грош (первый мой «го- норар»). И для этой цели я сшил себе тетрадь и переписал в «запас» - целью отрывки из религиозных трактатов и древнееврейской грамматики, Когда я по- казал это отцу, он пришел в восхищение от моего «произведения», очень долго но- сил его у себя в кармане, показывал всем, как сын его прекрасно пишет (то- гда от роду мне было лет десять), как он отлично разбирается в религиозных со- чинениях и как хорошо знает грамматику. Наш сосед, благочестивый еврей с козли- ной бородкой-реб Айзик, который, когда молился, визжал, как кошка, - сказал насмешливо: «Все это чепуха и ерунда… Весь секрет в почерке. А почерк у него золото!» (первая «критика»…). Тянуло меня всегда в царство мечта- ний, красивых снов и песен («Поселе Со- ловей»), игры («Стемпеню») - и после своего религиозного совершеннолетия я очень пристрастился к скрипке, но полу- чил за это взбучку от отца («На скрип- ке»). Обеднев, мои родители переехали из Воронко обратно в Переяслав. Там нам впервые сшили модные длиннополые каф- таны с разрезом позади. Когда мать умер- ла (от холеры), отеп нас отдал в шко- лу, и я начал выделяться среди других детей своими способностями. Первая про- читанная мною в 15 лет книга был «Ро- бинзон Крузо». Я не поленился и сам на- писал своего «Робинзона» под названием «Еврейский Робинзон Крузо»… Свое про- изведение я показал отцу, отеп показал его гостям (у нас был заезжий двор), и все пришли в восторг… С того времени отеп стал смотреть на меня как на подающего большие надежды сына, освободил меня от злой опеки моей мачехи, не позволял ей превращать меня в няньку ее маленьких детей, заставлять толочь изюм для вина (у нас был вин- ный погребок под наименованием «Южный берег»), запретил мне чистить сапоги по- стояльпам, ставить самовары, быть на по- бегушках и вообще выполнять работы, ко- торые взваливались на меня. В период моей жизни от семнадцатилет- него возраста до двадпати одного года, ко- гда я взялся серьезно за учение, наме- реваясь сделаться раввином, читал я мно- го и запоем, но еще больше - писал. Писал я все то, что читал: песни, поэмы, романы, бесчисленные драмы и вообще любые вещи - без всякой цели. Свои «произведения» посылал во все существо- вавшие еврейские и русские редакции (со- чинял я на древнееврейском и на рус- ском языках) - и редакции - благода- рение богу! - имели чем топить свои печи… Только один «Гамейлиц» напечатал два- моих произведения с редакционным три примечанием мелким шрифтом: «Язык у тебя очень недурной. Посылай свои ве- пиды, и мы их пустим в хол». И я принялся писать эти вещицы на древнееврейском языке целыми пудами, це- лыми вагонами, но никто не захотел их «пускать в ход», а почему - меня об этом не ставили в известность!… В то время (в 1883 году) появилась первая еврейская газета, первая газета на разговорном еврейском языке («Фолкс- блат» - Александра Цедербаума), и так как русские издания отказывались печа- тать мои «романы» и «драмы», а «ве- щицы» на древнееврейском языке продол- жали лежать без малейшего движения, то я попытался наудачу написать что-нибудь на разговорном народном языке, на язы- ке Менделе Мойхер-Сфорим, произведения которого тогда попали мне в руки. И, представьте себе, что было со мною, когда ее приняла газета «Фолксблат» и сам ре- дактор Цедербаум написал мне собственно- ручное письмо, просил меня (вы себе представляете? Просил!) написать еше. С тех пор я стал помещать фельетоны в «Фолксблат», и чем больше я посылал, тем чаще мне писали, чтобы я еще боль- ше их присылал. этому требованию присоединился Мордохай Спектор, старый сотрудник «Фолксблат»: он неустанно тор- мошил меня и подогревал, чтобы я не пе- реставал писать, Все же это было для меня в то время не больше, чем литературной забавой, по- ка не случилась история с рассказом «Но- жик», который произвел полный перево- рот в моем творчестве, а также во всей моей жизни. * Моя «болезнь» (писательская работа) так далеко зашла, что я принадлежу уже не самому себе, не своей семье, а на- шей литературе и той огромной семье, ко- торая называется читающим народом. Киев, года от сотворения мира 5664. Перевел Вен. ЦУКЕРНИК  Милый товарищ и дорогой друг Рав- ницкий! Вы просите, чтобы я дал хоть какие- нибудь сведения из своей биографии? Я очень боюсь - не лишняя ли, вообще, вещь моя биография? Не слишком ли ра- но?… Это - во-первых. Во-вторых, я не прочь сам написать историю моей жизни - целую даже кни- гү. В-третьих, я теперь - не про вас будь сказано - сильно занят одним де- лом, а имепно - литературой. За всю свою писательскую деятельность я нико- гда не работал так продуктивно и не был никогда так плодовит, как теперь. Хоро- шо ли, плохо ли - но пишу я много. Вы ведь знаете, что я способен пи- сать, хотя бы меня поместили на конце иглы или на острие меча!… Жаль только, что время не хорошее, и наш народ пе- реживает пасмурные дни, нет желания смеяться, а когда не до смеха, то он звучит сквозь слезы… Переписка с нашими богатеями тоже за- бирает у меня кучу времени, И все же я оторвал для вас пелый час (разбой- ник!) - и вот немного сведений. Мо- жет быть они вам пригодятся для вашей работы? И пусть вам поможет бог! Преданный вам товарищ Шолом-Алейхем. *

Шолом-Алейхем  * *

И. ДОБРУШИН  * *

Шолом-Алейхем, великий художник сло-  ва, писал в своем завещании: «Наилуч- ший памятник для меня - это если мои произведения будут читать». То же он наказывает своим друзьям: пусть в день поминок над его могилой «прочтут какой- нибудь из его рассказов, какой-нибудь из самых веселых». Подтинно народное произведение с каж- дым разом молодеет, звучит как только что созданное. То же самое происходит и с произведениями Шолом-Алейхема. Читать их, слушать можно бесчисленное количе- ство раз, и каждый раз открываются все новые мысли, краски, новые переливы слов и идей. Отиль и язык Шолом-Алейхема уходят корнями в словесный строй и разговор- ную речь народных масс. Его речь насы- щена всеми элементами наглядной мими- ки поясняющего жеста и движения. Твор- чество Шолом-Алейхема отражает огром- ную работу писателя над словесной инст- рументовкой, над интонацией монолога и дналога. «К чему нужны романы, если сама жизнь - роман?» Таким выразительным эпиграфом снабдил Шолом-Алейхем свою «книгу книт» - автобиографический ро- ман «С ярмарки». Творчество Шолом- Алейхема - действительно сама жизнь. Каждое его произведение переступает гра- ницу, отделяющую жизнь от литературы, и поэтому незнакомые Шолом-Алейхему лю- ди собирали для него рассказы о разных путешествиях, ибо каждый из этих «со- бирателей» видел и узнавал в его типах себя; каждый из них слышал в монологах писателя свои собственные слова, ронял слезы и, просветленный, смеялся над са- мим собой, Известно, что Шолом-Алейхем любил прибегать к эпистолярной форме. Ряд его произведений облечен в форму писем: «Ме- нахем-Мендл», «Мариенбад». Письма орга- нически вплетены и в другие его произве- дения. Причина лежит в том, что вписто- лярный жанр позволяет сохранить моно- логическую форму речи и обращен при- том к собеседнику - два излюбленных приема литературного стиля писателя. Эпистолярное мастерство Шолом-Алейхема выразилось не только в его литературных произведениях - романах и новеллах, но ив его личной переписке с друзьями, со- братьями по перу и читателями. В дни юбилея следует отметить, что у нас, в Советском Союзе, мы воссоздали еще одного Шолом-Алейхема таким, как он рисуется в своих письмах. Письма Шолом-Алейхема имеют огромное подлин- но художественное значение. Особенно ве- лика их познавательная пенность, ибо они представляют собой, в сущности, писа- тельский дневник, в который Шолом- Алейхем заносил высказывания, поясняю- ше его собственное творчество, в них он же излагал и свои художественные взгляды и требования, Это поистине многокрасоч- ный пучок лучей, освещающий весь огромный путь народного писателя. Сотни писем, сотни изумительных жемчужин, сверкают могучим юмором, отсвечивают и переливаются высокохудожественной игрой мысли и слов писателя. Мне как-то довелось познакомиться со своеобразной почтовой открыткой, которую Шолом-Алейхем прислал олной женщине в местечко. Зная Шолом-Алейхема, она обра- тилась к писателю с просьбой разузнать про двух жителей местечка, уехавших в Биев и пропавших с тех пор бесследно. Они, ответил Шолом-Алейхем, приехали по железной дороге в Киев. Как раз в втот момент на вокзале происходила об- лава: полиция искала «не имеющих пра- в жительства» евреев. Прибывшая па- рочка со страха забилась в вокзальную пэрикмахерскую, надеясь там скрыться. Ничего не подозревавший парикмахер уса- дил их в кресло, постриг, а заодно отхва- тил им и бороды - их длинные, благо- образные бороды, Перепуганные евреи боялись даже слово промолвить или воз- ражать. Одним словом, … заканчивает теперь эти евреи скрываются где-то Подоле, выжидают, пока у них отра- стут бороды - в таком виде им ведь нельзя вернуться в благочестивое местеч- 20… Эта история представляет собой ченную новеллу, изложенную на почтовой открытке. В каких-нибудь тридцати строч- ках Шолом-Алейхем с присущим ему ма- стерством воссоздал местечковых людей. обрисовал их злоключения, набросал ху- дожественно-выразительную картинку в касриловском духе. Новелла поражает своим лаконизмом, можно сказать, мими- ческой наглядностью: так можно только Уотно рассказывать, а не писать. Шолом-Алейхем потому и был великим народным писателем-реалистом, что дове- рялся народному стилю. Он предоставил го- ворить самому Тевье-молочнику, выска- заться на своем языке, в своей манере, доверяя народному характеру, народному опыту, его протесту против собственниче- ской действительности, глубокому гума- низму, который народные массы таили в себе. Шолом-Алейхем ни на одно мгновенье не был дидактичен. Теловеческую природу, природу обще- ства Шолом-Алейхем показывает изнутри, через быт и жизнь человека, которого он дзббражает при помощи самого же чело- века. принцип художественной правлы был реновным и самым дорогим для Шолом- Алеихема. В первой части романа «С яр- нарки» красной нитью прохолит легенда жале, которую маленький Шмулик рас- ывает своему товарищу Шолому, бу- щему писателю, В их ротном местечке, нентательно рассказывал бедный маль- сирота Шмулик, Хмельницкий ко- ато зарыл клал, «по ту сторону мо- еьни, у горы», И тому, кто пропостится рок дней, прочтет нужные зажлятия и слова, клад тотчас откроется. трудно сказать, отразились ли когла- впоследствии, … пишет Шолом-Алей- жем в своем романе «С ярмарки», … эти есные сказания в писаниях ето това- рица Шолома, когда Шолом, сын Нохема, шна Вевьека, превратился в писателя Шолом-Алейхема. Одно лишь бесспорно: он богатил ими свое воображение, расширил

кругозор, а грезы и мечты Шмулика о кла- дах, волшебных камнях и других столь диковинных происшествиях Шолом хранит и до сих пор глубоко в своем серд- це. виде, но ний день». Может быть, в другой форме, другом хранятся они у него по нынеш-

Грезы и легенды Шмулика, разумеется, воплотились у великого писателя в более обобщенных зах. героев его грезят о кладе. каждый на свой лад! Сколько искателей счастья можно насчитать среди типов, вы- веденных писателем! Разве «миллионы» Менахема-Менделя не являются по суще- ству иллюзиями и видениями искателя кладов? «Лучше золотник удачи, чем пуд 30- лота». -говорится в народной песне. И герои Шолом-Алейхема ищут каждый по- своему этот заветный золотник удачи и счастья. Подобно сироте Шмулику и Шо- лому, сыну Нохема, они ищут воображае- мые клады, начиная с Меламеда, который мечтает о поре, когда не будет денег, нуж- даясь в трешке на субботу, кончая евре- ем, у которого сын был «выигрышным билетом», и евреем, который чуть-чуть не выиграл 75 тысяч. Что представляет собой Шимеле Сорокер, Михоэлс так прекрасно которого воссоздал в пьесе «200 тысяч»? Разве он не меч- тает о человеческом счастье, которое не- сбыточно при господстве Файнов, банки- ров с их мошенническими формами обще- жития? Эту несбыточность, невозможность счастья Шолом-Алейхем выразительно сим- волизировал в сновидении Шимеле о де- реве с червонцами, рассказ, который Ми- хоэлс заканчивает элегически: «Это всего лишь сон…». В этой бесплодности чаяний всех меч- тателей и искателей счастья лежат истоки юмора Шолом-Алейхема и его трагедийно- сти: чем больше беспочвенных надежд, ожиданий, уловок и ухищрений со сторо- ны обреченных мечтателей, тем больше ко- мизма и наряду с этим жалости и грусти вызывают эти бесполезно затраченные усилия, ненужные страдания, муки и ра- зочарования. «Я читаю лишь свои собственные про- изведения, - писал Шолом-Алейхем по поводу своих публичных выступлений в городах и местечках, - я читаю малень- кие зарисовки и картинки Касриловки, Мазеповки, Бердичева и тому подобных мест, над которыми публика помирает с хохоту, роняет порой слезу при этом, а это ведь самое существенное». Об этой слезе сочувствия, органически присушей его комически поданным персонажам, Шо- лом-Алейхем никогда не забывал, и по- этому его образы насыщены огромной че- ловечностью и гоорят о тех сокровен- ных страданиях, которые были связаны с прежним жизненным уклалом. Все вто он мощно и художественно обобщил, напри- мер, даже в таком маленьком рассказе, как «Сострадание», представляющем собой подлинную литературную жемчужину, ше- девр среди наилучших миниатюр Шолом- Алейхема. Автор этих строк слышал, как Шолом- однажды обронил в разговоре яться», - ему следовало бы, в сущности, прибавить еще несколько слов: «но горе- горькое тебе, если уж врачи советуют смеяться…» нений. Слова Шолом-Алейхема не требуют полс- В 1908 г., когда нью-йоркские еврей- ские театры отказались ставить только что написанную Шолом-Алейхемом пьесу «Клад», он писал своему знакомому: «Я глубоко верю, что настанет время, когда клад будут искать со свечами, восторгать- ся им, наслаждаться, говорить о нем по- всду… Я уверен, что ход жизни и те явления, которые я наблюдаю в нашей арайский теэтр бу- дет развиваться именно там, именно в Рос- сии… И мы будем хозяевами нашей жиз- ни, а эта нечисть сгинет, их имена ста- закоп-й, можно, этого не увидят…». Это светлое будущее осуществилось. Юбилей Шолом-Алейхема, празднуемый ныне советской страной, доказывает, что писатель жив для нас, что его творче- ство живет в стране, где народ стал хо- зяином своей собственной жизни, где жить означает творить, а творить - значит обогащать жизнь человечества, идущего к высотам коммунизма,

…В маленьком местечке Воронко вели- чиной в каплю воды, неподалеку от горо- да Переяслава (где я родился в 1859 году) провел я самые лучшие и золотые мои годы, первые глупые и хорошие дет- ские годы. С самого детства я отличался богатой и пламенной фантазией. Домишки пред- ставлялись мне городами, дворы - стра- нами, деревья - людьми, девочки - па- ревнами, молодые богатые франты - принцами, зеленая трава - бесчисленным войском, колючки и крапива - адомита- ми, моавитами, филистимлянами, и я шел на них войной. Подмечать все смешное в каждой вещи или в каждом человеке - это было у меня почти болезнью. Я, сам того не же- лая, всех передразнивал: учителя реб Зо- реха и его жену, всех своих товарищей, их отцов и матерей - вплоть до пьяни- цы Борух-Берела и сторожа Ониски с кри- выми ногами; и за это подражание мне попадало со всех сторон столько пощечин, как если бы я был не человеком, а бес- чувственным деревом. В хедере я имел репутацию большого «комика». Все гомерически смеялись, кро- 0- ме меня самого… Но дома моя мать, об- наружив мои выходки, энергичными ме- рами принялась искоренять из меня эту скверную привычку. Один только человек мог сравниться со сое- мною в этом искусстве подражания, диненном со всякими «представлениями», «игрой», «гримировкой» и еще с одновре- менным исполнением чудесных песенок. То был сынок нашего раввина Меерел или ствии знаменитый певец Медведев. Великое искусство «игры» было ему ведомо еще тогда, когда он бегал босиком и пел свои красивые песенки за грош или за пол-яб- лока. Мы вдвоем - я и Меерел-Медведев - представляли «Разбойников» - театраль- ную пьесу нашего собственного и фан- тастического творчества. Он играл «раз- бойника», а я - бедняка-еврея. Осталь- ные товарищи в качестве статистов изо- бражали «деревья» в лесу. Я, еврей-бед- няк, стоял перед ним, разбойником, на коленях и умоляющим голосом произносил -«Что ты хочешь от меня? Я несчаст- ный бедный еврей! Сжалься над моими несчастными женой и детьми!…» А он, разбойник (Медведев), с кухонным ножем в руке, пел очень красивую песенку, в которой говорилось, что он должен, обя- Страсть к литературе - как это ни удивительно! - началась у меня с кра- сивого почерка, которому обучил меня учитель реб Зорех. зательно должен, вырезать всех евреев!… Как мы ни были испорчены и плохо воспитаны, однако чувство милосердия к живому было так велико, что я сам себя чувствовал больным, когда видел боль- ную лошадь («Мафасуил»), собака с пе- реломанной ногой вызывала у меня сле- зы («Рябчик») и даже кошка, к которой все брезгливо относились, была мне мила и дорога. А о больных и бедных детях не приходится и говорить («Создание»). 

Шолом-Алейхем.

л. квитко

Заколдованный портняжка, или волшебная коза (По мотивам Шолом-Алейхема) Подойник возьми, да козу подои!… …Ну, пробуй, смотри - ведь доится? В глазах у тебя не двоится Годл - Гдидл - Геденди? Годл смотрит на пенный поток молока, Он узкие плечи приподнял слегка, Ему и неловко, и стыдно: - Да, что-то напутал я, видно! Эй, в кварту свой борш наливай-ка, шинкарь, Коза - это клад, это умная тварь! И, выпив винца троекратно, Бедняк поспешает обратно, - Луна, ты же в стельку пьяна-распья- на! А как тебя козы-то тянут, луна! А хочешь тебе для потехи Я всыплю жене на орехи? Ну, женушка, что ж ты, - вставай, вы- Обидела божию тварь-то, гляди! Ох, будь я козой хоть мгновенье!… Проси у козы извиненья! ходи, Жена и не думает с ним говорить, Выносит подойник, садится доить. И валится вдруг у порога, И гибели просит у бога. Тогда перепуганный на-смерть еврей Уводит козла и себя поскорей И по полю долго блуждает И снова в корчму забредает. Шинкарь протирает спросонья глаза: -Ну, братец, далась тебе эта коза, Покупка должно быть некстати… Жена, подои ее в хате! И женщина в хату козу привела, Доить ее снова она начала. Коза, как и прежде, доится, А Годл и вздохнуть-то боится. Годл. - Гдидл - Геденди! И, выпивши наскоро чарку вина, Он весело мчится к жене. А жена, Как только козла увидала, Завыла впричет, зарыдала. И поднял свой голос еврей и сказал: -Всевышний, за что ты меня наказал? Ответствуй, неправедный боже, Козел иль коза это все же? Но тут причитать перестала жена: - Ты, Годл, не кош кошунствуй, - сказала она, Мы ждали с тобой облегченья, А вышло, как видишь, мученье, Ну что ж теперь делать? Пойдем-ка до- мой! Семь ртов у нас есть. Это будет вось- Такой уж удел нам достался!… …Так с ними козел и остался. Годл - Гдидл - Геденди! мой. Перевод ЕЛЕНЫ БЛАГИНИНОЙ. Эй, Годл-муженек, ну-ка, марш в Оце- клоз! Две трешницы мне наскрести удалось; Заветные денежки - козьи! Купи нам козу в Оцеклозе, Годл - Гдидл - Геденди! Ребята мои с голодухи орут, Того и гляди с голодухи помрут. Коза - это клад, говорю я, Мы с ней заживем не горюя! И Годл отставляет утюг на скамью, Берет свою шапку и палку свою И шествует к козьему рынку… Козу покупает - картинку! Идет он с козой, - глядь, в сторонке корчма. Коза на корчму так и лезет сама. Ну что ты поделаешь с нею, Ну как удержаться еврею! Коза остается у самых дверей, За стойкой пирует весешый еврей: - Коза, не хвалясь говорю я, - Завод! Наливай-ка, вторую! Коза … это клад, это умная тварь… Налей-ка заводчику третью, шинкарь! Шинкарь между тем не зевает - Козу он козлом заменяет. Вот вышел наш Годл, как увидел козла: - Ой, чудо, - кричит, - ой, коза под- росла. Смотрите, какие рога-то! Теперь заживу я богато! Козу привязал к пояску и ай-да: •Да что ж ты, - кричит, - заспе- шила? Куда? Чего ты, разбойница, гонишь, Вель ты меня эдак уронишь! Годл - Ну так вот и есть - на земле я лежу! Постой, погоди, дай окрест погляжу! Э-э-э, вижу знакомую крышу, Э-э-э, голос как будто бы слышу: Гдидл - Геденди! Ну, фрау-мадам, что же ты, выходи! Ораву свою на крыльцо выводи, … горе мое, завопила жена, Да где ты увидел козу, сатана?! Ну что ты наделал, разиня, Ведь это ж козел, образина! детушки, плачьте, обжоры, - на- взрыд! Видать, вам голодная смерть предстоит. А ты, хоть до полночи шляйся, Домой без козы не являйся! И Годл возвращается в ту же корчму, Шинкарь удивляется: -Что? Почему? Ни в чем я, голубчик, не грешен, Тут, видно, нечистый замешан! Эй, баба-жена, слушай речи мои,



Публикуемые нами отрывки из автобио- графии Шолом-Алейхема впервые переве- дены на русский язык.

Неопубликованные письма Шолом-Алейхема 1. 1903 г. и будучи больным и лежа в постели, Пло- хотолько, что домашьние не дают особен- но равойтись. А доктор говорит, что ку- шать полезнее, чем диктовать всякие сказ- ки. Что вы скажете на этого умника? Так будьте же здоровы, пишите иногда пись- мецо и доставите удовольствие вашему больному-здоровому внуку. Шолом-Алейхем. 3. ФРИШМАНАМ. когда! Вот таж уж я пишу: на ходу, на планом имения, Горите вы все на отне, и ты, Спектор, тоже вместе со всеми. Пото- му что… почему ты мне так редко и так мало пишешь? Твой Шолом-Алейхем, 2. К МЕНДЕЛЕ МОЙХЕР-СФОРИМ. Италия, Нерви, 10 января 1909 г. заБольшое спасибо вам, дедушка, за ваш подарок и ваше письмо. Я позволил се- бе процитировать некоторым своим друзь- ям ваши слова о пирожке, о тушеном мясе и стаканчике вина. Я помнто, что вы при- держиваетесь русского нового года, поэто- му желаю вам много счастья в новом 1909 году от своего имени и от имени всей моей колонии. Эту неделю у нас стояла зима, гремел гром и сверкала молния, Я слег на пелую неделю и разрешился двойней кри-два новеньких рассказа одним духом, и чувствую себя беременным еще несколь- кими десятками рассказов, Сохрани бот, я стал. не про вас будь сказано, как клушка, когда раскудахчется… где взять силы? Счастье, что тут находится Берко- вич. Я ему диктую, а он пишет, А дик- товать - удовольствие Это можно сделать Произведения Менделя Мойхер-Сфорим. бегу, сидя в чужом кабинете, в трамвае, и именно тогда, когда мне дурят голову про лес, про невырубленный лес, про за- мечательное имение, про заводик, - имен- но тогда вырастают у меня самые краси- вые картины, складываются лучше мысли. И не можешь оторваться ни на одну минуту, ни на однусекунду, чтоб все это записать на бумате, - да сгорят все дела. Да сго- рит весь мир! А тут приходит жена и го- ворит: о плате за квартиру, о денъгах правоучение в гимназии. А мясник - джентльмен, он ждет. А лавочник--мерза- вец, не хочет дать в долг. А адвокат угро- жает описать стулья (дурак! он не знает, что они уже давно описаны). А тут устра- ивается бал и я должен им читать. Вы- бирают нового казенного раввина - тоже я виноват.А маленький мальчик говорит: «папа, деньги!» - он хочет купить себе нужную вещь - наверное, лошадку. Как ему не дать? А тут с одной стороны чит Спектор: Гвалт! Материал! «Дер Фрайндт» («Друг») шлет телеграмму за телеграммой: - Материал! - А Америка посылает гонорар вперед, нельзя же быть свиньей и нужно туда тоже послать. «Восход» ведь тоже не собака, А в изда- тельство Максима Горького уж наверное необходимо. Ша - звонят! Поздравляю либо кредитор со счетом, либо маклер

C праздником, Спектор, чорт бы тебя побрал. Если б ты знал, калой подарок я тебе посылаю. - ты его совсем не стоишь Новый роман- а ла «Отемпе- шо». Он гораздо короче, разбит на восем- надцать маленьких глав под названием: «Мошкеле-вор».

субботу вышлю тебе первые Не беспокойся, Клянусь священной что роман закончен и находится у пере- писчика Во вторник я высылаю тебе остальные десять тлав, и у тебя уже будет материал, с божьей помощью, до самой троицы, должен сознаться, что чувствую себя, как вновь родившийся, с совершенно новыми силами, могу почти сказать, что я только начинаю писать, До сих пор я дурачился, как мальчишка, только боюсь, как бы не кончились мои годы, переполнен столькими мыслями и картина- ми, что я крепче железа, если не разры- ваюсь. И горе мне, я должен бегать и искать рублевку! Да сторит биржа! Да сторит рублевка! да сторят евреи на отне, если еврейский писатель не может жить одним своим писанием и должен бетать в поисках рубля! Те, которые знают и видят меня каждый день, спрашивают: когда я пишу? Право, я и сам не знаю,

Милые друзья и дорогие хозяева! Тыся- чу раз прошу прощения. нахожусь тут, у Спектора. Он привез в Петербург столько новостей, что дай бот управиться до по- слезавтра, втому же его жена сказала мне по секрету, что она готовит гречневые вареники. Вы слышите? Гречневые!!!! Короче, я остался тут обедать. И он про- сит, Спектор, то есть, чтобы вы, Фришман. то есть, потрудились прийти к Спектору, то есть. Он, Спектор, то есть, должен пе- редать вам, Фришману, то есть, много но- востей из редалции: «Газман» («Время»), то есть Еще раз прошу извинения и же- лао приятного аппетита и всего хорошего. Аминь! Шолом-Алейхем. 6 февраля, 2 часа 05 мин. 1905 г.

Рисунок художника Г. Ингера к роману Шолом-Апейхема «Стемпеню» 3 Литературная газета № 21