Пять лет

со дня

злодейского убийства

Сергея Мироновича Кирова

НЕОПУБЛИКОВАННЫЕ И МАЛОИЗВЕСТНЫЕ СТАТЬИ И ПИСЬМА С. М. КИРОВА  Как ни отгораживала бюрократия рус- скую общественную мысль от западноев- ропейского влияния, как ни старалась за- глушить гром пушек «эпохи революций», отголоски его были ясно слышны на рус- ских нивах, и мыслящая часть общест- ва с жадностью ловила их, Белинский сре- ди обраливших свой взор на Запад занял одно из первых мест и всю силу своего гения налрозил на неменкую философию, в то время как другая часть искателей обратилась к французским утопистам. Роль Белинского в истории этих исканий неиз- мерима, именно ему обязано тогдалнее русское общество своим посвящением в немецкую метафизическую житницу. Но не немецкой философии, конечно, сужде- но было успокоить «нешстового Виссарно- на», как величественна и стройна ни бы- ла она с первого взгляда И если Фихте подсказал Белинскому отбросить окружаю- щую его действительность, как призрак, противоречащий идеату, а Гегель препо- дал свою сугубую абстракцию - «все действительное разумно, и все разумное действительно» и заставил Белинского примириться с безотрадной русской реаль- ностью, - то в том и другом случае ус- покоение было только временным, служи- ло переходной ступенью от одного миро- созерцания к другому. Белинский вскоре почувствовал, что признать вслед за Геге- лем Пруссию «совершенным государст- вом» - значит отрицать процесс всякого развития, оказаться философским банкро- том. И в 1840 г. Белинский пишет Боткину: «Я теперь в новой крайности - это идея социализма, которая стала для меня иде- ей идей… альфой и омегой веры и зна- ния. Она одна для меня поглотила и ис- торию, и религию, и философию…» Действительность -- вот лозунт и пос- леднее слово современного мира! - вос- клицает Белинский в своей «Речи о кри- тике», И, конечно, это не «пошлая дей- ствительность» фихтеанства и не гегел гелев- ская «разумная действительность», действительность Белинского покоится на идее социальности: «действительность воз- никает на почве, а почва всякой дейст- вительности общество», пишет оп Боткину. ＿ ВЕЛИКИЙ ИСКАТЕЛЬ (К 100-летию со дня рождения В. Г. Белинского) Чем ночь темней, Тем звезды ярче. МЫСЛИ О ЛИТЕРАТУРЕ И ИСКУССТВЕ

В переписке С. М. Кирова встречаются исключительно интересные высказыва- ния Сергея Мироновича о литературе и искусстве. Письма к М. Л. Маркус- Кировой, отдельные выдержки из которых мы публикуем, относятся к 1911- 1912 годам--периоду, когда С. М. Киров находился в томской тюрьме, Письма тайны природы открыл бы его проникно- венный взор?» исключи-«…Говорят, что Гетө мог «видеть», кая распускаются почки деревьев, настолько сильно было воображение гения». 22/XI 1911--1912 * * с«…особенно приятно получать письма самого «прозаического» (так говорят, и говорят неверно) содержания, когда автор рассказывает о своих житейских пустя- ках, а не о высоких отвлеченностях, до которых ему обычно никакого нет дела (а мне и тем более, конечно!). Именно эти-то житейские пустяки и заниматель- ны, их читаешь с наслаждением, так кзж в этот момент чувствуешь связь с «поту- сторонним» ** миром, т. е. с жизнью. А где жизнь, там и поэзия, - поэтому эти, как я называл, «прозаические» письма стано- вятся высокопоэтичными. Думаете, что Боло-умышленно преувеличиваю? О, если бы эти маленькие истины помнили, напри- мер, наши Гиппиусы, Черные, Белые, Са- ши, Андреи и проч., имена которых ты, господи, веси, - то, может быть, в рус- ской «литературе» до сих пор была бы поэзия и она являлась бы литературой, а не умственной (да и умственной ли?) гимнастикой господ беллетристов, ведь, говорят, Москва от одной соломинки сго- рела. Так иногда едва заметные пустяки порождают необ ятные последствия! …Вот скоро начнется здесь весна, бо- жественная сибирская весна!, о которой южане не имеют ровно никакого представ- ления (бедные, они ничем не могут воз- наградить себя, т. к. пролести весны (на- стоящей) ни с чем несоизмеримы). Когда настанет это время, тогда… буду писать стихами!» От 22 или 23 февраля 1912 года (неразборчиво). * «…Сегодня читал рассказ Успенского- «Выправила», где он пишет о впечатле- нии, полученном от созерцания другого создания человеческого гения - от Ве- неры Милосской. По обыкновению, очепь простое изложение чувств и мыслей авто- ра находишь в этом рассказе, но какое неотразимое впечатление оставляет рас- сказ… Пергамент кончился. Всего Вам лучшего…» 14 февраля 1912 г. * эти хранятся в личном архиве С. М. Кирова. «…Видели ли новую вещь Л. Андреева- «Сашка Жегулев» или что-то в этом ро- де? И на этот раз Андреев взял тельность. Говорят, что эту вещь продик- товал Андрееву знаменитый Савицкий. Воображаю, как его изобразил Андреев. Опять наверное «пугает»? Полюбил чело- век сверх естественность и не может ней расстаться. Вы писали, что не могли понять его «Маски», но Вы попробуйте прочесть «Океан». Действительно, голова ззкружится!» 3 января 1911 г. *

Непроглядно мрачным пятном на стра- ницах нашей истории лежит трагическая эпоха 30-40-х годов прошлого столетия. Она являет собою кульминационный пункт развития дореформенного периода шестидесятых годов. Здесь воплотинся во всей полноте дворянско-крепостнический режким, уснащаемый высшей формой бю- рократизма. Господство последнего прони- кало буквально всюду, не только во все формы внешней жизни тогдашнето обще- ства, но и «в сердце, и тайные людские помыслы». На всем лежала тяжелая пе- чать бюрократизма, признававшегося аль- фой и ометой государственной мудрости. Бюрократическая система была возведе- на на такой пьедестал, подходить к ко- торому считалось преступлением против самого неба. Можно было только с раб- ской молчаливостью взирать на него и беспрекословно исполнять все, что отту- да исходило… «Дожно повиноваться, рас- суждения свои держать про себя» -го- ворится в одной резолюции Николая 1. Ни о какой так называемой общественности в ту эпоху не могло быть и речи. Обще- ственная, литературная, художественная и научная деятельность подчинялась строгой бюрократической онеке и все, что «не со- гласно ни с достоинством правительства, ни с порядком, к счастью, существую- щим», беспощадно изгонялось. Вся наука, как чистая, так и прикладная, находи- лась в строгом подчинении господствую- щей правительственной системе- Профессор физики «обязан во все про- должение курса своего указывать на пре- мудрость божию и ограниченность наших чувств и орудий для познания непрестан- но окружающих нас чудес». Профессора истории должны были доказывать, что Рос- сия «в истинном просвещении упредила многие современные государства». В таких тисках находилась и литерату- ра- жертвенница свободной мысли. По действующему в то время цепзурному ус- таву, как выразился один цензор, можно было даже и «Отче наш» истолковать яко- бинским наречием». Таким образом, названная эпоха тормо- зила развитие не только обществени)-го- сударственных форм жизни, практическое разрешение которых представляла тогда Западная Европа, но и движение научной мысли, покрывая все беспросветным ира- ком ночи и заглушая малейший проблеск знания и живой деятельности, ищущей новой жизни. В такую эпоху жил Виссарион Григорь- евич Белинский. Судорожно сжималась общественная мысль от окружающего холода и бессиль- потемках мрачной эпохи, но металась в представлявшей рубикон, отделяющий кре- постнический уклад от новых обществен- ных форм. Белинский в детстве еще по- знал весь трагизм окружающей его жиз- ни, который до болезненности глубоко запал в впечатлительную и чуткую душу его, что нашло впоследствии свое яркое выражение в юношеской трагедии, повлек- шей за собой для Белинского «лишение звания студента». Здесь сразу сказался «неистовый Виссарион», которому не бы- ло места в казенной науке. C этого момента и началась история поучительно-страстных исканий В. Г. Бе- линского. Он воплотил в себе весь протест против окружающей «гнусной действитель- ности» и все величие своето гения уст- ремил к отысканию истины.

«…Вы товорите, у других все ясно, ре- ально,a у Андреева туман. Надо внима- тельно вглядеться в этот пункт, и перед Вами встанет нечто очень большое. У «других» действительно проще. Рудин, Базаров, Раскольников, Карамазовы, Ба- ренина, Вронокий, Обломов, Вера и хов, Дядя Ваня, Фома Гордеев все они гораздо понятнее и ближе, чем Давид Лей- зер, Герцог Лоренцо. Почему. Да просто потому, что первые реальные образы, а герои Андреева- символы. Художни- ки-реалисты рисовали типовых, взятых прямо из жизни, живых людей, и говорят и действуют их герои, как люди. Фома Гордеовтипичный представитель сво- его круга; таких людей много. Часто Вы встречаете и Бессеменовых и прочих. Есть несомненно и Сатины. Словом, в ли- терзтуре художников-реалистов, как в калейдоскопе, видите бесконечную вере- ницу людей самых разнообразных поло- жений и состояний, со всевозможными характерами и привычками, представите- лей всех классов и групп общества, всех профессий и занятий, различных умствен. и нравственных уровней и т. д. Все они по-своему живут и мыслят, страда- ют и радуются, стремятся и борются, лю- бят и ненавидят. Каждый являет собой отдельный образ. Для Андреева же не су- ществует ни Татьян, ни Онегиных, ни Ивановых, ни Олесовых, - об ектом его творчества является Человечество. По его - страдают не Анны, Петры, Иваны, а страдает все человечество в целом. По- этому его герои абстрактны, часто дей- ствуют неизвестно где (Анатема, Океан); можно только сказать: на Земле… …Андреев метафизик. Он глубоко верит, что «Есть высшая сила за гранью миров; в ней истина, в ней - непреложность»… һак художник, по-чоему, он стоит очень высоко». 5 марта 1912 г. *

Н. НЕЗЛОБИН К И Р О В Отрывок из поэмы «Костриков Сергей»

Столбовые дружинники гвардии пятого года, потомственные охтенские бунтари, сталевары с Путиловского завода, мастера-оружейники и пушкари, Литейщики с Выборгской в кожаных латах, токаря из-за Нарвской в железных очках, моряки из Кронштадта в соленых бушлатах окружали трибуну, как будто держа ее на руках. Он стоял в перехваченной узким ремнем гимнастерке, упираясь локтями в бархатный красный барьер; взгляд бежал по рядам чуть лукавый и пристально-зоркий- до конца, до дверей, в тяжких складках старинных портьер. Седина, как мороз, серебрилась в его шевелюре, непослушной и пышной и как бы волнистой слегка. В плотно сжатых губах и во всей коренастой фигуре проступала суровость большевика. Вдруг лицо засветилось

прекрасной улыбкой, крутоскулою, русской, пронизанной нежным теплом, - будто солнечный зайчик сверкая полоскою зыбкой, озарил его сразу каким-то чудесным огнем. Ни этапные версты, ни годы глухого подполья, ни острожные стены, ни лязг арестантских цепей не сломили его большевистски воспитанной воли и незыблемой веры в грядущее счастье людей. «…Дорогие товарищи! В древности точку опоры, чтобы мир повернуть - безуспешно искал Архимед. Мы же, большевики, овладели той силой, с которой перестроим всю землю под знаменем наших побед. Мы старушку планету направим по новому следу, мы заставим природу работать на нас и служить. Откровенно сказать … как посмотришь на наши победы, так чертовски вот хочется жить бы, и жить бы, и жить!…»

Отсюда именно и началась алюстоль- ская деятельность Белинского в литерату- ре. В середине 40-х годов, когда вполне сформировались основные течения русской мысли - западническое и славянофиль- ское, Белинский развернулся во всю ширь своего необ ятного таланта, об явив беспощадную войну славянофилам. «Оте- стали записки» чественные настольной Белинский

«…Чем занимаетесь? Как Ваша музы- ка? Надеюсь, что «Смерть Азы» Вы знаете в совершенстве. Давно не слышал музы- ки, и чем дальше она от меня, тем боль- шую приверженность чувствую к ней. Впрочем, это всегда ведь так бывает. При настоящих условиях, вероятно, и я спо- собен был бы заняться музыкой. Берегите свое богатство музыкальное! Бываете ли в театре? Говорят, нынче * Томск, 8 ноября. очень хорошая труппа?…»

интеллигенции.

русской

книтой приобрел огромное воспитательное значе- ние и стал предтечей современного науч- ного миросозерцания. Начав с поисков аб- страктной, потусторонней истины, он кон- чил почти позитивизмом, от чистой мета- физики он перешел к чисто научному мировоззрению, от идеализма - к мате- риализму. Тургенев назвал Белинского «централь- ной фигурой», вернее было бы назвать его Моисеем русской общественной мысли, который вывел ее из темных лабиринтов голой абстракции на торную дорогу реа- лизма. В течение своей короткой жизни он прошел все тернии, от бесплодной ме- тафизики к научному миросозерцанию. Он поднял тот яркий светильник научного миросозерцания, который освещает путь нашему поколению. На могиле его, стра- стотерпца русской общественной мысли, и растет то дерево, под которым собираются жаждущие добра, красоты и справедли- вости. И память о нем будет жива еще многие и многие годы; и не одно еще по- коление будет с жадностью припадать «Мечтаниям» «великого искателя», ища ответа на мучающие социальные вопросы. C. «Төрөк» № 4032, 1911 г. МИРОНОВ

«…Вы спросите, как провожу время?… …Весь день читаю, читаю все, что по- падет под руки: старые журналы, романы без начала и конца, неизвестно чьему пе- ру принадлежащие. Есть и рус. классики и даже кое-что из иностранных…» «…Помышлял заняться немецкой грамо- той, но нет необходимых пособий…» «…Случайно взял Лермонтова и почему- то он совершенно иным стал в моих гла- зах - его поэзия, конечно. Удивительно своеобразно! Много помогло в его усвоении, очевидно, мое знакомство, хотя и слабое, с Кавказом. Какова должна была быть сила воображения, наблюдательность и проникновенность у человека, так высоко, художественно и образно описавшего Кав- каз». «Что если бы перед его взорами раски- нулась подавляющая своим величием, бо- жественно-спокойная, необ ятная панора- ма, которую приходилось видеть немногим счастливцам, достигавшим вершины цар- ствующего над горами Кавказа гитанта! Какие звуки услышал бы художник-ге- ний среди этой мертвой тишины? Какие 

«…Вы наверное все чаще и чаще по- глядываете на горы? Чувствуете всесилие дыхания Дарьяла? Скоро над Вами поле- тят с юга птицы. Как это красиво! При- слушивайтесь по ночам. Я особенно любил слушать, когда летят журавли - ночь темная, не видно ни зги, город спит мерт- вым сном; а неутомимые птицы тяжело машут крыльями и как-то таинственно разговаривают друг с другом… Котда я впервые заметил перелет птиц, был очаро- ван…» 28 февраля. ** Здесь «потусторонний» сказано в смысле - по ту сторону тюремных стен. (Примеч. ред.). * Дата недостаточно разборчива.

A. АДАЛИС

ТО, ЧЕГО НЕЛЬЗЯ ЗАБЫТЬ Исполнилось пять лет с того вечера, когда мы испытали великое горе, а рана все еще свежа, боль не утихла, негодо- вание не остыло, Каждый из нас говорил о своей любви народному трибуну и ненависти к вра- гам, как мог, - в песне, в стихах, в про- стой речи. Но одна минута была общей додинаковой для всех, кто приходил от- дать Сергею Мироновичу последний долг минута молчаливой клятвы. Мне трудно рассказать, как я писала свою поэму о Сергее Мироновиче. Бывают дни, когда поэт теряет чувство своего от- дельного, индивидуального существования. Народное горе и народная воля вторга- ются в его жизнь, сломав границы лично- го, не оставляя места ни для каких по- сторонних чувств и мыслей. Это еще не значит, что произведение будет хорошим, но поэт еще не думает о том, хорошо ли, плохо ли он пишет: он говорит и записы- вает свои слова, -- вот и все. Отделка на- чинается потом. Создать в своей поэме образ товарища Бирова - такой мыслью я и не задава- лась; в моем сознании не умещалось ниче- го, кроме личного чувства, которое было общим, и нзродного чувства, которое стало личным, моим. Ни на какое эпическое повествование мой поэтичесжий язык не был способен. Моя поэма очень и очень несовершенна вероятно, именно потому, что я не ста- вила перед собой необходимой цели «изо- вразить», «показать». Она сумбурна в комповиционном смысле, потому что чело- век выражает свое горе, любовь, гнев сумбурно; сумбурно причитают над умер- шим родственники, которые его любили. Почти невольно мне приходили на память мотивы народных песен, и я их заполняла саоими словами, поэтому в поэме так мно- о самых простых, хореических песенных мотивов, ишь одно твердое, спокойное ядрышко в этой поэме. Та ее часть, где автор последовательно рассказывал о детстве бед- ного и полудикого ребенка, живущего еще налеко от революционных событий, в то время, когда герой поэмы - Киров их үже творил. Это твердое ядро и была та клятва, ко- торую давали про себя многие из нас, провожая товарища Кирова в его послед- вий путь. Писать поэму было больно. Мне не оли помочь ни биографические матери- других ни статьи, ни воспоминания фодей, потому что я писала о чувстьо, на о герое. Одна моя знакомая - литературный ра- ботник сказалз просто и наивно: «Ты только пиши, ни о чем не заботься: я буду играть с твоим ребенком и топить печь; в комнате будет тихо, и ты будешь знать, что я сочувствую, потому что это народное дело». Об этих теплых человеческих словах нельзя не помнить как о примере той общности, того единства, которыми так богат наш народ и в радости и в горе. Если до сих пор в поэзии не создан во всей полноте образ великого трибуна революции Сергея Мироновича Кирова, то- му виной не только пресловутое «отстава- ние» нашей поезии, и не отсутствие поэтических талантов, эрудиции, умения исторически мыслить. Есть и таланты и эрудиция. Но широ- кое, наполненное жизнью эпическое полот- но, рассказывающее о жизни Сергея Ми- роновича, трудно дается потому, что еще так остро и горько воспоминание о 1 де- кабря 1934 года, еще свежа рана. В поэме Миколы Бажана есть прекрас- ные, сильные отрывки. Но и Миколу Ба- жана захлестнула огромность темы; желая выразить огромное, он оперировал образа- ми символическими, писал гиперболиче- ским языком. Из других поэтов каждый брал отдель- ные эпизоды из жизни Сергея Мироновича, разрешали тему - одни романтически, другие- с ученическим натурализмом. Подлинного реализма нет в этих эпичес- ких отрывках. Нет того, что так тротает нас в фильме «Великий гражданин». Отромное трудовое самоотвержение, тру довой подвиг нужны для создания реали- стической ноэмы о Сергее Мироновиче. Но на этот творческий, трудовой под- вит мы должны решиться. До сих пор в плане лирическом нами не создано еще на тему о великом трибуне революции ни- чего лучшего, чем потрясающий былинный плач сказительницы Кривошеевой. Из всех стихотворений о смерти Сергея Миронови- ча - лучшее, по-моему, дринадлежит ей. Но Киров жив. Рассказать надо о его жизни. О ней есть у нас отдельные прек- расные отрывки в различных поэмах, есть очень хорошие, трогательные небольшие стихи. Разрешение темы - все еще впереди. Наш долг народу не отдан. Живой Киров - великий гражданин, бесстрашный большевик, человек радост- ный и сильный, победитель, ортанизатор, трибун, любимец народа и верный друг ве- ликого Сталина - и все это в едином, цельном образе: такова тема. Тема жизнь и победа над смертью,

«Истину назови мне!» - взывал он к проникновенному разуму. Жадно, неуто- мимо и страстно бросился он в поиски за ней, и мощный голос его, как трубный звук, стал оглашать мрачную эпоху, сзы- вая все живое и лучшее, способное вос- принять правду - истину и правду - справедливость. От юношеской трагедии «Дмитрий Калинин» до предсмертных пи- сем его все проникнуто этим пылким ис- канием.

ПОМНИТ НАРОД ластной печати. Мы разговорились, и он поспешил рассказать мне то, чем он был полон и что до глубины сердца его пора- зило. обОн позвонил Кирову, чтобы выяснить какой-то вопрос, и Киров стал расспраши- вать его об условиях газетной работы в области. -Ничего, Сергей Мироныч, - ска- зал журналист, - только времени мало. вот уже третий год собираюсь своей основной специальностью заняться. - А какая у вас специальность? Я охотовед, орнитолог. - Орнитолог? Ох, это очень интересно, - сказал Киров. - Я вот тоже все вре- мя собираюсь птицами заняться. И тоже все некогда. Но все-таки я кое-что сде- лал. Я составил расчет полета утки и по- лета дроби, Вы котда теперь будете в Ле- нинграле? -Еще не знаю, Сергей Мироныч. Ну, заходите, я вам покажу… - Полет утки и полет дроби, - го- ворил мне потрясенный журналист. него кватает времени, чтобы составлять расчет полета утки и полета дроби * У него! У Кирова! Прошло немного лет, и выстрел, кото- рый мы не перестаем проклинать, обор- вал егожизнь. Но биография этого чело- века продолжается и после его смерти. Под знаком его имени были успешно за- кончены начатые им большие дела, Даже детские итры полны этим именем и не одна замечательная биография начнется мыслью: «Л хочу быть таким, как Киров». 3 Литературная газета 66 … смотрелНачался антракт, и к Кирову стали подходить люди. потом сказал что-то соседу, кажется, этом «анархисте», который в первом акте торгует динамитом. В «Великом гражданине» есть превос- ходная сцена: человек, который нужен ре- шительно всем, идет через зал Дома куль- туры и никак не может дойти до трибу- ны - его останавливают одни, он сам- останавливает других. И простой переход через комнату дает отчетливое понимание того, как двитался этот человек в самой жизни и каков был смысл этого высокого движения. В тот вечер, в антракте между первым и вторым актами «Интервенции», я видел эти кадры своими глазами. Киров был центром тысяч отношений, тысяч привязанностей, тысяч личных и общественных дел. К нему шли люди, он говорил с ними и все никак не мог дойти до фойе по проходу между рядами. Он еще недоговорил с одним и еще держал его за руку, чтобы тот не ушел, а уже дру- гой подходил, и он говорил с другим. Спросите у тех, кто встречался с Киро- вым: в чем главная сила его обаяния? И вы услышите: «он умел становиться вровень с каждым че человеком, знал дорогу к каждому сердцу». ИногдаКиров так и не дошел до фойе. Антракт кончился, и он вернулся. Я слышал, как он с удовольствием сказал соседу: Ну-ка, посмотрим, куда теперь бро- сится этот Женька! Он наслаждался отдыхом в театре. Через несколько дней после этой встре- чи я ехал в Москву, и в одном купе со мной оказалсяжурналист - работник об-№

ТАКИМ ЕГО разноцветная, говорящая и смеющаяся трибуна. Плотный прямой человек стоял на цент- ральном выступе этой трибуны и на нас, - мне показалось, что он издале- ка следит именно за нашей колонной. Это был Киров. Равномерный гром оркестра, который был где-то слева от нас, с каждым шагом становился все громче: наконец, он стал почти отлушительным, и в эту минуту мы поровнялись с Кировым. Он поднял руку, приветствуя нас, и я впервые увидел это открытое, прямое лицо, полное энергии и внимания, а в эту минуту, когда народ проходил перед ним,полное восторга. Это был восторг перед народом, перед мо- лодостью, это было глубокое движение сердца, которое мигом передалось и нам. Мы шли, отбивая шаг, бледные от гор- дости и волнения. Киров поднял руку и засмеялся, таким он запомнился мне в этот день. Таким его знает весь наш на- родсмеющимся, вдохновенным, с под- Прошло несколько лет… нятой для приветствия рукою. Шла «Интервенция» Славина в район- ном доме культуры. чуть не опоздал, - уже погасили свет, и гонг раздался за сценой. Занавес поднялся. Я сидел во втором ряду, & в первом, прямо передо мной, сидел Киров. он говорил что-то соседу, и я видел в тем- ноте его лицо. Он был коротко острижен, и это изменило его, придало более суровый военный вид. Так я и смотрел - сразу и на Кирова и на сцену. Без сомнения, он очень живо чувство- вал все, что происходило на сцене, потому что один раз даже забылся и громким шо- Это было первого мая. Вместе со сту- дентами, проходившими военный строй при университете, я стоял в колонне на берегу Зимней Канавки, Маленький паряд- ный автомобиль появился на площади и  помчался вдоль неподвижных рядов. Коман- дующий парадом! Он ехал стоя, поднеся руку к фуражке. Войска стояли сплошной стеной, но машина командующего разде- лила их, и несколько минут над рядами дороге, машина петлями проехала вдоль колонн и промчалась по улице Халтурина мимо нас. Все стихло. Потом раздалась команда, ее повторили командиры отдельных ча- стей, и парад начался. Мы долго ждали выхода на площадь - так долго, что солице успело передви- нуться, и наша колонна оказалась в те- ни. День был очень хорош - в Ленин- граде всетда прекрасное первое мая. Мы качали нашего инструктора, который, взле- тая на воздух, отдавал самые строгие при- казания. мы стояли в очереди за пирож- ками и конфетами у фургона, появивше- гося на той стороне Канавки, и ели то и другое, хотя никому не хотелось есть. Мы болтали с девушками, смотревшими на па- рад с балкона соседнего дома, и они рас- сказывали нам, что делается на площади, нам не было видно. Но вот инструктор закричал: «Строй- ся!» И через несколько минут, стараясь держать равнение, отбивая шаг, мы выхо- дили на шумную торжественную площадь. Нас встретила команда по радио, кото- рая разошлась с командой инструктора, и вся колонна чуть не сбилась с шага. Он снова громко повторил счет, и вот радио осталось уже где-то далеко позади. С каж- дым шагом к нам приближалась нарядная,

B. КАВЕРИН