Десятилѣтній Кольцовъ взятъ былъ изъ училища отцемъ свошп для того, чтобы помогать ему въ торговлѣ. Оиъ бралъ его с
собою въ степи, гдѣ впродолженіе всего лѣта бродилъ его скотъ а зимою посылалъ съ прикащиками на базары для закупки продажи товара. И такъ, съ десятилѣтняго возраста, Кольцов
окунулся въ омутъ довольно грязной дѣйствительности; но онт какъ будто и не замѣтилъ ея: его юной душѣ полюбилось широкое раздолье степи. Не будучи еще въ состояніи попять
оцѣнить торговой дѣятельности, кипѣвшей на этой степи, онт тѣмъ лучше понялъ и оцѣнилъ степь, и полюбилъ ее страстно
восторженно. Многія пьесы Кольцова отзываются внечатлѣніямн.
которыми подарила его степь: Косарь, Могила, Путникъ, Ночлеги Чумаковъ, Цвѣтокъ, Пора любви и другія. Почтн во всѣхъ его стихотвореніяхъ, въ которыхъ степь даже и не играетъ никакой роли, есть что-то степное, широкое, размашистое и въ колоритѣ, и въ тонѣ.
Разставаясь съ степью, Кольцовъ мѣнялъ одно наслажденіе на другое: въ городѣ его ожидали сказки и товарищи. Симпа
тичная натура его рано открылась для любви и дружбы. Бывъ еще въ училищѣ, онъ сблизился съ однимъ мальчикомъ, ровестнйкомъ ему по лѣтамъ, сыномъ богатаго купца. Стихотвореніе Ровестнику написано Кольцовымъ, кажется, этому первому другу его юности. Сблизила его съ нимъ страсть къ чтенію, которая въ ихъ обоихъ была сильна. У отца пріттеляКольцова было много книгъ, и друзья пользовались ими свободно, читая ихъ вмѣстѣ въ саду. Кольцовъ даже бралъ ихъ и на домъ. Правда,
что эти книги были ни болѣе, ни менѣе, какъ романы Дюкредю-Мениля, Августа Лафонтена и подобныхъ имъ; но если для
впечатлительной, одаренной сильною фантазіею натуры н сказки о Бовѣ и Ерусланѣ могли служить нравственнымъ будильникомъ, то естественно, что эти романы были еще болѣе ей полезны.
Больше всѣхъ изъ этихъ книгъ полюбилась Кольцову Тысяча и одна ночь и Кадмъ и Гармонія. Хераскова, особенно первая. Тогда русскія простонародныя сказки потеряли для Коль
цова всю свою цѣну: это былъ съ его стороны первый шакъ впередъ на пути развитія. Ему уже не хотѣлось сочинять сказокъ: романы овладѣли всѣмъ существомъ его и, разумѣется, у него родилось желаніе самому произвести что-нибудь въ этомъ родѣ; но это желаніе опять осталось при одной мечтѣ.
Такимъ образомъ, между степью съ баранами и чтеніемъ съ пріятелемъ, провелъ Кольцовъ три года. Бъ это время ему суждено было въ первый разъ узнать несчастіе: онъ лишился своего друга, умершаго отъ болѣзни. Горесть Кольцова была глубока и сильна. Чтеніе сдѣлалось его утѣшеніемъ въ пей. До сихъ поръ онъ не читалъ стиховъ и не имѣлъ о нихъ никакого понятія. Вдругъ нечаянпо покупаетъ онъ на рынкѣ, за сходную цѣну, сочиненія Дмитріева. Въ восторгѣ отъ своей покупки, бѣжитъ онъ съ нею въ садъ и начинаетъ пѣть стихи Дмитрі
ева. Ему казалось, что стихи нельзя читать, но должно пѣть:
такъ заключилъ онъ по пѣснямъ, между которыми и стихами не могъ тотчасъ же не замѣтить близкаго сходства. Гармонія стиха и риѳмы полюбпласъ Кольцову, хотя онъ и не понималъ, что такое стихъ и въ чемъ состоитъ его отличіе отъ прозы. Многія пьесы онъ заучилъ панзустъ и особенно понравился ему
Ермакъ. Тогда пробудилась въ немъ сильная охота самому слагать такія же звучныя строфы съ риѳмами; по у него не было ни матеріала для содержанія, ни умѣнія для формы. Однакожъ, матеріалъ вскорѣ ему представился, и онъ по своему вос
пользовался имъ для перваго опыта въ стихахъ. Тогда ему было 16 лѣтъ. Одному изъ его пріятелей приснился странный сонъ,
повторившійся три ночи сряду ; будучи пораженъ этнмъ, онъ разсказалъ его Кольцову, чѣмъ произвелъ на него такое сильное впечатлѣніе, что тотъ сейчасъ же рѣшился описать его стихами. Оставшись одинъ, Кольцовъ засѣлъ за дѣло; выбралъ одну піесу
Дмитріева и началъ подражать ей. Первыя строки достались ему съ большимъ трудомъ, остальныя пошли легче, и въ ночь готова была пречудовпщная пьеса, подъ названіемъ Три видѣнія, которую онъ потомъ истребилъ, какъ слиткомъ нелѣпый
опытъ. Но какъ ни плохъ былъ этотъ опытъ, однакожъ онъ навсегда рѣшилъ поэтическое призваніе Кольцова, которому
послѣ вего хотѣлось и читать чужія стихи, и писать свои; за прозу же онъ брался даже неохотно п покупалъ книги, писан
ныя только стихами. Продолжая подражать поэтамъ въ меха
низмѣ стиха, оиъ горевалъ, что ему некому показывать своихъ опытовъ, не съ кѣмъ посовѣтоваться. Наконецъ онъ рѣшился обратиться за совѣтами къ воронежскому книгопродавцу, наивно предполагая, что кто торгуетъ книгами, тотъ до.шенъ знать въ нихъ и толкъ. Книгопродавецъ, хотя былъ человѣкъ необразован
ный, но не глупый и добрый; онъ скизалъ Кольцову, что его стихи кажутся ему плохими, хоть и не можетъ ему объяснить, почему именно; но что если онъ хочетъ научиться писать хорошо стихи, то вотъ поможетъ ему книжка: Русская Просодія, изданная, для воспитанниковъ благороднаго университет
скаго пансіона. Книгопродавецъ подарилъ Кольцову эту /// о- содио и, кромѣ того, предложилъ давать ему безденежно книги для прочтенія. Нечего и говорить о радости Кольцова. Кинги, которыя ему особенно нравились, онъ по прочтеніи покупалъ, и его небольшая библіотека, заключавшая уже сочиненія Ломоносова, Державина, Богдавовича, обогатились вскорѣ произведеніями Жуковскаго, Пушкина, Дельвига.
Въ полномъ раздольѣ чтенія п въ попыткахъ на стихотворство прошло пять лѣтъ. Кольцовъ достигъ 17-ті лѣтняго возраста, и тогда съ нимъ совершилось событіе, имѣвшее вліяніе на всю его жизнь. До сихъ поръ симпатическая и симпати
зирующая душа Кольцова обнаруживалась только чувствомъ дѣт
ской привязанности; теперь настала пора чувствъ и прпвязаиностей другаго рода. Въ семейство нашего молодаго поэта вошла молодая дѣвушка въ качествѣ служанки. Несмотря на низкое званіе, она получила отъ природы все, чѣмъ можно было потрясти въ осно
ваніи, такую сильную и поэтическую натуру, какова была натура Кольцова. И его страсть, вліяніе которой онъ чувствовалъ всю свою жизнь, не осталась бе зъ отвѣта. Но эта связь, составлявшая
жизнь и блаженство молодаго поэта, не нравилась другимъ, н когда однажды оиъ возвратился изъ степи, то не засталъ уже дома той, которая была ему дороже всего и всѣхъ иа свѣтѣ.
Это несчастіе такъ сильно поразило его, что онъ схватилъ гсрячку. Оправясь онъ болѣзни, онъ, какъ безумный, пустился развѣдывать о несчастной. Неизвѣстно, долго лн продолжались эти розыски, только результатомъ ихъ было извѣстіе, что жертва
разсчета, попавшись въ донскія степи, въ казачью стаипцу, скоро зачахла и умерла въ тоскѣ разлуки и въ мукахъ жестокаго обращенія. Объ этомъ эпизодѣ Кольцовъ не могъ хладно
кровно вспоминать даже при концѣ своей жизни. Эта любовь сильно подѣйствовала на развитіе поэтическаго таланта Кольцова; онъ какъ будто вдругъ почувствовалъ себя поэтомъ, стихъ котораго сдѣлался отголоскомъ его душевныхъ порывовъ. Піееы: Если встрѣчусь съ тобой, Первая любовь, Къ ней (Опять
тоску, опять любовь), Ты не пой, соловей, Не шуми ты, рожь, Къ Милой, Примиреніе, Міръ музыки и нѣкоторыя другія явно относятся къ этой любви, которая всю жизнь не переставала вдохновлять Кольцова.
Какъ ни жестокъ былъ поразившій его ударъ, во мощная, физически и морально, натура Кольцова вынесла его; въ своемъ поэтическомъ призваніи, онъ увидѣлъ вознагражденіе за тяжкое горе своей жизни. Къ тому же, какъ бы въ замѣну утраты любви, у него остался другъ, бывшій его совѣтникомъ и руко
водителемъ, въ которомъ онъ давно нуждался. Это былъ Серебрянскій, человѣкъ замѣчательный, одаренный отъ природы
собою въ степи, гдѣ впродолженіе всего лѣта бродилъ его скотъ а зимою посылалъ съ прикащиками на базары для закупки продажи товара. И такъ, съ десятилѣтняго возраста, Кольцов
окунулся въ омутъ довольно грязной дѣйствительности; но онт какъ будто и не замѣтилъ ея: его юной душѣ полюбилось широкое раздолье степи. Не будучи еще въ состояніи попять
оцѣнить торговой дѣятельности, кипѣвшей на этой степи, онт тѣмъ лучше понялъ и оцѣнилъ степь, и полюбилъ ее страстно
восторженно. Многія пьесы Кольцова отзываются внечатлѣніямн.
которыми подарила его степь: Косарь, Могила, Путникъ, Ночлеги Чумаковъ, Цвѣтокъ, Пора любви и другія. Почтн во всѣхъ его стихотвореніяхъ, въ которыхъ степь даже и не играетъ никакой роли, есть что-то степное, широкое, размашистое и въ колоритѣ, и въ тонѣ.
Разставаясь съ степью, Кольцовъ мѣнялъ одно наслажденіе на другое: въ городѣ его ожидали сказки и товарищи. Симпа
тичная натура его рано открылась для любви и дружбы. Бывъ еще въ училищѣ, онъ сблизился съ однимъ мальчикомъ, ровестнйкомъ ему по лѣтамъ, сыномъ богатаго купца. Стихотвореніе Ровестнику написано Кольцовымъ, кажется, этому первому другу его юности. Сблизила его съ нимъ страсть къ чтенію, которая въ ихъ обоихъ была сильна. У отца пріттеляКольцова было много книгъ, и друзья пользовались ими свободно, читая ихъ вмѣстѣ въ саду. Кольцовъ даже бралъ ихъ и на домъ. Правда,
что эти книги были ни болѣе, ни менѣе, какъ романы Дюкредю-Мениля, Августа Лафонтена и подобныхъ имъ; но если для
впечатлительной, одаренной сильною фантазіею натуры н сказки о Бовѣ и Ерусланѣ могли служить нравственнымъ будильникомъ, то естественно, что эти романы были еще болѣе ей полезны.
Больше всѣхъ изъ этихъ книгъ полюбилась Кольцову Тысяча и одна ночь и Кадмъ и Гармонія. Хераскова, особенно первая. Тогда русскія простонародныя сказки потеряли для Коль
цова всю свою цѣну: это былъ съ его стороны первый шакъ впередъ на пути развитія. Ему уже не хотѣлось сочинять сказокъ: романы овладѣли всѣмъ существомъ его и, разумѣется, у него родилось желаніе самому произвести что-нибудь въ этомъ родѣ; но это желаніе опять осталось при одной мечтѣ.
Такимъ образомъ, между степью съ баранами и чтеніемъ съ пріятелемъ, провелъ Кольцовъ три года. Бъ это время ему суждено было въ первый разъ узнать несчастіе: онъ лишился своего друга, умершаго отъ болѣзни. Горесть Кольцова была глубока и сильна. Чтеніе сдѣлалось его утѣшеніемъ въ пей. До сихъ поръ онъ не читалъ стиховъ и не имѣлъ о нихъ никакого понятія. Вдругъ нечаянпо покупаетъ онъ на рынкѣ, за сходную цѣну, сочиненія Дмитріева. Въ восторгѣ отъ своей покупки, бѣжитъ онъ съ нею въ садъ и начинаетъ пѣть стихи Дмитрі
ева. Ему казалось, что стихи нельзя читать, но должно пѣть:
такъ заключилъ онъ по пѣснямъ, между которыми и стихами не могъ тотчасъ же не замѣтить близкаго сходства. Гармонія стиха и риѳмы полюбпласъ Кольцову, хотя онъ и не понималъ, что такое стихъ и въ чемъ состоитъ его отличіе отъ прозы. Многія пьесы онъ заучилъ панзустъ и особенно понравился ему
Ермакъ. Тогда пробудилась въ немъ сильная охота самому слагать такія же звучныя строфы съ риѳмами; по у него не было ни матеріала для содержанія, ни умѣнія для формы. Однакожъ, матеріалъ вскорѣ ему представился, и онъ по своему вос
пользовался имъ для перваго опыта въ стихахъ. Тогда ему было 16 лѣтъ. Одному изъ его пріятелей приснился странный сонъ,
повторившійся три ночи сряду ; будучи пораженъ этнмъ, онъ разсказалъ его Кольцову, чѣмъ произвелъ на него такое сильное впечатлѣніе, что тотъ сейчасъ же рѣшился описать его стихами. Оставшись одинъ, Кольцовъ засѣлъ за дѣло; выбралъ одну піесу
Дмитріева и началъ подражать ей. Первыя строки достались ему съ большимъ трудомъ, остальныя пошли легче, и въ ночь готова была пречудовпщная пьеса, подъ названіемъ Три видѣнія, которую онъ потомъ истребилъ, какъ слиткомъ нелѣпый
опытъ. Но какъ ни плохъ былъ этотъ опытъ, однакожъ онъ навсегда рѣшилъ поэтическое призваніе Кольцова, которому
послѣ вего хотѣлось и читать чужія стихи, и писать свои; за прозу же онъ брался даже неохотно п покупалъ книги, писан
ныя только стихами. Продолжая подражать поэтамъ въ меха
низмѣ стиха, оиъ горевалъ, что ему некому показывать своихъ опытовъ, не съ кѣмъ посовѣтоваться. Наконецъ онъ рѣшился обратиться за совѣтами къ воронежскому книгопродавцу, наивно предполагая, что кто торгуетъ книгами, тотъ до.шенъ знать въ нихъ и толкъ. Книгопродавецъ, хотя былъ человѣкъ необразован
ный, но не глупый и добрый; онъ скизалъ Кольцову, что его стихи кажутся ему плохими, хоть и не можетъ ему объяснить, почему именно; но что если онъ хочетъ научиться писать хорошо стихи, то вотъ поможетъ ему книжка: Русская Просодія, изданная, для воспитанниковъ благороднаго университет
скаго пансіона. Книгопродавецъ подарилъ Кольцову эту /// о- содио и, кромѣ того, предложилъ давать ему безденежно книги для прочтенія. Нечего и говорить о радости Кольцова. Кинги, которыя ему особенно нравились, онъ по прочтеніи покупалъ, и его небольшая библіотека, заключавшая уже сочиненія Ломоносова, Державина, Богдавовича, обогатились вскорѣ произведеніями Жуковскаго, Пушкина, Дельвига.
Въ полномъ раздольѣ чтенія п въ попыткахъ на стихотворство прошло пять лѣтъ. Кольцовъ достигъ 17-ті лѣтняго возраста, и тогда съ нимъ совершилось событіе, имѣвшее вліяніе на всю его жизнь. До сихъ поръ симпатическая и симпати
зирующая душа Кольцова обнаруживалась только чувствомъ дѣт
ской привязанности; теперь настала пора чувствъ и прпвязаиностей другаго рода. Въ семейство нашего молодаго поэта вошла молодая дѣвушка въ качествѣ служанки. Несмотря на низкое званіе, она получила отъ природы все, чѣмъ можно было потрясти въ осно
ваніи, такую сильную и поэтическую натуру, какова была натура Кольцова. И его страсть, вліяніе которой онъ чувствовалъ всю свою жизнь, не осталась бе зъ отвѣта. Но эта связь, составлявшая
жизнь и блаженство молодаго поэта, не нравилась другимъ, н когда однажды оиъ возвратился изъ степи, то не засталъ уже дома той, которая была ему дороже всего и всѣхъ иа свѣтѣ.
Это несчастіе такъ сильно поразило его, что онъ схватилъ гсрячку. Оправясь онъ болѣзни, онъ, какъ безумный, пустился развѣдывать о несчастной. Неизвѣстно, долго лн продолжались эти розыски, только результатомъ ихъ было извѣстіе, что жертва
разсчета, попавшись въ донскія степи, въ казачью стаипцу, скоро зачахла и умерла въ тоскѣ разлуки и въ мукахъ жестокаго обращенія. Объ этомъ эпизодѣ Кольцовъ не могъ хладно
кровно вспоминать даже при концѣ своей жизни. Эта любовь сильно подѣйствовала на развитіе поэтическаго таланта Кольцова; онъ какъ будто вдругъ почувствовалъ себя поэтомъ, стихъ котораго сдѣлался отголоскомъ его душевныхъ порывовъ. Піееы: Если встрѣчусь съ тобой, Первая любовь, Къ ней (Опять
тоску, опять любовь), Ты не пой, соловей, Не шуми ты, рожь, Къ Милой, Примиреніе, Міръ музыки и нѣкоторыя другія явно относятся къ этой любви, которая всю жизнь не переставала вдохновлять Кольцова.
Какъ ни жестокъ былъ поразившій его ударъ, во мощная, физически и морально, натура Кольцова вынесла его; въ своемъ поэтическомъ призваніи, онъ увидѣлъ вознагражденіе за тяжкое горе своей жизни. Къ тому же, какъ бы въ замѣну утраты любви, у него остался другъ, бывшій его совѣтникомъ и руко
водителемъ, въ которомъ онъ давно нуждался. Это былъ Серебрянскій, человѣкъ замѣчательный, одаренный отъ природы