сергеенко Б О Р 



Д У

В Н О М

цепь»

B



«Золотая «…Я обдумал только что слышанный разговор. Он встревожил меня, как будете встревожены вы, если вам скажут, что в соседнем саду опустилась жар-птица или расцвел розами старый пень». Так пишет Грин в своей повести «Золо- тая цепь», и в этих строках, в сущности, основной смысл его творчества. Дореволюционная критика почти не пи- сала о Грине. Для нее Грин был сотруд- ником разных тонких иллюстрированных журналов - не более того, Грин не всту… пал в спор с критикой, он внешне как будто охотно подчеркивал свою принадлеж- ность к литературе железнодорожных ки- осков. Но только внешне. Острая аван- тюрная фабула, иностранные имена геро- ев, золото, яхты, тропики, океапские при- бо - все это во многом было только литературным гримом, чем-то сопутствую- щим псевдониму писателя, но не природе его искусства. Искусство Грина было меч- тательным, проникнутым настоящей и очень чистой поэзией. Грину совсем не хотелось обязательно поразить читателя тем, что в соседнем саду опустилась жар- птца или расцвел розами старый пень. Для него важно было иное: не только рить читателя в возможности необыкно- вепного. но и тревежить красотой и бли- зостью этого необыкновенного. И так как Грин был не поставщиком легкого чтения, а поэтом, ему это удавалось. 0 Грине часто говорят как о писателе, бежавшем от жизни. Между тем, книги Грина возбуждают ту тягу к прекрасному, которую способны внушать только книти жизнелюбцев. Если бы дореволюционная критика отказалась от своего мелочного и пошлого препебрежения к Грину и попы- талась определить его место среди литера- торов-современников, то ей, конечно, пришлось бы соседями Грина упомянуть писателей-реалистов, а не аккуратных сти- лизаторов и зябких «романтиков». Недаром ранние рассказы Грина напоминают Куп- рина. Как далеко ни отошел позже Грин от своих первых реалистических расска- зов, купринское-лучшее купринское-ос- талось в гриновском творчестве: ясный и солнечный воздух купринских «Листри- гонов». Приморскио городки из повести Куприна оказываются не такими уж да- лекими от Зурбагана и Лисса - портов вымышленной географии Грина. Из путе- шествия в фантастическую страну чита- тель Грина возвращался обогащенный но- вым оттенком любви к жизни, новыми привязаниостями и вниманием к жизни. В статьях о Грине советских критиков неизменно встречается имя Эдгара по в качестве одного из первых учителей ауто- ра «Алых парусов». Однако это солижение кажется нам немного поверхностным. Име- на По и Грина сочетаются только в узко- литературном плане, благодаря известному внешнему сходству стилистических и жан- ровых особенностей. Но ощущали мир и любили ето По и Грин совершенно по-раз- ному, и действие искусства этих двух сателей на читателя также совершенно различное. Только в очень немногих рас- сказах - таких, например, как «Крысо- лов», Грин воспринимает мир мистически. В своих же основных и наиболее харак- терных произведениях Грин меньше всего старается запутать тайной, Он - не мис- тик, а сказочник, воспевающий волю к благородному деянию, важность и совер- шеннную необходимость красоты в обыкно- венной человеческой жизни. Творчество Грина оптимистично в самой своей основе, Когда вспоминаешь о том, где и как пе- чатался Грин до революции, к какого рода редакционным требованиям приходилось ему приспосабливаться, то невольно пора- жасшься тому, как Грину удалось уберечь свое искусство. На Грина, сотрудника малой прессы, смотрели как на своеобразного русского ав- тора «переводных» авантюрных романов. От него требовали чтива. Между тем Грин сумел остаться художником, к творчеству которого очень трудно подыскать более подходящее слово, чем слово «чистота».



Он вытащил из кармана заискривший- ся желтыми переливами шелковый жен- ский платок. - Не куривши, сволочь, сдохнешь, бледнея, закричал Дынин и затоптал недокуренную цыгарку в снег. IV Когда Яковенко вернулся, рашеного дядьку уже унесли в церковную сторож- ку, а Щорс сидел на краю саней и, играя плетью, разглядывал понуро стоявшего перед ним второго петлюровца. - Нет, ты мне скажи, кто ты та- кой? - спрашивал он негромко, словно беседовал на досуге с ним. Петлюровец молчал, не смея оторвать глаз от земли. Чего же молчишь? Или от страха памороки забило? - Одного батька скаженные дети, товарищ Щорс, - сказат, косясь на пленного, Добья. - Рядом им на пвинта- ре * место. - Ты, приятель, помолчи пока, оборвал его Щорс,- Как думаешь, ведь неудобно перебивать командира?… Задержал на мгновение пытливый взгляд на осунувшемся за сегодняшний день, словно чуточку возмужавшем лаже лице Яковенко, и снова повернулся к пленному. - Ну, говори же, кто ты? Граф, князь или генерал, может, какой? Ни, я - селянин,- сказал тихо пленный, и краска залила его лицо. - Зачем же ты против селян и ра- бочих воюешь? Или без панов жить скучно? Да отвечай же, тебя спрашиваю!… - А я знаю? - сказал тот, и губы его метко задрожали. Так… Не знаешь, значит… - ска- зал, раздумывая над чем-то, Щорс и по- щелкал себя по салогу плетью. А див- чину почему не защитил?… -Мы тоди порознь ехали. Поздно бы- колы побачил… ну, привести ему коня, сказал, усмехаясь своим мыслям, Щоре. Кто-то из бойцов подвел еще не рас- седланного петлюровского коня. Садись! - скомандовал Щорс. Пленный стоял неподвижно, не пони- мая, чего от него хотят. - Не бойся, садись!… - Та ну, садись, граф, чи как тебя там,сказал Добья, придерживая коня за повод. Петлюровец долго не мог попасть ногой в стремя. Когда же он, наконец, опасливо горбясь, уселся в седле, Щорс задорно крикнул: Теперь скачи, что есть мочи к сво- им и всем расскажи, что идут богунцы и нет на свете силы их удержать, Ну, марш! Бойцы громко рассмеялись, но плен- ный не двигался с места, хотя по лицу его было видно, что повеселел, поняв, что ему даруют жизнь и свободу. - Товарищ начальник, мабудь я их уже не нагоню, сказал нерешительно он,- бо нас ще три дня тому назад опо- вещали, что богунцы наступают… А ты птицей лети. И кого повстре- чаешь, говори, чтоб бросали оружие, да по домам расходились. А то плохо будет, так Щорс сказал!… И он перетянул коня плетью. Когда всадник скрылся в голубых зим- них сумерках и немного улеглось веселое оживление бойцов, Щорс, пряча усмешку, посмотрел на Добью. -Ну, как табачок, приятель?… По правде сказать, товарищ Щорс, в горле как рашпилем дерет… -Ладно, Добья, в Чернигове панского покурим, - хлопнул его по плечу Яко- венко, радуясь, что уходит куда-то назад. в прошлое, проклятая тяжесть, давившая его. - Ну правильно, товарищ Яковен- ко, - сказал Щорс и встал с саней, рас- правляя плечи.- Ступайте на отдых, церковная хлопцы. Завтра Седнев. Цвинтарь - кладбище, ограда.

- А где же твой Федька?-спраши- вали бойцы. - Може ще вернется, отвечала баб- На и снова вытирала слезы. Щорс остановил проходившего мимо се- лянина, дал ему денег и попросил достать для бойцов табака. Тот помялся, посмотрел на зажатые в руке деньги, потом на Щорса и ушел, су- нув их нерешительно в карман. Через несколько минут он вернулся и положил на сани с десяток красноватых пучков листового табака самосада. - Курите на здоровьечко,- сказал он. Только кто до панского привычен, дуже не налягайте, бо уродился цей городняк, ка- жут люди, злее купороса… Эй, посторонись, дядько!…- крик- нул конный разведчик рябой Савченко. Сдерживая разгоряченного коня, он гнал перед собой двух пленных петлюровцев. Один - рослый, носатый, в серой смуш- ковой шапке и синего сукна бекеше - на бету все оглядывался, увертываясь от наезжавшего на него коня, косил по сто- ронам рыжим глазом, словно все еще на- деялся обмануть свою судьбу. Другой, одетый в теплые, стеганые на вате штаны и в такую же фуфайку, бе- жал понуро, втянув в плечи голову. Савченко осадил коня и доложил, что петлюровцы пойманы на краю села в клу- не, куда они забрались, думая, что их не видят хозяева. - Мабудь награбувал, сволочь, - ска- зал он, мотнув головой в сторону носато- го, и бросил на снег две нитки дешевых кораллов и серебряное кольцо. - Кто пакие? - коротко спросил Щоре. - Товарищ начальник,- сказап, тя- жело переводя дух носатый,- добровольно отстали от своето куреня, чтобы перейти до красных… Дозвольте служить под ва- шим началом… Щорс бегло оглядел его, чуть задержав- шись взглядом на расходившихся на гру-ло, ди крючках сделанной явно не по его ро- сту бекеши, и, не отвечая, повернулся к саням. - Эти? - спросил он у раненого. Воны!… Воны!… - радостно закри- чал дядько, словно увидел добрых знако- мых.-О той, что в бекеше, в мене стре- лял, а той другой споймал его за руку и каже - брось, не треба… - Да ты что брешешь, дядько, за- кричал петлюровец, подступая к саням. Я тебя в очи не бачил… - Паскуда!… - кричал дядько, силясь достать его кнутом. Мабудь ты свои поганые очи псови продал… но потре- вожил больную ногу и со стоном пова- лился в сани. Довольно! - сказал Щорс и кив- нул Яковенко, который, будто ожидая этого, стоял тут же рядом, застывшим взглядом глядя на носатого. Яковенко достал из кобуры наган и и подошел к петлюровцу. - Товарищ начальник, послухайте, кричал тот отвернувшемуся от него Щор- су.- Та то ж старый чорт обознался… - Пойдем,- шопотом сказал Яковенко и толкнул его в бок дулом нагана. Носатый дернул плечом и скосил на Яковенко сощуренный рыжий глаз. - Не пхайся, сам пойду, - сквозь зу- бы огрызнулся он и начал застегивать на груди крючки бекеши. Отдай дядьку бекешу, - жестко гля- дя ему в глаза, сказал Яковенко. Она тебе без надобности… И он указал наганом на открытые во- рота церковной ограды. Петлюровец сбросил на землю бекешу, сдвину на затылок шапкуи, поиграв бровью, оглядел стоявших вокруг богунцев. -Пацан, дай докурить на останне.* Хустку подарую… - Прощевайте, злыдни,крикнул он, небрежно мотнув головой. На том свете угольками сочтемся… - Вали без пересадки,- в тон ему ответил Добья. Когда они проходили мимо Дынина, петлюровец вдруг остановился.

На другой день после того, как тара- щанцы взяли Городню, туда со своим птабом и ротой бойцов Богунского полка прибыл Щорс. Коротко посовещавшись с батьком Боженко, он наметил план даль- нейших операций. Таращанцы получили распоряжение занять Сосницу и Мену, откуда должно было развернуться насту- пление на Нежин. Сам же Щорс решил, не дожидаясь подхода основных сил богун- цев, ударить на Седнев, чтобы, пока про- тивник не опомнился, расчистить дорогу к Чернигову. Посаженный на сани отряд быстро про- двитался вперед по хорошо укатанной до- рore. Верхом на тонконогом гнедом коне их нагнал Щорс. - Н померзли, хлопцы? - крикнул он, равняясь с санями. Точеное лицо его, как всегда, было су- рово, но глаза, обведенные глубокими те- нями, светились улыбкой. - То нехай Петлюра мерзнет,-отоз- вался, приподнимаясь на локте, лежавший во всю длину саней Добья.-Вот табачку бы нам, товарищ Щорс… Весь покурили… B Дубровном разыщем табаку, сказал Щорс и, чуть привскакивая на стременах, пустил лошадь рысью… Вдруг головные сани остановились. Наезжая с разгону на передние, стали и остальные. Бойцы соскакивали в снег, спешили узнать, в чем дело. Яковенко, комвзвод, протискался к го- ловным саням, и сердце у него словно куда провалилось. Поперек дороги лежал порубанный человек. Седая борода его за- текла ржавой сукровицей, Он был почти раздет, и клочья вскоробившейся от кро- ви рубахи не скрывали жестоких ран. Пемного в стороно лежала женщина… Она лежала спиной на спегу с непо- крытой головой. Молодая, совсем еще дивчина. Но нестерпимой болью искажено запрокинутое мертвое лицо, и широко раскрытые глаза заведены под лоб… Праздничный наряд ее был изорван. Из-под сбившейся на бок клетчатой плах- ты жалости просило голое девичье колено. Каплями крови горели на измятом снегу попадавшие с разорванной снизки корал- лы… Молча толпились бойцы, глядя на страшную картину. Да и что скажешь, - разве слова помогут… И от этого сурового молчания еще сильнее сжалось сердце у Яковенко. Гля- нул на маленького Дынина и, сам не рад. поскорее отвел глаза. Бледнее мертвой лицо хлопца, и потерянно, как у малень- кого, шевелятся губы… Приподнялся на стременах Щорс, и не голубизну неба, а жгучий блеск стали уви- дел Яковенко в его глазах. Богунцы!… сказал Щорс негромко, но голос его звенел, как натянутая до- отказа струна.- Богунцы! Смотрите. что делают ироды с вашими батьками и сестрами… Богунцы!… По гроб жизни сбе- регите в сердце своем память об этом!… Дрогнул голос у Щорса. Сжав челюсти, он ударил плетью коня, и тот, присев на задние ноги, скачками вынес его вперед на дорогу… II

Но надо думать, что борьба за эту тоту своего искусства давалась Гри легко. Нередко он вынужден былитти уступкоторые не могли не отдаваты острой болью в сордце этого талани художника, особенно, если принять внималие, что по самому своему творчат му складу Грин гораздо более тягы к неторопливым размышлениям о чувсла и мыслях своих героев, чем к суетливу рассказу о их приключениях. II здесь хочется вступить в спор с пиа ми о Грине, Но в изобретательной фабта прежде всего сила Грина, а в гринов иронии и лирике, в незамутненнойк ренности его жизненной мечты, во жество тонких подробностей, рисующи этого сказочника очень внимательнымн людателем реальности. уве-Можно было бы привести десятки меров психологических наблюдений Грин отмеченных замечательной апалитичено тонкостью и подкупающе-изящной формой их выражения. Можно пазвать и цыи произведение Грина, являющееся свон рода психологическими миниатюрамиочеп высоких художественных достоинств, дами подлипного психологического ш ния назовем, хотя бы такой обзяты ный рассказ, как «Акварель». Да, Грин писал во всяких свних иа тых журналах, писал, подчиняясь трб ванию дать обязательно «авантюр произведение,способное заинтерс вагонного читателя, и все же Грин оставался писателем чистых помыслов чистого мастерства, писателем настоят большой искренности. Эти отдельные строки или целые прот ведения напоминают о далеко не развер нувшихся возмосностях Грина. Он уа не успев сказать самого главного, что ло в нем, и не успев услышать о сек слов, достойных его дарования. «Советский писатель» издал сейчас лотую цепь», сопроводив ее двумя статъ ми памяти Грина, написанными К. Пар товским и М. Слонимским. Можно не ои лашаться с отдельными положенияме! оценками, содержащимися в этих статы однако следует отметить, что обе оник писаны с подлинной любовью к Грину, тем уважением, которого этот писатл был так незаслуженно лишен. «Золотая цепь» далеко не принадли к числу лучших произведений Грина, Ки раз на этой повести особенно заметны тупки Грина внешнезанимательному, ави тюрному жанру в ущерб внутренней з чительности и художественной сосредот ченпости. Тайна золотой цепи, револьвер ные выстрелы, ловкие приемы кулачи боя, переодевалия, погони - все это жется в конце концов только обязатель ными приметами жанра, а не свободның чертами искусства. Волшебства дома ки- лионера-чудака Ганувера, где хранта волотая цепь, приедаются читателю раз шо, чем персонажам повести, и в то вре пи-мкак герой Грина - юный Санди Пр ль едоумевает, чем он будет угощат своего гостя, читатель уже знает, чтод о не обойдется без завтрака, который с мым роскошным образом выскочит из пр тенка! А нечаянно подслушанные раз воры!… их очень много, и каждый разг- рой поделушивает их как раз тогда, кош деиств заметно иссякает и нужен новы толчок!… А развязка, к которой автор приходи только с помощью внезапно появляюще ся сыщика, все распутывающего и раз ясняющего!… «На праздник, как на луг, легла тем Многие «серьезные» беллетристы, тировавшие Грина как бульварногош Все это, бесспорно, ниже таланта на. Но все же и в этом малоудачномп изведении почти на каждой странице талкиваешься на блестки гриновского кусства. И в обезличивающих предел авантюрно-детективного жанра Гриннеш стално напоминает о себе, о своемте ком уме, щедром воображенни, превоски ном чувстве стиля. Вот несколько примеров гриновской разительности, краткой, верной и по ческой: «…Куртка, брюки, сапоги и бель ли хотя скромного покроя, но прекрасн качества, и, одеваясь, я чувствовал се как рука в теплой мыльной пене». ля, могли бы учиться у него. «Золотая цепь» вышла вместе с «т биографической повестью» - послед произведением Грина, оставшимся ченным. Это простой и правдивый рас писателя о своем детстве и юности, р сказ о нищете и лишениях, бешк ных скитаниях по России юноши, рый не мог и не хотел примириты безнадежностью и пошлостью провш ального обывательского существова Летские чтения, ранний уход в странствия по многии далекии ским местам, множество ибиографии Грина заств ют вспомнить о биографии Горьког приходится признать, что, в противопол ность Горькому. Грину не удалось мат своей жизни, удивительно богатой чатлениями и разнообразным опытои, в подлинное художественное п изведение. Автобиографической повест хватает настоящей, обобщающей силы, остается только человеческим докумани тателя, которому не было в россий поэмедействительности «ни места, ни зават Но издать этот документ следовало, Пр «Поэзия» этой жизни заслуживает A. РОСКИН. чтобы мы знали и ее «правду «ЧЕЛОВЕК С РУЖЬЕМ» НА КАЗАХСКОМ ЯЗЫКЕ ПравдаКазахские писатели-переводчики поДюсенбаев и Шамкай Хусаннов перем на казахский язык пьесу Н. Ф. Поод «Человек с ружьем». Презилнум союза советских Казахстана устроил на-днях обсу этого перевода. На читке приоу писатели, поэты, артисты, одобри работу переводчиков Пьеса «Человек с ружьем» включн репертуар Назакского академичес шого драматического театра ставлена в театральном сезоне тек года.

Сегодня исполняется 20 лет со дня гибели легендарного полководца-боль- шевика Николая Апександровича Щорса.

Дубровного, отряд повстречал одинокие са- ни… Лошадь забрела по грудь в сутроб и стояла так, тревожно поводя ушами. На санях стонал человек. То был пожилой селянин, одетый поверх кожуха в ппро- кую свитку. У него была прострелена но- га. Щорс шашкой распорол голенище и ос- мотрел распухшую ступню. 9. дядько, дела серьезны, сказал он хмурясь, сухожилие пуля задела. Кто это тебя угостил так?… Кряхтя и всхлипывая, рассказывал дядь- ко происшедшее с ним, пока Щорс пере- вязывал ему ногу. Кто их знае - встретились якись двое верхами. Первый каже ты до большевиков в Городню едешь, - и хотів мене застрелить. А другой каже - брось, не треба, тай цапнул ето за ру- ку. Той все ж-таки стрельнул и ногу мне поранил… А сами подались, мабудь, до Дубровного… Придется тебе, дядько, недели две на печи попанувать, - сказал Щорс, за- кончив перевязку. Только омотри лежи и не рыпайся, а то велю в лазарет положить. Воны мабудь дохтур у вас? - по- чтительно спросил дядько пересевшего к нему в сани Добью. Скажет же человек такое: доктор, усмехнулся Добья, беря в руки вожжи. Хватай выше, дядько. Сам Николай Щорс - командир красного полка имени товарища Богуна!… Дывись…- только и вымолвил дядь- ко и даже стонать забыл, оглядывая стройную фигуру ехавшего впереди всад- ника. III B Дубровном противника не оказалось. Отряд остановился на площали у церкви, и по улицам засновали квартирьеры. Было празднично и людно. Парубки толкались вокруг богунцев, старались встрять в разговор, показать, что и они кое-что смыслят в военном деле. Кучками стояли поодаль празднично наряженные дивчата. Они перешептывались и пере- смеивались между собой, делая вид, что не интересуются прибывшими! Между саней шныряли мальчишки, выпрашивая у бой- цов стреляные гильзы от патронов. Какая-то бабка принесла ведро молока и из жестяной кружки поила бойцов, оде- ляя их пампушками. Кушайте, кушайте, хлопцы,- при- говаривала она, вытирая концом головного платка набегавшие слезы.- Федька мой тож молочко любил…





И снова бежали, поскрипывая, полозья, и снова горячил лицо морозный воздух, но уже потускнел для Яковенко ослепи- тельный зимний день, потому что пришла на смену переполнившей его бездумной молодой радости суровая горечь обиды на проклятую жестокость жизни. Не мог и не хотел прогнать он от очей своих на век запечатленный памятью об- раз поруганной девичьей весны, глядел вдаль и видел перед собой тонкие пальцы, бессильно загребающие снег, и ровный ряд влажных зубов, обнаженный не ожи- данием поцелуя, а последней, страшной судорогой смерти и отвращения… И уже не удивился, не взволновался Яковенко, а только глубже ушел в себя, когда, не доезжая верст пяти до села

C. КОЖЕВНИКОВ

девственна и величественна. Но алтаец не  мог раньше наслаждаться природой, котда Жалобы и стоны тут и там Эхо разносило по горам. Больше того, алтаец боялся своей гор- ной природы. Самая мощная и красивая река Ойротии - Катунь. Но еще совсем педавно красоту этой реки алтайцы не замечали, не могли замечать: Пред грозной силой твоей Веками в страхе дрожал народ. Сейчае в Ойротии, как и во всей стра- пе, родилось иное, новое отношение к природе, По перевалам и ущельям гор про- ложен величественный Чуйский тракт. Через быстрые реки человов перебросн мосты, на порогах воядвие потины и по- гор и открыл там веками таившиеся бо- гатства. Он проводит орошение Курайской степи и выращивает новые культуры хле- бов в Чуйской пустыне. Кучияк, который совсем еще недавно креперепорымомкраевом сам трепетал перед горным духом и не умыватауяак умывал лица, думая, как и все все алтайцы, чтовода упосит счастье, - сейчас, есте- ственно, по-иному увидел природу, по- иному почувствовал ее. Новое отношение природе стало основой его поэзии. В стихах его природа быступает не гроз- ным божеством, а ареной для приложения человеческого труда, фантазии, творче- ства. Прозаических произведений Павел Ку- чияк создал пока не много: три рассказа, равноценны по своему художественному качеству. Алтае писали многие литераторы, но впервые мы почуветвовали подлинный Ал- тай в проиэведениях Павла Кучияка. Он показал его нам не как турист, не со стороны. В рассказах, пьесах и стихах Кучияка - Алтай, каким его видит, слы- шит, чувствует сам алтаец. В стихах и прозе I. Кучияка мы видим подлинный колорит той области, в кото- рой он родился, живет и работает. в рас- сказах и пьесах его мы слышим настоя- щую алтайскую речь, видим подлинные  

жесты алтайцев, чувствуем их темпера- мент. Почти на каждой странице мы узнаем ту или иную черту быта, обычаев, навыков, национальных особенностей ал- тайцев. Пьеса «Чейнеш» поставлена Ойротским национальным театром. На алтайском смотр граевом смотре постановка имелакруп-ал ный успех. Она получила первую премию, успех. Она получила первую премию.вратить а труппа театра (в которой состоит и алгор; он играл в своей пьесе одну из главных ролей) утверждена участником В произведениях II. Кучияка художест- венные образы передают, нам, как алтай- ский народ совершил свое великое «ко- чевье» от полупатриархального быта к социализму. В поэмах «Арбачи», «Смерть Янар», в пьесе «Чейнеш» писатель пока- зывает дореволюционные времена Ойро- тии. И это прошлое встает перод читате- лем не в лживом ореоле Ойрот-хала, не как мистическое родовое «единство» алтай- ского народа, наким пырались исобразить ого бтрдувонрбощения трутового на- рода и алтайскими баями, и шаманами, русскими кулаками, и царскими чиновни- ками. Всесоюзной сельскохозяйственной выстав- ки. В той же пьесе «Чейнеш» и в «Аркыт» писатель показывает нам борьбу алтайцев, с помощью русского народа, за свое освобождение. В повести «Аза-План» он рисует пафос коллективизации, в рас- перед читателем Советского Союза жизнь целого народа, они показали ему жанр и пейзаж, быт и природу Ойротии. в рассказах и стихах Кучияка еще мало недостатков. Но ведь это только первые страницы алтайской литературы. У нас есть все основания надеяться, что следующие страпицы ее будут более худо- жоственно-зрелыми. Вслед за Кучияком в Ойротиирастет целый отряд молодых поэтов и прозаиков. Алтайская литература родилась. Она во- шла равноправным членом в великую ли- тературу СоветткогоСоюза.

страницы

Первые

АЛТАИСКОИ ЛИТЕРАТУРЫ Записи сказок Шонкора Шунекова и Николая Улагашева, сделанные Павлом Кучияк, познакомили русского читателя с образцами героических легенд алтайцев, которые слагались охотниками у дымных костров и пастухами на альпийских лу- гах. Герои этих сказок - бедняки, В сказках они чудодейственным образом приобретают богатырскую силу и всту- пают в борьбу со своими поработителями: с ханами, ба баями, шаманами и даже с са- мим злым богом Эрликом. ред русским читателем был открыт неиз-- вестный доселе чудесный поэтический мир, мир прекрасной фантазии и музыки. Примерно в эти же годы Кучияку по- счастливилось встретиться с талантли- вым сказителем Ойротии Улагашевым. Отарик Улагашев еще более укрепил лю- бовь Кучияка к устному творчеству сво- его народа и познакомил его с ценней- шими сокровищами народной поэзии. Сказки Улагашева и Шунекова рисуют поработителей жадными, завистливыми и безжалостными,a богатырей народа смелыми, доблестными, мудрыми и благо- родными. сердца всех алтайцев и требует воплоще- ния в звучные строфы. Павел Кучияк ре- пил помочь сказителям создать такую сказку. И вот под его влиянием колхозник Даабы Юдаков из поселка Айлу взял том- шур и начал складывать сказкуо Ленине. Она получилась блестящей. Ку- чияк изложил ее в стихах. Так родилась замечательная легенда Лепине «Зажглась золотая заря». Легенда вскоре стала народной, ею был открыт том «Творчество народов СССР», изданный «Правдой» к двадцатилетию Великой Ок- тябрьской социалистической революции.

«Зажглась золотая заря» - замеча- тельная поэма. Написанная в духе тради- ционной эпической героики Алтая, она блещет изумительно яркими красками, своеобразием образов. Фантастическая по Форме, она глубоко реалистична по сво- ему сущестру. В сказочной форме она по- редаст, в сущностя, вось смысл ленинско- сталинской национальной политики. Легенда о Ленине как бы замыкает ог- ромный цикл героических сказаний, во- плотивших вековые мечты народа о сво- бодной жизни, и открывает повые страни- цы истории алтайского народа. Павлу Кучияку сейчас42 года. Но самостоятельному литературному творче- ству он приступил сравнительно недавно, Восхищенный сказочным преобразованием своего края, его хозяйственным и куль- турным ростом, Кучияк взялся лся за перо, чтобы так же, как в народных песнях, воспеть в стихах то, что наполняло его сердце. Первые стихи Кучияка были неудачны. Но будем справедливы: Кучияку не легко было начинать свой литературный путь. Перед ним не было литературных образ- головно неграмотный. Кучияк учился на фольклоре, Но вна- чале эта учеба была некритической.Об В первых его стихах не было ничего сво- его, индивидуального. Сейчас этот период пройден, поэт нашел свой голос, свои об- разы. Тема Павла Кучпяка, которая проходит через все его последние стихи, это - че- ловек и природа. Основное пастроение его поэзии, его поэтическое чувство - чув- ство хозяина Алтая, преобразователя и украшателя его. Природа Алтая исключительно красива,

В горах Эликманарского аймака на Алтае жил некогда замечательный ста- рик - Шонкор Шунеков, что в дословном переводе означает Пламенный Сокол. Ста- рого Шонкора знали почти во всех доли- нах горного Алтая. Пламенный Сокол был нах горного екону нарау как некус- ный пенец и рассказчик. В его аил с езжались люди из многих долин, и он пел им свои саги под звуки томшура, Сказки его тянулись долго, иногда две- три ночи. Бывали сказки, которые пел он по семь и больше ночей. И слушатели не расходились. Старик Шонкор Шунеков, этот низень- кий и сгорбленный алтаец с козлиной черной бородкой и узкими веселыми гла- зами, очаровывал слушателей своими сме- лыми и красивыми мечтами о иной, луч- шей жизни. В числе наиболее ревностных слушателей Пламенного Сокола был его маленький внук, которого старик любовно называл Итлаш На самом же деле имя внука было Ит-Ку- лак, что означает Собачьи Уши. Ему дали о безобразное имя для того, чтобы злой это б дух Эрлик с презрением отвернулся от ребенка и оставил его в живых. продетый сквозь ухо. B 1934 году он записал по памяти сказки давно умершего Пламенного Соко- ла. И мы, русские читатели, впервые уз- нали тогдао замечательных творениях алтайского парода, исключительно ярких, образных и величавых, в которых каж- дос слово перевито иносказаниями, краски горят, как цветы Алтая,a гиперболы превосходят самую смелую фантазию. Пе- 4 Литературная газета № 48