При такой «целевой установке», где единственно-мыслимым «тылом» будет лишь лаборатория ученого да школа, растящая смену редеющей куль
турной пехоте — музыкальный фронт вырастает в необозримо-грандиозное
поле упорной позиционной войны со «старым миром», планомерной осады его цитаделей и рядовых укреплений до окопов мещанства включительно. И если мы говорим «восстание», то лишь в том же смысле, как и сам
Гастев («Восстание культуры»)—отнюдь не понимая его, как партизанский «налет», либо «стихийный» бунт,—но восстание, организованное по НОТ, с гарантией успеха, победы.
И разумеется, нам лучшей гарантией будут: 1 — точный учет своих и вражьих сил,
2 — четко развернутый план «военных действий» и, наконец,
3 — суровая дисциплина и научная организация в самой «армии».
Прежде всего, однако, ориентируемся в самом понятии фронта «музыкальной революции» в нашем «трехмерном» его толковании.
Это понятие предполагает, во-первых, неразрывный, органический союз музыкального искусства, как такового, с музыкальною общественностью и музыкальною наукой, и следовательно включают в себя все три «союзных» фактора. Вне этого тройственного союза революция в музыке вообще немыслима, ибо только научная мысль может двинуть к новым,
здоровым, отвечающим современности формам, и только социальная, революционная идеология может напитать ее созвучным эпохе содержанием. Иначе формальный тупик и социальная никчемность, характеризующие «современную» музыку, преодолены быть не могут.
Было бы, однако, грубой ошибкой разложить понятие нашего фронта на эти три составляющие: научная, художественная и социальная мысль сое
динены в нем органически, как химические элементы в животной ткани, изучать которую нельзя уже, разложив ее на углерод и газы.
Мы выделим, наоборот, из него ряд конкретных проблем, каждое из которых будет неизбежно содержать в себе все три элемента лишь в различных «атомных» пропорциях.
И эти задания сами собою располагаются в стройный логический ряд.
На первом месте стоит, естественно, борьба за метод в самом изучении музыкальных явлений. На место царствующей доныне «эстетической», сиречь, догматической, метафизической «теории музыки» должно поставить подлинную музыкальную науку, опирающуюся на естественнонаучный базис в изучении физического материала музыки, на точный эксперимент—в музыкальной «биологии» и на марксизм в историческом (и вообще социальном) разрезе. Это, так сказать, фронт на территории Музо Главнауки НКП.
Увы! только «на . территории», ибо само Музо со своею завидною «веротерпимостью» развело в подведомственных учреждениях истинноучредиловский демократизм. Например, музыкальная секция Академии Ху
дожественных Наук (АХ-Наук)—воистину некий «Универмаг Мосторга» или, если хотите «Моссельпром» методов. «Нигде кроме...» Впрочем, с нею в этой ГУМозности успешно конкурируют и Музыкальный Разряд Гос. Инст. Искусств в Ленинграде и даже ГИМН, отстоявший свою самостийность от академии именно опираясь (декларативно) на «естественно-научный» метод, а по суще
ству приютивший в своих гостеприимных стенах всю ископаемую «теорию(сличите списки сотрудников Академии и ГИМН‘а: тех же щей...). И это не может быть более терпимо, ибо сабанеевский «марксизм», ренчицкая и розеновская «акустика» и яворская «психология»—друг друга стоят. Со всеми этими «универмагами» предстоит тяжелая, упорная, длительная борьба. И молодая музыкальная наука, вооружившись социальным критерием, сумеет довести ее «до победного конца».