K. МАЛАХОВ

Илья ИЛЬФ

из ЗАписнЫх 1930 г.

 вать», не петь дифирамбов, но и не кри- чать вдогонку: ату его! ату! И у подне- вольности есть оружие: она имеет возмож- ность презирать». Остатки разбитых капиталистических классов в нашей стране не вступают в от крытый бой. Тем изощренней они при- творяются. Притворяются и остатки раз- рушенного мещанства. Их можно видеть даже в среде коммунистической партии. Они внешне похожи на строителей социа- лизма. Так сорняк - он зовется овсюг похож на овес. С ним очень трудно бо- роться. Его семена трудно отделить от семян овса. Овсюг более приспособлен. Скорее вызревая, чем овес, он осыпается, и, обсеменяя, засоряет поля, Столь похо- жий на овес, овсюг отличается тем, что не может быть кормом. В борьбе с человеческим сорняком, в борьбе с носителями и защитниками ста- рого, в перестройке сознания велика роль художественной литературы, велико значе- ние инженеров человеческих душ. И осо- бенно сильна сила смеха. Смех старое, смех воспитывает новое. Как часто товарищ Сталин черпает из сокровищницы русской сатиры меткий об- раз для того, чтобы при помощи этих об- разов классической литературы бороться с сегодняшними врагами. В докладе о Кон- ституции товарищ Сталин напомнил нам о бесомертном образе салтыковского рети- вого начальника, «который сам своими дей- ствиями в изумление был приведен». Это место в докладе товарища Сталина столь широко известно, что нет нужды его цитировать. Гораздо менее известна ис- пользованная товарищем Сталиным сказ- ка, и трудно удержаться от соблазна ее процитировать. Тем более, что эта сказка и сейчас зву- чит беспощадной и правдивой сатирой на фашизм. Салтыков-Щедрин нарисовал картину того, как некий начальник навел порядок и тишину, спалив город и напугав на- род. Сатирик рассказывает о том, как пе- репуганные обыватели попрятались, «…од- ни ябедники да мерзавцы, словно комары на солнышке, стадами играют. Так ведь с одними мервавцами и каторгу устроить нельзя. И для каторги не ябедник празд- ный нужен, а обыватель коренной, рабо- тящий, смирный». Салтыков продолжает сказку о началь- нике: «Тогда он собрал «мерзавцев» и сказал им: «Пишите, мерзавцы, доносы». Обрадовались мерзавцы. Кому горе, а им радость. Кружатся, суетятся, играют, с утра до вечера у них пир горой. Пишут доносы, вредные проекты сочиняют, хода- тайствуют об оздоровлении… И все это, полуграмотное и вонючее, в кабинет к ре- тивому начальнику ползет. А он читает и ничего не понимает. «Необходимо по но- чам в барабаны бить и от сна обывателей внезапно пробуждать» - но почему? «Не- обходимо обывателей от излишней пищи воздерживать» - но на какой предмет? «Необходимо Америку снова закрыть» но, кажется, сие от меня не зависит? Сло- вом сказать, начитался он по горло, а ни одной резолюции положить не мог». Сатира Салтыкова-Щедрина, Гоголя хо- рошо служит идейной борьбе социализма с капитализмом. Условия, в которых нахо- дились сатирики до революции, были трудными. Салтыков-Щедрин, вынужден- ный эзоповским языком говорить со сво- им читателем, часто приходил в отчаяние от трудности своей задачи. Горько ощу- щая свое одиночество, он писал в 1876 г. Анненкову: «Главное, утратилась вся охо- та к писанию. Просто думается, что вме- сто всякого писания самое лучшее … на- плевать в глаза. А тут еще сиди да вся- кую форму продумывай, рассчитывай, что- бы дураку было смешно, а сукину сыну не совсем обидно». Условия, в которых находится смех в странах фашизма, повторяют в еще более унизительных формах ту тяжелую обста- новку, в которой находился великий са- тирик. «Правда» сообщала 16 февраля о том, что Геббельс запретил немцам смеяться. В заметке рассказано о том, что министр пропаганды Геббельс распорядился исклю- чить из так называемой имперской куль- турной палаты нескольких писателей и артистов. «По этому поводу Геббельс выступил с большой статьей, в которой подверг резкой критике артистов и конферансье, высту- пающих на эстраде с политическими ост- ротами. Как видно из статьи Геббельса, эстрадники особенно высмеивали фашист- ский «четырехлетний план», колониальные требования фашизма, лагеря «трудовой повинности», «кампанию зимней помощи» и многие другие «острые проблемы» фа- шизма». («Правда», 16/II 1939 г.). Геббельс вакончил свою статью угровой отправить всех остряков на западную гра- нипу строить укрепления. Только в условиях социалистического об- щества может свободно и радостноввучать смех человека. Но когда мы говорим ра- достный омех, то это незначит, что отри-

книжек   ные карточки, 3000, ложа в Большом те- атре. И позорный конец, левая живопись Вильно. Арендная плата. Черно-блестящий цвет. Доктор Страусян. Атлетический нос.  оборачиваются. Вот и он обернулся. Ду- мает, что за чорт! Подошел ближе, ан уже было поздно. Побасенков. Романс:

цается за нашим смехом гнев и ненависть ирония,негодование, горечь и желчь. Не о смехе человека, лишенного каких бы то ни было чувств, кроме самодовольства н самоуспокоенности, идет речь. Так же, как оптимизм человека социалистического об- щества не сводится к хорошему настрое- нию, обусловленному прекрасным пищева- рением и общим вдоровым состоянием ор- ганизма, так и смех наш нельзя свести к эмоциям умиления и самодовольства. Поэтому надо вопомнить те разговоры б пессимизме, требования обязательного включения положительных сторон дейст- вительности в сатирическое произведение, которые очень долго возникали, например, в связи с произведениями лучших наших советских сатириков - Зощенко и Ильфа и Петрова. Во многих своих рассказах и повестях М. Зощенко вынужден был полемизиро- вать с такой критикой, которая пытается «…уличить автора в искажении… действи- тельности и в нежелании видеть положи- тельные стороны». («Страшная ночь»). Это из повести Зощенко, писанной в 1925 г. Но вот в 1937 г. т. Эвентов упрекал Зощенко в том, что его новелла «…несла на себе оттенок горького скепсиса. Тради- ционная ирония его новеллы обнажала не только лицо героя, но и лицо самого автора. Вручая обывателю оружие коми- ческого самоизобличения, он никогда не награждал ни себя, ни своего героя верой в нового человека, в наше великое буду- щее». По поводу романов Ильфа и Петрова в то же статье выражается сожаление, что положительное в советской действи- тельности «…не наделено красками на- столько большими, чтобы смогло конкурировать с тем бесспорным сатирическим блеском, который придан в романе образам «последних могикан» во- лотого мешка». («Лит. современник», № 7). Тов, Журбина считает, что Зощенко только в повести «Возвращенная моло- дость» «…решительно выходит из замкну- того круга иронии», «…из замкнутых ра- мок пессимистической статики» («Ок- тябрь», № 2, 1937 г.). -Когда-то Гоголю приходилось удивлять- ся, что никто не заметил того честного благородного лица, того положительного героя, который был в его пьесе «Ревизор». Гоголю приходилось указывать, что этим честным благородным лицом был смех. Все эти пожелания и замечания выра- жены очень изящно. Здесь нет грубого, прямого, наивного требования, чтобы са- тирик обязательно прослаивал отрицатель- ное положительным. Но по существу это то же самое требование, которое раньше предявлялось сатирику. По существу, это то же требование слоеного пирожка из положительного и етрицательного. Обом иронически писал Зощенко в 1928 г. «…наша молодая критика может пред явить свои права. Позвольте, скажут, чего, собственно, автор хотел оказать этим художественным произведением? Че- го он хотел выяснить? И откуда, скажут, видать развитие наших командных высот? Или, может, это чистое искусство для ис- кусства? И может быть, - вообще автор нытик и сүкин сын?» («Клад»). Вслед за Гоголем можно сказать, что и v Зощенко, и у Ильфа и Петрова был и есть прекрасный положительный герой. Этимгероем является беспощадный, иск- рящийся и умный смех советского граж- данина. И совсем не надо тосковать по поводу того, что герои Ильфа и Петрова и М. Зо- щенко не перековываются, не перевоспи- тываются. Не своих героев перевоспиты- вает писатель, а читателя. всей решительностью хочется акцен- тировать то утверждение, что и Зощенко и Ильф и Петров писали о нас. Сам Зо- щенко неоднократно и недвусмысленно за- И не у сатирика горький скепсис, в у того критика, который боится,начитав- шись сатирических произведений, потерять правильное отношение к советской дей- ствительности. Упреки в пессимизме, стремление во что бт ббто ни стало разыскать в сатире поло- жительный мир, уравновешивающий отри- цательный, основаны на недоразумении, на непонимании характерасатиры как жанра. C этим связано еще одно недоразуме- ние, продолжающее жить. Установилась не- которая традиция, относящая героев и M. Зощенко, и Ильфа и Петрова к како- му-то специфическому миру. Так, т. Сац считает Зощенко бытописателем городского мещанства. Эта часть населения «не яв- ляется носителем основных исторических тенденций» («Лит, критик», № 8, 1938 г.). Естественно поэтому то удовлетворение, с которым т. Сац отмечает, что в последних работах дощенко началось положительное изображение советской жизни. Если толковать писателя-сатирика толь- ко как изобразителя и бытописателя уз- кой, да еще вымирающей прослойки, со- вершенно естественен вывод о скептициз- ме и пессимизме писателя. Писатель, мол, замкнулся в vзком кругу каких-то уродов и просто не видит реального богатства действительной жизни. Для т. Б. Гроссмана («Знамя» № 9, 1937 г.) Остал Бендер «звезда уголовного мира», «интеллектуальный и целеустрем- ленный тип жулика». У читателя статьи может возникнуть страшное сомнение. Да уж не ведомствен- ная ли литература то, что писали Ильф и Петров? Может вспомниться рассказ Иль- фа и Петрова «Когда уходят капитаны». Рассказ о том, как привлекают писателей к художественному отображению сахарова- рения, Может быть, и сами Ильф и Пот- тоже согрешили, приняв участие в со- вешении по художественному отображению бы-Велед ва критикой читатель может по- думать, что, собственно, М. Зощенко пи- шет не о нем, что в «Золотом теленке» и «12 стульях» действуют только жулики. являл это. «В каждом из нас имеются те или иные черты и мещанина, и собственника, и стяжателя. Я соединяю эти характер- ные, часто затушеванные черты в одном герое…» («Возвращенная молодость»). И борьба с этими чертами в сознании человека, разоблачение мещанина, собст- венника, стяжателя, бюрократа, перестра- ховщика есть борьба с гипнозом старого, привычного, борьба против носителей мерт- вой инерции в живом. ставки уподов дейотвуют в продоведениях оеолов было так, законным было бы требование к писателю, чтобы он скорее закрыл свой паноптикум печальный и переходил на изображение положительных героев. ниНет, герои наших сатириков живут сре- ди нас. Черты их в той или иной мере мы можем найти в нас самих. Образы наших сатириков - это сгу- щенное. конденсированное художественное изображение тех черт, которые еще про- должают жить в человеке переходной эпо- вместе с чертами нового. И чем беспощадней разит советская са- тира, тем важнее эта командная высота в борьбе за коммунизм. Литературная газета 5

«Самый мотущественный чародей-маг- нетизер становится бессильным, лишь только его цациент начинает смеяться ему в лицо». Энгельс. «Естествознание в мире духов».

у него было темное прошлое. Он был первый ученик, и погоня за пятерками отвлекала его от игр. Он не умел катать- ся на коньках, не играл на бильярде. Он был такого маленького роста, что мог услышать только шумы в нижней части живота своего соседа, пенье кишок, визг перевариваемой пищи. Пища визжит, она не хочет, чтоб ее переваривали. Нападение тигра, подшитого бильярдным сукном, на бунгало. Половые разногласия.

На очереди - задача завершения строи- социалистического тельства бесклассового общества. Перед нами под ем от социа- лизма к коммунизму. Крутизна этовопод - ема не столько в экономике, сколько в перестройке сознания участников перехо- да. Поэтому решающее значение придается коммунистическому воспитанию трудящих- ся. Поэтому решающее дело - преодоле- ние пережитков капитализма в сознании. Духовное, идейное сопротивление кали- тализма - «…самое глубокое и самое мощ- ное» (Ленин). Это сопротивление более упорно, чем военное и экономическое. Оно не столь обнажено. Оно выражается не в таких батальных и диверсионных формах. Внешне оно носит более мирный, более спокойный и, кажется, даже более без- опасный характер. Это сопротивление встаег как традиция мертвых поколений, продол- жающая тяготеть над мозгом живых. Да и не одних мертвых. Мы находимся в капиталистическом окружении. Капита- листический мир оказывает остаткам раз- битых капиталистических классов не толь- ко материальную поддержку. Влияние ка- питалистического мира действует на соз- нание человека социалистического общест- ва, как поддержка традиций мертвых по- колений, еще продолжающих давить на сознание. Борьба коммунизма с капитализмом есть также борьба идеологии, новой и высшей, со старой, низшей, умирающей. Но эта умирающая низшая идеология привычна, обжита. Сознание людей в своем разви- тии отстает от действительного их поло- жения. Над сознанием продолжает тяго- старых представлений, теть еще гипноз старых навыков, старых мыслей. В сознании человека нашего времени прошлое борется с будущим. Прошлое имеет за собой самую страшную - гип- нотическую силу привычек десятков мил- лионов. Трудность роста нового сознания - это трудность пахоты по целине, это труд- ность прокладывания новых путей душев- ного развития человека. В сознании чело- века нашего времени еще много остатков старого. Они живут вместе с новым. Ленин писал в статье «Лучше меньше, да лучше»: «в области чинопочитания, со- блюдения форм и обрядов делопроизвод- ства наша «революционность» сменяется сплошь да рядом самым затхлым рутинер- ством».

«Это было в комиссии по чистке служащих».

«Иоанн Грозный отмежевывается от сво- его сына». (Третьяковка). Оказался сыном святого.

В зоо-саду некоторые звери сумасшед- шие. Обвиняли его в том, что он ездил в баню на автомобиле. Он же доказывал, что уже 16 лет не был в бане. Военно-полевые цветочки.

Неваляшки, прыгалки, куклы-моргалки. Зайцы с писком. ветер. Свежий, комната. Пароходная пароходный

«Иногда мне снится, что я сын рав- вина». На основе всесторонней и обоюдоострой При расстановке основных сил на те- атре вы будете сметены. У вас туманные представления о браке Вас кто-то обманул. Искусство на грани преступления. Хозгод. Что бы вы ни делали, вы делаете мою биографию. Немцы вопили: «Ельки-пальки!» Потенциальная гадюка. Снег падал тихо, как в стакане. Теория потухающей склоки. Старые анекдоты возвращаются. Невинные на вид люди. Но при при- косновении к ним, преображаются, как при ударе электричеством. За срастание со львами - царями пу- стыни… Умалишенец. Носил все вещи с пломбами. На почтамте оживление. «Дорогая тетя, е сегодняшнего дня я уже лишенец». Пришли два интуриста и купили огром- ный кустарный ковш с славянской над- писью: «Мы путь земле укажем новый, владыкой мира будет труд». Боченочков.

В окнах пейзажи. Написанные, они вы- зывали бы скуку. Из душа повалил пар.

Вы, владеющий тайной стиха. Смешную фразу надо лелеять, холить, ласково поглаживая по подлежащим. Нашествие старых анекдотов. Стойкое облысение. Клуб «Домосед». Хвост, как сабля, выгнутый и твердый. Ему не нужна была вечная иголка для примуса. Он не собирался жить вечно. Кончен, кончен день забав, Стреляй, мой маленький зуав. Наша жизнь - это арфа, Две струны на арфе той. На одной играет счастье, - Любовь играет на другой. Четыре певицы, четыре хорошо одетых женщины пришли жаловаться. Речь: нас в посредрабисе при квалификации про- исходит колоссальная петрушка». Человечество делится на две части. Од- на, меньшая, переходит дорогу при виде трамвая или автомобиля, другая ждет, чтобы экипажи прошли.

Надо показать ему какую-то бумагу, иначе он не поверит, что вы существуете. Вы шкура! Этим я хотел определить место, которое Вы занимаете среди полуто- ра миллиардов людей на земле. Кино приехало. Кипятил свои мозоли.

У растолстевшей девушки бедра сдела- лись большими, как у извозчика зимой. Медицинские весы для лиц, уважающих свое здоровье. Не давите на мою психику. Магазин дамского трикотажа. Мужчины сюда не ходят и дамы ведут себя совер- шенно, как обезьяны. Они обступили даму, примеряющую пальто, и жадно ее рассмат- ривали. Работницы на газоне работают в позе пишущего амура, В учреждение вбежал человек с палкой и ударил кого-то по голове. Даже не для собаки, а для кошки укра- шение. Торговала, как испанцы с индейцами, Станция Анадысь. Толстый биллиардист приехал в Тагры, провел весь день в биллиардной, стуча ша- рами, а к вечеру уехал, заявив: - здесь не могу жить. Горы меня душат. Ну, чтобабушка? Почему я должен ее уважать. Она меня даже не родила. Внесметные и сверхсметные толпы. Узнавание Москвы в различных частях Ярославля. Очень приятное чувство. С криком «не видала ты подарка» бро- сали в воду разные предметы. Гулкая зала суда. Реплики грохочут. Заседатель, у которого только один вопрос: «А вы с ним давно знакомы?» У нас общественной работой считается то, за что не платят денег. Как многие из малограмотных, он очень любил писать просто он уважал те приборы, которыми пользовался, чер- нильницу, пресс-папье и толстую сигар- ную ручку. На островах Жилтоварищества. Сушил усы грелкой. Любимое был было удовольствие.

Откуда у русского человека фамилия Попугаев? Маленькие лужицы вздрагивают на мо- стовой. С трудом из трех золотых сделали один - и получили за это бессрочные каторж- ные работы. Женщина, при виде которой вспоми- нается об явление: «Вид голого тела, по- крытого волосами, производит отталкиваю- щее впечатление». Цинковый носик.

В нашей стране живет еще много лю- дей, для которых новая идеология, новые подлинно человеческие отношения есть только форма мимикрии, приспособления. Разбитые в открытом бою, не принимаю- щие открытого боя, они опорачивают но- вое лицемерным, внешним его повторе- нием. На деле, в жизни, за коммунисти- ческой фразеологией часто скрывается со- вершенно другое содержание. Есть рассказ Ильфа и Петрова «Шку- ры барабанные». Сотрудники «Дедкваса» боятся увольнения, если снимут их на- чальника. Перепуганные сотрудники решают «по- влиять» на начальника. Они пытаются «спасти его от идеологических шатаний». Что они говорят ему? «История безжалостно ломает всех не- согласных с ней». «Не разлагайтесь под влиянием мещанского окружения», «Бере- гите свою партийную репутацию». Узнав, что их опасения ни на чем не основаны и что их начальник беспартий- ный, сотрудники «Дедкваса» кончают свои «ортодоксальные» разговоры и переходят на еврейские анекдоты. Но нет сомнения, что, окажись их на- чальник действительно коммунистом и будь хоть малейшая трещина в его слу- жебном положении, все эти кабинетные уговоры превратились бы в бурную и яростную публичную проработку, хотя со- трудникам «Дедкваса» было очень мало дела до того, действительно ли начальник разложился и действительно ли опорочена его партийная репутация. этом рассказе мимикрия, приспособ- ленчество обнажены. В жизни все это го- раздо менее открыто. Но как много Собакевичей могли спеку- лировать на бдительности, опираясь имен- но на шкур барабанных, облекавших свой страх в высокие слова. Не будь этого шкурного испуга, Собакевичам гораздо трудней было бы делать свое вражье дело. До революции шкуры барабанные хо- дили наглей, свободней, развязней. Горько ощущая свое бессилие в борьбе с ними, Салтыков-Щедрин писал: «Мы льстим идо- лу, выскочившему и накладываем в шею идолу шарахнувшемуся почти бессозна- тельно, совершая как бы обряд… И в оп- равдание свое ссылаемся только на нашу подневольность. Но это неправда. И у под- невольности есть выход - это стоять в стороне, не льстить, но и не «наклады-

Это была обыкновенная компания дочь урядника, сын купца, племянник пол- КОВника. Он за советскую власть, а жалуется он просто потому, что ему не нравится вооб- ще наша солнечная система. Не красна изба углами, А красна управделами.

Сумасшедший, которому запретили иметь детей и у которого желание иметь детей стало манией. Кегельбойм. Часовая мастерская «Новое время». сидеть рядом Человек, с которым надо и указывать ему, что хорошо, а что пло- хо, иначе он может перепутать. Если человек говорит: «Мне нужно ос- вежить в памяти сюжет», это значит, что он ничего не читал. Ногда гиганты, размахивая зонтиками, ушли на прогулку в их дом пробрался карлик. Идите, идите, вы не в церкви, вас не обманут. Золотая доска. И ошибка в надписи на ней. Салат «Демисезон»: Выдвиженщина. Меня тошнит от запаха чистой воды. Шпиц, похожий на муфту. Гей, ты моя Генриэточка! Фабрика военно-походных кроватей име- ни товарища Прокруста. Стульян.

И голова его стуча скатилась к ногам. Лампа 1000 свечей. Счетчик срывается со стены и летает, как гроб, по комна- там. Девочка с пальмочкой на голове. Татуированные сотрудники. Заскакиванье. Бытовое загнивание. Выигрыш в 50.000 р. пал на гражда- нина нашего города Ивана Самойловича Федоренко (Виноградная, 17, кв. 5). Вы- игравший пожелал остаться неизвестным. За что же меня лишать всего! Ведь я в детстве хотел быть вагоновожатым! Ах, зачем я пошел по линии частного капи- тала. Собака так предана, что просто не ве- ришь в то, что человек заслуживает та- кой любви. В огромной статье (800 строк) человек беспрерывно утверждал: «Товарищ такой- то отличается главным образом лаконич- ностью своего письма». Почему он на ней женился, не пони- маю. Она так некрасива, что на улице

Один этаж надстроило одно учрежде-В ние, второй - другое. Причем оба между собой враждовали. Он вел горестную жизнь плута. Вас я помню, а стихи забыл. Лицо, не истощенное умственными упражнениями. Хамил, а потом посылал извинительные телеграммы. Генеральное об-во французской ваксы. Человечество чего-то боится. Оно зары- вает в землю граммофонные пластинки, фильмы, тревожно старается напомнить,

Начало. Белые суконные брюки в по- лоску. Эти брюки он прожег папиросой, и с этого начался рассказ о меценатке.

Полностью записные книжки Ильи Иль- ба, охватывающие промежуток времени с 1825 по 1934 г.г., будут напечатаны в № 1 «Московского альманаха», 

Фарфоровая чашка, мор, костюмы, визит-   что оно жило, что была цивилизация. Г. МУНБЛИТ И в полной мере соответствовало этому требованию отношение Ильфа к окружав- шему его миру. Вспомните книти Ильфа и Петрова, и вы увидите, что они удовлетворяют требова- вию Белинского. Чувство гражданственности было свой- этому человеку в необычайных размерах. Все касалось его. Форма садовых скамеек в парке культуры и отдыха, посе- вы колосовых, способы производства авто- мобилей, преподавание истории в школе, структура союза писателей и многое, мно- гое другое заставляло его серьезно и по- долгу задумываться. Суждения его обо всем, что попадалось ему на глаза, были неизменно хозяйскими. Другого слова не подберешь. Только чув- ствуя себя настоящим хозяином всего, что тебя окружает, можно так деловито, тересованно и обдуманно судить обо Бродить с Ильфом по городу было удо- вольствием, ни с чем не сравнимым. За- мечания его об архитектуре домов, об одежде прохожих, о тексте вывесок и явлений и обо всем другом, что можно увидеть на тородской улице, представляли собой такое великолепное сочетание иро- нии с деловитостью, что время и расстоя- ние в таких прогулках начисто переста- вали существовать. Я помню шутливый лозунг, который он любил повторять, глядя на многочислен- ные городские неустройства Москвы нача- ла тридцатых годов: «Не надо бороться ва надо подметать!». Последнее сло- во он отчеканивал с интонацией яростной убежденности, которая вообще была ему свойственна. В житейски-обывательском смысле, он был, пожалуй, злой человек. Только веж- ливостью умерялась его жестокость в от-

ношениях с глупыми, чванными и бездар- ными человечками, которых так много еще вьется вокруг литературы, театра, кино. Но, конечно же, это была святая жесто- кость, вызванная пониманием несообразно- сти существования таких человечков с жизнью, которую ведут в нашей стране настоящие люди. И когда на горизонте возникал такой экземпляр «в горностае- вых брюках с хвостиками», взтляд у Иль- Фа становился жестким не потому, что Он был необыкновенно требовательным читателем, И стрално, его профессио- нального писателя - интересовало в кни- гах не то, как эти книги сделаны, а жииз- пенный опыт, их паполняюший. если етот опыт оказыватся в какой набуль куже те незпачительным, или автор, упасн бот, заин-мейках всем.н Встреча с тигром в большом и дремучем лесу выглядела бы невинным приключе- нием по сравнению с разговором, который ему в этом случае предстоял. человечек был просто глуп и смешон, а по- тому, что эти свойства делали его опас- ным и вредным, и потому, что он, чего доброго, мог помешать работать и жить другим людям. А этого Ильф не склонен быыникому прощать. *

ничего проще, чем, встретившись с авто- ром книги, которая тебе не понравилась, промямлить что-нибудь уклончивое и увер- нуться от прямого разговора, храня свое спокойствие, не восстанавливая против се- бя человека, не нарушая равнодушно-дру- жественных с ним отношений. Я помню, как он много раз перечиты- вал книгу одного из своих знакомых, изо всех сил стараясь найти вней что-нибудьСо хорошее, как обескуражен он был, ничего не найля, как тревожно он готовился неизбежному, с его точки зрения, разгово- ру с атором втой книги и как смело и честно он повел этот равговор. Ильф никогда не поступал так. Ноов том, чего ему стоили «тигринные» разго- воры с авторами плохих книг, можно ло бы много порассказать. Нет, человеку сухому и ироническому были бы неведомы такие переживания. Сухой человек никогда бы не написал, будучи знаменитым писателем: «И тоже хочу сидеть на мокрых садовых ска- и вырезывать перочинным ножом сердца, пробитые аеропланными стрелами. На скамейках, где грустные девушки до- жидаются счастья». Сухой человек просто бы не заметил ни скамеек, ни стрел, девушек. Ильф не только увидел девушек. Он сумел позавидовать им. Иль-Из его затисных книжек читатель уз- нает, каким был Ильф внимательным пу- тешественником, как замечательно он чув- ствовал вес и окраску слов, как строго относился к себе, как много думал о своей работе, как неистощимо-изобретательна была его фантазия, как тонко и безоши- бочно он видел самое главное в вещах, о которых писал, как великолешно умел под-хи мечать и писать смешное. если отрывочные записи, собранные теперь, вызовут в представлении читателя облик этого человека таким, каким его видели люди, знавшие его лично, читатель поймет, что Ильф был одним из тех, и ного очень хочется быть похожим.

 тистического. Слишком обдуманными были его слова, слишком скупо и точно он дви- тался, слишком спокойной и сдержанной была его манера держаться, чтобы можно было заподозреть его в художнической одержимости, какую по старой и ложной традиции мы привыкли видеть в поведе- нии и внешнем облике людем, банималственно щихся искусством. И ваесте с тем Ильф был настоящим художником. Способность удивляться и любопытство- вать была в нем неистощима. Он все во- круг себя замечал, ко всему приглядывал- ся, всем интересовался. И если предста- вить себе, что когда-нибудь, на какой- нибуль час в его поле зрения осталась бы одна какая-нибудь отвичечная коробка, он бы и тогда не соскучился и стал бы, по- кашливая, ее разглядывать и нашел бы в ней бездну интересных вещей, а. главное, непременно бы придумал способ ее улуч- шить. Его интерес к окружающему мирун был интересом собирателя редкостей. ак днейчистоту, ветском понимании бтого слова, он оы мнстинктивным преобразователем мира. наВелинского в «Литературных мечта- ниях» есть великолепная мысль о навна- чении комедии, «Предмет комедии, пи- шет он,не есть исправление нравов или осмеяние каких-нибудь пороков об- щества: нет: комедия должна живописать , Смысл этого утверждения в том, что ав- тор комедии не может быть просто на- смешником, как бы умно и талантливо он ни писал. Автор комедии должен видеть цель и смысл человеческого существова- ния и с этой точки зрения ощенивать то, несообразность жизни с целию…» что его окружает.



Он ужасно не любил людей, внешним своим видом старающихся продемонстриро- вать свою необыкновенность и свою «при- кастность к искусству». Сам он выглядел, рстоваривал и держался до чрезвычайно- сти просто, так что случайному его собе- седнику никогда бы и в голову не при- шло, что перед ним писатель, да еще пи- сатель, отлично ему известный. Подчерк- нуто обыкновенный ный костюм, обыкновенная манера говорить, очень прозрачные и очень блестящие стекла пенсне, чисто выбритое розовое лицои прищуренные, немного  на- смешливые глаза - все было в нем та- ким, каким могло быть у любого инжене- ра, врача или учителя. Пожалуй, он к втому даже стремился. Боязнь банальности - почти профеесиональное свойство мно- гих писателей - была ему совершенно не- ведома. Была у него даже такая идея, что существуют в человеческом обиходе банальности, которые следует считать свя- щенными, и всякий раз, котда с челове- ком случается что-нибудь такое, что при- водит ему на ум миллионы раз произно- сившиеся слова, следует эти слова произ- восить, Однажлы, спустя несколько носте того, как у него родилась дочь он сказал мне, соблюдая все традиционные интонации счастливых отцов и искоса меня поглядывая: «Рождение ребенка - о ведь чудо, правда?» Нужно признать- и не удержался от протестующего за- очания. И тогда он страшно на меня на- Фричал. Не помню, какие именно доводы приводил он в защиту чувств и фраз, ос- вищенных тысячелетней традицией, но го- нов свидетельствовать, что ни один из из- Бестных мне апологетов оригинальности никогда не мыслил так самостоятельно и говорил столь красноречиво и веско, как этот человек, защищавший банальное. Нет, в нем не было ничего псевдоар-

Из того, что здесь рассказано об Фе, у читателя, чего доброго, может воз- никнуть представление о нем, как о че- ловеке суховатом и прежде всего ирони- ческом. Если это случится, виноват в этом будет не Ильф. об -Потому что ирония и сдержанность зрелого и мужественного человека сочета- лись в нем с добротой, чуткостью и меч- тательностью поистине юношескими, И в его сдержанных отношениях с товарища-И ми по работе, в его требовательности к ним было гораздо больше внимания и за- боты о людях, чем в показном и неис- креннем благодушии, столь распространен- ном еще в писательской среде. Ведь нет