живалъ и старался, чѣмъ могъ, быть полезнымъ. Черезъ три недѣли поздно вечеромъ прибыли холмогорцы въ Москву. « Пер
вую ночь проспалъ Ломоносовъ—говоритъ одииъ иензвѣстиый его біографъ—въ обшевияхъ у рыбнаго ряду. На завтрѣе про
снулся такъ рано, что еще всѣ товарищи спали. Въ Москвѣ неимѣлъ онъ ни одного знакомаго человѣка; отъ рыбаковъ, съ нимъ пріѣхавшихъ, не могъ ожидать никакой помощи: зани
мались они продажею только рыбы своей, совсѣмъ объ немъ вепомышляя. Овладѣла душею его скорбь, началъ горько плакать, палъ на колѣни, обративъ глаза къ ближней церкви, и молилъ усердно Бога, чтобы его призрилъ и помиловалъ».
Когда совершенно разсвѣло, къ обозу начали сходиться покупатели; въ числѣ ихъ одинъ дворецкій, всматриваясь въ лицо Ломоносова, узналъ въ немъ бвоего земляка н разговорился съ нимъ, а какъ узиалъ похвальное намѣреніе его учиться, то и предлоаіилъ ему для житья, на первое время, уголъ между слугами того дома, гдѣ жилъ самъ. Затѣмъ черезъ нѣсколько дней, одинъ изъ монаховъ Заиконоспасскаго монастыря, знакомый обоз
ному прнкащпку, услышавъ разсказъ о прибытіи Ломоносова въ Москву, обратилъ на пего вниманіе и, впдя способности молодаго рыбака, обѣщалъ помѣстить его въ школу
Дѣйствительно, Ломоносовъ вскорѣ поступилъ ученикомъ въ Заиконоспасское училище, и такъ какъ лицъ йодатнаго сословія туда не принимали, то онъ назвался сыномъ бѣднаго священни
ка. Вотъ что разсказываетъ самъ Ломоносовъ объ этой порѣ своей жизни: «Обучаясь въ Спасскихъ школахъ, имѣя со всѣхъ сторонъ отвращающія отъ наукъ стремленія, которыя въ тогдашнее время непреодолѣнную силу имѣли. Съ одной стороны, отецъ, никогда дѣтей кромѣ меня ее имѣя, говорилъ, что я, будучи одинъ, его оставилъ, оставилъ все довольство (по тамошнему состоянію), которое онъ для меня кровавымъ потомъ нажилъ и кото
рое послѣ его смерти чужіе расхитятъ. Съ другой стороны несказанная бѣдность, имѣя одинъ алтынъ въ день жалованья, нельзя было имѣть на пропитаніе больше, какъ на денежку хлѣба и денежку квасу, прочее на бумагу, на обувь и другія нужды. Такимъ образомъ жилъ я пять лѣтъ п наукъ пе оставилъ. Съ одной стороны пишутъ, что, зная отца моего до
статки, хорошіе тамошніе люди дочерей своихъ за меня выдадутъ; съ другой—школьники, малые ребята, крячатъ и перстами ука
зываютъ: смотри де какой болванъ! лѣтъ въ двадцать пришелъ латынѣ учиться! »
Несмотря па все это, Ломоносовъ скоро сталъ лучшимъ ученикомъ въ училищѣ. Въ 1729 году его посадилъ за латин
скую азбуку Модестъ Ипполитовичъ, а черезъ два года онъ уже былъ ва столько силенъ въ латинскомъ языкѣ, что могъ сочинять на немъ небольшіе стихи. Къ сожалѣнію, эти первые опыты, также какъ и другіе его школьныя упражненія, остались неизвѣстны. Изъ всего, что писалъ Ломоносовъ въ учи
лищѣ уцѣлѣло только случайно извѣстное стихотвореніе: услышалиМухи медовые духи, съ подписью учителя pulchre.
Въ училищѣ Ломоносовъ всѣхъ удивлялъ своими успѣхами, но еще болѣе трудолюбіемъ. Въ то время, какъ товарищи его играли, опъ сидѣлъ за книгами; греческій и латинскій языкъ, лѣтописи и творенія св. отцовъ поперемѣпно были предметами его изучеиія. Занимаясь въ заиконоспасской библіотекѣ, Ломоносовъ случайно нашелъ нѣсколько книгъ философскихъ, физическихъ и математическихъ, и тогда ему захотѣлось учиться и философіи, и физикѣ, и математикѣ; а въ спасскомъ училищѣ ихъ ие пре
подавали. Тамъ учили только реторикѣ (іеромонахъ Порфирій Крайскій), да латинской и россійской поэзіи (іеромонахъ Ѳео
филактъ Квѣтницкій). Услышавъ, что эти науки преподаются будто бы въ Кіевѣ, опъ сталъ просить ректора , чтобы ему позволили отправиться на годъ въ тамошиюю академію. Архимандритъ согласился и Ломоносовъ отправился. Однакожъ на
дежды его ие оправдались; оказалось, что въ Кіевѣ преподаются тѣ же науки; ио за то онъ нашелъ тамъ богатую библіотеку, какой не было въ Заиконосиасскомъ училищѣ, состоявшую преимущественно изъ лѣтописей ца славянскомъ, греческомъ и латинскомъ языкахъ. Тутъ-то впервые Ломоносовъ близко озна
комился съ бытописаніями своего отечества. Кромѣ того, овъ пріобрѣлъ себѣ въ Кіевѣ сильнаго покровителя въ Ѳеофанѣ Про
коповичѣ, который, въ успокоеніе Ломоносова, опасавшагося по
платиться за то, что вписался въ школу подъ именемъ поповича,
сказалъ: «не бойся ничего; хотя бы со звономъ въ большой московскій соборный колоколъ стали тебя публиковать самозванцемъ—я твой защитникъ».
Ломоносовъ пробылъ въ Кіевѣ меньше года и снова возвратился въ Москву, въ Заиконоспасское училище, гдѣ съ преж
нимъ рвеніемъ принялся за ученіе. Вскорѣ, по его возвращевіи изъ Кіева, въ училище пришло требованіе изъ петербургской академіи наукъ о присылкѣ лучшихъ семшіаристовъ, знающихъ по-латынн, въ академическую гимназію, гдѣ предполагалось учить
ихъ физикѣ и математикѣ. Ломоносовъ обрадовался давно-желанвому случаю и, хотя нѣкоторые наставники пе хотѣли разстаться съ иимъ, но имъ пришлось уступить ходатайству покро
вителя его Ѳеофана. Ломоносовъ отправился въ Петербургъ въ числѣ двѣнадцати семинаристовъ, назначенныхъ въ академическую гимназію.
Эта гимназія, бывшая по выраженію Ломоносова, основаніемъ и началомъ къ происхожденію ученыхъ Россіянъ, была въ то время въ самомъ жалкомъ положеніи. Уроковъ тамъ большею частію не бывало, а если когда н начинались, то только на время, и безъ продолженія окапчивалпсь. Пріѣхав
шихъ изъ Москвы студентовъ, но малости академика Шумахера, морали голодомъ, слѣдовавшаго пмъ содержанія не выдавали вовсе, или выдавалось ие все и не въ назначенные сроки. Бѣдствен
ное положеніе учениковъ вынудило ихъ наконецъ войти въ сенатъ съ прошеніемъ о томъ, что они терпятъ край
нюю нужду, а въ наукахъ не имѣютъ наставленія. Ломоносовъ и въ гимназіи не прекращалъ свопхъ занятій; но особенно увлекла его естественныя науки. Вскорѣ академія, видя большія дарованія нѣкоторыхъ учениковъ И желая доста
вить имъ средства довершить свое образованіе, назначила трехъ лучшихъ учениковъ для отправлевія въ Германію. Первымъ былъ избранъ Ломоносовъ. Къ счастію, для отправленія его за границу, вмѣстѣ съ двумя другими студентами, Виноградскимъ и Рейзеромъ, отпущена была, по кабинетскому указу 18 марта 1736 года, сверхъ академической, особая сумма изъ статской конторы. Не будь этого указа, Ломоносову, быть-можетъ, до
сталась бы участь нѣкоторыхъ изъ пріѣхавшихъ съ нимъ въ Петер
бургъ товарищей, которые безъ призрѣнія и добраго смотрѣнія, будучи въ уничтоженіи, отъ унынія и отчаянія, пустились въ подлость и тѣмъ потеряны.
Хотя указъ объ отправленіи Ломоносова’ за границу состоялся весною, ио академическая канцелярія, получивъ назначенныя на это деньги, израсходовала ихъ на другіе предметы, а потому отъѣздъ учениковъ отсрочился до глубокой осени. Вслѣдствіе поздняго времени навигаціи, корабль, на которомъ плылъ Ломо
носовъ въ Германію, выдержалъ жестокую бурю и чуть было ие потерпѣлъ крушеніе. Мѣстомъ окончательнаго образованія бывшаго холмогорскаго рыбака былъ назначенъ марбургскій университетъ, въ которомъ онъ три года слушалъ легціи слав
наго, въ то время, профессора философіи Вольфа. Живя между нѣмцами, опъ изучилъ пхъ языкъ и литературу, чѣмъ, впрочемъ, началъ занимался еще въ С. Петербургѣ, и между германскими писателями особенно полюбилъ Гюнтера.
Читая стихотворенія нѣмецкаго поэта, Ломоносовъ вслуши
вался въ гармонію его стиха, и тогда-то ему пришла въ
вую ночь проспалъ Ломоносовъ—говоритъ одииъ иензвѣстиый его біографъ—въ обшевияхъ у рыбнаго ряду. На завтрѣе про
снулся такъ рано, что еще всѣ товарищи спали. Въ Москвѣ неимѣлъ онъ ни одного знакомаго человѣка; отъ рыбаковъ, съ нимъ пріѣхавшихъ, не могъ ожидать никакой помощи: зани
мались они продажею только рыбы своей, совсѣмъ объ немъ вепомышляя. Овладѣла душею его скорбь, началъ горько плакать, палъ на колѣни, обративъ глаза къ ближней церкви, и молилъ усердно Бога, чтобы его призрилъ и помиловалъ».
Когда совершенно разсвѣло, къ обозу начали сходиться покупатели; въ числѣ ихъ одинъ дворецкій, всматриваясь въ лицо Ломоносова, узналъ въ немъ бвоего земляка н разговорился съ нимъ, а какъ узиалъ похвальное намѣреніе его учиться, то и предлоаіилъ ему для житья, на первое время, уголъ между слугами того дома, гдѣ жилъ самъ. Затѣмъ черезъ нѣсколько дней, одинъ изъ монаховъ Заиконоспасскаго монастыря, знакомый обоз
ному прнкащпку, услышавъ разсказъ о прибытіи Ломоносова въ Москву, обратилъ на пего вниманіе и, впдя способности молодаго рыбака, обѣщалъ помѣстить его въ школу
Дѣйствительно, Ломоносовъ вскорѣ поступилъ ученикомъ въ Заиконоспасское училище, и такъ какъ лицъ йодатнаго сословія туда не принимали, то онъ назвался сыномъ бѣднаго священни
ка. Вотъ что разсказываетъ самъ Ломоносовъ объ этой порѣ своей жизни: «Обучаясь въ Спасскихъ школахъ, имѣя со всѣхъ сторонъ отвращающія отъ наукъ стремленія, которыя въ тогдашнее время непреодолѣнную силу имѣли. Съ одной стороны, отецъ, никогда дѣтей кромѣ меня ее имѣя, говорилъ, что я, будучи одинъ, его оставилъ, оставилъ все довольство (по тамошнему состоянію), которое онъ для меня кровавымъ потомъ нажилъ и кото
рое послѣ его смерти чужіе расхитятъ. Съ другой стороны несказанная бѣдность, имѣя одинъ алтынъ въ день жалованья, нельзя было имѣть на пропитаніе больше, какъ на денежку хлѣба и денежку квасу, прочее на бумагу, на обувь и другія нужды. Такимъ образомъ жилъ я пять лѣтъ п наукъ пе оставилъ. Съ одной стороны пишутъ, что, зная отца моего до
статки, хорошіе тамошніе люди дочерей своихъ за меня выдадутъ; съ другой—школьники, малые ребята, крячатъ и перстами ука
зываютъ: смотри де какой болванъ! лѣтъ въ двадцать пришелъ латынѣ учиться! »
Несмотря па все это, Ломоносовъ скоро сталъ лучшимъ ученикомъ въ училищѣ. Въ 1729 году его посадилъ за латин
скую азбуку Модестъ Ипполитовичъ, а черезъ два года онъ уже былъ ва столько силенъ въ латинскомъ языкѣ, что могъ сочинять на немъ небольшіе стихи. Къ сожалѣнію, эти первые опыты, также какъ и другіе его школьныя упражненія, остались неизвѣстны. Изъ всего, что писалъ Ломоносовъ въ учи
лищѣ уцѣлѣло только случайно извѣстное стихотвореніе: услышалиМухи медовые духи, съ подписью учителя pulchre.
Въ училищѣ Ломоносовъ всѣхъ удивлялъ своими успѣхами, но еще болѣе трудолюбіемъ. Въ то время, какъ товарищи его играли, опъ сидѣлъ за книгами; греческій и латинскій языкъ, лѣтописи и творенія св. отцовъ поперемѣпно были предметами его изучеиія. Занимаясь въ заиконоспасской библіотекѣ, Ломоносовъ случайно нашелъ нѣсколько книгъ философскихъ, физическихъ и математическихъ, и тогда ему захотѣлось учиться и философіи, и физикѣ, и математикѣ; а въ спасскомъ училищѣ ихъ ие пре
подавали. Тамъ учили только реторикѣ (іеромонахъ Порфирій Крайскій), да латинской и россійской поэзіи (іеромонахъ Ѳео
филактъ Квѣтницкій). Услышавъ, что эти науки преподаются будто бы въ Кіевѣ, опъ сталъ просить ректора , чтобы ему позволили отправиться на годъ въ тамошиюю академію. Архимандритъ согласился и Ломоносовъ отправился. Однакожъ на
дежды его ие оправдались; оказалось, что въ Кіевѣ преподаются тѣ же науки; ио за то онъ нашелъ тамъ богатую библіотеку, какой не было въ Заиконосиасскомъ училищѣ, состоявшую преимущественно изъ лѣтописей ца славянскомъ, греческомъ и латинскомъ языкахъ. Тутъ-то впервые Ломоносовъ близко озна
комился съ бытописаніями своего отечества. Кромѣ того, овъ пріобрѣлъ себѣ въ Кіевѣ сильнаго покровителя въ Ѳеофанѣ Про
коповичѣ, который, въ успокоеніе Ломоносова, опасавшагося по
платиться за то, что вписался въ школу подъ именемъ поповича,
сказалъ: «не бойся ничего; хотя бы со звономъ въ большой московскій соборный колоколъ стали тебя публиковать самозванцемъ—я твой защитникъ».
Ломоносовъ пробылъ въ Кіевѣ меньше года и снова возвратился въ Москву, въ Заиконоспасское училище, гдѣ съ преж
нимъ рвеніемъ принялся за ученіе. Вскорѣ, по его возвращевіи изъ Кіева, въ училище пришло требованіе изъ петербургской академіи наукъ о присылкѣ лучшихъ семшіаристовъ, знающихъ по-латынн, въ академическую гимназію, гдѣ предполагалось учить
ихъ физикѣ и математикѣ. Ломоносовъ обрадовался давно-желанвому случаю и, хотя нѣкоторые наставники пе хотѣли разстаться съ иимъ, но имъ пришлось уступить ходатайству покро
вителя его Ѳеофана. Ломоносовъ отправился въ Петербургъ въ числѣ двѣнадцати семинаристовъ, назначенныхъ въ академическую гимназію.
Эта гимназія, бывшая по выраженію Ломоносова, основаніемъ и началомъ къ происхожденію ученыхъ Россіянъ, была въ то время въ самомъ жалкомъ положеніи. Уроковъ тамъ большею частію не бывало, а если когда н начинались, то только на время, и безъ продолженія окапчивалпсь. Пріѣхав
шихъ изъ Москвы студентовъ, но малости академика Шумахера, морали голодомъ, слѣдовавшаго пмъ содержанія не выдавали вовсе, или выдавалось ие все и не въ назначенные сроки. Бѣдствен
ное положеніе учениковъ вынудило ихъ наконецъ войти въ сенатъ съ прошеніемъ о томъ, что они терпятъ край
нюю нужду, а въ наукахъ не имѣютъ наставленія. Ломоносовъ и въ гимназіи не прекращалъ свопхъ занятій; но особенно увлекла его естественныя науки. Вскорѣ академія, видя большія дарованія нѣкоторыхъ учениковъ И желая доста
вить имъ средства довершить свое образованіе, назначила трехъ лучшихъ учениковъ для отправлевія въ Германію. Первымъ былъ избранъ Ломоносовъ. Къ счастію, для отправленія его за границу, вмѣстѣ съ двумя другими студентами, Виноградскимъ и Рейзеромъ, отпущена была, по кабинетскому указу 18 марта 1736 года, сверхъ академической, особая сумма изъ статской конторы. Не будь этого указа, Ломоносову, быть-можетъ, до
сталась бы участь нѣкоторыхъ изъ пріѣхавшихъ съ нимъ въ Петер
бургъ товарищей, которые безъ призрѣнія и добраго смотрѣнія, будучи въ уничтоженіи, отъ унынія и отчаянія, пустились въ подлость и тѣмъ потеряны.
Хотя указъ объ отправленіи Ломоносова’ за границу состоялся весною, ио академическая канцелярія, получивъ назначенныя на это деньги, израсходовала ихъ на другіе предметы, а потому отъѣздъ учениковъ отсрочился до глубокой осени. Вслѣдствіе поздняго времени навигаціи, корабль, на которомъ плылъ Ломо
носовъ въ Германію, выдержалъ жестокую бурю и чуть было ие потерпѣлъ крушеніе. Мѣстомъ окончательнаго образованія бывшаго холмогорскаго рыбака былъ назначенъ марбургскій университетъ, въ которомъ онъ три года слушалъ легціи слав
наго, въ то время, профессора философіи Вольфа. Живя между нѣмцами, опъ изучилъ пхъ языкъ и литературу, чѣмъ, впрочемъ, началъ занимался еще въ С. Петербургѣ, и между германскими писателями особенно полюбилъ Гюнтера.
Читая стихотворенія нѣмецкаго поэта, Ломоносовъ вслуши
вался въ гармонію его стиха, и тогда-то ему пришла въ