c.техкороткие рецензии Əvezov ГЕРОЯ



Роман А. Дроздова «Утро»   Дроздова: «Кто, по-вашему, важнее мана - Качуров и Нил?» - он, безусловно, тит, что рабочие Качуров и и чему же Наталья Брокова вта ная мещанка, красивая и женщина, дана так живописно, подробно резко запоминается, хотя с ней ничего осо- бенного не случилось, а рабочие Качуров и Нил так и не укрепились в памяти, и, как ни напрягайся, нельзя вспомнить ни го- досов их, ни жестов, ни слов. Ведь На- хала отрову нечита шла в сылу кловис его любовь, а рабочие говорили о Ленине, бастовали, сражались за революцию и от- за нее жизнь. Каждый незначитель- ный жест Натальи Броковой выписан уме- ло, картинно, например: «Она опять ус- мехнулась, села в кресло и расправила юбку, чтобы ровно лежала на коленях. Долго копошилась: поправила рукав, потом шов на плече, гребень в тугих волосах, провела пальцем по крыльям носа: движе- ние женщины, которая пудрится. Прибира- лась, как птица, у него на глазах». Каж- дая реплика Натальи Броковой естествениа для ее натуры, ее кругозора, а вот когда разговаривают главные герои романа, те, что родили Октябрь, то и дело чувствуешь напряженную работу вкладывает им в уста нужные ему, но создавшейся ситуации слова. Пироко размахнулся Александр Дроздов! н опубликовал только первую часть сво- омана «Утро», и эта первая часть педставляет собой довольно об емистый ул Прочитано множество страниц, а но тьбы героев еще только начинаются, аеще в пути.С уважением думается всегда о литераторе, работающем над эпо- тей. Здесь же перед нами - начало эпо- пен, эпопеи об утре нашей революции. Оннажды один литератор принес Ильфу свойроман в рукописи. Роман еще не ончен. Апор сарлабно пово пору спов рел, что в предложенном его вниманию романе ему больше всего понравился имен- этот случайно забытый листок, кото- свиетельствовал о широте замысла ла. В листке были указаны десятки илий и географических пунктов, гово- сь еще множестве разпообразных профессий и социальных слоев. Ильф, ко- корый сам мечтал о таком вот обширном е признался мне тогда, что очень трбит густо населенные книги. мы бесе- довали тогда о нашем общем пристрастии полобным романам ветвистым, много- дорожным, где автор чувствует себя богом Савзофом или Бальзаком, породившим ог- ромный мир людей и широко распоряжаю- щимся сплелеойрательно различных судеб. Роман Александра Дроздова «Утро» на- нется так, что сразу же предчувству- ешь эпопею. «Кто это скребется там под окошками? Это веселый псаломщик, пья- ный, как стелька, разносит по избам пос итою новость: после обедни Льву Тол- стоку, графу, возмутителю и еретику, бу- говорить анафему». И действительно, слазу шагнув в историю, автор не обма- тывает нас в дальнейшем, перед нами в саком деле густо населенный роман. Я воспользуюсь цитатой из статьи осмоленском литераторе Аристове. «Ка- кие силы, - спрашивает Дроздов, - ко- пились в народных недрах на протяжении веков, если он мог родить Ленина? родить Оталина? родить Октябрь? Где он черпал и как выращивал эти могучие силы? В каких исторических бурях крепла его во- ля?…» Вот этот родник и интересует нас в нвм романе Дроздова. Правда, автор не обращается к далекому прошлому, его вни- мзние привлекает начало века, утро на- шей революции. И для того, чтобы пока- зать нам картину утра, он собрал на сво- их страницах множество разных людей: урядника Брокова из Елатьмы, его силь- ную и красивую жену Наталью и дочь Варварку, дьякона, провозглашающего в церкви анафему Льву Толстому, профес- сионального революционера-подпольщика Капитона Редутова, сочувствующего иде- ям революции художника князя Сергея Апаркова, его беспутного сына Илью и жену Юлию Душановну, губернатора, са- новников, странников, блаженных отроков, работающих в охранке, мастеровых, вроде Уншаяла, и рабочих - Качуровых, Нила Нила идругих. Кроме них в романе есть еще либеральные адвокаты и актрисы, свет- ские люди, фабриканты, офицеры, меща- не - словом, взгляд брошен Дроздовым на страну широкий, и если бы в этом инте- ресном романе все было бы убедительно, перед нами действительно развернулась бы картина, в которой мы увидели бы, как кепились в народных недрах силы, как родился Октябрь. Но в первой части своей эпопеи (воз- можно, что в дальнейшем Дроздов оправда- ет все надежды читателя) не все обстоит благополучно. В то время как образы но- чи и сумерек написаны сильной рукой художника, главные для идеи и замысла автора фигуры, то есть образы утра, сде- ланы неуверенно, бледно. Если спросить  но, богато. Например, мастеровой МишаилВедь с его отвращением к казенным людям и ко всему, что попахивает казной, пред- По-тгероической припаовоорпапанинцев? лемперамерности ио рааговариваю люли в полне странни- ки, монашествующие и прочие. Одна из центральных фигур в романе князь Апарков. нем трудно еще выне- сти суждение. С первого взгляда может показаться: фигура обычная, почти ба- нальная. Интелитент аристуиче- кой срелы, настроенный не просто либерал, играющий в ре- волюцию и готовый изменить, как только грянет революционная буря. Апарков уже в те далекие годы сочувствует идеям Ленина. Правда, «непримиримость Ленина (его) пугает», Апарков присоединяется в рабочей демонстрации, он отдает свой та- лант революции и пишет такие картины, какие, по его мнению, нужны для про- паганды идеи восстания. Но в то же вре- мя парское правительство предлагает ему министерский портфель, и он готов его принять, надеясь, что это даст ему воз- можность служить таким образом благу народа. Характерна ли эта фигура для утра нашей революции затрудииемсядо ознакомления с продолжением романа - ответить на этот вопрос. Творчество и думы о творчестве Апарко- вс апо написано автором крайне неубедительно. Читаешь эти страницы, за- полненные отвлеченными, дидактическими рассуждениями о картинах, и никак не веришь, что Апарков - живописец, да еще выдающийся. Говорится, что его кар- тины «охотно покупались как в отечестве, так и за границей», но все, что мы узна- ем об артистической, профессиональной жизни художника, это несколько общих слов, похожих на некролог, что был он «питомцем Академии художеств и в полной мере оправдал ее надежды», что талант его «развертывался с годами все шире» и что он «в творчестве своем воплощал чаяния либеральной и радикальной интел- лигенции». Да, для незначительного некро- лога, может быть, и достаточно, но для того, чтобы представить нам жизнь худож- ника, артиста, сказано обще, мало и во- обще не то. Роман А. Дроздова не закончен, и по- тому суждение о нем может быть только предварительным. Полным голосом можно говорить об отдельных достоинствах и не- достатках первой книги. Хочется сказать о манере письма. Дроздов любит и пони- мает слово. Фраза его крепкая, живопис- ная. У него хорошая наблюдательность, и в книге можно без труда обнаружить мно- жество ценных деталей. Однако роман чи- таеття трудновато. Боясь, как бы не выш- ло жидко, автор стремится к излишней А Бунин не побоялся сказать о густоте. рассказах Чехова, что они нравились ему потому, что были написаны бегло, жидко. И сказано это, разумеется, не в упрек, а в похвалу. Из произведения надо выжи- мать воду, но не следует выкачивать из него воздух, а между тем некоторые вещи в нашей литературе написаны «сжатым воздухом». Многие до сих пор считают хорошим тоном писать затрудненно, груз- но. Пользуясь техническим термином, мож- но говорить о «непроводимости литератур- ных металлов». В этом грехе отчасти по- винен, на наш взгляд, и Дроздов. Но хо- чется повторить, что роман не закончен, а широта замысла автора и то, что в пер- вой книге много интересных характеров и положений, а также и то, что Дроздов знает цену слову и детали, заставляют надеждой ждать продолжения и вызыва- ют желание гадать о судьбе героев. сВ

«СЛОВО О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ» B. Саянов выбрал для своей поэмы «Слово о Мамаевом побоище» - замеча- тельный период истории, когда русский народ, руководимый московскими князьями, нанес сокрушительный удар азиатским варварам в битве на Куликовом поле. Стареющий татарский хан Мамай меч- тает о лаврах Чингис-хана и Батыя. Он решает покорить Русь, опустошить ее села города. Рядом с Мамаем - литовский князь Ягайзо, хитрай и труслнвый вельнока. ним присоединяется изменник князб Олег Рязанский, который хочет: …Москву отдать Литве, Ягайле, На разор великий и полон, И с Мамаем, сговорившись втайне, Повести дружинников за Дон. Этим трем врагам русского нарола Сая- нов противопоставляет работника Никиту, бежавшегс из татарского плена. Татары перебили у него семью, на его глазах опустошили цветущую русскую землю. Откликаясь на зов князя Дмитрия, Никита спешит в Москву, чтобы отомстить за поруганье родной земли. В поэме В. Саянова показана борьба русского народа с татарами, отраженная в судьбе крупных исторических деятелей того времени. Саянову удалось четко ин- дивидуализировать характеры своих ге- роев, раскрыть их ярко и выразительно. Центром поэмы является описание бит- вы на Куликовом поле. С большим худо- жественным мастерством Саянов показыва- ет сцену бегства Мамая с остатками сво- их войск, когда хан, умирая от голода, в порыве отчаяния наносит смертельную рану своему коню и напивается его теп- лой кровью. Поэма заканчивается песней, воспева- ющей славу и непобедимость русского народа. В новом произведении В. Саянова раду- ют образный поэтический язык, прекрас- ые описания природы. отличноСпорным, по нашему мнению, являет- ся ряд картин, данных в поэме в виде откровенно стилизованных народных ска- заний. Эта стилизация кажется излишней, потому что средства современной русской поэзии достаточно богаты и разнообразны. Неверно, что лучшим способом приближе- ния к описываемому времени является лишь использование очень ценных исто- рически, но уже давно пережитых форм старинного устного народного творчества. Эта стилизация не обогащает поэта, а снижаег уровень художественной правди- вости, ибо те поэтические формы, кото- рые применялись пятьсот лет назад, сов- сем не соответствуют современному рус- скому языку и затрудняют понимание произведения. Слишком много в поэме архаизмов, не- понятных современному читателю. Недаром B. Саянов дает в конце книги примеча- ния, об ясняющие эти архаизмы. Но ху- дожественное произведение- не исто- рический труд и должно быть написано современным языком, понятным без при- мечаний. В целом же поэма «Слово ә Мамаевом побоище» - сильное поэтическое произ- ведение, по которому читатель почувству- ет ту героическую эпоху, когда русский народ складывался в могучую силу. Поэ- ма помогает понять и осознать великое прошлое народа-богатыря. Л. ЦВИЛЛИНГ

КНИГА

В чем неотразимое обаяние этой книги? факты, изложенные в ней, отнюдь не новость. Кто же не знает всех деталей эпопеи, связанной с именами Кому не известны все подроб- их подготовлений к полету на по- люс, их быта на дрейфующей льдине, сня- тия их с обломка льдины у берегов Грен- ландии. Прелесть книги - в молодой и неис- черпаемой жизнерадостности, которой про- низано каждоо ее слово. Это жизнерадо- стность, идущая от глубокого осознания смей лужности и подеаности, от закон- ного уховнотвереция, трудов. «Великий летчик Чкалов задумал очень трудное дело - лететь через полюс в Америку. Но товарищ Сталин сказал, что сначала надо изучить полюс. Надо по- слать туда самых лучших полярников. Пусть поживут там, пусть разузнают все как следует, пусть сообщат, какая там погода. Тогда и можно будет лететь». Так, почти эпически просто, начинается рассказ И. Папанина. И с первых же слов становится очевидным: Во главу угла папанинской экспедиции поставлены были чисто научные задачи. Невольно вспоминаются слова Амундсе- на, рассказавшего о том, каким образом он попал на Южный полюс, когда готовился ехать на Северный: «Мне нужно было как можно скорее одержать ту или иную сенсационную побе- ду» пишет он в своей книге «Южный полюс». «Науке предоставлялось самой пристраиваться к этому небольшому от- Тов же Амундсен должен был пого словам, при экспедиции на Южный полюс «выворачиваться наизнанку» из-за отсут- ствия средств: рассчитывать приходилось, лавным образом, на пожертвования тор- говых и промышленных фирм, - даже кухонной и столовой посудой, даже почто- вой бумагой удалось запастись лишь бла- годаря «любезности» некоторых купцов, понявших выгоду такого жеста. Советские исследователи были обеспече- ны государством всем необходимым. «Для нас все сделали, - пишет Папа- нин. - Приготовили на два года еды в виде плиток и кубиков. Выжали пятьсот лимонов и получилось десять кило лимон- ного соку. Придумали замечательную па- латку. Изготовили точнейшие приборы. Снарядили лучшие самолеты». Orkest Satbaal Cealae Cuma

Книга Папанина дает прекрасное ощу- щение единства советского народа, той ве- ликой моральной силы, которая и на да- лекой льдине спасает советских людей от одиночества, не позволяет им ни на ми- нуту почувствовать себя оторванными от «Большой земли». О глубокой любви к родине, о тесной связи с нею говорит превосходная сцен- ка, изображающая празднование на дрей- фующей льдине 20-летия Великой социа- пистической революции. «…Тускло горит лампа, в палатке тем- вану- ташные, слушаем передачу из Москвы, и нам кажется, будто мы вместе со всеми на Брасной площади. Потом мы устроили свою демонстрацию. Впереди шел я, с флагом СССР. За мной, с винтовками, двигались Ширшов, Крен- кель и Федоров. Мы прошагалипод знаменем с портре- том товарища Сталина. Я сказал короткую речь:

Мы далеко. Но мы не оторваны от родины. Нас любят и нас помнят. Здесь, на дрейфующей льдине, вместе со всем инашим великим народом мы празднуем ра- достную годовщину. Вспыхнула ракета, загрохотали выстре- ты. этовыл наш сатют в честь праз ника». Секрет незабываемого впечатления, производимого рассказом Папанина не толь- ко на детей, для которых он предназначен, но и на взрослых, - в удивительной непосредственности его интонаций, в чрез- вычайной лаконичности описаний. Там, где иной писатель обязательно встал бы на котурны, Папанин сохраняет свою обыч- ную веселую непринужденность собесед- ника, там, где другому потребовались бы целые главы для «раскраски» факта, Па- панину достаточно одного-двух сочных, правдивых штрихов.

Действие происходит накануне событий 1905 года. Разумеется, уже и в ту пору многие рабочие понимали, какая разница между марксизмом, между тактикой Ленина и вредной для революции террористиче- ской деятельностью эсеров. Но Дроздов, ко- торый тут же говорит о паровышниковских рабочих, что «иной… верил в то, что на- до жить так, как заведено дедами; иной сам не знал, как сделать так, чтобы жизнь была лучше, но хотел, чтобы она стала лучше; иной уже знал единственную дорогу рабочего люда, становился на нее то робко, то отчаянно-храбро, то в бес- памятстве - от отчаяния, - то созна- тельно.» - тот же Дроздов заставляет тех же рабочих, то есть машиниста, Микешу и Тихона, произносить общие слова. Как и в других местах романа, мы здесь на- блюдаем слишком ясное для той среды и того времени понимание теории и тактики большевизма. Изображая не главных героев, Дроздов все время помнит об утре, и кра- ски, положенные им, действительно рису- ют утро, а приближаясь к главным ге- роям, Дроздов путает утро революции с днем. Наталья царствует в книге, а Микеша и Тихон произносят по две фразы. Труд- но за неясными и случайными репликами увидеть людей и время, и потому Дроз- дов заставляет своих героев цитировать Ленина. Делает он это, увы, очень прос- то. Нил, оказывается, заглянул искоса в бумагу, на которой Ленин при нем писал, и приводит точную цитату из Ленина о членстве, о твердости и чистоте партии. В Бездонных Ямах зашел разговор о терро- ризме, и Капитон Редутов сразу же отог- нул подкладку фуражки, вынул сложенную в восьмую долю газету. «- Давнишний номер «Искры», ребя- та, - сказал он, - еще ленинской…» Затем Редутов читает, что писала по этому вопросу в давнишнем номере «Иск- ра». Не ясно ли, что и в словах Нила и в поступке Редутова не чувствуется Дроз- дов-художник. В ряде мест художест- венный подбор фактов вдруг подменяется публицистической подборкой. Это жалко, так как у Дроздова чуткое ухо, он хо- рошо слышит речь людей из народа и в других случаях - в том же романе - умеет передавать ее музыкально, жизнен-

Очень жаль, что Детиздат ЦК ВЛКСМ крайне редко радует своего читателя та- кими книгами. Не часто также прояв- ляет Детиздат и такую заботу о художе- ственном оформлении своей продукции, как на сей раз. Рисунки В. Щеглова красоч- ны, динамичны, выразительны и передают суровую поэзию ледяных просто- ров. Хорошо схвачены художником инди- видуальные черты обитателей дрейфующей станции. Я. ЗЙДЕЛЬМАН xov Müganov Сйтваq Calau

CARDKOV Tasqun

Teqmagamae OLENDER

Әajlev OLENDE

Bar2ag0 Qürala sülu Altai

Виссарион Саянов. «Слово о Мамае- вом побоище». Гос. издательство «Худо- жественная литература», Ленинград, 1939.

г. Алма-Ата состоялся с езд казахских писателей. Газета«Социалистик Ка- «Джамбул делает захстан» напечатала дружеский шарж художника Шекалина смотр казахской литературы». Мы приводим этот рисунок. 

ся богатейшая литература: тут и доку- менты, и мемуары, и обильная историче- ская и художественная литература. Уме- лым монтажем имеющегося материала - при строгом его отборе - можно создать картину исключительной силы и убеди- тельности. Левидов c этой задачей не справился, несмотря на стихийное обилие слов, или, точнее, именно по этой при- чине. Достаточно сказать, что подлинники - будь то Маколей, Дефо, Пепис или про- сто протоколы суда присяжных - значи- тельно ярче. Тому свидетельство - пись- мо миссис Пилкингтон или, несомненно известный Левидову, протокол заседаний суда присяжных по делу Вильяма Пэна. Что помешало ему вмонтировать этот по- разительный документ в то место книги, где он повествует о суде над типограф- щиком, напечатавшим «Письма суконщи- ка»? Ведь судебные нравы в Ирландии были не менее жестки! дея-Методом «скрытого монтажа» сделаны также современники Свифта - Роберт Херли, Болингброк, Темпл, Уолпол, Поп, Джон Гэй и другие. Несмотря на четкость характеристик, эти исторические лица, не- сомненно, «обеднены» Левидовым: подлин- ники были сложнее и живописнее. И все же характеры Херли, Болингброка, Темп- ла и Уолпола - наибольшая удача Леви- дова. от-Теперь об идеях. В сущности, на раз- ные лады в книге повторяется на всех страницах одна и та же мысль: Свифт стремился к «усовершенствованию челове- ческого рода» и был «нормальным среди безумцев». Это в высшей степени утоми- тельно - читатель давно согласился с ав- тором, но автор продолжает декламиро- вать все на ту же тему, хотя простор для мышления в подобной книге необ ятный. степе-Такова эта книга о великом Свифте, В ней множество недостатков, но все же это прогрессивная книга, ибо она освобо- ждает образ Свифта от лживых литера- турных наслоений, привнесенных много- численными буржуазными комментаторами, Начало всегда трудно, но Левидов не по- боялся взяться за этот огромный труд, он не побоится и ответственности за него. Свифт - острейшее оружие, ничуть не заржавевшее, ничуть не притупившее- ся: оружие против всех уродств предысто- рического человечества, против глупости, против жестокости, против ханжества, про- тив религии, против частнособственниче- ского строя. И, конечно же, это - наше оружие: недаром сотни буржуазных ком- ментаторов в течение двух столетий пы- тались и пытаются «обезвредить» Джона- тана Свифта.

истины, что искусство - кратчайший путь к познанию зеленого древа жизни? А письмо миссис Пилкингтон должно быть, без всякого сомнения, отнесено к области искусства. На двух страничках с исчерпывающей полнотой дан ее собствен- ный характер, характер ее мужа, а глав- ное - характер самого Джонатана Свиф- та! Надо же было так отобрать детали и так расставить их на крохотном поле письма, чтобы через двести лет вы соб- ственными глазами видели и собственны- ми ушами слышали этих трех людей, дав- но похороненных под гигантским напла- стованием годов и событий. Дело, конечно, не в том, что книга Ле- видова представляет собой гибрид с по- давляющим преобладанием публицистиче- ских признаков. Публицистика публици- стике рознь. Ведь «18 Брюмера» также публицистическая книга, а какой страш- ный, какой живой - и какой точный - образ Луи-Бонапарта и политических телей эпохи создал Маркс! А образы лю- дей и ситуаций, созданные средствами «художественной публицистики» Герценом или Гиббоном, Тьерри, Маколеем, Токви- лем, Сорелем и даже Вандалем! Грустно и то, что, отбившись от бур- жуазных истолкователей Свифта, Левидов сам впадает в другой грех: он крайне упрощает личность великого писателя, Грустно, что в своем справедливом и благородном споре с буржуазными истол- кователями Свифта Левидов пользуется их же стилистическим оружием. Вот почему в книге Левидова много патетики, но сутствуют точность мышления, экономный отбор признаков, живое и точное слово, сочетание достаточного и необходимого, наконец, в ней весьма ограниченное коли- чество идей. Он низводит личность Свифта до ни обыкновенного «гуманиста» и «просве- тителя», стыдливо прикрывающего свою любовь к людям личиной «могучего сар- казма». Нет, Свифт обладал, конечно, ха- рактером необычайно сложным, противо- речивым, трагическим и даже страшным. Об этом достаточно красноречиво говорят воспоминания современников. Конечно же, Свифт был гуманистом в- самом глубоком смысле этого слова, и да- же бесконечно больше, чем в меру своей ненависти к человеческим уродствам. Но как он перерабатывал в себе свой огром- ный душевный материал, какие гигант- ские глыбы ворочал в потемках своей личности, этого Левидову показать не уда- лось. Теперь об «исторических пейзажах» и о характере второстепенных лиц в книге «Путешествия Джонатана Свифта». Здесь мы вплотную сталкиваемся с вопросом о методе «скрытого монтажа». Исторический фон книги - эпоха первоначального на-  копления в Англии. Об этой эпохе имеет-№

кройте любую страницу: «скупые мазки могучей и суровой кисти», «человек мо- гучего критического разума», «последняя могучая вспышка его гениального сарказ- ма», «веселый и блестящий юмор», «осле- пительный фейерверк мистификаций», «бурной лавиной неслись события», «по- литические страсти в стране бурлили», «горькая ирония и бешеный гнев», «горь- кий сарказм Мандевиля», «умел он нена- видеть, как бы забавляясь, или забавлять- ся, как бы ненавидя», «чудесная его твор- ческая энергия, воинствующая мысль» и т. д. и т. д. Можно ли при помощи таких слов, та- ких изношенных эпитетов сложить живой образ Свифта, одного из самых живых и самых крупных людей мировой культу- ры? Свифт воплотил в своей личности весь накопленный до него опыт ненависти. Он ненавидел даже за тех - и даже тех, кто не умел или не хотел ненавидеть. Свифт ненавидел все без исключения сла- бости, мервости и уродства предысториче- ского человека, изломанного на Прокру- стовом ложе частнособственнической эко- номики. Он не уставал ненавидеть, это была его миссия, доверенная ему челове- чеством, и он выполнял свой тяжкий долг до последнего мгновения жизни. Какая же богатая внутренняя жизнь была у этого человека, какой мощный внутренний ме- ханизм, какие силы ворочались в нем! На протяжении восемнадцати печатных пистов своей шумной и темпераментной книги Левидов тщетно мечется вокруг этого «беспомощного слона» - как назвал себя Свифт - не в силах охватить его в его сложности и единстве, раскрыть ду- шевный механизм Свифта, добраться до тех глубин, когда художнику вдруг и ра- зом открываются все связи и закономер- ности. Тогда становится легко писать, пол- ноценные, живые слова сами ложатся под перо, тогда все проявления личности сра- зу находят об яснение, как бы ни были неожиданны и противоречивыпрек- расны или отвратительны. B книгу Левидова вмонтирован чудес- ный отрывок: письмо юной миссис Пил- кингтон к подруге, в котором она описы- вает свою встречу со старым Свифтом. Эта изящная и наивная болтовня гораздо больше дает для понимания живого Свиф- та, чем десятки страниц комментариев и размышлений Левидова. Между тем в письме юной миссис не упоминается ни о «могучем и гениальном сарказме», ни о «горькой иронии и бешеном гневе», ни о «скупых мазках могучей и суровой кис- ти», ни даже о «веселом и блестящем юморе». Подобные эпитеты, верно, даже и не имелись в словаре бедной миссис Пилкингтон. И все же то, что не откры- лось многоопытному знатоку Свифта, от- крылось младенцу. Не является ли это Глишним доказательством непререкаемой

Я. РЫКАЧЕВ

Путешествия Джонатана Свифта определил бы жанр книги Мих. Ле-  видова о Джонатане Свифте как «скры- тый монтаж о комментариями». Этим я хо- чуодновременно противопоставить ее и роману и исследованию. Перед нами ху- дожественно-публицистический гибрид подавляющим преобладанием публицисти- ческих признаков. Книга пестрит цитата- подлинными, в кавычках и в автор- сьом пересказе. Это и есть, в основном, удожественная ткань книги; все про- не публицистика, авторский коммента- рий. Но если за явные цитаты-в кавыч- нах-автор не несет никакой ответствен- ности, то за цитаты «скрытые» за пресказавтор несет всю полноту лите- ратурной ответственности: в сущности, это одна из форм использования и истолкова- ния материала. На протяжении восемнадцати печатных инстов своей книги Мих. Левидов оспари- вает тезис буржуазных комментаторов Свифта, сводящийся к тому, что «челове- коненавистничество» Свифта целиком и полностью об ясняется его дурным харак- тером. Левидов противопоставляет этому тезису свою концепцию: вся писательская и жизненная деятельность Свифта была направлена на «усовершенствование чело- веческого рода», и «человеконенавистни- чество» Свифта находит полное об ясне- ние в том, что он был единственным «нормальным человеком, брошенным в мир безумия и нелепостей» эпохи первона- чального накопления. далось ли Левидову опровергнуть овоих противников и доказать справедливость своей концепции? Несомненно, удалось, Правда, восторженное отношение к Свиф- ту, как к писателю, чье «человеконена- вистничество» питалось огромной любовью к человеку, можно найти также у целого ряда буржуазных авторов и даже у иных его современников. Если они привлекали для об яснения писательских и житейских «излишеств» Свифта его личную биогра- фию, то ведь такова черта времени, И все же Левидову - в порядке критического пересмотра культурного наследства первому принадлежит честь столь катего- рической постановки вопроса. Это немалая заслуга и немалая честь, тем более, что иные советские литературоведы, запутав- шись в противоречиях биографии Свифта, Левидов. «Путешествия Джонатана Свифта», «Красная Новь» №№ 1, 2, 4, 1939. ное заданиебезжалостным своим реа- лизмом, могучим лаконизмом саркасти- ческого стиха, спокойной, но убийствен- ной иронией». «Мысли? Это не мысли, это гвоздь в мозгу». Теперь - в связи со Свифтом: «Семнадцатый век догорал. Бурный и буйный век исчерпал себя. Век, зияв- ший чудовищными противоречиями, век, насыщенный чудовищными сочетаниями, век, пронизанный странными контраста- МИ…» Но разве те же самые слова не приме- нимы к веку шестнадцатому, восемнадца- тому, девятнадцатому, двадцатому? Они применимы ко всем без исключения векам существования предысторического челове- чества. «Вот стоят они бок о бок велика- ны духа: благородный мыслитель Пас- каль, элегантный скептик Ларошфуко, отец новой науки Галилей и художник нового класса-Мольер; Декарт рыцарь разума и Спиноза - поэт бесстрашной мысли; тут же могучая английская по- росль: Джон Локк - мастер анализа, прозванный «апостолом ереси», великий механик-систематик и пессимист Томас Гоббс, ослепший силач, почти пророк… Джон Мильтон и величайший из всех, спокойный и мудрый Исаак Ньютон…» Разве нельзя назвать Спинозу спокой- ным и мудрым; Декарта - мастером ана- ны лиза; Ньютона - отцом новой науки; то- го же Спинозу - благородным мыслите- лем и, если угодно, рыцарем разума; от- сутствующего в перечне Даниэля Дефоони художником нового класса? Приведенные из книги Левидова цита- ты свидетельствуют об отсутствии кон- кретности, а стало быть, и точности мышления. Это приблизительное видение, это «обкладывание» конкретного, живого явления случайными, отработанными сло- вами, неумение прикоснуться к явлению рукой, вложить в него персты характери- зуют стиль всей книги Левидова о Джона- тане Свифте. последние годы мы много говорим и спорим о языке. Наша литература дозрела до четкого по- нимания того, что есть слова, приближаю- щие нас к действительности, открывающие нам действительность, и есть слова, отда- ляющие нас от нее. Я привел всего шесть цитат из книги Левидова, - я могу при- вести шестьдесят и даже шестьсот, Рас- нередко идут на поводу у буржуазных  истолкователей. Каким же образом удалось Левидову доказать правильность своей концепции? При помощи нового истолкования несколь- ких фактов биографии Свифта-тех имен- но фактов, на которых буржуазные авто- ры основывали свой куцый тезис. Если бы Левидов в литературоведче- изложил свою концепцию, ской статье спорить с ним было бы не о чем: напро- тив, он заслужил бы только похвалу. Но Левидов написал целую книгу, имеем дело с его собственным литератур- ным произведением об одном из величай- ших людей человечества, более того,с попыткой создать на основе своей концеп- ции новый образ Джонатана Свифта. Есть способ мышления, самой вырази- тельной внутренней особенностью которо- го является неточность, а внешней - вы- сокопарность. имеет своих Этот способ мышления классиков: Мишле, Поль отчасти Сент-Бев. Есте- Сен-Виктор, Тән, ственно, что классики, всецело оставаясь в жанра, отличаются от эпигонов большей точностью и меньпей высокопар- ностью; за исключением разве Мишле, сокопарность которого не знает Речь идет, разумеется, гической точности, а никак не о соответ- ствии действительности: последняя остает- ся далеко в стороне, и классики, в луч- шем случае, задевают ее только по ка- сательной. Приведем цитаты, иллюстрирующие эт эту мысль. Вот как пишет о Свифте один из классиков жанра Ипполит Тэн: «Натура и обстановка вынудили его бороться, не сочувствуя защищаемому им принципу, писать, не увлекаясь ис- кусством, думать и не додумываться ни до какого догмата: он был кондотьером по отношению к политическим партиям, мизантропом по отношению к чело- веку, скептиком по отношению истине и красоте». A вот как пишет о Свифте Мих. Ле- видов: «И если современники насмешливо спросят… кто ты такой, с твоей бешенойЗа злобой, жуткой издевкой, мрачным сар- казмом, высокомерной уверенностью?» «И был конфликт для Свифта богатой школой, могучим университетом; в этом конфликте обрел он дар презрения, ярость сарказма, мощь иронии, гений ненависти». «Эта поэма… переросла первоначаль-

Литературная газета 37 3