ИВС ити о том, как наш народ с оружием уухах отстаивал свое государство, свою улиуру, самую свою жизнь от инозем- gut ахватчиков, должны, естественно, за guats большое и почетное место в нашей ииратуре. Чувство родины, до- сизющее особенно высокого накала в ууезоиные, критические эпохи истории, — ние глубокое и самое емкое из всех из. Чувство социальной общности и quan гармонии, какое появи- js B нашей стране в уничтожением зрплозтатюрских классов и установлением тиалистическото строя, расширило и Киото чувство родины до того преде- д, Ма OHO охватывает уже всю сово- (ть ЛИЧНО и социального бытия. 0 уже самая многогранность и глубо- ух содержательность советского чувства вины предполагают, что столь же много- ammo и содержательно должно быть по- ие советской патриотической пиратуры, которая отнюдь не. исчерпы- мекя книгами, непосредственно повесть пощиуи © вооруженной борьбе народа с ииемных врагом. Патриотической являет- и мждая советская книга, повышающая тво любви к родине, к‘ее строю, к ее пму, к ев быту, к ее языку, к ее пей- цу. П чем талантливее эта книга, чем ‹ бльшей силой воздействует ‘она на. чи- пая, тем более обостряет она чувство вины. Это звучит банально, — но как чо хы еще до сих пор судим о’ худож- ка не по его таланту, а по его те- ye; кат будто есть в советской литературе tun яе-патриотические! Уп мысли — в несколько отдаленной, № эй связи — пришли мне при чте- и нового романа Николая Незлобина естояниая любовь», Роман этот написан винтливым автором,’ не отдающим себе meta, 110 именно умеет он делать в ли- ‚ прутуре, А умеет ‘он многое и умеет так, ш5 уадо кто умеет в советской литерату- в Прежде всего, Незлобин владеет вели? \ пи согровищем — прекрасным и подлин- у мродным языком. Онз гнет, ломает, уорачивает слово, как хозяин, и, покор- № хозяину, слово обнаруживает вдруг все в нотронутые литературой богатства. Тида сразу видишь, что слово — это не MIKO ассоциативный знак, а средство по- алия, в точности отображающее безгра- уно богатый мир действительности. В} иане Незлобина имеется весьма щыше количество слов, отдаляющих нас и ИСтВитолЬности, по есть также немало (ив, открывающих нам действительность. икотько десятков превосходных наблюде- Wi, илитых в полноценную словесную ры: это но случайные удаял, — они ANG? явственный след уменья. хочется пересказывать роман: граж- иЕсая война, трудности восстановитель: иго периода. Центральный персонаж ро ин, Василий Брагин, задуман автором М5 чеТНЫЙ партиец, человек простого и иитоятельного долга. Но Брагин лишен муреннего механизма. Другой персонаж. титер Ягунов, выделяется из среды ему иибных своей политической активно- \ ши, оромным ростом да мощной фи-р ” Пой физическая мощь не’ является в Инном случае одной лишь внешней де- пью, она призвана заменить характер, ’ № — персонаж романа — спасает от Чиательского забвения лишь постоянство # приутотвия в текете и постоянство # бак к Василию; впрочем, она не ли- на прелести. Более других запоминает- (Г ‘полуотрицательный» персонаж Ан- ee, Николай Незлобин, fos», Роман, «Постоянная лю- ‚ «Советский писатель», TBO. OBC YDK : > Я. РЫКАЧЕВ © ТОН: ВИДИМОСТЬ ® характера здесь видимостью происшедшего в Анто- не душевного перелома. д ны герои романа лишены не толь- м hide HO Jame четкой характери- и ут все приблизительно. оростепенные персонажи тонут во мгле. оман крайне обычный, но все же чистый и трогательный : CKasa . f лось мироонтущение 2 ma примерно образец вялой, слепой, работанной фразеологии: «Будет ли вре- и. — думал Василий, — когда через эти ба оржные пустыри ослепительно прыгнут лыми дугами прожекторы, и огромные, в несколько тысяч свечей, электрические луны повиснут на высоких узорных мач- тах... Это пока сказка. Но ona будет!» Если все это пряговор роману в целом, то никак не его автору, писателю Николаю Незлобину. Он сам навязал себе эту’ отра- ботанную Фразеологию, полагая, очевидно. что именно так «принято» писать рома- ны. Все, что он истинно знает, умеет и любит, прорывается в романе как бы слу- чайно. Можно ли поверить, что нижесле- дующие строки пибал тот же самый автор В том же самом романе: «Конь встряхивал- ся, поскрипывая упряжью. Толстый енего- вой слой покрывал его круп и бочко- ватые ребра». Или: «Ей нравилось спать в. риге, на свежем сене, пить моло- дой деревенский квас и грызть кислые до, судорог ранние яблоки», А вот как плачет по погибитим товари- Щам мощный человек. шахтер Ягунов: «Василий не замечал ето тяжелых шагов, он только слышал, как Ягунов будто при- пал губами к большой воде и схлебывал ве полным ртом, шумно и жадно». Не к чему множить цитаты: нередко прекрасное слово прошивает дешевую фра- зеолотическую ткань, и его не вырвешь из контекста. Вот слово: исподтиха— вместо «исподтишка». Насколько оно вы- разительнее и, точнее обозначает действи- тельность! А таких драгоценных слов у Цезлобина множество, особенно в его сказ- ке в стихах «Илад», изданной в 1937 году. } . Незлобину даются пейзажи, простые люди, звери, плоды, вещи, движения, де- ревенский быт, деревенский домовый уют, современная народная русская жизнь во всей ее глубине и живописности. \` достигается, oon В романе есть одно место, которое, обна- руживает еще одно ‘органическое свойство, присущее писателю Незлобину: ‹...вчера, когда взрывали церковь, взглянул я на рабочего, который запаливал фитиль. Ры- жий ‘такой, вроде тебя, —= не обижайся. Веселый. Взглянул я на него, и’вдруг ме- ‚ня осенило. Сразу. Советская власть, Ва- ня, не исполком, не комиссары. Советская власть, это — народ. Весь народ, елы- шишь?» Вот это ощущение глубочайшей народ- ности советской власти, великодушно приписанное \Пезлобиным его новообращен- ному персонажу Антону, является еще од- ной органической чертой его собственного творчества. Я искусственно расщепил на три частн единое . жизнеощущение писателя Незлоби- на: его любовь к родине, его интимное знание народной жизни, его ощущение на- родности советской власти. Не будет ошиб- кой назвать весь этот сложный комплеке советским чувством родины. И не будет ошибкой сказать: там, где Незлобин говорит своим собственным языком, он с большой силой воздействует на читателя й обостряет в нём это прекраеное чувство. Анализ всего творчества `Незлоби- на в целом, — а критика почему-то упор- но обходит этого автора, — может послу- жить отличным подтверждением мысли, высказанной в начале статьи: любовь к родине воспитывает каждая талантливая советская книга, равно военная и «траж- данская», если только автор сам одушев- лен этим чувством. Незлобину же следует серьезно заду- малься над недостатками романа «Посто- янная любовь». Он должен писать о том, что знает, любит и умеет: право же, мир его велик! Конечно, родина наша еще бо- лее велика, но и литература ната .хо- статочно богата, чтобы каждый от- дельный писатель мог вохранять верность самому себе. Только это и может служить порукой, что слово писателя будет от- крывать реальную действительность, а’ не отдалять от нее. Ведь наши советские бой- цы пойдут на врага не с отвлеченным представлением 0 некоей прекрасной роди- не, & с живым чуветвом любви к ее небы- валому социальному строю, к ее людям, к ее бытовому укладу, к ее пейзажам, ко всему ее бытию во всей его единственной и неповторимой конкретности. Группа писателей за работой над подстрочными переводами произведений Ко- ста Жетагурова; На переднем плане: осетинские писатели И. Нигер-Джанаев (спева) и Б. Боциев (справа); позади‘ (справа налево): Т, Enxues, Д. Мансу- роз и русские поэты В. Казин и В. Аврущенко. В: ГОФФЕНШЕФЕР `’ «ПАРХОМЕНКО». ДАЕМ НОВЫЕ ПРОИЗВЕЩЕНИЯ.: РОДИНЫ КУЛЬТУРА! ПИСАТЕЛЯ «Генерал передвигалея медленно и важ- но. Сияющие шпоры, подвешенные к лако- вым сапотам,” равномерно вызванивали... следовал койный оркестр его высокопре- восходительства из двухсот музыкантов... ветерок шевелил голубую царскую ленту, натянутую через плечо черкески. генерала. Неподвижна золотая сабля с пышным махром. Ремни на плечах, пояс, кожаные сумки, кобура и морской кортик казались вылитыми из металла. Генерал не дышал. Он стоял, задумчивый, как памятник. Все вокруг него было ‘Мертво. Даже конй не шевелились, даже воздух не колебался, птицы не пели, кузнечики не стрекота- ли...» Так начинается повесть писателя Гри- гория Мирошниченко «Именем революции», напечатанная в № 3—4 «Литературного современника», с патетическим и обязы- вающим подзаголовком: «Героическая поэ- ма». Повесть представляет собой столь не- бывалое явление в литературной жизни, что о ней нужно поговорить всерьез. Темой своей повести Миронтниченко взял события первого периода гражданской вой- ны на Северном Кавказе, борьбу парти- занских и красногвардейёких отрядов © контрреволюционной эсеро-кулацкой кубан- ской радой. Войска рады возглавлялись в этот период бывшим летчиком царской армии штабс-капитаном Покровским, про- изведенным приказом рады в генералы. Эта фигура оставила по себе жуткую, кро- вавую память палача и садиста, от рас- прав которого с трудящимися Кубань исте- кала кровью. Как это явствует из мему- арно-исторических материалов, Покровский был одной из самых страшных фигур 0е- лого стана. Не. лишенный военного дара, человек сильной воли и безмерной холод- ной жестокости, он пытался первое время вести самостоятельную политику, став B оппозицию Добрармии, но после ряда круп- ных Поражений, нанесенных кубанцам та- манской армией, подчинилея Деникину и стал одним из самых верных его псов. Его руками Деникин покончил с кубанской «самостийностью», «благодарный» Покров- ский ликвидировал раду, сделавшую ero тенералом, и привел в исполнение смерт- ный приговор над членом заграничной де- “легации рады эсером Калабуховым. Имя Покровского и сейчас заставляет сжимать- ся кулаки на Кубани. И вот этого озверелого, непримиримого врага трудящихся писатель Мирошниченко изображает в своей повести в виде придур- коватого рыжего из провинциального цир- ка, который вместо ненависти вызывает лишь недоумение и непроизвольный смех над теми нелепыми дурачествами, которые Ha веем протяжении повести заставляют его выкидывать безответственный, прене- брегающий историей, фактами, бытом и обстановкой эпохи автор. Приведенная выше цитата достаточно характеризует творческий метод Мирошни- ченко. Одно-описание наряда генерала По- кровекого свидетельствует с предельной ясностью, что Мирошниченко не удосу- жилея хоть сколько-нибудь добросовестно отнестись к материалу. Невозможны лако- вые сапоги с «подвешенными» шпорами, при черкеске, т. е. при казачьей форме, как невозможны на этой форме ремни .пе- хотного снаряжения. Невозможно ни на ом, кроме циркового рыжего, одновремен- ное сочетание сабли и морского кортика. Но все внешние нелепости, которыми изобилует любая страница «Героической поэмы», ничто в сравнении с общим иска- жением действительной обстановки до- блестной борьбы кубанского’ трудового на- рода против золотопогонной орды. Вместо нее Мирошниченко преподнес читателю у ° ‚ BOPHC ЛАВРЕНЕВ 2 фаре, лишенный тени правдоподобия и ре- альности. Борьба двух миров, схвативших- ся на жизнь и смерть, сведена к смехо- творной ситуации глупых авантюр, Пар- тизаны, чтобы расстроить нервного гене- рала и лишить его способности командо- вать, ночью воруют У него сапоги и -J0- шадь. Генерал впадает в ‘истерику. Сапо- ти партизаны возвращают «за ненадоб- ностью» с неимоверно нелепыми трюками, з конь сам возвращается неведомыми пу- tamu. В свою очередь генерал, желая рас- строить командирский талант Шебуровой, ворует у нее маленькую дочь, на что пар- тизаны отвечают кражей немецкого совет- ника генерала Вебера. Так, во взаимных каверзах и фортелях протекает эта небы- валая гражданская война, искаженная и опошленная до неузнаваемости. Причем да- же в самом факте приписания к генералу Покровскому немецкого советника Мирош- ниченко обнаруживает вое трогательное неведение истории, ибо добровольцы и ку- банцы, державшиеся в противовес атама- ну Краснову антантовской ориентации, не допускали на ввою «территорию» предета- вителей немецкого командования, хотя ис- правно получали © Дона присланное нем- цами оружие и снаряжение, целомудренно закрывая глаза на его «враждебное» про- исхождение. » Bower генерал Покровский с партизана- MH Tak же странно, как делает и все остальное. В бою он держит связь с 0бо- зом, откуда «сигнализируют то ли насту- пление, то ли отступление». цией в бою управляет... архиерей, больной флюсом и оставшийся «лежать в лаковом фаэтоне», откуда он и проводит эту не- понятную операцию. А генерал, когда ему надоедает такая тактика, «оставив наблю- дение за обозом, усиленно занимается фрон- том». Войска совершают небывалые ‘нере- движения, артиллеристы подают команды, никогда не существовавшие в. артиллерии со дня изобретения первой бомбарды и ни- чего не обозначающие. ‚ Совершенно искажена автором и роль духовенства в белой армии. `Вместо озве- релых * попов, попов-шиионов, контрраз- ведчиков, палачей, самолично вешавших ненавистных большевиков, по страницам повести гуляют добродушные комические персонажи, пьющие «водку с кардамоном», щиплющие девок, участвующие в невероят- ных приключениях © привязными борода- ми. А из монахов, тех самых монахов, из которых в белой армии формировались остервенелые «батальоны крестоносцев», ходившие в штыковые атаки, Мирошни- ченко делает доблестных христианских му- чеников, которые без оружия, с одними кадилами идут во имя Христа на пулеме- ты партизан. Всея белая армия изображена в фарсово- фантастических красках, как сборище жал- ких чудаков и идиотов. Но не лучше 06- стоит дело с изображением красных. [o- мандир красных партизанка Шебурова придумана автором только для включения ве в невероятные положения. В ней не видно ни человека, ни вождя. Во время боя Шебурова налетает на генерала По- кровекого, и между ними происходит са- бельное единоборство, как между средневе- ковыми рыцарями. В результате такого прелестного боя ге- нерал все же спасается, вынесенный ко- нем. Похожа вся эта чепуха на поведение в бою красного командира? Стала бы пар- тизанка, очутившись перед растерявшимся и неснособным отразить Удар злейшим вра- о д—дАы дым Сигнализа- том, забавляться наподобие Сирано-де-Бер- жерака и д’Артанвяна этаким милым фех- тованием и 0брубанием «тироких» гене- ральских ушей вместо того, чтобы сразу покончить с врагом? Враг удирает, и партизанка остается с ухом, но в дураках. В лубочных красках изображен и бли- жайший сподвижник Шебуровой — некий непобедимый и Неуязвимый матрос, кото- рого в бою“разрубает черкесский князек Султан-Гирей. Матрос валится с разрублен- ной шеей, но не проходит и десяти минут, как он снова на коне, догоняет черкеса, срубает его, ветупает в новый сабельный поединок с есаулом Бровченко (нужно пом- нить, что черкес разрубил ему шею, т. е. нанес такую рану, при которой владеть саблей вообще невозможно) и уже на сле- дующий день лихо отплясывает камарин- ского, «векидывая ноги выше головы». В повести нет ни одного живого обра- за, ни одного подлинного человеческого лица. Есть и «дежурный» несовершенно- летний герой Тимоха Бунин. Казалось бы, что хоть для ребенка у автора могли бы найтись теплые, . не; фальшивые краски. Но Тимоха Бунин такой же лубочный Бо- ва Королевич, лихо владеющий пулеметом, участвующий в неправдоподобных авантю- рах, вплоть до похищения вместе с ма- тросом упомянутого немца Вебера. А мать двух братьев Бровченко, одного белого, а другого красного, до того списана с Тараса Бульбы, что Мирошниченко даже застав- ляет ее убить белого, сына Захара. Язык, которым написана «Героическая поэма», безграмотен, шершав, сер и пере- троможден сбитыми пятаками штампов. Вот немногие примеры: «...опустил гитару, которая сделала пол ный круг вокруг его шеи... Андрей в тот момент завертелея уже вокруг своей’ голо- вы... Генерал заерзал на седле... атаман молодцевато поднялся над конем... ‘глаза тонко прощупывают равнину... пумела то- полиная листва... вежливо высказанный укор совершенно сбил с толку... возьми вот эту мерзость эпохи и брось ее... с проулка вышел... гордо сидя в седле, Покровский плавно отдавал” распоряжения... расположен был генерал не плохо... будто он играл на чем-то, разминая евои силы... Серафи- ма поднялась, упоенная словами Андрея...» Мирошниченко написал плохую, мало- трамотную книгу, искажающую описыва- емые в ней события и свидетельствующую 0 чрезвычайно низком уровне писатель- ской культуры. Но Мирошниченко мог не понимать всей порочности своей вещи, а вот редакция «Литературного современника» могла. бы своевременно раз’яснить автору его ошиб- ки и не лопустить печатания явно негод- ной продукции. -Но увы;это замечание, пожалуй, бесполезно, потому что ответет- венным редактором «Литературного совре- менника» является... Мирошниченко. Дело принимает характер замкнутого порочного круга. Правда, другие члены редколлегии имели возможность запротестовать, но они молчали. А некоторые критики, из непо- нятных соображений, имеющих мало обще- го с принципиальностью, пытались на об- суждении повести в Гослитиздате проделать хитрый «ход конем» и обявить повесть редактора «Литературного современника» замечательным «народным лубком» и гро- теском. умалчивая, что автор писал на- столько всерьез, что дал подзаголовок «Ге- ‘ роическая поэма», да и название «Име- нем революции» мало похоже на гротеск. Думается, что эти критики оказывают Мирошниченко медвежью услугу и из тру- сливого суждения, что «худой мир лучше доброй ссоры», губят .споткнувшегося пи- сателя, утверждая его в ошибках. - у Несколько замечаний о новом романе Вс. Иванова В ноябре 1920 тода; за два месяца до } ШеЙ трагической гибели, Пархоменко на- ал свою автобиографию. . «Пархоменко писал двадцать пять страниц о том, как й роб, воспитывался, учился и боролся». Веволод Иванов написал книгу в 80 страниц. Он назвал ее «Пархоменко». ЕЕи№ описаны жизненный путь и борь- fi дно из лучших сынов социалистиче- 801 революции, ‹ рабочего-большевика и Моя тражданской войны, . соратника Зршилова и Буденного, командира, че- Мрнадцатой дивизии Первой конной- и Александра Яковлевича Пархомен- Наша художественная литература еще № зала столь широкой по охвату книги. 18 рассказывается 0б эпизодах’ ре- Ютоционного движения в Донбассе при ца- Маме, В ней дана широкая картина че-» трехлетней гражданской войны: органи- ция красной твардии, борьба с гайдама- ЩИ и немецкими оккупантами, с Кале- ЛЕНУ и Красновым, знаменитый отход © Toatacen на Царицын, оборона Царицына, Манизация Конармии, сталинский рейд тыл Деникина, прорыв Конармией поль- “и 0 фронта и‘ее операции в глубоком ау противника, ликвидация врангелев- 0 армни и махновских банд. В книге Meta борьба в городах и селах, распо- ленных на огромной территории от Mo- he до Симферополя, от’ Царицына. до ъвова. Со страниц книги встают перед ии образы Ленина, Сталина, Калинина, Зошилова, Буденного, Шаденко, Пар- Т\енко и их славных, соратников в борь- и С интервенцией и контрреволюцией. В 16 рассказывается 06 истекающей озью, страдающей от толода и эпиде- Mil; Ho не сдающейся стране, о вооружен- и народе, вышвырнувшем интервентов и таницы своей родины. a li книга названа одним именем — рхоменко». Ибо это книга о человеке, Аланеописание которого неразрывно свя“ 10 с историей народа, родивитего «героя. отличие от авторов некоторых скороспе- Шт произведений, Всеволод Иванов по- 1 по пути, достойному истинного ху- Naira, не побоявшегося огромных тбтрафия тероя оказалась неразрывной с чотрафией страны, личная жизнь его ЧИвалась © жизнью, интересами И hpscot народа. В книге Be, Иванова отрафия Пархоменко — не замкнутая Идивидуальная биография; она Te растает здесь в типическую биографию одного героя, „ОЫло бы нелепо рассматривать «Хлеб» ‚ Голстого-или, «Пархоменко» Вс. Ивано- Kak документальные руководетва по РЕ РР РР ЕАО АЕ = = => = = 2 = ТУдностей, стоявших перед ним. Личная истории‘ гражданской войны. Документы предстают здесь в художечевенном прелом- лении и соседежвуют с чистым. вымыслом. «Пархоменко» — не документальное по- собив по истории гражданской войны, но это очень интересное «пособие» для по- знания характерных черт жизни и борьбы того периода, для познания человеческих характеров и типа полководца, вышедше- го. из народных Масс. Всеволод Иванов прошел большой и трудный путь художественных исканий, Он искал искренно и столь же искренно и мужественно говорил о своих неудачах и\заблуждениях. Следы их сказались и В его новой книге. Но он оказался победите- лем. } В последней кните Иванова многое вас не удовлетворит. Она названа романом. Но когла читАешь ее, видишь, что это опре- деление привлечено больше для оправда- ния художественного вымысла, чем для характеристики сюжетного развития и композиции произведения. Книга легко разбивается на несколько составных частей. Вы можете здесь вы- делить повесть о жизни Пархоменко, по- весть, развивающуюся по хроникально- биографическому принципу, B сжатый хроникальный ‘очерк перемежает- ся с детальной разработкой узловых эпи- зодов биографии тероя и истории граж- данской войны. Отдельно от нее суще- ствует повесть 0 жизни и деятельности Эрнста Штрауба, развивающаяся в духе уголовно-психологических повестей. И, на- конец, вы можете выделить в совершен- но самостоятельное произведение большую и совершенную по своей законченности увлекательную новеллу 0 Ламычеве. Из чередующегося изложения этих трех сюжетов то, что мы привыкли ‹ считать романом, не получается. Ну, хорошо, пред- положим, что Иванов назвал свою книгу романом без достаточных к тому основа- ний. Но разве в этом дело? К тому же мы знаем, что писатель, в особенности представитель новой, социалистической литературы, может деформировать ‘тради- ционный жанр, наметить нечто новое и своеобразное. И вот здесь-то нужно различить две вещи: подлинную деформацию жанра и «деформацию», проистекающую’ от недора- ботки произведения, или от отсутствия внутренней оправданности свведения ма- териала в книгу и внутренней связи ме- жду отдельными ее частями. ща вы прочитаете книгу Иванова «Пархоменко», вы пожалеете о том, что в ней так много места уделено описанию жизни, деятельности И размышлений которой” авантюриста и шпиона Эрнста Штрауба. Для чего он здесь нужен? Внешне сюжет- ная линия Штрауба как будто оправдана: она способствует изображению сил, про- тивостоящих тому делу, за которое борол- ся Пархоменко. Но для Иванова Штрауб не только средство, но и цель: писатель уделяет образу и судьбе Штрауба самое пристальное внимание. Параллельное опи- сание двух судеб — судьбы Штрауба,, трязной душонки, мечтающей о наполео- новской карьере, и судьбы Пархоменко, ставшего подлинным героем, все время толкает/ вас на мысль о том, не призван ли Штрауб играть здесь роль типического антипода, который своим ничтожеством еще больше должен оттенить величие под- линного героя. Но вы отталкиваете от се- бя эту мысль, вы не можете допубтить, чтобы образ Пархоменко оттенялся такого рода противопоставлениями. Вы не може- те допустить, не хотите допустить мысли, что Вс. Иванов’ действительно стремился к этому сомнительному противопостав- лению. Так зачем же и кому нужна эта разбухшая история Штрауба? „ Вемотри- тесь в эту фигуру и вы узнаете ее ро- дословную. Образ Штрауба, человека, ко- торый уже в 1905 году громогласно изре- кает перед каждым встречным — будь это. приятель-студент, пристав или, ре- волюционный рабочий—фашиотские ‹«тео- рии», надуман. Фигура эта выросла не столько из жизненных наблюдений, сколь- ко из книжных представлений. А но Cy- ществу это не более как очередное пере- воплощение одного из старых персонажей Иванова. Ближайшим предшественником этого омерзительно жалкого, неудачливого авантюриста является один из персонажей пьесы Иванова «Двенадцать молодцов из Табакерки» — Марин, а детальная разра- ботка образа Штрауба — это не более как вторжение в новый роман Ве. Иванова его старой темы суетного человеческого тщеславия. УКаль, что Вс. Иванов решил свести счеты е этой темой именно ~B романе о Пархоменко, где ее разработка внут- ренне не оправдана. Если события, свя- занные со Штраубом, необходимы были для * освещения вражеского лагеря, то психологическая трактовка образа Штрау- ба выпадает из общего плана романа, *©р- ганически чужда ему. /Жаль также, что в романе вебёма ющу- тительно сказывается круг образов и си- туаций, интересовавших Вс. Иванова в «Похождениях факира». Он любовно вы- уживает из жизни и переселяет в новый роман чудаков ‘с «факирскими» биогра- фиями или чертами. Их немало среди эпизодических персонажей «Пархоменко». 4 То это промелькнувший на одной стра- нице железнодорожник, который выскаки- вает на сцену только для того, чтобы вы- палить смешной и бессмысленный набор высокопарных фраз, то это чудаковатый начальник снабжения ‚армии, бывший про- винциальный эктер, то это еврей-комисбсар, неожиданно оказавшийся прекрасным на- ездником, так как когда-то об’езжал ко- ней «где-то в пампасах», ит. д. Ве. Иванов то и дело соскальзывает с серьезного повествования на ироническую «игру». В результате получается разнобой в общей стилистической структуре рома- на, в котором совершенно обособленно со- существуют прямое реалистическое изоб- ражение и гротеск. Так выглядела бы картина, в которой часть образов была бы написана в манере Репина, а другая часть — в манере Кукрыникоов. Нам могут сказать: («В этом-то и с0- стоит своеобразие Вс. Иванова как худож- ника, воспринимайте его таким, как он есть». Но недостойно приписывать Be. Иванову в качестве черты его своеобразия то, что является попросту недостатком. Гротеск так же правомерен в искусстве и может быть реалистичным, как и обыч- ный реалистический образ. Но вряд ли правомерно их механическое смешение. И если г%орить об истинной природе та: ланта Ве. Иванова, то она’ заключается именно в его реалистических образах. «Партизанские повести» оказались’ более талантливыми, популярными и долговеч- ными, чем «Похождения факира», не толь- ко благодаря их темам и сюжетам, но и благодаря реалистической выразительности ‘их стиля. т Вот почему, пробившись сквозь заросли психолегизирования и иронического «обы- трывания», застрявшие в новом романе Вс. Иванова от его прежних неудачных экспериментов, вы с радостью отмечаете, что в «Пархоменко» возродился и все же тлавенствует автор партизанских повестей, значительно обогативший и усовершенст- вовавший свой литературный и историче- ский опыт, взявшийся за большую тему и создавший интересные образы героев советского народа. Товарищ Ворошилов когда-то сказал о Пархоменко, что «жизнь его была прек- расной сказкой, символом величия про- летарского духа». Вс. Иванов мог бы по- ставить эти слова в качестве эпиграфа к своей книге. С первых и до последних страниц повествования Ивановым подчер- киваются характерные черты этого чело- века; преданность его интересам народа, по отнощению к которому он испытывает «огромное чувство общности»; ненависть к эксилоататорам и их слугам; талант агитатора и организатора, боевого вожака и стратега; огромную убежденность, ‘силу воли и легендарную храбрость; суровую нежность мужа, отца и боевого друга. «Красивый ты нас, МЛавруша», — говорит Пархоменко (Лавруша — его под- пельная кличка) один из его соратников, восхищенный мужеством этого человека. В слово «красивый» здесь вложена оцен- ка всех внешних и духовных черт Пар- хоменко. Вс. Иванов, склонный, как художник, к гиперболическим образам, ищущий и находящий в жизни больших людей с большой душою, ‘нашел в Пар- хоменко очень близкий его писательским устремлениям образ. В его изображении Пархоменко — богатырь. Это подчерки- вается с первых же страниц романа: изо- бражая, как в 1905 году Пархоменко во главе рабочей дружины громил черносо- тенцев. и дрался © конными полицейски- ми, Иванов пицтет: «Пархоменко стащил © коня самого высокого с самой большой шашкой. Полицейский вяло упал к ногам, неясно крича, что нужда заставила его служить царю. Пархоменко расседлал ко- ня, кинул седло через забор. Конь, легко стуча копытами, ускакал. Пархоменко сле- дил за его бегом. Он любил коней. А кро- ме того, это был первый плененный им конь, но время, видно, еще не пришло сесть на коня!» И когда Иванов описы- вает в дальнейшем, как Пархоменко, став одним из полководцев вооруженного няа- рода, совершает легендарные подвиги, мы верим этим описаниям, несмотря на всю их сказочность. Мы ‘верим и описанию сцены гибели Пархоменко, когда он, ок- руженный махновцами и трупами убитых соратников, не только не выпускает оружия из рук, но предлагает Махно сдаться. «Махно выстрелил. Пархоменко всем своим громадным телом тяжело упал на землю». Трудно пересказать то, что рассказал Вс. Иванов 0 событиях, ‘произошедших между. первой стычкой молодого рабочего Пархоменко с вооруженными ‘силами са- модержавия в 1905 тоду и трагической гибелью легендарного комдива в 1921 году. Пересказ свел бы роман к сухой истори- ко-биографической справке. Важно уяснить, как об этом рассказано у Иванова. Да, он пишет о Пархоменко, как о «красивом» человеке, как о богатыре. Мы это подчеркиваем, пу что сам Иванов в поисках слов и красок для изображения своего героя именно таким вот богатырем прибегает не только к непосредственному описанию его в бою, но и к традиционно- му приему описания легендарного народ- ного героя, характерному для народных сказаний (прекрасная сцена, изображаю- щая, как жена Пархоменко ждет уехав- шего. на линию фронта мужа). Но как все это далеко от изображения чудо-богатырей, с легкостью побеждающих вся и всех. Одно из огромных достоинств «Пархоменко» — это изображение всей сложности и всех трудностей борьбы ре- волюционного народа с контрреволюцией и интервенцией, всех ‘горестей и страда-` ний, которые пришлось испытать одному из лучших представителей этого народа. Большое значение имеют страницы po- мана, где рассказывается 0 TOM, Kak Ворошилов и Пархоменко на ходу, под обстрелом немецкой артиллерии начали учиться и учить других воевать. В этой тяжелой обстановке еще более закалилась давняя дружба большевиков-луганчан, учителя и ученика. Радость и значение побед над врагами, с которыми Пархоменко боролся не толь- ко на фронте, но и в тылу, не были бы так ощутимы, если бы Иванов не изобра- зил сложность и тяжесть борьбы; если бы он не показал, что Пархоменко помо- тали преодолевать эти трудности не толь- ко личные качества стойкого и отважно- го большевика, но и крепкая связь его с массами, умение разговаривать с ними, вера в народ, способность воодушевлять его своей правотой и убежденностью. Наиболее интересные образы книги Ива- нова — это образы Ворошилова и’ Пар- хоменко. Но, не рискуя впасть в преуве- личение, можно сказать, что наиболее цельным и удачным оказался образ ста- рого казака Ламычева — тероя вымыш- ленного. При воссоздании образа Пар- хоменко Иванову пришлось испытывать затруднения, знакомые любому художни- ку, пишущему о реальной исторической личности. сторическая достоверность факта контролирует здесь художеетвен- ный домысел в такой же степени, как правда искусства ‘контролирует отбор ре- альных фактов. В образе Пархоменко Иванову не всегда удается соблюсти этот принцин. Иногда какой-нибудь малозначи- тельный, но добытый с трудом достовер- ный факт незаслуженно выпирает за счет недомолвок о более значительных вещах; это приводит к неравномерному освеще- нию образа. : Другое дело — образ Ламычева, Ряд событий, связанных с рассказом о Ла- мычеве, исторически достоверен. Но Ива- нов распорядился ими по*своему, отобрал их и синтезировал в действиях своего вымышленного героя. Художник чувство- вал здесь себя более свободным и руко- водствовался не столько достоверностью фактов, сколько их характерностью и не- обходимостью для создания образа героя. Вот почему Ламычев, герой менее значи- тельный по своей роли, чем Пархоменко, терой, выдуманный Ивановым, зажил, как реальный исторический персонаж, яркий образ которого оказался на уровне образа самого Пархоменко. Хорошо было бы, ‘если бы Иванов не оставил своей работы над книгой, если бы в последующем издании он, наряду с уточнением некоторых исторических фактов, освободил бы книгу от органи- чески чуждого ее духу материала, от шлака выигрышных, но не необходимых персонажей и эпизодов. Это законное тре- бование к одному из лучших мастеров нашей литературы. Ему более, чем кому- либо, известна взыскательность к себе ав- тора «Жизни Клима Самгина», который был способен не только написать превос- ходную эпопею, но и стремился безжало- стно устранить из нее все лишнее и случайное. Литературная газета № 34 3